Глава XLIII. Об Италии

Счастье Италии в том, что она разрешает себе следовать вдохновению данной минуты, и это счастье до известной степени разделяют с нею Германия и Англия.

Кроме того, Италия есть страна, где польза, которая была добродетелью в средневековых республиках^*, не сведена со своего трона честью или добродетелью, переделанной на потребу королей^**, а ведь честь истинная открывает дорогу чести глупой; она приучает нас задаваться вопросом: что думает о моем счастье сосед? Счастье же, основанное на чувстве, не может быть предметом тщеславия, ибо оно невидимо^***. Доказательством всего этого служит то, что ни в одной стране в мире не бывает меньше браков по сердечной склонности, чем во Франции^****.

^* (G. Pecchio nelle sue vivacissime lettere^***** ad una bella giova-ne Inglese sopra la Spagna libera, la quale e un medioevo, non redivivo. ma sempre vivo, dice, pagina 60:

"Lo scopo degli Spagnuoli non era la gloria, ma la indipenden-za. Se gli Spagnuoli non si fossero battuti die per l'onore, la guerra era finita colla bataglia di Tudela. L'onore e di una nalura bizarra; macchiato una volta, perde tutta la forza per agire... L'esercito di linea spagnuolo imbevuto anch'egli, dei pregiudizj dell'onore (vale a dire fatto Europeo moderno) vinto che fosse si sbandava col pensiero che tutto coll'onore era perduto, etc.^******)

^** (В 1620 году человек кичится, повторяя беспрестанно и ра-болепнейшим образом: "Король мой повелитель" (см. воспоминания Ноайля, Торси и всех посланников Людовика XIV). Это очень просто: такой фразой говорящий указывает на ранг, который он занимает среди подданных. Этот ранг, полученный от короля, заменяет во внимании и уважении этих людей ранг, который человек получал в древнем Риме через общественное мнение сограждан, видевших, как он сражался на Тразименском озере или ораторствовал на форуме. Когда разрушено тщеславие и его передовые укрепления, называемые приличиями, в здании абсолютной монархии образуется брешь. Спор между Шекспиром и Расином - лишь одна из форм спора между Людовиком XIV и Хартией.)

^*** (Оценить его можно только по необдуманным поступкам.)

^**** (Мисс О'Нейль, миссис Коутс и большая часть других выдающихся английских актрис покинули театр, чтобы вступить в богатый брак.)

^***** (G. Pecchio nelle sue vivacissime lettere...- Отрывок этот заимствован из книги "Шесть месяцев в Испании, письма Джузеппе Пеккьо к леди Дж. О." (1822). Автор ее - граф Джузеппе Пеккьо (1785-1835), миланский либерал, занимавший при Наполеоне должность аудитора государственного совета. Отстранившись после падения Наполеона от официальной государственной жизни, он тайно продолжал политическую деятельность и за участие в заговоре карбонариев был в 1821 году заочно приговорен к смерти. Тогда он эмигрировал и жил сначала в Испании и Португалии, а затем в Англии. Стендаль, по-видимому, был знаком с ним лично в Милане.)

^****** (Дж. Пеккьо в своих пылких письмах к одной юной и прекрасной англичанке о свободной Испании, которая представляет собой средневековье, не возрожденное, а продолжающее свое существование, на странице 60 говорит:

"Не слава была целью испанцев, а независимость. Если бы испанцы сражались ради чести, война окончилась бы после битвы при Туделе. Честь обладает странной природой: запятнанная хотя бы однажды, она теряет всякую действенную силу... Испанское регулярное войско, также проникнутое предрассудком чести (иначе говоря, ставшее современным на европейский лад), будучи побеждено, разбежалось бы, считая, что все погибло вместе с честью, и т. д.".)

И вот еще другие преимущества Италии: безмятежный досуг под чудесным небом, который делает людей чуткими к красоте во всех ее формах; чрезвычайная и все же разумная осторожность, которая усиливает отчужденность от внешнего мира и углубляет очарование интимности; отсутствие привычки к чтению романов, да почти и ко всякому чтению вообще, что открывает больше простора вдохновению данной минуты; страсть к музыке, возбуждающая в душе волнения, столь сходные с волнениями любви.

Во Франции около 1770 года никакой недоверчивости не существовало; напротив, в обычае было жить и умирать публично; и так как герцогиня Люксембургская была интимно близка с целой сотней друзей, не было интимности или дружбы в собственном смысле слова.

Так как в Италии быть одержимым страстью отнюдь не редкое преимущество, то это не считается смешным^* и можно слышать в гостиных громко высказываемые изречения общего характера о любви. Широкая публика знает все симптомы и периоды этой болезни и много занимается ею. Мужчине, покинутому любовницей, говорят: "Вы будете в отчаянии месяцев шесть; но затем вы излечитесь, как такой-то, как такой-то и т. д.".

^* ("Здесь прощают женщинам галантные приключения, но любовь делает их смешными",- писал рассудительный аббат Жирар^** в Париже в 1740 году.)

^** (Аббат Жирар, Габриэль (1677-1748) - член Французской академии и автор многочисленных трудов по французской грамматике; слыл большим остроумцем и писал игривые стихи.)

В Италии суждения людей - покорнейшие слуги страстей. Подлинное наслаждение пользуется там властью, которая в иных местах находится в руках общества; и это вполне понятно, так как общество не доставляет почти никаких удовольствий народу, не имеющему времени предаваться тщеславию и прежде всего желающему, чтобы паша о нем забыл, то общество имеет очень мало авторитета. Люди скучающие могут сколько угодно порицать людей страстных, но над ними только смеются. К югу от Альп общество - это деспот, которому не хватает тюрем.

Так как в Париже честь предписывает защищать со шпагою в руке - или, буде возможно, с помощью острых словечек-все подступы к тому, что объявлено тобою важным, то там гораздо удобнее искать спасения в иронии. Некоторые молодые люди избрали другой путь, а именно зачислились в школу Ж-Ж. Руссо или г-жи де Сталь. Поскольку ирония стала признаком вульгарности, пришлось волей-неволей обзавестись чувством. Де Пезе^* наших дней писал бы, как г-н д'Арленкур^**; впрочем, начиная с 1789 года события ведут войну за полезное или за личное ощущение против чести и господства общественного мнения; зрелище законодательных палат приучает оспаривать все, вплоть до насмешки. Нация становится серьезной, галантность теряет под собой почву.

^* (Де Пезе (1741-1797) - автор игривых стихов, пользовавшихся успехом во французских салонах XVIII века.)

^** (Д'Арленкур, виконт (1789-1856) - автор романов, отличающихся большой напыщенностью.)

Как француз я должен сказать, что не маленькое количество колоссальных состояний образует богатство страны, а множество средних состояний. Страсти редки во всех странах, а галантность имеет больше грации, больше тонкости и, следовательно, доставляет больше счастья во Франции. Эта великая нация, первая во вселенной^*, по части любви занимает то же положение, что и по части умственных дарований. В 1822 году мы не имеем, конечно, ни Мура, ни Вальтера Скотта, ни Кребба, ни Байрона, ни Монти, ни Пеллико; но у нас гораздо больше людей остроумных, просвещенных, приятных и стоящих на уровне образованности нынешнего века, нежели в Англии или Италии. Вот почему дебаты в нашей палате депутатов 1822 года стоят настолько выше дебатов английского парламента; а когда английский либерал приезжает во Францию, мы с большим удивлением замечаем у него множество средневековых взглядов.

^* (Мне не требуется иного доказательства, кроме зависти. См. "Edinburgh Review" за 1821; см. немецкие и итальянские литературные газеты и "Scimiotigre" Альфьери.)

Один римский художник писал из Парижа: "Мне чрезвычайно не нравится здесь; полагаю, это потому, что здесь я не имею досуга любить свободно. Здесь наша восприимчивость расходуется капля за каплей по мере того, как накопляется, так что у меня, по крайней мере, это грозит истощить самый источник. В Риме, вследствие слабого интереса к событиям каждого дня, вследствие глубокого сна всей внешней жизни, чувствительность скопляется для страстей".