Глава LVII. О том, что называется добродетелью

Я лично удостаиваю имени добродетели лишь обыкновение совершать тягостные и полезные для других поступки.

Симеон Столпник, двадцать два года простоявший на своем столбе и занимавшийся самобичеванием, отнюдь не добродетелен в моих глазах, и это, конечно, придает легкомысленный тон моему сочинению.

Равным образом я нисколько не уважаю картезианского монаха, который ничего не ест, кроме рыбы, и разрешает себе говорить только по четвергам. Признаюсь, мне милее генерал Карно^*, который уже в преклонном возрасте предпочел нести тяготы изгнания в маленьком северном городке, чтобы не совершить низости.

^* (Карно, Лазар (1753-1823) - деятель Французской революции; после восстановления Бурбонов (1815) подвергся изгнанию как "цареубийца" и окончил свои дни в Магдебурге.)

У меня есть некоторая надежда, что это в высшей степени вульгарное заявление заставит читателя опустить остальную часть настоящей главы.

Сегодня утром, в праздничный день в Пезарро (7 мая 1819), будучи вынужден пойти к мессе, я велел подать себе требник и нашел в нем следующие слова:

Joanna, Alphonsi quinti Lusitaniae regis filia, tanta divini amoris flamma praeventa fuit ut ab ipsa pueritia rerum caducarum pertaesa, solo coelestis patriae desi-derio flagraret^*.

^* (Иоанна, дочь Альфонса V, короля португальского, столь охвачена была пламенем божественной любви, что с самого детства, пренебрегая тленными вещами, горела одним лишь стремлением к божественной родине.)

Трогательная добродетель, которую в таких красивых выражениях проповедует "Дух христианства", сводится, стало быть, только к тому, чтобы не есть трюфелей из боязни расстроить желудок. Это очень благоразумный расчет, когда веришь в существование ада, но исполненный узколичного и весьма прозаического интереса. Философская добродетель, так хорошо объясняющая возвращение Регула в Карфаген и породившая сходные черты в нашей Революции^*. свидетельствует, наоборот, о благородстве души.

^* (Мемуары г-жи Ролан. Г-н Гранженев, отправляющийся в восемь часов вечера на ту улицу^**, где его должен убить капуцин Шабо. Полагали, что эта смерть будет полезна делу свободы.)

^** (Г-н Гранженев, отправляющийся... на ту улицу...- История Гранженева, добровольно отправившегося на смерть, действительно рассказана в "Мемуарах" г-жи Ролан. Но Стендаль^*** исказил некоторые подробности: капуцин Шабо не был убийцей Гранженева, а, напротив, выразил желание разделить его судьбу, хотя в последнюю минуту и уклонился от этого.)

^*** (Текст на итальянском языке - не цитата, а пассаж, сочиненный самим Стендалем.)

Единственно для того, чтобы не гореть на том свете в огромном котле с кипящим маслом, г-жа де Турвель^* сопротивляется Вальмону. Не понимаю, как мысль о том, что он соперник котла, наполненного кипящим маслом, не вынуждает Вальмона удалиться с презрением.

^* (Г-жа де Турвель и Вальмон - герои романа Шодерло де Лакло "Опасные связи".)

Насколько трогательнее Жюли д'Этанж^*, которая помнит свои клятвы и дорожит счастьем г-на де Вольмара!

^* (Жюли д'Этанж и Вольмар - герои "Новой Элоизы" Руссо.)

То, что я говорю о г-же де Турвель, кажется мне применимым и к высокой добродетели мистрис Хетчинсон. Какую душу пуританство отняло у любви!

Одна из самых забавных странностей в мире - то, что мужчины всегда полагают, будто знают все, что им, по-видимому, нужно знать. Послушайте, как они рассуждают о политике, этой столь сложной науке, послушайте, как они рассуждают о браке и о нравах!