Глава XVII

Кончились бурные дни Анконы, когда вновь веяло воздухом если не 1800, то 1821 года... И потекли опять скучные будни. "В 1832 году главная трудность для меня в том, чтобы привыкнуть и не рассеиваться, когда приходится таксировать вексель на 20 000 франков". Бейль для рассеяния уезжает в Рим. Однако, поднявшись со дна души, воспоминания не хотят улечься. Они все сильнее захватывают Бейля... Но ему и теперь, спустя пятнадцать лет, мучительно переживать сладостную горечь миланской жизни 1817-1821 го дов Метильда... И он вызывает из своей памяти другие годы, годы парижской жизни, сменившей миланскую.

20 июня 1832 года Бейль в Риме начинает "Записки эготиста" - о девяти годах жизни в Париже, с 1821 по 1830 год. Он пишет лихорадочно быстро- записи его датированы 20, 21, 23, 24, 25, 26 и 30 июня, 2 и 4 июля... За эти дни он успел написать около 10 печатных листов. "Записки" обрываются на 1822 годе, когда Бейль вернулся в Париж из Англии. После 4 июля 1832 года он более к ним не возвращался, Написанные им страницы полны тоской от неудовлетворенной страсти - Метильда преследует его. Быть может, по этой причине он и отложил перо в сторону?

Но ненадолго. Он принимается за новую большую работу.

В 1832 году в Лионе вспыхнуло восстание сорока тысяч ткачей. Оно было потоплено в крови. А в Париже в июне этого же года происходили баррикадные схватки с полицией и войсками. Ими руководили члены тайных "Общества прав человека" и "Общества времен года" (вспомним, что так же было организовано карбонарское движение). Во Франции пробуждается для активной политической жизни новый класс - рабочие. Они берутся за оружие, доведенные до отчаяния голодом и безработицей. Эти люди еще не осознали своей силы, они еще не понимают, как им действовать против буржуазии и ее государственной власти. Но они страдают...

Бейлю ясно было, что Луи-Филипп становится ненавистен французскому народу, и он внимательно присматривался к событиям во Франции. В Чивита- Веккии так трудно узнать подробности, характерные черты событий! Однако Бейль не отступает перед трудностями. И он берется за то, чтобы здесь, в этой итальянской глуши, изобразить колоссальные перемены, происходящие во Франции; офицеры должны вести французские войска не против действительных врагов Франции, но против беззащитных рабочих. Итак, изобразим состояние Люсьена Левена! Это сын банкира-богача, выходца из простонародья, ныне помыкающего министрами Франции. Улан королевской гвардии испытывает тягчайшую внутреннюю борьбу, он должен в маленьком французском городке поднять оружие против своих же сограждан.

Глава дописана, и это уже не первая глава... Но, чтобы не повторилась странная история с неожиданными пятнами на рукописи, с перевернутыми чужой рукой листками, лучше писать дипломатическим шифром. Анри Бейль изобретает свой, сделанный по методу Лягранжа, язык цифр. Зашифрованный роман он переписывает в зеркало; затем оригинал бросает в камин, рукопись оставляет на столе и, повесив полотенце на ручку двери так, чтобы закрыть замочную скважину, приподнимает кусок паркета и прячет шифр^*.

^* (А. Виноградов повторяет здесь домыслы ранних биографов Стендаля о зашифрованное романа "Люсьен Левен". Однако писатель ничего в своей книге не зашифровывал и не прятал рукописи или шифр под половицу. Этот роман был опубликован полностью через много лет после смерти Стендаля, в 1926 году.)

Так начинается новый период жизни: создание зашифрованного романа о современной Франции. Когда "голова горит и кровь стучит в висках" так же, как у Байрона во время писания "Дон-Жуана", появляется потребность выйти на свежий воздух, смотреть на далекие облака, проехаться верхом по дороге, ведущей на Орвиетто, или пойти на берег с ружьем и стрелять птиц. Наступает вечер, и быстрые средиземноморские сумерки мгновенно смывают пурпурную, золотую и лиловую краску с облаков. По полутемным улицам Анри Бейль идет к дому с мраморной доской. Маленькая витрина закрыта бархатной занавеской. Там боги и амуры из мрамора, лепные изображения, красные глиняные сосуды с черными изображениями. Надпись на доске: "Донато Буччи - антиквар". На короткий стук молотка дверь открывает сам хозяин с усталой старческой улыбкой, в золотых очках и бархатной шапочке на голове. Начинается длинный разговор. Книги и статуэтки окружают стоящий на черном бархатном постаменте бюст Винкельмана - искусствоведа, родившегося в маленьком саксонском городке Стендале. Вторая дверь ведет на зеленую веранду, а за нею открывается обыкновенный итальянский - крытый, мраморный cortile - дворик, в центре его фонтан.

Синьор Блази - археолог, адвокат Манци и Буччи за блюдом жареных артишоков и кофе в маленьких кофейных чашечках проводят вечера в разговорах о римской истории; читают Плиния, останавливаясь на тех местах, где этот сибарит, эстет и блестящий человек своего столетия описывает "Xistus violis odoratus" - "цветник из фиалок" - свой маленький домик. Они изучают весь уклад жизни человека горацианской эпохи, знающего "золотую меру вещей", умного, спокойного, ясным, понимающим взором оглядывающего мрачные картины падения Рима.

Донато Буччи и адвокат Манди, его друг, сделали очень много для того, чтобы двинуть вперед археологическую науку Италии. Они первые начали раскопки в Корнето и первые обнаружили этрусскую скульптуру на территории Италии. А г-н Бейль дал в Revue des Deux Mondes первый отчет о находках в гробницах Корнето^*.

^* (Эта небольшая статья Стендаля была напечатана Роменом Коломбом в. 1853 году (номер журнала от 1 сентября).)

Поздно ночью с легким шумом в голове от пунша Анри Бейль шагает к воротам консульского дома. Дежурный семинарист, проводив его, тихонько направляется к дьякону-префекту с докладом - целомудрие французского консула Бейля нарушено пребыванием в масонско-еврейской компании Блази, Манци и Буччи. Не менее опасений внушает римским шпионам и встреча французского консула с польскими повстанцами в Риме; его открытые симпатии польскому восстанию нарушают благопристойность вечеров у русской католички Зинаиды Волконской.

Ее сын Александр Никитич Волконский вместе с господином Бейлем посещает антикварные лавки и патрицианские архивы Рима. Там до покраснения век Бейль копирует старинные латинские грамоты, документы средневекового и папского Рима, протоколы инквизиционного и папского суда. Бейль ищет в прошлом объяснения нынешнему итальянскому характеру и, наклоняясь к своему соседу, молодому князю Волконскому, показывает ему описание потрясающих событий старинной Италии. Он говорит:

Это вовсе не бандиты, не разбойники! Это настоящие люди старой Италии!

Здесь же, в Риме, Бейль вновь встретился со своим старым знакомцем А. И. Тургеневым. 5 декабря 1832 года Тургенев пишет:

"Выехали мы из Неппи в 9 часов утра. Увидел я с пригорка Рим. В 10 приехали мы ко второму завтраку, и тут встретил я Беля (Стендаля) и показал ему его книгу. (Речь идет о втором издании "Красного и черного". - Л. В.). Он советовал въехать в Черн... и дал мне записку к нему. В 12¹/₂мы опять пустились в путь, 6 декабря Бель прислал мне Мишелета "Римская история"^* при умной записке и остерегал от чичероне, коих имя начинается на "В". Вероятно, Висконти. Спасибо. День достаточный для меня и по папе и по Ватикану".

^* (Стендаль писал А. И. Тургеневу, посылая книгу Мишле: "Вот, сударь, француз по имени Мишле, который ясно, или почти ясно, передал то, что думали о Риме древние германцы... Мысль о том, что германцы изменили историю Рима первых веков, очень занимает меня. Быть может, и вы иногда думаете о том же. В этом случае, сударь, вам доставит удовольствие подремать с томами Мишле".)

Тургенев приводит выдержку из письма Стендаля, не опубликованного доселе нигде:

"Несмотря на величие и поэзию Ватикана и Святого Петра, мое воображение не воспламеняется. Дух итальянских изгнанников наводит меня на прозу и печальные мысли. Процессии священников и папских слуг не могут прогнать мысль о другой, прекрасной и бедной Италии, которую ясно видит мой бедный разум".

8 декабря Тургенев записывает:

"Обедал у княгини Волконской. После - у Беля, к Сент-Олеру и графу Сиркур"^*.

^* (Граф Сиркур, секретарь Полиньяка, иезуит, муж русской красавицы Хлюстиной, за которой тщетно ухаживал польским поэт Адам Мицкевич. А. И. Тургенев пишет везде "Циркур".)

В записях Тургенева от 9 декабря мы читаем:

"В десятом часу отправился к Белю, застал его еще в постеле. Условились на завтра^*. Виск (ти)^** шпион папского правительства". Восстанавливаем чтение фамилии "Висконти", потому что тут же говорится о сходстве этого шпиона папского правительства с Козловым, а в записи 8 декабря есть прямое указание: "Висконти пошел на Козлова и лицом и выражением".

^* (Речь идет о совместных прогулках по Риму.)

^** (Далее у Тургенева белое место в записи.)

"10 декабря. Продолжаю читать Тассо. В 12 часов зашел за мною Бель (Стендаль), и мы отправились осматривать Рим, прежде всего в церковь св. Петра, ибо, по мнению его, ниоткуда Рим так хорошо не виден, как с этой горы". Страницы 12-15 дневника описывают эту совместную прогулку по Риму. Запись от 13 декабря кончается: "Условился я с Белем завтра рискнуть опять на Рим".

14 декабря провели вместе на вечере у леди Ковентри.

Тургенев писал Вяземскому восторженные письма о своих встречах со Стендалем. Вяземский отвечал ему такими словами:

"Недаром судьба свела тебя со Стендалем. В вас есть много сходства, но тебя не станет написать "Красное и черное", один из замечательнейших романов, одно из замечательнейших произведений нашего времени. Я Стендаля полюбил с "Жизни Россини", в которой так много огня и кипятка, как и в самой музыке героя".

После одной из таких прогулок к Сен-Пьетро ин Монторио на Якикуле Бейль вернулся домой и записал:

"Я, Анри Б рюлар, написал нижеследующее в Риме от 1832 до 18... года"^*.

^* (Этот пробел был заполнен после четырехлетиях записей цифрой 1836.)

Автобиографическая исповедь Анри Брюлара начинается словами:

"Солнце светило великолепно. Легкий, едва заметный ветерок сирокко гнал кое-где белые облачка над вершиной Альбано. В воздухе была восхитительная теплота, и я ощущал подлинную радость жизни. Я отлично различаю Фраскатти и Кастель-Гандольфо в четырех милях отсюда, виллу Альдобрандини, где находится великолепная фреска Доменикино - "Юдифь". Я отлично вижу белую стену - результат ремонта, произведенного в последний раз князем Боргезе, тем самым, которого в качестве кирасирского полковника я видел в битве при Ваграме, когда моему другу М. оторвало ногу....

Это место единственное в мире, - говорил я себе в раздумье. И древний Рим помимо моей воли брал верх над новым, - все воспоминания из Тита Ливия толпой нахлынули на меня...

Через три месяца мне будет пятьдесят лет. Возможно ли? 1783-1793-1803... я считаю по пальцам, и 1833... Это пятьдесят. Возможно ли - пятьдесят! Мне стукнет пятьдесят лет! И я запел арию Гретри: "Прожив десятков пять на свете..."

Это неожиданное открытие ничуть не огорчило меня. Я только что думал об Аннибале и римлянах, т. е. все великие - они умерли. В конце концов, сказал я себе, я не так плохо провел свою жизнь...

Я сел на ступеньки Сен-Пьетро и размышлял об этом час или два: мне стукнет пятьдесят лет. Давно пора познать себя - чем я был, что такое я в настоящее время. Поистине мне было бы весьма трудно это сказать".

Так возник автобиографический роман, один из интереснейших документов этого жанра.

13 декабря 1832 года в письме № 87 из Рима Тургенев писал своему брату:

"Мадам Циркур (правильнее Сиркур. - А. В.), урожденная Хлюстина, угощала меня обедом, Ватиканом, подземельем св. Петра и ученым чичероне Висконти. Я многое уже осматривал".

"Бель (Стендаль) пять часов просидел со мной, и разговор его о нынешнем Риме интереснее его книг. Его здесь не любят - даже и между французами. Но для меня он полезен, и я опять пойду с ним гулять по Риму".

20 декабря 1832 года в письме № 88 своему брату Тургенев дописывает:

"Я много видел, но беспорядочно и без ученого толкования. Только Висконти и Бель недавно были еще со мной. И с посетителями провел я еще целое утро. Брюлов написал мой портрет, уверяют, что очень похож".

Терпимость Стендаля относительно друзей была чрезвычайно велика - ведь он знал, что его приятель Тургенев проводит много часов со шпионом Висконти, с враждебными ему лицами. 23 декабря 1832 года мы находим такую запись у Тургенева:

"Радовиц увел меня и всю дорогу до Корео объяснял мне свою систему права, на христианских началах основанную. Бель внезапно разлучил нас. Водил меня долго по городу".

"Болтал с Келлером, поверенным в делах вюртембергских. По его мнению, Италия накануне революции, а Тоскана только толеррует свое правительство. Все готово вспыхнуть, как скоро австрийские войска оставят папские владения. Бель так же думает".

30 декабря Тургенев был в Ватикане.

"...Переодевшись и не застав Беля, я поехал к Рожалину" (другу Соболевского. - А. В.).

"Из очаровательного для нас замка Роспиньоре приехали мы к Санта-Мария Ангелов или Чертоза, где я был прежде, но только в монастырской ограде с Бел ем. Я прошелся по горе Пинчио. В четыре часа поехал я в церковь французскую, обедал у французского посла, затем к Сент-Олеру, где любезничал с его дочерью и балагурил с Белем. Наступила ночь на Новый год".

Бейлю он передал свои впечатления от приема у папы.

"Римский первосвященник в белой одежде, обсыпанной табаком, не убранные выделения из носу, попавшие мимо носового платка, красные туфли, на коих вышиты золотом кресты. В комнате стол, покрытый бумагами, и другой с книгами и двумя вазами".

Еще более сблизились Бейль и Тургенев в 1833 году. 15 января 1833 года в письме № 93, из Рима, Тургенев пишет брату Николаю:

"Вчера послал тебе с живописцем Верне № 92. Вечером у Гурьева видел "Антигону" Альфиери. И читаю Тассо. Еду сейчас с Белем (Стендалем) осматривать Рим, а вечером опять у Гурьева и в чтении журналов. Брюлов намарал карандашом вчера в альбом Гурьева мой портрет, и очень сходно; я представлен читающим французский "Квотидьен", который мы здесь получаем. Портрет Кестнера неудачен. Я похож в нем на Д. П. Татищева".

С Бейлем Тургенев советуется о покупке этрусской вазы (которая оказалась поддельной).

В апреле Тургенев целыми часами просиживает у Бейля. 12 апреля он записывает:

"Был у Беля. Есть письмо его к банкиру Ленэ. Французский консул сообщил расписание пароходов в Марсель и Неаполь".

И далее:

"Я, может быть, съезжу в Чивита-Веккию к приезду Жуковского, но не поеду на пароходе, а возвращусь сюда и отправлюсь немедленно с Ангригом, дабы избежать моря, которое помешало бы мне наслаждаться беседою Жуковского. А я приеду в Неаполь днем позже его. Так как дилижанс приходит в Чивита-Веккию три раза в неделю, то я должен выехать 19 или 21. Посоветуюсь с консулом Белем, который вчера заходил, но не застал меня, и улажу с ним свою поездку к Жуковскому".

"18 апреля обедал у французского посла, а вечер провел у Торлонья. Это крупный римский банкир", - пишет Тургенев. Страничка дневника кончается словами: "Получил от Беля бюст Тиберия в подарок". Французский консул увлекался в это время археологией. Бюст Тиберия был найден крестьянином во время пахоты на собственном поле и немедленно куплен Бейлем. Он заказал с него несколько гипсовых слепков. Один из этих слепков подарил Тургеневу, чем привел его в полное отчаяние. Русскому путешественнику было довольно трудно возить с собою гипсовую громадину.

Полушутливо-полувосторженно описывает Тургенев в письме Вяземскому поездку в Тиволи с Бейлем. (Она опубликована в академическом издании "Архива братьев Тургеневых", а новая ее редакция, взятая непосредственно из архива, была опубликована мною в Париже - у Тэксье в 1928 году в книжке "Русские встречи Стендаля".)

"24 апреля 1833 года в шесть часов вечера с тремя римлянами и с англичанином выехал я из Рима".

"Мы увидели укрепления Чивита-Веккии и часового на одном из бастионов. В три часа пополудни я был уже в трактире, отыскал французского вице- консула и нашел его на канапе, с греческими и французскими книгами, коими сокращает он скучное время. Я отдал ему письмо Беля, и он немедленно предложил мне свои услуги. Мы обошли город и пристань, видели этрусские вазы здешнего французского антиквария, посетили археолога Манци, коего знавали по журналам "Археологического общества" в Риме и осмотрели пристань, построенную императором Трояном. Плинии пишет, что он видел здесь Трояна осматривающего строения гавани, огромные каменные кольца, прилитые к пристани из времен Трояна Почти все женские лица, кои я здесь встретил, красивы, некоторые прекрасны. Эти розы осуждены тратить свой запах в пустынном воздухе. После обеда Лизимак Тавернье опять зашел за мной".

Бейль написал Лизимаку: "Предложите господину Тургеневу мое жилище и мои вина". Лизимак сопровождал Тургенева с той навязчивостью чичероне, которую только русские путешественники могут выдержать в полной мере на территории Италии. Тургенев осматривает казематы, район принудительных работ, он встречается с Гаспароне, а вечером смотрит в театре мелодраматическое представление "Жертвы дружбы и любви". Бросается в глаза то, что Тургенев не стремится разыскать русского консула Аратта из местных купцов.