44. Феликсу Фору

Вот я снова в этом городе, по живописности он продолжает казаться мне единственным в своем роде. Снег еще усиливает впечатление от поросших деревьями оврагов, среди которых он построен. Мороз легкий, два или три градуса, но так как мы в России, каждый убежден, что он замерзает. Все наши помыслы направлены на физическую сторону бытия: иметь или не иметь сапоги, шубу - вот основной вопрос. В течение двадцати дней я не мог тебе писать. Были моменты, когда я очень хотел сохранить воспоминание о том, что происходило у меня в душе и что я видел вокруг себя, но писать было невозможно. Сегодня все возвышенное в моей душе опять нейтрализовано обществом, в котором я принужден находиться, я не хочу сказать, обществом того или иного человека в частности, но людей вообще. Так как я лишен защитного панциря, все неприятности плашмя падают на мою душу, и от этого она становится плоской; вот состояние, в котором я имею честь находиться, переночевав с двумя добрыми малыми на полу какого-то чуланчика, рядом с комнатой, где таким же манером почивали восемь или десять сослуживцев. И все это принимается невесело, потому что люди, меня окружающие, покрывают лишь прозрачным лаком озлобленность, порожденную такими неудобствами. Я заметил, что военные, которые гордятся перенесенными лишениями, всегда встречают их весело. Сначала эта веселость, вероятно, лишь напускная. Это относится как к молодым людям, так и к людям всех возрастов, пережившим действительно острое горе. Усвоение такого веселого тона облегчается полнейшим отсутствием чувствительности по отношению к другим и к самим себе. Иные заболевают гнилой лихорадкой в покинутой деревне, находятся там двенадцать или пятнадцать дней в отчаянном положении, а через месяц уже говорят об этом с легкой улыбкой. Я прекрасно понимаю, что это главным образом объясняется их уверенностью в том, что тем, кто их слушает, глубоко наплевать на все это, но они и в самом деле уже ничего не помнят. Я хорошо проверил это на командире батальона 46-го полка, с которым я совершил путь от Москвы сюда. Мои же коллеги, напротив, хотят использовать свои невзгоды для повышения по службе: лица у них вытянутые и сердца озлобленные.

Об этом пути я и хотел тебе рассказать. Я написал несколько заметок, но потерял их. Если у меня однажды возникла какая-нибудь мысль, она уже не может возвратиться, она внушает мне отвращение. Одно это путешествие вознаграждает меня за то, что я уехал из Парижа, потому что я видел и прочувствовал такие вещи, какие литератор, ведущий сидячий образ жизни, не угадает и за тысячу лет. Самое интересное было 5 и 26 октября...