Глава I

20 февраля 1981 года адвокат Судебной палаты города Гренобля в старинной провинции Дофине Шерубен-Жозеф Бейль сочетался законным браком с дочерью гренобльского доктора господина Анри Ганьона - Аделаидой-Генриеттой-Шарлоттой Ганьон.

Ганьоны происходили из Италии. Если старый Ганьон, в камзоле, в большом парике с буклями, был во всех отношениях французом и даже израсходовал 1 500 франков на покупку "Большого словаря наук, искусств и ремесел", который известен под именем "Энциклопедии" Дидро и Даламбера, то его супруга и в особенности дочь сохранили итальянские черты: любовь к итальянскому языку, к звучным итальянским строфам Петрарки и Данте, страсть к собиранию нотных листков Чимарозы; вместе с характерными чертами североитальянских лиц они сберегли живость, быстроту мысли, веселость и приветливость итальянского характера^*.

^* (Стендаль постоянно подчеркивал свое итальянское происхождение. Он писал в "Жизни Анри Брюлара": "... в моих жилах, вероятно, течет итальянская кровь. Ганьони, который, совершив убийство в Италии, бежал в Авиньон, женился там, может быть, на дочери какого-нибудь итальянца из свиты вице-легата. У моего деда и тетки Элизабет было явно итальянское лицо, орлиный нос и т. п. А теперь, когда благодаря постоянному пребыванию в Риме в течение пяти лет я глубже изучил физическое строение римлян, я вижу, что у моего деда была совершенно римская фигура, голова, нос. Больше того, у моего дяди Ромена Ганьона голова была почти римская". В доме будущего писателя было немало книг итальянских авторов. Правда, среди вещей матери Стендаль вряд ли мог найти нотные листки Чимарозы. С музыкой этого замечательного композитора он познакомился значительно позже, во время своего посещения Италии.)

Господин Шерубен Бейль - хитрый скопидом, человек себе на уме, не чуждый передовых идей "Энциклопедии", но вместе с тем до трусости осторожный, когда речь заходит об осуществлении взглядов энциклопедистов. А старый Ганьон меньше чем кто-либо стеснялся в выражениях презрения к деспотизму французского короля, к бездарности и глупости французских чиновников. Однако он придерживался хорошего тона. А резкость политических суждений есть прямое нарушение правил хорошего тона. Поэтому и господин Ганьон и господин Шерубен Бейль сходились в одном: дворянство есть опора трона, а религия есть опора дворянства.

Сам Анри Бейль писал о себе в "Автобиографических заметках":

"Я родился в Гренобле 23 января 1783 года в семье, заявлявшей претензии на благородство происхождения, то есть принимавшей всерьез дворянские предрассудки, оправдывавшие классовые привилегии. Католицизм почитался в семье, ибо вся семья признавала, что религия есть опора трона. Эта семья, имя которой я ношу, по существу была семьей зажиточных горожан-буржуа. Она слагалась из двух ветвей. Бейль, глава старшей линии, имел капитанский патент, был кавалером ордена святого Людовика и бежал, конечно, за границу, как только представилась к тому возможность. В самом деле, ведь это было не трудно, ибо от Гренобля до савойской столицы Шамбери всего каких-нибудь девять миль.

Другая линия начиналась моим отцом. Эта младшая ветвь семьи Бейлей полагала, что рано или поздно на нее свалится наследство, обеспечивающее тысяч тридцать ливров годового дохода. Но когда мой отец строил перед моим воображением эти воздушные замки, какой-то декрет эпохи террора уничтожил все его иллюзии".

Дофине расположена на юге Франции; она лишь в XIV столетии вошла в состав Французского королевства. Слово "дофин" означает - наследник престола, а первоначальное значение этого слова - дельфин, рыба. На старинных гербах мы часто встречаем изображение дельфина, который опирается на головку якоря и укрепляет его в морском дне. Этот герб был взят в XV-XVI веках итальянскими типографщиками, которые поставляли книжную продукцию дворам европейских монархов - in usu delphini - для пользования наследника. Людовик XI, еще в бытность свою дофином - наследником французского престола, присвоил этот богатый южнофранцузский край, и отсюда-то и произошло название провинции.

Край обладает прекрасным климатом и, пожалуй, самыми красивыми и разнообразными ландшафтами Южной Франции. По обоим берегам Изеры широкая равнина, за которой открывается вид на Бельдонекие Альпы с их озерами, снежными вершинами и громадными лесами.

В эпоху религиозных войн в XVI веке огромная часть Дофине была привержена к кальвинизму в очень своеобразном смешении чисто итальянского фанатизма с протестантскою ненавистью к папе. Из провинции Дофине вышли сильные характеры гугенотов, борцов за свободу совести, прославивших эпоху Генрихов.

В 1788 году Дофине - единственная провинция, которая в обстановке назревшего революционного взрыва самочинно собрала Генеральные штаты (впервые после 1689 года), и притом на началах поголовного, а не сословного представительства.

Бейль с любовью вспоминал именно эти черты своего родного края и всегда несколько преувеличивал подлинную цену дофинского свободолюбия. Он пользовался для характеристики своих героев и их умонастроений эпитетом: "как воздух этой страны, чистый и четкий". Но горожан Гренобля он ненавидел от души. Они платили ему тем же...

Появление на свет нового гренобльского гражданина произошло в пору тяжелую.

Свободолюбие и революционность одной части населения равнялись контрреволюционному фанатизму и мракобесию другой.

Двадцать пять миллионов трудящихся Франции кормили тридцать тысяч дворянских семей, владевших лучшими землями королевства. Король считался первым дворянином страны и был самым богатым помещиком. Дворяне были свободны от каких-либо государственных обязанностей и налогов.

Первое и второе сословия Франции, то есть дворянство и духовенство, составляли один правящий землевладельческий класс. Третьим сословием именовалась буржуазия, которая была лишена политических прав и привилегий. Что же касается народа - крестьянства и мелкого люда городов, то это сословие лишь в процессе революции получило название четвертого сословия. До революции оно просто игнорировалось, считалось как бы несуществующим. Не было крестьянской семьи, которая не платила бы помещику больше половины своего чистого дохода. Большинство многомиллионного французского крестьянства уже давно перешло на положение вечных должников, не имеющих права уйти с земли до полной расплаты с кредитором-помещиком И не только крестьянин-арендатор, но и крестьянин-собственник, уплативший в удачный год помещик) денежный и натуральный чинш, шампар, то есть часть жатвы, не мог рассчитывать на прочность своего владения. Любой сеньор мог когда угодно уплатить собственнику-крестьянину стоимость его земли и согнать с насиженного места по любому поводу - хотя бы потому, что крестьянин из бережливости не хочет печь хлеб в его господской печи, или выжимать сок из винограда в господском сарае, или, как то чаще всего бывало, не захотел смолоть своего хлеба на мельнице сеньора, ибо она не работает, и завел собственную мельницу.

Крестьянские хижины имеют земляной пол. Люди спят на прошлогодней листве, маленькие дети ползают по земляному полу около вороха грязных листьев. Лихие наездники в камзолах со сворами собак, не стесняясь, скачут по крестьянским огородам, если заяц или лисица из помещичьего леса укрылись в крестьянской капусте. Зачастую вместо зайца борзые рвут на части крестьянского младенца. Крестьянин не имеет права жаловаться в суд. Сами крестьяне не имеют права охотиться даже на своих собственных землях, ибо дичь или хищники, попавшие на крестьянские огороды, являются собственностью благородного сеньора.

Сеньор выдавал замуж старшую дочь, и сельские агенты сеньора собирали по крестьянским дворам яичный налог по случаю этого праздника. Это одна Из бесчисленных форм обложения, произвол которого варьировал от простых поборов, устанавливаемых по-разному в разных местностях, до единообразных дворянских сборов с товаров при переезде через паром на границе помещичьего имения, с кузниц на больших дорогах. И уже в настоящее стихийное бедствие для крестьян превращался государственный соляной налог, в силу которого соль распределялась не по реальной потребности крестьянина, а как принудительно покупной товар. Эта так называемая "габелль" была истинным бичом крестьянства. Из года в год государственный бюджет Франции зловеще приближал страну к революционному взрыву. Содержание тысячи королевских офицеров в год обходилось в сорок шесть миллионов ливров, то есть ровно во столько, сколько стоило содержание ста пятидесяти тысяч королевских солдат. А тридцать тысяч дворянских семей фактически поглощали весь государственный доход двадцати пятимиллионного населения Франции.

Все народное хозяйство Франции было разъедено язвами прогнившего феодального строя. А недовольство буржуазии, дошедшее до крайнего предела, только ждало какой-либо вспышки, чтобы использовать народное возмущение для своих целей.

Когда указ от короля о новых налогах приходил в провинцию, то он начинал действовать только с момента внесения его в парламентский регистр. Эти слабые и чисто формальные остатки вымерших старинных местных самоуправлений давно находились в пренебрежении. В тех случаях, когда закон, внесенный королем на регистрацию местного парламента, угрожал безопасности местного населения, парламенты в старину давали королю возражения, называющиеся "почтительными ремонстрациями". Право этих "почтительных ремонстраций" все чаше и чаще нарушалось Людовиком XVI, вернее тем произволом, который позволяла себе его жена Мария-Антуанетта.

Лишь однажды парижский парламент возвысил голос и составил ремонстрации, в которых указывалось, что "наиболее верное средство к поддержанию преданности народа королю состоит в примере некоторой экономии королевских расходов, в ограничении произвола, царствующего в части податей, а равно в более полезном назначении тех денег, которые собираются с народа путем прямых и косвенных налогов, а расходуются нецелесообразно". Парламент осмелился заговорить о том, что необходим законный порядок!

В 1788 году в самом городе Гренобле произошел конфликт, острополитический по своему характеру, ибо это был конфликт между королевской властью и парламентской магистратурой города Гренобля. Новые королевские законы были предложены к осуществлению без внесения в парламентские регистры. Выборные магистраты, то есть полуаристократиче- ские, полубуржуазные представители местного населения, входившие в состав парламента как судебного учреждения, были возмущены поведением королевских представителей. Но когда они решили представить королю свои ремонстрации, парламент внезапно был окружен войсками, и королевские эдикты были зарегистрированы manu militari, буквально: "вооруженной рукой", то есть рукой командира того военного отряда, который держал парламент в осаде.

Как относилось правительство Людовика XVI к недовольству в стране? Оно делало все, чтобы уронить себя в общественном мнении.

Фантастические празднества, балеты, утопавшие в роскоши подвесных садов; позолоченные кареты; камзолы, расшитые бриллиантами; скрипичные концерты на семнадцати скрипках Страдивари; ночные празднества при свете десяти тысяч кенкетов; волшебные прогулки в "очарованные гроты", на "острова любви"; напудренные маркизы и надушенные франты в белых париках, в камзолах с брюссельскими кружевами, по десять тысяч каждая манжета, - вот как жил двор в Версале.

Королева охотно прислушивалась к странствующим волшебникам, к восточным магам, колдунам или шарлатанам типа доктора Месмера, провозгласившего новую "эпоху животного магнетизма".

Наконец появился в Париже знаменитый авантюрист, известный под именем графа Калиостро. Он называл себя египтянином, посвященным в таинства природы, знающим средства, исцеляющие от всех болезней и дающие долгий век. К нему обращались все: и франты, испортившие себе лицо померанцевой пудрой или жасминной помадой, и франтихи, у которых появились прыщи от применения медовой воды для умыванья. Считая пульс богатым старухам, Калиостро точно называл все минувшие их болезни и те, которые ожидают пациентов в будущем. Он рассказывал шепотом старым графиням такие подробности их биографии, что заставлял их содрогаться; он запугивал и выманивал деньги, вынуждая не только раскошеливаться, но и разоряться.

В кафтане стального цвета с золотым галуном в красном жилете и в красных панталонах, с дворянской шпагой, сверкающей сотней алмазов, в шляпе с белыми перьями, зимой в шубе из голубой лисицы, этот человек произвел сильнейшее впечатление на праздные умы людей,окружавших Марию-Антуанетту.

Калиостро был не один. С ним была женщина, которая обладала способностью общаться с духами и заставляла говорить при себе то ангелов света, то гениев тьмы.

Кардинал Роган, один из высших князей церкви во Франции, впал в немилость и, чувствуя нерасположение королевы, захворал. Он обратился за помощью к Калиостро. "Если кардинал болен, - ответил шарлатан, - то пусть придет ко мне, тогда я вылечу. А если здоров, то не нуждается он во мне и я в нем". И высший духовный сановник Франции склонил голову перед странствующим авантюристом.

Граф Каилюс и герцогиня Жевр обращаются к Калиостро с просьбой найти клад, зарытый рыцарем Бертраном дю Гескленом в их имении. Калиостро соглашается помочь, но требует предварительного обряда посвящения в свою мистическую секту, ибо без этого гений металлов откажется отвечать на вопросы его о кладе. В пустом доме на улице Фобур Сент-Оноре в полночь Каилюс и герцогиня Жевр получают прием у Калиостро. Страшные явления, начиная от вестибюля, настолько испугали герцогиню, что она хотела вернуться назад. Тогда провожатый сказал: "Поздно! Самое лучшее - не произносите ни слова". Так оба посетителя направились в апартаменты Калиостро по пустому дому среди ярко освещенных залов, видя странно одетых людей, движущиеся тени, - целый спектакль! На пороге последней двери лежало распятие. Человек в черноголубой мантии властно остановил рукой герцогиню и потребовал, чтобы она, наступив на распятие, перешла в следующую комнату. Герцогиня бежала. Дома у нее началась нервная горячка. Граф Каилюс под утро был найден мертвым в постели. Никто не потребовал никакого расследования.

Сам кардинал Роган попался на плутне, о которой шептались гости нотариуса Шерубена Бейля. Интриганка по имени Ламотт уверила кардинала Рогана, что королева хочет тайком купить громадное бриллиантовое ожерелье, которое ювелиры Бемер и Боссан продают за миллион шестьсот тысяч франков. Королева будто бы не решается сделать покупку открыто, ибо "философы тотчас же напечатают памфлеты о растрате государственных средств". Ламотт заявила, что милость королевы будет возвращена кардиналу, если он сумеет ловко устроить эту покупку. Кардинал пожелал услышать это из уст королевы. Ночью в Версальском парке на одинокой тропинке проститутка Олива, одетая королевой, подтвердила королевскую волю обманутому кардиналу. Покупка состоялась в кредит. Но когда ювелиры обратились со счетом во дворец, плутня открылась. Королева не говорила с кардиналом. Королева ни чего не знает. Кардинал уверял, что говорил с самой королевой. Королева была оскорблена. В день успения богоматери кардинал в полном облачении направился в дворцовую церковь для богослужения в присутствии королевской фамилии. Не дойдя до алтаря, он был арестован гвардейским капитаном и допрошен в присутствии королевы.

На суде в качестве подсудимых фигурировали Роган, Калиостро, Олива. Кардинал был оправдан. Калиостро, устроивший всю эту историю и похитивший ожерелье, вышел из парижского парламента с гордо поднятой головой. Вечером дом кардинала был иллюминирован, а Париж распевал веселенькие песенки по адресу королевы, прозванной "госпожой Дефицит", ибо чудовищную покупку бриллиантов и Париж и провинции приписали Марии-Антуанетте.

Тяжелое экономическое положение страны, острое недовольство народных масс и буржуазии усиливали во Франции могучее идейное, философское движение энциклопедистов; это движение подготовляло общественное сознание к неизбежной революционной ломке всего прогнившего феодального строя.

Буржуа развивали промышленность, двигали науку и технику, были учеными, инженерами, саперами на войне, строителями дворцов - тем сильнее они чувствовали унижение от своего бесправия. Капля по капле наполнялась чаша их терпения, особенно когда философ из среды самой аристократии барон Гольбах в достаточной степени разоблачил систему дворянского и церковного лицемерия в книгах "Священная зараза", "Разоблаченное христианство", "Система природы".

Еще раньше Ж.-Ж. Руссо признал за всяким человеком "естественные права на развертывание всех сил и способностей" и звал человека "вернуться на лоно природы", в лоно естественных отношений. Руссо полагал, что когда-то люди для защиты от грозных и сильных явлений природы путем сговора сформировали общество и общественный договор на заре человеческой истории объединил всех в большое братство. "Все рождаются прекрасными и чистыми из рук творца, и все портится под влиянием дурного общественного строя. Люди испортили общественный договор, забыли его". Они разучились хорошо воспитывать детей и друг друга. И вот возврат к правильному воспитанию чувств и есть то, что необходимо теперь для человека.

Руссо написал "Эмиля" - книгу о воспитании. Он полагал, что достаточно было бы применить опыт хорошего педагога, чтобы новому человечеству были привиты новые чувства. Руссо не видел перед собою тех железных перегородок, какие существовали между отдельными классами общества, когда труд одних давал наживу другим и никакое воспитание не могло заставить помещика лишиться жизненных благ, обеспечиваемых даровым крестьянским трудом.

Дидро, Даламбер, Вольтер, Монтескье, Бюффон, Гельвеций, Рейналь, Морелле, Гольбах, Кондильяк, Мабли, Лагарп, Гримм, Кондорсе и Жан-Жак Руссо приняли решение "объединить знания, рассеянные на поверхности земли, изложить их в общей системе для людей, с которыми мы живем, и передать эти знания людям, которые идут за нами в качестве наших потомков, дабы наши потомки стали образованнее, добродетельнее и счастливее, дабы мы сами могли умереть в сознании исполненного перед человечеством долга".

Такова была широкая программа энциклопедистов. Так назвали их за то, что они эту программу захотели осуществить в форме "Энциклопедии", или "Словаря наук, искусств и ремесел". Они выпустили первый и второй тома, и разразилась буря. Иезуиты, увидев во вновь образованном научном обществе громадную опасность, выдвинули обвинение, что энциклопедисты распространяют неверие. На это Дидро ответил, что авторитет церкви поколеблен любовными приключениями и воровством духовенства.

Полемика довела до требования властей прекратить печатание "Энциклопедии". Дидро захотел перенести печатание "Энциклопедии" в Берлин, но Вольтер, в достаточной степени знакомый с королевской властью в Пруссии, вовремя заявил, что в Пруссии все-таки больше штыков, чем грамотных людей. А что касается "мудрых Афин" (Берлин), то осколок этой мудрости можно еще найти в самом кабинете циничного и ни во что не верящего короля Фридриха, но этим только и ограничивается сравнение столиц Пруссии и Эллады...

С большим трудом в 1756 году вышло продолжение "Энциклопедии" до VI тома. В 1758 году Гельвеций выпустил свой замечательный трактат "Об уме". Иезуиты добились того, что правительство не только воспретило распространение книги Гельвеция, но и запретило печатание последующих томов "Энциклопедии".

Успех "Энциклопедии" был громаден. Несмотря на требования полиции, получившей списки подписчиков, представлять полученные тома, несмотря на возвращение этих томов из полиции с вырезками и новыми наклейками, "Энциклопедия" получила громадное распространение, и значение ее было колоссально. Она была идейным "артиллерийским дивизионом", который разрушил подступы к самым главным крепостям феодальных привилегий; она суммировала недовольство третьего сословия против аристократии и королевской Франции.

Иезуиты пробрались в типографию и, скинув рясы, превратились в наборщиков и корректоров и целыми страницами подменяли тексты Дидро и Даламбера собственными измышлениями, оправдывавшими римского папу и католическую церковь. Этим ручейком грязи они не в состоянии были засорить океан свежей воды, в котором купалось сознание молодого, познающего свои силы третьего сословия. Дидро временно заболел душевным расстройством, ибо внезапный переход от его собственных мыслей в статьях, им подписанных, к иезуитскому вздору и мракобесию произвел на него впечатление галлюцинаций.

Дело было сделано. "Энциклопедию" читали даже те, против кого она была направлена. Мы можем видеть в Лувре портрет одной королевской любовницы, которая приказала изобразить себя одному из лучших художников Франции в оригинальном виде: она локотком опирается на книжки самого революционного содержания, судя по кожаным корешкам изображенных книг.

Аббат Сийес написал брошюрку на тему о том, "Что такое третье сословие?". Он перечисляет все богатые свойства этих людей, обладающих инициативой, повышающих значение ремесел и искусств, организаторов науки. Третье сословие, однако, ничто в глазах короля. Чем оно хотело бы быть? Всем - отвечает Сийес^*. Руки коротки - отвечало дворянство. От бога установлены привилегии древнему рыцарству, и нет божьей воли на то, чтобы безродные люди становились украшением престола и церкви, - отвечало духовенство. "Относиться к Монтескье, Вольтеру, Дидро, Гельвецию, Даламберу и Руссо как к общественным отравителям", - таков был единодушный приговор правящей Франции.

^* (В данном случае А. Виноградов допускает неточность: в действительности аббат Сийес писал в своей знаменитой брошюре, что третье сословие хотело бы быть "чем-нибудь". В этом сказались ограниченность и компромиссность позиций идеологов французской буржуазии XVIII века.)

Гримм писал: "Дело дошло до того, что в настоящее время нет ни одного человека, занимающего казенное место, который не смотрел бы на успех философии во Франции как на главный источник бедствий государства. Поражение флота и армии, голод и неурожай в стране приписываются философии, которая погасила военный дух, слепое повиновение авторитету церкви и короля. Философы - главная угроза законному режиму Франции".

Секретные суды выносили приговор за приговором произведениям типографских станков, которые резко и отчетливо шли против бога и короля, требуя равенства сословий и республики. Палач обливал смолою сотни тысяч книг и брошюр во дворе Бастилии и жег их так, как затем жгли книги в фашистском Берлине.