102. Г-ну ди Фьоре, Париж

Ваше милое письмо, которое я получил всего два часа назад, уже изменило мое решение в следующем отношении: если я поеду в Париж, то проведу там всего тридцать дней и за это время схожу двадцать пять раз в театр. Из салонов я побываю только у г-жи де Траси и постараюсь изо всех сил не проявлять того остроумия, которое вы мне приписываете. Будет это для меня не так уж трудно: мысль о недоброжелательном отношении меня леденит.

С другой стороны, жизнь проходит, полвека уже позади; неужели дать себе умереть со скуки от избытка осторожности? Уже полгода, как мне разрешен месячный отпуск; я предполагал продлить его, как все это делают; я отказываюсь от этой мысли. Кроме того, в Неаполе живет хорошенькая и милая женщина; я ей напишу и спрошу, улыбается ли ей мой отпуск; если она согласится, я к вам не поеду, хотя и жажду разговора, который не был бы одним формальным обменом любезностями. Мне больше не дано удивляться чьим бы то ни было суждениям. Я рассчитывал жить исключительно одним прекрасным. Это оказалось невыполнимо; два года такого существования довели меня до крайности. Я сдерживаю себя, как могу, чтобы говорить с вами с математической рассудительностью; месяц пребывания в Париже даст мне снова возможность свободно дышать целый год. Вы знаете, что я нелегко схожусь с людьми; конечно, за месяц я не успею, при всем желании, распустить язык в каком-либо опасном салоне. Как-нибудь по долгу вежливости побываю в салоне моего бывшего полковника. Он забывает слово, которое дал мне в свое время, хотя я лично ничего у него не просил. Вы знаете, что Канова считал себя великим живописцем; я не Канова, но все же считаю, что знаю лучше, чем любой француз, ту страну, где живу; об этом я никогда никому не говорил. С пятью пенсиями по пять тысяч франков и пятнадцатью по три тысячи франков все горы были бы сглажены. Но необходимо регулярное повышение по службе. Человек с тремя тысячами должен быть уверен, что дойдет до пяти тысяч франков, если не будет серьезных причин к недовольству. Добавьте, если хотите, пенсию в сорок тысяч франков начальнику, и все пойдет как по маслу.

Но стоит ли это таких затрат? Я только орудие. Я выполняю. Судить о том, стоит ли эта работа сто десять тысяч франков, может г-н Моле, если он возвратится.

Я переждал неделю и остался при прежнем мнении. Я еду в Лютецию, чтобы видеть улицы, развалы букинистов и все театры с их пьесами и актерами, обновившимися за тридцать месяцев. Обедаете ли вы по-прежнему у Провансальцев? Если бы даже меня удержала здесь любовь или, вернее, дружба, скрашенная некоторыми дополнительными радостями, это не заменило бы мне Парижа; вся масса идей требует встряски. Вы только подумайте: все, что я слышу вот уже тридцать месяцев, кажется мне смехотворным или, лучше сказать, плоским. Эти чертовские разговоры, составляющие мой хлеб насущный, нагоняют на меня такой сон, что мне случается иногда изрекать еще большие глупости, чем мои собеседники, и это их шокирует.

Жюль Пардессю.