Введение

В провинциальном городке Гренобле, расположившемся в долине Изеры у подножья Альп, в семье расчетливого и степенного адвоката местного суда 23 января 1783 г. родился Мари-Анри Бейль^*. Все было тихо и спокойно в семье, пользовавшейся полным материальным достатком, жившей традиционно, окруженной почетом сограждан. За годом шли года, дети росли, взрослые старели, обогащаясь и каменея. Анри ожидало мирное существование, в котором заботы должны были ограничиться семейным кругом и делами профессии, а развлечения - визитами к соседям, чтением литературных новинок и романическими интрижками, на которые в те времена смотрели сквозь пальцы, как на неизбежность, не подлежащую запретам.

^* (Биографические сведения о детских и юношеских годах Стендаля см. преимущественно: Paul Arbelet. 1) La Jeunesse do Stendhal, 2 vis., 1919; 2) Les amours romantiques de Stendhal et de Victorine, 1924; 3) Stendhal au pays des comediennes, 1934; 4) Stendhal epicier ou les Infortunes de Melanie, 1926; Henri Martineau. Le coeur de Stendhal. Histoire de sa vie et de ses sentiments, t. I (1783-1821), 1952; Victor del Lit to. La vie de Stendhal, 1965; V. del Lit to. Pourquoi Stendhal n'a pas ete "epicier" a Marseille (d'apres des documents inedits). "Stendhal Club", 15 juillet 1965. A. Chuque t. Stendhal-Beyle, 1902; - и др. В дальнейшем изложении мы касаемся биографии Стендаля лишь в той мере, в какой это необходимо для понимания его мысли и творчества.)

Жизнь Анри Бейля пошла совсем иначе. Ранняя смерть матери внесла в семью некоторую дозу меланхолии и скуки. На мальчика обращали слишком много внимания и воспитывали с чрезмерным усердием. Революция опрокинула старый строй, старые понятия и старые условия жизни. Скучноватый, полный чувства ответственности, всегда немного огорченный отец Жозеф-Шерюбеп вел дела и покупал поместья, набожная и взбалмошная тетка Серафия управляла домом, а ученый дед, весь день сидевший в своем зеленом кабинете, от нечего делать рассказывал внуку все, что знал, начиная древней историей и кончая жизнью звезд, - так текла жизнь в этой обеспеченной буржуазной семье в конце века, который, ломая все традиции, меньше всего ожидал столь внезапно разразившейся революции.

Раннее детство прошло в темной и узкой улице Старых Иезуитов, в доме, на котором теперь прибита мемориальная доска. Затем семья переселилась в дом деда на площади Гренетт, после того как революционные власти объявили отца "явно подозрительным", т. е. подлежащим заключению в тюрьму. Отец спокойно спасался в доме своего тестя, изредка попадая в тюрьму, а сын наблюдал из окна революционные торжества и проходящие через город войска. Как отразились эти события на сознании ребенка?. Вероятно, так же, как и всегда в таких случаях: мальчик интересовался живописными зрелищами и восхищался солдатами, мундирами, конями, сам хотел быть таким же воином и носить саблю и рвался на улицу, хотя в первое время и не думал ослушаться родных.

Подросши, он стал прекословить и воевать, впрочем довольно робко, с теткой. Он дружил со слугами, охотно бывал на кухне, обижал младшую сестру. Потом стал потихоньку таскать книги из шкафа, стоявшего в кабинете у деда, и читал вольные романы этого вольного века. После термидора он поступил в только что открывшуюся в Гренобле Центральную школу, пропитанную республиканским и материалистическим духом, увлекся математикой, увлекся актрисой из заехавшей в город труппы и от смущения перебегал на другую сторону, когда неожиданно встречал се на улице, - словом, делал все, что полагалось делать застенчивому, скромному, живущему внутренней жизнью мальчику его лет.

Потом наступило время, когда нужно было оставить родной город и семью, утомившую его однообразием жизни, мещанскими заботами о быте и будущем, стариковской любовью к неподвижности и покою. Но, приехав в Париж, он не мог освоиться в чужом миро, среди родственников, непохожих на тех, кого он оставил в Гренобле. Он стеснялся, делал глупости, мечтал о чем-то другом. В Политехническую школу, куда был направлен для продолжения образования, не поступил и был весьма обрадован, когда влиятельный родственник Пьер Дарю, в ближайшем будущем министр и граф, предложил ему военную карьеру. Первые радости самостоятельной жизни, первая верховая лошадь, на которой он перевалил через Сен-Бернар, первая опера, которую он услышал, первая женщина и первый поход - все это сохранилось в памяти как величайшее испытанное в жизни блаженство.

Семнадцатилетний юноша поступает в драгунский полк, не умея ездить верхом и держать саблю в руке, получает чин корнета и становится адъютантом добродушного генерала, который рад выслужиться перед могущественным Пьером Дарю. Жизнь в Милане весела и приятна, но стоять гарнизоном в мелких городках северной Италии скучно. Очарование этих мест юному корнету недоступно, быт в них непривлекателен, а гарнизонные развлечения могут удовлетворить лишь низким вкусам. Тяга к образованию и всегдашняя жажда чего-то другого нахлынули с новой силой, и Стендаль, пренебрегая деловыми соображениями, покровителями, будущим, отправляется из надоевшей ему Италии в Париж, без которого французу XIX в. так трудно было обойтись.

Это были годы, которые Стендаль вспоминал со смешанным чувством. Занятия философией и литературой, партер Французского театра, школа декламации, молодые актрисы, пробующие свои способности под руководством старых актеров, и, конечно, флирт, и потом любовь, и сомнения, и горести оскорбленного тщеславия. Наконец, настоящее чувство к Мелани Гильбер, юной актрисе с тяжелым жизненным опытом и маленькой дочкой на руках, захватило его и дало мгновения счастья, от которого остались скупые записи в дневниках.

В Париже жить было и сладостно, и трудно. Стендаль не испытывал больших материальных лишений, но нехватка денег раздражала, особенно когда отец целыми месяцами забывал их посылать. В первое время Стендаль переносил это без труда, так как не сомневался в том, что скоро станет знаменитостью. Однако десятки задуманных работ не двигались с места и слава, До которой оставалось как будто рукой подать, все больше отходила в неопределенное будущее. Пришлось отложить грандиозные замыслы и подумать о заработке.

Стендаль решил разбогатеть. Имея миллион, легче заниматься искусством, писать комедии и кого-то осчастливить. Но чтобы стать банкиром, нужно научиться коммерции, - и Стендаль со своим другом, таким же фантазером, отправляется в Марсель и поступает в контору торговца колониальными товарами. По велению судьбы туда же отправилась и Мелани, заключившая ангажемент с Марсельским театром.

Но счастье продолжалось недолго: сидение в лавке опротивело и любовь стала охладевать. Не обласканная жизнью, без всяких перспектив в будущем, не очень ловкая в житейских делах, Мелани не могла жить весело и бездумно, а меланхолия бывает хороша только издали. Стендаль был слишком молод и слишком погружен в себя, чтобы уметь перевоплощаться, - в жизни это еще труднее, чем в искусстве. Он вдруг обнаружил в своей подруге отсутствие полета, непонимание философских проблем, нежелание парить в мечтах, которые были его обычной сферой. Кроме того, им приходилось скрывать от всех свое "счастье", хотя ни для кого оно не было тайной. Счастья все-таки не получилось.

Шли месяцы. Обстоятельства поторопили неизбежную развязку. Ангажемент в театре заканчивался, и весной 1806 г. Мелани выехала в Париж.

Опять начались поиски чего-то другого. И опять Стендаль соблазнился военной карьерой, которую так легко сделать, когда имеешь родственником военного министра.

Работа в Интендантстве не очень трудна, продвижение по службе идет успешно, разъезды по Европе вместе с Великой армией поучительны и дают ощущение деятельности. Великосветские салоны льстят тщеславию, а прелестные графини и герцогини еще больше увеличивают блеск императорского двора, роскошь которого поражала венценосцев Европы.

Среди этих светских и административных трудов значительную часть времени Стендаль отдает занятиям живописью, музыкой, эстетикой. Заполняются целые тетради размышлениями об искусстве и жизнеописаниями художников. Часть этих тетрадей погибла где-то в снегах России в 1812 г., между битвой под Бородином и переправой через Березину.

Затем началась катастрофа. Стендаль принимал участие в бесполезной обороне Гренобля, был свидетелем падения Парижа и вступления союзных войск. И вновь начался период его итальянской жизни, полный очарований и горестей: занятия искусством, счастливая любовь к лукавой Анджеле Пьетрагруа, вскоре забытой, безнадежная любовь к Метильде Висконтини, вскоре умершей, но сохранившейся в памяти навсегда, и работа над четырьмя книгами: о музыке, живописи, Италии и любви.

Между тем в Милане полиция охотилась за карбонариями. Среди итальянских патриотов разнесся слух, что Стендаль был агентом французского правительства, Метильда была сурова и недоброжелательна, и Стендаль через девять лет пребывания в Италии решил вернуться во Францию.

Парижские бедствия были не легче миланских. Отсутствие денег, несчастная любовь, мечты о самоубийстве - и вместе с тем ряд бессмертных книг, написанных в спешке, иногда по заказу, чаще по неожиданно вспыхнувшему вдохновению. Ко всему этому присоединились и овладели Стендалем политические страсти, проявлявшиеся не только в его статьях и трактатах, но и в романах.

Десять лет, проведенных в Париже, закончились с июльской революцией. Вскоре после революции он получил должность консула в Италии и вновь отправился на "полуостров страстей", в Чивита-Веккыо, морской порт поблизости от Рима. Должность эта была почти синекурой и позволяла проводить целые месяцы и даже годы в Риме и Париже, но она мешала ему писать и надоедала, как все, что было связано с житейской суетой и заработком.

У этого удрученного болезнями захолустного чиновника художественное творчество приобретает чрезвычайный размах. Мемуары, новеллы, путевые записки, романы создаются с удивительной быстротой. Законченные, оставленные на середине, надоевшие в самом начале, они и до сих пор поражают свежестью и остротой мысли. Апоплексический удар, сваливший его на парижском бульваре, положил конец этой деятельности, такой же как будто бессистемной и случайной, как и жизнь, полная скитаний, беспокойств, поисков и безнадежной жажды счастья.

Словно какая-то лукавая фея ворожила у колыбели ребенка, родившегося в столь респектабельной семье, пожелав ему такого, чего и предположить бы не могли его родители и родные. Он мог бы показаться персонажем из какого-нибудь романа XVIII в. - беспутным, непоследовательным, фантастическим, игралищем капризной судьбы. Стендаль снискал себе репутацию ветреника у своего начальства, распутника у женщин, которых страстно любил, шпиона у карбонариев, которым горячо сочувствовал.

Однако в безрассудно построенной жизни заключалась своя философия и свой смысл. И не ворожея определила эту житейскую фантастику, а эпоха, полная чудесных событий и превращений, подобная мудрой фантасмагории, в которой история обнаруживала свои поразительные закономерности. И сама личность Стендаля так закономерна в своей причудливости, так едина в своих метаниях и тревогах, что ее развитие можно рассматривать как эволюцию и картину всей эпохи.

Легенда о Стендале, создававшаяся целыми поколениями символистов, дилетантов и мистагогов, членов таинственного Стендаль-клуба или посвященной Стендалю тайной "капеллы", долго мешала изучению и оценке его творчества, а потому препятствовала его полной и глубокой жизни в нашей современности. Легенда эта уже разрушена, хотя иногда появляются, как тени недавнего прошлого, рассуждения о том, что писал он не для своих современников, а для нас, и что был он не то "человеком XVIII столетия, заблудившимся в XIX столетии", как утверждал в свое время К. Стрыенский, не то современником предсказанной им эпохи XX в. История литературы не знает таких метеоритов, прибывших на чужую планету из другой галактики. Стендаль был явлением, как и все другие, причинно обусловленным.

То, что на полуторавековом отдалении нам кажется удивительным, было довольно обыкновенным и естественным. Ни самому Стендалю, ни его современникам не казалось странным, что он объездил почти весь континент вместе с наполеоновской армией, что в Германии он влюбился в немку, а в Италии - в итальянку, что он побывал в Берлине, Вене, Риме и Москве и в промежутке заехал в Испанию. Все, кто был в кадрах Великой армии, исходили или изъездили Европу, вступали победителями в столицы великих государств и спасались бегством из последнего похода. Романических историй у молодых военных, начиная от генералов и кончая солдатами, было сколько угодно в каждом покоренном государстве, а изучать искусство, язык и правы страны, которой приходилось управлять, было и обязанностью, и удовольствием для наполеоновских администраторов из наиболее культурных.

В ложах театра Ла Скала, в салонах Реставрации, в кружках литературной молодежи Стендаль вызывал интерес как участник московского похода и рассказывал правду, смешанную с вымыслом ради прославления падшего императора и собственной особы. Но когда он рассматривал трупы генералов, убитых под Бородином, искал убежища в горящей Москве или переправлялся через Березину, он не видел в действиях Великой армии ничего привлекательного или героического. Маршалы Наполеона казались ему грубиянами, сослуживцы - подхалимами, превосходно организованные походы - величайшим беспорядком, а слава - газетной рекламой и средством обогащения. Его марсельская авантюра, за исключением лишь первых моментов, услажденных присутствием Мелани, представлялась ненужной и скучной затеей, долгие ухаживания за графиней Дарю - нелепым времяпрепровождением, оборона Гренобля - оскорбительной неудачей.

Его философские и политические взгляды, его эстетика и творчество были предопределены историческими событиями, традициями философского и литературного развития, задачами, поставленными его эпохой. Оригинальность его заключалась не в том, что он жил вне эпохи, и не в том, что он ее не понимал. Напротив, условием оригинальности были глубочайшие контакты с окружающей действительностью, включающие в себя протест, борьбу с тем, что казалось вредным, защиту необходимого. Эти контакты согласия и борьбы и создали те особенности его мысли и произведений, которые мы, за неимением более точного слова, называем его гениальностью.

В эпохи величайших революций и энергичных политических акций, даже принимая в них участие, можно остаться мещанином, хлопочущим только о своем интересе, или равнодушным, незаинтересованным свидетелем. Стендаль, конечно, не был ни тем, ни другим, но все-таки жизнь его меньше всего можно было бы назвать "героической". Он не был ни очень деятелен, ни самоотвержен, он быстро охладевал и разочаровывался и не хотел жертвовать ни жизнью, ни личным благополучием ради каких-нибудь идеалов или "химер". Но в течение всей жизни, непрерывно и в любых условиях, он размышлял о величайших вопросах бытия, о счастье, об искусстве, о человеке и обществе, о судьбе наций и разума и обсуждал эти вопросы со всех сторон, с различных, иногда неожиданных точек зрения. В этом, если угодно, и заключается "героизм" этой обыденной жизни, который, конечно, не был заметен самому Стендалю.

Эти поиски, неудовлетворенность достигнутым, желание провести каждый свой поступок и каждую ошибку сквозь огонь критического разума и понять в системе общих принципов, и даже жажда счастья, понимаемого как некое идеальное состояние личности, напоминают Фауста, излюбленного героя эпохи. Фауст этот обычный средний человек, не пользующийся услугами духов земных и небесных, идущий, спотыкаясь и падая, по хоженым и нехоженым тропам, полный сомнений и отчаяния, вновь улыбающийся навстречу новому дню и, наконец, понявший, что в этом труде, в поисках и в ошибках заключается драгоценная средняя человеческая и героическая жизнь.

Период, прожитый Стендалем между двумя датами - 1802 и 1814 гг., можно было бы назвать годами ученья. Но он учился в течение всей жизни, иначе как мог бы он написать в 47 лет "Красное и черное" и в 56-ом "Пармский монастырь"? Без постоянного завоевания новых знаний существование для Стендаля было немыслимо. Когда прекращаются поиски и ученье, становится скучно, словно превращаешься в труп и каждый день хоронишь самого себя. Человек механизируется, как ремесленник, отказавшийся от открытий, и превращается в духовного рантье, стригущего купоны, чтобы завтра повторять то, что было вчера и год назад. Стендалю не угрожала эта опасность. Правда, он всегда пытался найти правила для своей деятельности, чтобы обуздать бьющее через край воображение, но тут же отвергал все, что могло сковать инициативу и творческое начало.

Если за этот период 1802-1814 гг. он не выработал никаких правил, то он разработал философские основы своего мировоззрения. Эстетика его развивалась как дедукция из этих философских принципов и вместе с тем как результат его личного опыта и исторического опыта эпохи. Художественное творчество увенчивает весь этот тяжкий труд мысли и воображения^*.

^* (Интеллектуальная жизнь Стендаля в период от 1802 до 1821 г. изучена в чрезвычайно подробном и тщательном исследовании известного знатока Стендаля В. дель Литто (V. del Litto. La vie intellectuelle do Stendhal. Genese et evolution de ses idees (1802-1821), 1959, 730 стр.). В этом труде, мимо которого не пройдет ни один стендалевед, заключены самые разнообразные и детальные сведения об умственных занятиях Стендаля за указанный период. Наша работа ставит себе другие задачи чем книга дель Литто.)