Глава XV

 How am I glutted with conceit of this! 
 Shall I make spirits fetch me what I please? 
 Resolve me of all ambiguities? 
 Perform what desperate enterprise I will?

Doctor Faustus^*"

^* (

 Какое в этой мысли наслажденье! 
 Призвать ли духов, чтоб в одно мгновенье 
 Они решили все мои сомненья? 
 Чтоб воплотили дерзкие мечты?

Марло. "Доктор Фауст", сцена 1.)

Октав так часто уезжал в Париж и встречался там с г-жой д'Омаль, что под конец ревнивое чувство омрачило беззаботную веселость Армяне. Как-то вечером, когда ее кузен вернулся домой, она совершила акт самовластия.

- Хотите доставить удовольствие вашей маме, о котором сама она никогда не попросит?

- Конечно!

- Три месяца, то есть девяносто дней, не отказывайтесь ни от одного приглашения на бал и на каждом балу танцуйте.

- Я предпочел бы просидеть две недели под арестом,- заметил Октав.

- Вы не взыскательны,- отпарировала Арманс.- Ну, так что же, обещаете?

- Обещаю все что угодно, только не трехмесячное постоянство. И раз мною тут помыкают, я сбегу,- добавил он, смеясь.- У меня давно уже есть один замысел, который невольно занимал мое. воображение весь вчерашний вечер на великолепном балу у господина де***, где я танцевал так, словно уже знал о вашем приказе. Если я решусь покинуть на полгода Андильи, то у меня есть два плана куда более интересных, чем поездка в Англию. Первый план такой: назваться Ленуаром, под этим изысканным именем поселиться в провинции и давать там уроки арифметики, прикладной геометрии, всего, чего хотите. Я поеду через Бурж, Орильяк, Кагор. Мне не составит труда заручиться у нескольких пэров, членов Института, рекомендательными письмами к префектам, которым я буду представлен как ученый и роялист Ленуар, и т. д. Второй план еще лучше. В роли учителя я познакомлюсь только с несколькими восторженными и непостоянными юнцами и стану свидетелем кое-каких интриг конгрегации^*. Мне немного страшно рассказывать вам о втором, самом интересном моем плане. Я назовусь Пьером Жерла, отправлюсь прежде всего в Женеву или в Лион и поступлю в услужение к молодому человеку, занимающему в обществе примерно такое же положение, как я сам. У Пьера Жерла будут превосходные рекомендации от виконта де Маливера, которому он шесть лет служил верой и правдой. Короче говоря, я присвою имя и биографию бедняги Пьера, которого когда-то вышвырнул в окно. Кое-кто из моих знакомых также даст мне рекомендации. Они скрепят их огромными сургучными печатями с изображением родовых гербов, и я не сомневаюсь, что, увидев такие письма, меня немедленно наймет лакеем какой-нибудь молодой англичанин, сын богача или пэра. Руки я себе заранее испорчу разведенной кислотой. У моего теперешнего слуги, бравого капрала Вореппа, я научился чистить башмаки. За последние три месяца я перенял у него все его искусство.

^* (Конгрегация - тайное общество, игравшее большую политическую роль во время Реставрации. По слухам, членами его были крупные политические деятели - ультрароялисты, а организаторами - иезуиты. Влияние конгрегации, согласно всеобщему мнению, сказывалось на всех областях общественной жизни.)

- Как-нибудь вечером ваш хозяин вернется домой нетрезвый и надает пинков Пьеру Жерла.

- Пусть даже вышвырнет в окно,- я заранее предвидел это возражение. Я буду защищаться, а на другой день потребую расчета, вот и все.

- Вы будете виновны в предосудительном злоупотреблении доверием. Тот, кто богат и знатен, без стеснения обнаруживает свои недостатки перед слугой-крестьянином, неспособным понять, до какой степени они отвратительны, но, мне кажется, он не станет так себя вести с человеком своего круга.

- Я никогда не проговорюсь о том, что мне удастся увидеть. К тому же господин, как выразился бы Пьер Жерла, всегда рискует нарваться на мошенника, а в моем лице он встретит всего-навсего любопытного. Признаюсь вам в своей беде, - продолжал Октав.- Моя фантазия порою так нелепо разыгрывается и так преувеличивает привилегии, связанные с моим происхождением, что я жажду стать инкогнито, хотя среди всех прочих людей я выделяюсь только своим дурным характером, нелепыми причудами и тем, что придаю некоторым вещам особенное значение. Раз уж я, на свою беду, родился в определенном кругу, раз, к моему искреннему и великому сожалению, мне не дано было появиться на свет сыном управляющего Лионкурской фабрикой, то я, виконт де Маливер, должен полгода прослужить в лакеях, чтобы излечиться от своих слабостей. Другого способа я не вижу. Моя гордыня воздвигла между мною и другими людьми алмазную стену. Я не ощущаю ее только в вашем присутствии, дорогая кузина. Когда вы около меня, все мне представляется в розовом свете. Но, увы, у меня нет ковра-самолета, чтобы всюду возить вас с собой. Вы не можете присутствовать третьей во время моих верховых прогулок по Булонскому лесу с одним из моих так называемых друзей. Стоит мне познакомиться с человеком, как какая-нибудь высказанная мною мысль обязательно отчуждает ею от меня. А если через несколько лет эти самые друзья, хотя и против моей воли, все же начинают действительно понимать меня, они становятся неприступно суровыми и, думаю, скорее откроются в своих поступках и замыслах самому дьяволу, чем мне. Готов поручиться, что иные считают меня "Люцифером, который специально явился в мир, чтобы сбивать всех с толку", как любит говорить де Субиран.

Прогулка по Монлиньонскому парку

Своими сумасбродными замыслами Октав делился с Арманс, прогуливаясь с ней по Монлиньонскому парку, в нескольких шагах от г-жи де Бонниве и г-жи де Маливер. Эти безумные проекты овладели ее воображением. На следующий день, когда Октав уехал в Париж, от непринужденной, а временами даже необузданной веселости Арманс не осталось и следа, и глаза ее засветились той сосредоточенной нежностью, которая так пленяла Октава, когда ему удавалось подметить ее во взглядах кузины.

Госпожа де Бонниве пригласила к себе много гостей, и у Октава исчез предлог для частых поездок в Париж, так как в Андильи приехала и г-жа д'Омаль. Одновременно с нею появилось семь - восемь женщин, известных своим влиянием в высшем свете или прославленных блеском своего ума. Но их привлекательность только подчеркивала победоносную красоту графини: стоило ей показаться в гостиной - и ее соперницы на глазах старели.

Октав был слишком умен, чтобы не замечать этого, и Арманс все чаще стала погружаться в печальные мысли. "На кого мне жаловаться? - думала она.- Не на кого, и меньше всего на Октава. Разве я не дала ему понять, что мне милее другой? А он слишком горд, чтобы довольствоваться вторым местом в сердце женщины. Он с каждым днем все больше привязывается к госпоже д'Омаль. Она красавица, все от нее в восторге, а меня даже нельзя назвать хорошенькой. То, что я могу сказать Октаву, не заслуживает внимания. Я уверена, что он со мной часто скучает, а если и слушает с интересом, то лишь как сестру. Госпожа д'Омаль ведет веселую, интересную жизнь. Она умеет оживить любое общество, а я, мне кажется, нередко скучала бы в салоне тети, если бы слушала все, что там говорится". Арманс плакала, но душа ее была слишком благородна, чтобы в нее могла закрасться ненависть к г-же д'Омаль. Она не упускала ни одного жеста этой обольстительной женщины и нередко искренне ею восхищалась, но это восхищение вызывало в ее сердце нестерпимую боль. Безмятежного счастья как не бывало: Арманс стала добычей ревности. Присутствие г-жи д'Омаль приводило ее в еще большее смятение, чем присутствие Октава. Ревность особенно мучительна для тех, кто не хочет или по своему положению не может откровенно добиваться благосклонности любимого человека.