Глава XII

 Estavas, linda Ignez,.posta em socego. 
 De teus annos colhendo doce fruto 
 Naquelle engano da alma ledo e cego 
 Que a fortuna nao deixa durar muito.

"Os Lusiadas", cant. Ill^*.

^*(

 Не ведая тревоги и сомнений, 
 Ты рвешь, Инес, плоды твоей весны. 
 Твоя душа во власти заблуждений, 
 Но грозный рок развеет эти сны.

Камоэнс. "Лузиады", песнь III, строфа 120.)

- Но, дорогая мама,- сказала Арманс, когда после долгого молчания обе они обрели некоторую способность здраво рассуждать, - Октав ни разу не говорил, что привязан ко мне так, как, думается, должен быть привязан муж к своей жене.

- Мне трудно встать с кресла,- возразила г-жа де Маливер,- иначе я подвела бы тебя к зеркалу, показала бы тебе твои глаза и спросила, станешь ли ты отрицать, что уверена в сердце Октава. Я в нем уверена, а ведь я всего лишь его мать. Впрочем, я отлично знаю, что у моего сына есть недостатки, и даю тебе на размышление целую неделю.

Не знаю, славянская ли кровь или длительные невзгоды развили в Арманс способность мгновенно постигать все последствия внезапной жизненной перемены, знаю только, что она всегда одинаково ясно видела эти последствия, касались ли они ее собственной судьбы или судьбы чужого ей человека. Именно силе характера и отчасти уму девушка была обязана тем, что г-жа де Бонниве ежедневно поверяла ей свои тайные замыслы и вместе с тем журила ее. Маркиза охотно советовалась с Арманс по самым щекотливым вопросам, но нередко при этом добавляла: "Такой ум не сулит молодой девушке ничего хорошего".

Когда прошли первые минуты радости и глубокой признательности, Арманс решила, что ей не следует рассказывать г-же де Маливер о вымышленном женихе, в существование которого она заставила поверить Октава. "Или госпожа де Маливер еще ни о чем не говорила со своим сыном, или же он скрыл от нее препятствие, мешающее исполнению ее плана",- подумала она. Второе предположение сильно омрачило ее душу.

Ей хотелось бы думать, что Октав ее не любит. Она ежедневно убеждала себя в этом, стараясь таким образом оправдать в собственных глазах нежные заботы, которыми она дружески окружала кузена. А вместе с тем это внезапное и неопровержимое доказательство его равнодушия легло на ее сердце такой тяжестью, что она на время словно онемела.

Арманс дорого заплатила бы в эту минуту за возможность выплакаться на свободе. "Если госпожа де Маливер заметит хоть одну мою слезинку,- говорила себе девушка,- она будет вправе сделать окончательные выводы. Ей так по сердцу этот брак, что она, пожалуй, способна рассказать Октаву о моих слезах, как о доказательстве того, что я отвечаю на его мнимую любовь". Под конец разговора Арманс погрузилась в глубокую задумчивость, которая, однако, ничуть не удивила г-жу де Маливер.

Они вместе отправились к маркизе де Бонниве. В гостиной они застали Октава, но хотя в тот день Арманс еще не видела его, встреча с ним не разогнала ее тоски. Она едва отвечала ему: у нее не было сил для разговоров. Ее задумчивость, так же как и холодность к нему, не ускользнули от Октава. Он грустно сказал ей:

- Сегодня у вас нет времени вспомнить, что я ваш друг.

Вместо ответа Арманс пристально посмотрела на него, и взгляд ее принял то серьезное, сосредоточенное выражение, за которое ей не раз доставалось от г-жи де Бонниве.

Слова Октава пронзили ей сердце: значит, он ничего не знал о предложении г-жи де Маливер, вернее, относился к нему с полным безразличием и искал только дружбы! Когда гости разъехались, когда г-жа де Бонниве обсудила с ней все свои разнообразные проекты и Арманс смогла наконец запереться у себя в комнатке, ею овладела безысходная скорбь. Никогда еще она не чувствовала себя такой несчастной, никогда жизнь не причиняла ей таких страданий. Как горько упрекала она себя за чтение романов, порою навевавших на нее несбыточные мечты! В такие минуты она осмеливалась думать: "Если бы я родилась богатой и Октав мог избрать меня подругой жизни, то, насколько я его знаю, он был бы со мной счастливее, чем с любой другой женщиной на свете".

- Теперь она дорогой ценой расплачивалась за эти опасные иллюзии. Ее печаль не рассеялась и в следующие дни: стоило ей немного замечтаться, как мечты сменялись глубоким отвращением к жизни. На свое несчастье, Арманс слишком хорошо понимала все, что с ней произошло: обстоятельства, препятствующие браку, на который она никогда не осмелилась бы согласиться, вдруг исчезли, но сердце Октава ей не принадлежало.

Г-жа де Маливер, заметившая зарождающуюся любовь Октава к Арманс, была очень обеспокоена его подчеркнутым вниманием к блистательной графине д'Омаль. Однако стоило ей посмотреть на сына и на графиню, когда они были вместе, как она поняла, что молодой человек по странности своего характера навязал себе эти отношения совершенно сознательно. Г-жа де Маливер знала, что, спроси она Октава, он ответил бы ей правду, но она избегала даже самых косвенных вопросов, считая, что не имеет на них права. Высоко ценя чувство собственного достоинства у представительниц своего пола, она хотела сперва поговорить с Арманс и лишь потом вызвать на откровенный разговор Октава, страстно влюбленного, по ее убеждению, в кузину.

Поделившись своим заветным желанием с м-ль Зоиловой, г-жа де Маливер стала целые дни проводить в гостиной г-жи де Бонниве. Ей казалось, что между Арманс и ее сыном происходит что-то странное. Она видела глубокое уныние Арманс. "Неужели,- думала г-жа де Маливер,- Октав, который ее боготворит и столько времени проводит с нею, ни разу не объяснился ей в любви?"

Наступил день, когда м-ль Зоилова должна была дать окончательный ответ. Рано утром г-жа де Маливер послала за ней карету; слуге велено было передать Арманс записку с просьбой приехать на часок. Когда молодая девушка вошла к г-же де Маливер, у нее был такой вид, словно она перенесла тяжелую болезнь. Прийти пешком у нее не хватило бы сил. Как только они остались вдвоем, Арманс сказала с той невыразимой кротостью, которую рождает решимость отчаяния:

- У моего кузена совсем особенный характер. Ради его счастья, а может быть, и ради моего,- добавила она, заливаясь румянцем,- моя дорогая мама не должна ни словом намекать ему на план, внушенный ей слишком хорошим отношением ко мне.

Г-жа де Маливер согласилась исполнить эту просьбу очень неохотно.

- Я могу неожиданно умереть,- уговаривала она Арманс,- и тогда моему сыну не удастся жениться на единственной женщине, которая способна смягчить его трудный нрав.- Помолчав немного, она снова заговорила: - Это решение ты приняла, конечно, только потому, что у тебя нет состояния. Октаву ежеминутно нужно что-нибудь тебе рассказать: не настолько же он глуп, чтобы ни разу не признаться в том, что ясно даже мне: в своей любви, такой горячей, на какую он только способен, а это, дитя мое, не так уж мало. Хотя приступы ярости,- правда, они становятся все реже,- и дают основание возражать против человека, которого я прочу тебе в мужья, зато ты будешь любима так, как в наши дни любимы лишь немногие женщины. Нас, может быть, ждут грозные времена, и только мужчина с твердым характером может обеспечить счастье своей семье. Ты отлично знаешь, милая Арманс, что Октав шутя справляется с житейскими трудностями, непосильными для заурядных людей. Если душа его спокойна, пусть весь мир ополчается на него,- он и четверти часа не будет предаваться унынию, а я знаю, что душевный покой Октава зависит от твоего согласия. Суди сама, как страстно я должна этого желать: ведь в твоих руках счастье моего сына. Четыре года днем и ночью я ломала голову над тем, как устроить это счастье, и ничего не могла придумать. Наконец он полюбил тебя. Помни, что жертвой твоей излишней щепетильности окажусь я. Ты боишься только того, что тебя осудят за брак с человеком, который гораздо богаче тебя, а я сойду в могилу, так и не успокоившись за судьбу сына, так и не увидев его соединившимся с той, которую я уважаю больше, чем всех других женщин на свете.

Сердце Арманс обливалось кровью от этих заверений в том, что Октав ее любит. Г-жа де Маливер улавливала в ответах своей юной родственницы скрытое раздражение и горечь уязвленного самолюбия. Вечером у г-жи де Бон ниве она отметила, что присутствие Октава ничуть не смягчило для м-ль Зоиловой тех терзаний, которые обычно бывают вызваны гордостью, боящейся уронить себя в глазах любимого человека и потерять его уважение. "Разве бедная и одинокая девушка смеет забываться?" - думала Арманс.

Г-жа де Маливер сильно встревожилась. После многих бессонных ночей она пришла к выводу, что Октав, должно быть, действительно не объяснился Арманс в любви. Это было очень странно, однако вполне вязалось с причудливым характером ее сына.

"Неужели Октав так робок? - думала она.- Он любит Арманс. Лишь она одна может избавить его от приступов тоски, которые меня так пугают".

Хорошенько все обдумав, г-жа де Маливер приняла решение; однажды она довольно равнодушным тоном сказала Арманс:

- Не знаю, что ты наговорила моему сыну, но у него не осталось ни капли надежды. Он признался мне, что питает к тебе самую горячую привязанность, самое глубокое уважение, что добиться твоей руки было бы для него величайшим счастьем, но при этом добавил, что ты ставишь непреодолимые преграды его сокровенным мечтам, а он не хочет давлением с нашей стороны принудить тебя к браку, который желателен только ему.