Глава XXXIX bis. Лекарства от любви

Прыжок с Левкадской скалы^* был прекрасным образом в древнем мире. В самом деле, исцеление от любви почти невозможно. Нужна не только опасность, вызывающая усиленное внимание человека к заботе о своем спасении^**, но, что гораздо труднее, непрерывность волнующей опасности, которой, при известной ловкости, можно было бы избежать, чтобы привычка думать о самосохранении успела родиться. Я не нахожу ничего другого^***, кроме шестнадцатидневной бури, как в "Дон-Жуане"^****, или кораблекрушения г-на Кошле у мавров; иначе человек очень быстро привыкает к опасности и даже находит еще больше очарования в мечтах о любимой, будучи настороже в двадцати шагах от врага.

^* (Прыжок с Левкадской скалы...- На Левкаде (одном из Ионических островов) есть возвышающаяся над морем скала, откуда в древности ежегодно сбрасывали в море одного преступника для искупления грехов всего населения.)

^** (Опасности, пережитые Генри Мортоном в Клайде. "Пуритане", т. 4, стр. 224.)

^*** (Я не находил ничего... кроме кораблекрушения г-на Кошле у мавров.- Кошле выпустил в 1821 году книгу "Кораблекрушение французского брига "Софи" у западного берега Африки".)

^**** (Не в меру прославленного лорда Байрона^*****.)

^***** (Не в меру прославленного лорда Байрона.- Стендаль, который раньше был пылким поклонником Байрона, с 1822 года начал к нему охладевать.)

Может быть, мы уж слишком часто повторяли, что любовь сильно любящего человека испытывает наслаждение или страх от всего возникающего в его воображении и что нет такой вещи в природе, которая не говорила бы ему о любви. А испытывать наслаждение или страх - чрезвычайно интересные занятия, в сравнении с которыми меркнут все остальные.

Друг, желающий добиться исцеления больного, должен прежде всего стать на сторону любимой женщины, а между тем все друзья, у которых больше усердия, чем ума, поступают как раз наоборот.

А это значит - нападать, при крайнем неравенстве сил, на совокупность прелестных иллюзий, которую мы в своем месте назвали кристаллизацией^*.

^* (Исключительно ради краткости и прося прощения за новое слово.)

Друг - исцелитель должен ни на минуту не упускать из виду, что, когда встает вопрос, поверить или не поверить в какую - нибудь нелепость, влюбленный, у которого выбор лишь один - либо проглотить эту нелепость, либо отказаться от всего, что привязывает его к жизни,- проглотит ее и, как бы ни был умен, будет отрицать самые очевидные пороки и самые возмутительные измены своей любовницы. Вот почему в любви-страсти через короткое время прощается все.

Влюбленный, обладающий рассудительным и холодным характером, может закрыть глаза на пороки, только если он обнаружит их уже после нескольких месяцев страсти^*.

^* (Г-жа Дорналь и Сериньи^**, "Исповедь графа де ***" Дюкло. См. прим. к главе XXIV; смерть генерала Абдаллы в Болонье.)

^** (Г-жа Дорналь и Сериньи...- В романе Дюкло "Исповедь графа де***" рассказывается следующий эпизод: чтобы открыть глаза своему другу Сенесе (а не Сериньи, как ошибочно пишет Стендаль) на порочность его любовницы, г-жи Дорналь, граф ее соблазняет. Однако это не излечивает Сенесе от его страсти, и он в конце концов женится на г-же Дорналь.)

Вместо того чтобы грубо и открыто отвлекать мысли влюбленного, друг-исцелитель должен вдоволь разговаривать с ним о его любви и его возлюбленной и в то же время создавать на его пути множество мелких событий. Когда путешествие изолирует человека, оно не является лекарством^*, и ничто даже не вызывает более нежных воспоминаний о любимой, чем контрасты. В блестящих парижских салонах, в обществе женщин, наиболее славившихся своей привлекательностью, больше всего любил я мою бедную возлюбленную, которая одиноко и грустно жила в своем маленьком домике в Романье^**.

^* ("Я плакал почти ежедневно". (Драгоценные слова^***, произнесенные 10 нюня.))

^** (Сальвиати.)

^*** (Драгоценные слова были сказаны Стендалю, как явствует из одной его заметки, Метильдой 10 июня 1819 года. Неизвестно, какие это были слова, но мы знаем, что они снова пробудили в Стендале угасшие было надежды. Этим же памятным числом он помечает свой "перевод" рукописи Лизио Висконти.)

По великолепным часам блестящего салона, где я чувствовал себя изгнанником, я следил за наступлением мгновения, когда она должна была выйти из дому пешком, в дождливую погоду, чтобы навестить свою подругу. Стараясь забыть ее, я понял, что контрасты служат источником менее живых, но гораздо более дивных воспоминаний, чем те, которых мы ищем в местах, где встречались прежде с любимой.

Для того чтобы разлука принесла пользу, необходимо постоянное присутствие друга-исцелителя, который вызывал бы влюбленного на всевозможные рассуждения о событиях его любви и старался бы сделать эти рассуждения как можно более скучными вследствие их пространности или неуместности: это придает им вид избитых мыслей; нельзя, например, быть нежным и сентиментальным после обеда, приправленного хорошими винами.

Если так трудно забыть женщину, с которой мы были счастливы, то это потому, что воображение никогда не устает воскрешать и прикрашивать некоторые моменты.

Я ничего не говорю о гордости, этом жестоком и могучем лекарстве, непригодном для нежных душ.

Первые сцены шекспировского "Ромео" дают восхитительную картину: как непохож человек, печально говорящий: "She has forsworn to love"^*,- на того, который восклицает, познав полное счастье: "Come, what sorrow can!"^**.

^* ("Она поклялась не любить" (англ.).)

^** ("Но пусть приходит горе" (англ.).)