|
49. Сестре Полине
Кенигсберг, 28 декабря 1812 года.
Кажется, в Молодечно, в тридцати лье от Вильны по дороге в Минск, чувствуя, что я замерзаю и силы мои иссякают, я принял смелое решение обогнать армию. Вместе с г-ном Бюшем мы прошли четыре лье за три часа. Нам повезло: мы захватили трех последних лошадей на почтовой станции. Мы отправились в путь и приехали в Вильну в довольно подавленном настроении. Мы уехали оттуда седьмого или восьмого и прибыли в Гумбинен, где понемногу восстановились наши физические силы; оттуда я приехал сюда, двигаясь на несколько лье впереди г-на Дарю.
Сюда постепенно прибыли и все остальные, кроме Гаэтана. Оказывается, он заболел еще до Вильны. Здесь г-н Дарю рассказал, что видел его в Вильне. Он совершенно пал духом, плакал и тосковал по своей матери. Г-н Дарю одолжил ему денег, потом отдал ему свою последнюю лошадь и последнюю пару сапог - поступок действительно благородный в эти тяжелые времена, когда лошадь означала жизнь. Я пытался выяснить эти горестные обстоятельства: все сожалеют о судьбе этого несчастного юноши, но никто не может добавить никаких фактов к тому, что сказали г-ну Дарю его слуги, последними видевшие Гаэтана за лье от Ковно. Когда все это происходило, я был на пять или шесть лье впереди. В этом переходе погибли генералы, комиссары - распределители кредитов, и вряд ли Гаэтан, у которого не было достаточно решительности, мог вынести все это; возможно еще, что его взяли в плен.
Прощай, мой милый друг, я сообщил тебе очень грустную новость; не говори о ней и и слова. Я думаю, что г-н Дарю, который так достойно вел себя, напишет его отцу. Я сам спасся только благодаря своей решительности; я часто видел близко перед собой смерть.
Тысячу приветов твоему славному мужу. Напиши мне о себе: вот уж месяц, как я не получал ни слова из Гренобля.
Прощай, и т. д., и т. д.
|