Гренобль.- Италия

I

Двадцать третьего января 1783 года в Гренобле родился Мари-Анри Бейль, сын адвоката местного парламента (судебной палаты) Шерюбена-Жозефа Бейля и его жены Аделаиды-Генриетты.

Дед и прадед Анри Бейля тоже были адвокатами (а произошел их род из крестьян старинной провинции Дофине, в которую входил Гренобль); дед и прадед Бейля по материнской линии - врачи (а их предки - крестьяне Прованса, в далеком прошлом - итальянцы).

В автобиографической заметке (1837) Стендаль сказал о социальном положении своих родителей: они "имели достаток и принадлежали к высшим кругам буржуазии".

Анри было семь лет, когда он потерял горячо любимую мать; ее образ и через полвека жил в памяти Стендаля как воплощение женственности и грации, чудесной доброты и одухотворенности; он с гордостью вспоминал о том, что его мать читала Данте в подлиннике.

О своем отце - Шерюбене Бейле - Стендаль не сказал, пожалуй, ни одного доброго слова: мрачный ханжа и лицемер, реакционер и тиран, алчный скупец и фантазер. Шерюбен Бейль мог бы, пожалуй, не менее колоритно выразить свое мнение о сыне: бессердечный и недоброжелательный соглядатай в родном доме, легкомысленный вертопрах и... фантазер. Но Шерюбена Бейля увлекала всего лишь честолюбивая мечта сравняться с владельцами поместий. А на долю Анри Бейля выпало счастье щедро обогащать своей фантазией реальную жизнь людей. С малолетства душевный склад сына был чужд отцу, и Бейль навсегда остался отчужденным от него.

Личный опыт Анри Бейля отразился в произведениях Стендаля: изо всех его героев лишь у Люсьена Левей а веселый, добрый, и ласковый отец.

Мальчика воспитывал дед по материнской линии, Анри Ганьон - почитатель Вольтера, просвещенный гуманист, автор книг о гальванизме, метеорологии и видный общественный деятель Гренобля. Анри Ганьон, по мере того как внук подрастал, все более пробуждал его любознательность, беседуя с ним о литературе, отвечая на его вопросы. Мальчик хохотал, наслаждаясь "Дон-Кихотом", обливался слезами над "Грандисоном" Ричардсона, поглощал Бюффона и римскую историю, Корнеля и Мольера, Лафонтена, "Новую Элоизу" Руссо и "Неистового Роланда" Ариосто. В десять лет он тайком написал первое действие комедии в прозе в тринадцать - полюбил Шекспира и читал "Энциклопедию".

Книги приобщили Анри Бейля к миру необычайного, к стихии героики и комического.

И жизнь изумляла и воодушевляла необычайными событиями, героикой и патетикой революционной эпохи.

Гренобль, окруженный снежными вершинами французских Альп,- центральный город края, который издавна славится вольнолюбием и высоким патриотизмом. Совсем недавно, в 1942-1944 годах, Гренобль называли "столицею Сопротивления", а полутора веками ранее, в 1788 году, народный мятеж на его улицах был предвестием Великой французской революции.

В 1788 году Анри Бейлю было всего пять лет; но он хорошо запомнил день, когда впервые "народ возмутился против правительства..." ("Жизнь Анри Брюлара"). Прошло еще пять лет, и тетка Анри обвинила его в жестокости, когда лицо мальчика выразило радость при вести о казни Людовика XVI - ведь короля изобличили в предательстве. Так народное понимание справедливости вторглось в дом адвоката Бейля, который надменно отвергал новый строй.

С первых дней революции поэты-песенники (а их было немало) и сатирически и патетически комментировали события. В начале 1793 года в Париже были изданы куплеты "песенника-патриота" Ладре "Смерть Луи Капета":

 Король и заговорщик 
 По имени Луи, 
 Капет - тиран последний - 
 За происки свои 
 Подарок новогодний 
 Отменный получил - 
 Его нож гильотины 
 Сурово проучил. 
 Тираны-венценосцы 
 И бешеная знать, 
 Пора, пора понять вам, 
 Что нам нельзя мешать! 
 Уже монарх французский - 
 Добыча палача, 
 И злобные святоши 
 Трепещут и молчат...*

^* (Стихотворные тексты, имеющиеся в книге, переведены автором.)

Примерно так настроен был тогда и Анри Бейль; примерно так относился к "знати" (к своему отцу) и к "святоше" (своей тетке), под одной крышей с которыми жил.

От сестры деда, Элизабет Ганьон, женщины гордой и благородной, с пафосом произносившей поговорку: "Это прекрасно, как "Сид"!"^*, Анри воспринял "испанское" - рыцарски-возвышенное - представление о чести. И когда Гренетскую площадь - в годы революции площадь Свободы - пересекали полки, призванные защищать родину от вторжения иностранных войск, мальчик видел живых, реальных героев и понимал: честь - это революционный патриотизм.

^* ("Сид" - героическая трагедия Корнеля.)

Гренобль. Гренетская площадь. Современная гравюра

Гренобльское Общество якобинцев образовало военизированные "батальоны Надежды" из граждан города в возрасте от восьми до восемнадцати лет. Мальчик, завидуя своим сверстникам, сочинил письмо и подписал его именем гражданина Гардона, который возглавлял эту армию: Анри Ганьон обязан направить внука в "батальон Надежды". Хитрость мальчика была раскрыта.

Шерюбен Бейль поручил воспитание сына аббату - иезуиту Райяну, которому удалось одно: вызвать в мальчике равнодушие и недоверие к религии, ненависть к иезуитизму и клерикалам. Зато другого своего учителя- талантливого геометра Гро, известного в Гренобле бедняка-якобинца - Анри полюбил. "Великий человек", "милый мне человек", скажет впоследствии о нем Стендаль. С нежностью вспоминал автор "Жизни Анри Брюлара" и о Фальконе, содержавшем в Гренобле библиотеку-читальню; это был патриот, преданный республиканским идеалам и во времена Наполеона, и при Бурбонах.

Однако внук доктора Ганьона-не Гаврош эпохи французской революции 1793 года. Анри Бейля пленяют нравственная чистота и сила Гро, величие народа, защищающего революционное отечество. Но он далек от бытия простонародья, плебейской Франции. Заглянув однажды в якобинский клуб, Анри с удивлением присматривался к беднякам, участникам собрания; они показались ему "ужасно вульгарными" ("Жизнь Анри Брюлара"), Он от души сочувствовал простым людям; но не так легко было стать своим в их среде. Ведь мальчик совсем не знал этих мужчин и женщин; нескладная речь, жалкое одеяние неотесанных санкюлотов помешали ему разглядеть в их облике ту одухотворенность, ту гордую непреклонность, за которые он полюбил просвещенного передового человека Гро и которые живописец революционной Франции Давид увидел и запечатлел в своей "Зеленщице".

В 1795 году Конвент постановил основать в главных городах всех департаментов центральные школы. Программы для них составил философ де Траси, особое внимание уделив логике и философии XVIII века - главным образом сенсуалистской теории познания, враждебной философскому идеализму.

В 1796 году тринадцатилетний Анри Бейль начал проходить курс второго "цикла" в гренобльской центральной школе. Анри Ганьон, входивший в ее совет, произнес при ее открытии речь; он отметил прогресс наук, опирающихся на опыт, и выразил надежду, что школа воспитает в новом поколении любовь к республиканским добродетелям.

Стендаль рассказал в "Жизни Анри Брюлара" о том, как завершилось в центральной школе его "первое воспитание". Подросток с увлечением воспринял патетический призыв учителя математики: "Дитя мое, изучай "Логику" Кондильяка, она - основа всего". Но пафоса у преподавателя было, очевидно, больше, нежели знаний, и Анри овладевал математикой вне школы, под руководством Гро, и очень полюбил ее. Бейль уверен был, что железная логика этой науки поможет ему искать истину - "царицу мира"; он надеялся найти ее в Париже, в Политехнической школе; он страстно желал покинуть Гренобль, где проникся отвращением к "забавному животному - французскому буржуа 1794 года".

Изучая математику, Бейль не забывал и о литературе, читал и перечитывал Шекспира в плохом переводе Летурнера, старался не пропускать драматические и оперные спектакли и решил, что станет новым Мольером...

Луи Крозе, соученик и близкий друг Анри Бейля, всю жизнь бережно, как реликвию, хранил групповой портрет, на котором - как предполагают - преподаватель рисования Гренобльской центральной школы, неплохой портретист, изобразил в конце учебного года своих лучших учеников. Среди них, в самом деле, узнаем Анри Бейля. Сходство с позднейшими его портретами - явное. Тот же, широкий у лба, менее широкий у полных щек, овал лица; тот же слегка приплюснутый нос с широкими ноздрями. Так же своевольно вьются черные волосы и удивленно взлетают к вискам брови, подчеркивая, что не совсем прямо поставлены внимательные глаза (которыми Бейль ненасытно будет вглядываться в свою беспокойную эпоху, насыщенную энергией классовой борьбы, страстями, мечтаниями, разочарованиями людей)...

В 1799 году юноша окончил школу, получив первую награду по математике. Перед этим комиссар Директории в Гренобле произнес речь, в которой напомнил молодым гражданам: только свобода "может возвысить душу над пошлыми мыслями; она одна дает возможность гению отдаться его естественному и возвышенному порыву"^*. С таким напутствием вступил в жизнь Анри Бейль.

^* (Цит. но кн.: Paul Arbelet, "L'Histoire de la peinture en Italie" et les plagiats de Stendhal, Paris, 1913, p. 282.)

Путь в Париж был перед ним открыт. Он покинул Гренобль 30 октября 1799 года, когда в Париже захватил власть над Францией молодой генерал республики Бонапарт, победами которого Бейль так же восхищался, как очень многие его современники.

2

Французской революции XVIII века "придавал размах и силу" "союз городского ("плебса" ( = современного пролетариата) с демократическим крестьянством..."^*. Девиз революции "Свобода, Равенство, Братство" отвечал чаяниям плебейской, демократической Франции и ее идеологов. Либеральные буржуа не протестовали против того, что в революционных событиях и патриотических войнах усилия и лишения выпадали главным образом на долю плебейских масс. Но буржуа и их идеологи уверены были, что только им принадлежат плоды этих усилий плебса; и они не так, как трудовой народ, понимали призыв к равенству. Либеральная буржуазия "начала обнаруживать свою вражду к последовательной демократии еще в движении 1789-1793 годов"^**.

^* (В. И. Ленин, Полное собрание сочинений, т. 21, стр. 89.)

^** (В. И. Ленин, Полное собрание сочинений, т. 21, стр. 83.)

А в 1799 году некий гражданин Лэйя в пропагандистском "Стихотворном послании молодому земледельцу, недавно избранному депутатом" уже поучал простонародье: ему не то что к равенству стремиться, но и вообще политической деятельностью заниматься не следует; пусть лучше оно возлюбит удел "скромного Кандида", возделывавшего свой сад^*.

^* (Epitre a un jeune cultivateur nouvellement elu depute, par le citoyen Laya, A Paris, An VII.)

Бедствовавшие плебейские массы городов, лишенные земли крестьяне участвовали в революции и защищали родину, желая покончить с привилегиями высших классов, завоевать свободу от угнетателей и нищеты, стать полноправными гражданами демократической республики.

Буржуазия стремилась не к последовательной демократии, а к освобождению от абсолютизма. Отжившие феодальные отношения препятствовали развитию капиталистического производства; они мешали предпринимателям покупать рабочую силу. Одно из завоеваний крупной буржуазии в первый период революции - утверждение права на "свободный" договор работодателя с полностью зависимым от него рабочим.

Даровав труженику эту свободу быть эксплуатируемым, буржуазия законом Ле Шапелье (1791) запретила рабочим объединяться в союзы и бастовать. Разделив население Франции на четыре миллиона "активных" (имущих) граждан и двадцать миллионов "пассивных", она лишила политических прав рабочих и других бедняков.

Десятого августа 1792 года парижские санкюлоты совместно с отрядами патриотов, прибывших из провинции, подняли восстание против стоявшей у власти крупной буржуазии и завоевали право на свое участие в голосовании. Был избран Конвент. В нем после ожесточенной борьбы победили мелкобуржуазные демократы, якобинцы-монтаньяры, считавшие, что необходимо опираться на поддержку масс. Под руководством Робеспьера они установили диктатуру революционного правительства. Революция приобрела демократический характер. Благодаря поддержке народных масс оказалась возможной победа над войсками иностранных интервентов. "Якобинцы дали Франции лучшие образцы демократической революции и отпора коалиции монархов против республики"^*.

^* (В. И. Ленин, Полное собрание сочинений, т. 32, стр. 374.)

Реакционная буржуазия взяла реванш 9 термидора II года Республики (27 июля 1794 г.). Бенжамен Констан, который впоследствии стал известным французским политическим деятелем-либералом, а в конце XVIII века выражал сочувствие термидорианцам, точно охарактеризовал в дневнике 1811 года совершенный ими переворот: "Это - война имущих против неимущих". Вновь захватив власть, крупная буржуазия уничтожила политическое равенство. Восстания народа 1 апреля и 20 мая 1795 года были жестоко подавлены. Сынки новых богачей и дворянская "золотая молодежь" расправлялись с якобинцами. Уделом народа стала ужасающая нищета. После принятия закона о максимуме заработной платы (1795) шахтеры в Литри (Нормандия) получали, сообщает французский историк Жорж Лефевр, от 15 до 45 су в день, а фунт мяса на черном рынке стоил 25 су, фунт масла 45 су. Бабеф из тюремной камеры призывал "достигнуть главной цели - священного равенства". Новое правительство - Директория - беспощадно расправлялось с республиканцами-демократами и эгалитаристами, единомышленниками Бабефа.

Чтобы наполнить пустую казну, оно обкладывало все большими налогами бедствовавших тружеников. А фантастически богатые и наглые хищники-спекулянты, банкиры, биржевики, поставщики обмундирования для армии роскошествовали.

Демократически настроенный публицист Э. Лустело еще в 1790 году проницательно предупреждал: плоды революции достанутся богатым и "аристократия денег займет место родовой аристократии". Термидор, правление Директории - этапы на этом пути буржуазии к победе.

Беспощадно подавляя движение плебейских республиканцев, термидорианцы пытаются установить твердую власть контрреволюционной крупной буржуазии. Но у Директории нет авторитета. Все разнузданнее спекулятивная анархия, обостряется кризис промышленности и торговли, растет дороговизна. Трудовому народу Директория ненавистна. И буржуазия и сторонники Бурбонов ни во что не ставят бездарное правительство. Стендаль впоследствии упомянул о "всеобщем презрении" к Директории (С. А., III, 303).

Вот почему враги Республики решают, что пришло их время выступить с оружием в руках. Но генерал Бонапарт поразил картечью с паперти церкви Сен-Рок их нестройные ряды, заполнившие 13 вандемьера узкую улицу Сент-Оноре и спас режим. Теперь он - опора Директории, воздающей ему почет и опасающейся его решительности и энергии.

Один роялистский песенник так сказал об исходе борьбы 13 вандемьера (назвав при этом "народом" противников Республики):

 Таланты, добродетель, трон - не без причин - 
 Изгнал с презреньем век бездушный и растленный: 
 Без них вы заработаете высший чин, 
 Коль расстреляете народ наш суверенный.

Недальновидный песенник не угадал: в этой сложной обстановке Бонапарт не удовлетворится самым высшим военным званием. Он может стать - и становится - тем, кто до зарезу нужен крупной буржуазии: диктатором. 18-19 брюмера VII года (9-10 ноября 1799 г.) Бонапарт совершает государственный переворот. Консульство сменило Директорию.

А народу - не легче. Об этом смело говорит поэт плебеев, автор "Новой песни для предместий" (1800):

 Сыты золотом богачи, 
 Все бездельники, ловкачи, 
 И житье у них - чистый рай. 
 Ну, а ты, работящий народ? 
 У тебя подвело живот? 
 Что ж, как страус, железо глотай! 

 Пусть пред нами явится Брут, 
 Чьи дела никогда не умрут, 
 Пусть оплотом нам будет он! 
 О, бесстрашный трибун, поспеши! 
 И в сердца людские впиши: 
 Наше равенство - высший закон... 

 ...Скоро сесть мне в тюрьму, друзья,- 
 То расплата за песню, и я 
 Начинаю уже горевать. 
 Станет песню народ распевать, 
 А поэта - добром поминать. 
 Вот что будет меня утешать!..

Мечты о новом Бруте, о равенстве - вне закона. Так было при Директории, так и теперь - при Первом Консуле Бонапарте...

Сосредоточив постепенно всю власть в своих руках, он укреплял фундамент и создавал правовую надстройку того общественного строя, который Фурье охарактеризовал как "новый, индустриальный феодализм".

Бетховен дал оценку карьеризму и властолюбию Наполеона: в гневе порвав заглавный лист симфонии, посвященной республиканскому генералу и названной "Буонапарте", композитор-демократ наименовал ее по-иному - "Героической".

Зато публицист (в дальнейшем наполеоновский чиновник) Ж. Блан де Воль в посвящении к сочинению "Коммерческое состояние Франции в начале XIX века" (1803) славил Бонапарта -"Героя", создавшего условия для расцвета французской промышленности и торговли. В такой книге слово "герой" в применении к Наполеону было в то время, пожалуй, как нельзя более на месте: генерал-консул действительно вскоре стал героем реакционной крупной буржуазии, которую, впрочем, он так же подчинил своей воле, как народные массы, бесконечно пополнявшие армию завоевателя, и либеральную буржуазию, принужденную предать забвению Республику.

Но 18 брюмера Бонапарт еще клялся, что не изменит республиканскому строю; он действовал осторожно, добиваясь доверия французов (и в первую очередь, влиятельной интеллигенции). Через несколько дней после переворота на сцена" парижских театров начали не только восхвалять героизм Бонапарта, но и пророчить, что консулы установят длительный мир.

Спаситель республиканского строя, миротворец - так парадоксально звучит во время своего зарождения наполеоновская легенда; впоследствии она постепенно видоизменится.

Чем объясняется сложность и противоречивость отношения к ней самых проницательных художников в первой половине XIX века? Только ли тем, что перед взорами Байрона, Стендаля и Беранже, Пушкина, Лермонтова и Гейне Наполеон возвышался над прозаической действительностью как поэтический герой с необыкновенной и трагической судьбой?

Эта противоречивость объективно была обусловлена тем, что Наполеон Бонапарт предстал перед современниками подобным мифическому двуликому Янусу: в его исторической деятельности были две основные стороны. Первая была связана с отношением Наполеона к демократии и к реакционной буржуазии. Вторая - с его отношением к еще живучим и сильным пережиткам феодализма.

Бонапарт беспощадно растоптал республиканскую демократию во Франции, создавая твердую власть, в чем была заинтересована крупная буржуазия.

Говоря о второй стороне деятельности Наполеона, Ф. Энгельс писал в 1845 году: "Наполеон был в Германии представителем революции, он распространял ее принципы, разрушал старое феодальное общество"^*. И в Италии Наполеон установил свою, бонапартистскую форму правления, свое господство. Но, уничтожая пережитки феодализма, которые сохраняла в этой стране власть Габсбургов, пробуждая ее от спячки, он и здесь тем самым был в какой-то мере представителем революции^**. Таково второе лицо Наполеона Бонапарта. Безродный лейтенант, а затем героический генерал Республики, полководец и государственный деятель, он изумлял огромными дарованиями.

^* (К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, т. 2, стр. 563.)

^** (Об этой стороне деятельности Наполеона писал и основатель Итальянской коммунистической партии Антонио Грамши: наполеоновские войны, в которых погибло множество самых смелых и бесстрашных людей, "ослабили политическую и военную энергию" французского и других европейских народов, но "в отношении интеллектуальном" они "были плодотворны для обновления Европы" (Antonio Gramsci, II Risorgimento, Einaudi, Torino, 1950, p. 89).)

В оде Пушкина "Наполеон" (1821) Бонапарт - и "тиран", плененный самовластьем, и ("великий человек": он "миру вечную свободу из мрака ссылки завещал".

После реставрации Бурбонов во Франции, когда восторжествовала реакция Священного союза, взору Стендаля и многих его современников все чаще представлялось второе лицо Наполеона - "великого человека", разрушителя феодализма. Но к бонапартизму как форме тирании Стендаль и в юности и в 20-30-х годах относился враждебно.

3

Анри Бейль приехал в Париж в тот самый день, когда Бонапарт завершил государственный переворот. Тогда Бейль о значении событий 18-19 брюмера мало думал, удрученный одиночеством в многолюдном, чужом и грязном Париже, вокруг которого не было родных, прекрасных гор. Столица оказалась и неприветливой. Давно ли полумиллионный город прочесывали ночные облавы - полиции приказано было вылавливать эмигрантов, тайком возвращавшихся на родину и просачивавшихся в Париж (одним из них был виконт де Шатобриан). Теперь облав больше, они участились; но ищут уже якобинцев: их обвиняют во взрыве адской машины - покушении на жизнь Первого Консула, произведенном через два месяца после государственного переворота^*.

^* (Адскую машину взорвали роялисты. Бонапарт знал об этом, но решил обрушить репрессии на якобинцев.)

Как и решено было в Гренобле, юноша явился к дальнему родственнику своей семьи Пьеру Дарю, занимавшему высокий пост в военном министерстве. А от поступления в Политехническую школу внезапно отказался: бесспорно, интереснее жить, сочиняя комедии. Ведь он уже не в Гренобле. А это - важнее всего!

Он и начал писать комедию в стихах "Сельмур". И, как всегда, с увлечением читал ("во всех моих печалях меня утешала какая-нибудь новая, неизвестная мне книга"). Еще в Гренобле его покорили смелость и логика философского труда Гельвеция "Об уме". Теперь Бейль обратился к другим философским произведениям. Вместо Политехнической школы он поступил в Школу изящных искусств; но посещал ее недолго.

В начале 1800 года Пьер Дарю взял Бейля на работу к себе. Но скучно сидеть в канцелярии - притом бояться вторично сделать орфографическую ошибку и услышать еще одно замечание строгого родственника! Не о такой жизни мечтал юноша. Как на единственных друзей, поглядывал он в окно на прекрасные многолетние деревья.

Наконец Бейль вырвался на свободу: Пьер Дарю позволил ему принять участие во втором итальянском походе Бонапарта.

Взгромоздив на лошадь большой чемодан с тридцатью книгами, юноша пустился догонять армию. Он ликовал. Хорошо перечитывать "Новую Элоизу" среди вольной природы! Влюбленный в романтику, он приготовился "видеть все великое". Ему казалось, что он - "наблюдатель, откомандированный в армию и призванный писать комедии...".

Но должности наблюдателя и комедиографа в Итальянской армии для Бейля не приготовили. Он рад был надеть зеленый с ярко-красными обшлагами мундир, когда в Милане генерал Удино по просьбе Пьера Дарю зачислил его, "Анри-Мари Бейля, 18-ти лет^*... хорошо учившегося и сведущего в математике"^** сублейтенантом в 6-й драгунский полк легкой кавалерии.

^* (В действительности Бейлю тогда было 17 лет.)

^** (V. Del Lillo, Une lettre de Pierre Daru.- "Stendhal Club", № 21, 15 octobre 1963, p. 4.)

В сентябре 1801 года новый драгунский офицер стал адъютантом генерала Мишо, который впоследствии в письменной форме удостоверил храбрость юного офицера на поле боя.

Военные действия длились недолго, и Бейль менее всего сожалел об этом.

Он был очарован природой Ломбардии, поэтической красотой ее женщин и музыкой Доменико Чимарозы. Италия навсегда осталась в представлении Стендаля прекрасной. Здесь нашел он искусство Возрождения и людей, способных отдаваться глубокому чувству, чуждых тщеславию и лицемерию. Овладевая итальянским языком, Бейль переводил комедию Гольдони "Любовь Зелинды и Линдора"; читал "Походы" Юлия Цезаря и "Историю русских" Левека (вероятно, заинтересовавшись ею после недавнего героического перехода армии Суворова через Альпы); начал вести дневник; часто бывал в театрах, завидуя завсегдатаям самого прославленного из них - Ла Скала; задумал две комедии, историческую трагедию и пьесу об Улиссе; изучал историю первого итальянского похода Бонапарта в 1796-1797 годах.

Из Парижа прислан новый приказ военного министра: адъютант должен иметь звание лейтенанта. Поэтому младший лейтенант Бейль откомандирован в полк. Заскучав в гарнизоне, он добивается отпуска, а в Париже немедленно подает в отставку...

Стендаль, воскрешая во вступлении к "Пармскому монастырю" свое восторженное изумление и состояние счастья во время знакомства с Миланом в 1800-1801 годах, не случайно перенес действие в 1796 год и рассказал о ликовании миланцев после того, как армия Бонапарта впервые вступила в их город.

Тогда итальянцы, угнетенные империей Габсбургов, верили, что республиканская, революционная армия несет им полное освобождение. Его обещала декларация прав, провозглашенная в 1795 году Французской республикой ("посягательство на свободу одного народа является покушением против всех народов").

В конце XVIII века демократически настроенные итальянские патриоты-якобинцы, воодушевленные примером французской революции 1793 года, поддерживали связь с другом и единомышленником Бабефа - Филиппом Буонаротти (который и в годы господства Наполеона настойчиво добивался взаимодействия между тайными республиканскими обществами Франции и Италии^*). Стремясь объединить Италию и мечтая о демократических преобразованиях, эти патриоты в 1796 году с нетерпением ждали пришествия французов - друзей и освободителей^**.

^* (Renato Soriga, Le societa segrete, l'emigrazione politice e i primi moti per l'independenza, Modena, 1942, pp. 111-112.)

^** (А. Грамши напоминал об относительной слабости движения итальянских единомышленников Буонаротти, которыми ни в конце XVIII века, ни после 1815 года не была создана революционная партия (A. Gramsci, II Risorgimento, p. 87).)

Французская армия изгнала австрийцев. Но Бонапарт уже в 1796 году предстал перед итальянским народом не только как посланец революционной Франции, но главным образом как завоеватель-властелин. Он сразу проявил неприязнь к якобинцам, приказывая преследовать и изгонять их из городов созданной им в Северной Италии Цизальпинской республики^*. Вступив в Милан, Бонапарт запретил итальянцам установить демократическое самоуправление и образовать национальную гвардию. Патриоты безуспешно взывали к Директории о справедливости^**.

^* (Franco Catalano, Tendenze unitarie e giacobine alia fine del secolo XVIII ("II Risorgimento", Milano, febbraio, 1954, p. 8).)

^** (Renato Soriga, Le sooieta segrete..., pp. 233-235.)

И в 1800 году передовые люди Италии предпочитали Габсбургам Бонапарта, уничтожавшего пережитки феодализма. Но они знали, что Первый Консул снова будет решительно осуществлять свою программу превращения Северной Италии в "дочерние республики", предназначенные поглощать изделия французской промышленности и поставлять Франции солдат. Италия опять пробуждалась от спячки. Но в 1800 году у итальянских демократов уже не было оснований для бурной радости.

Романтически настроенный, свободолюбивый Бейль оказался не "наблюдателем" и не просто сублейтенантом, а офицером войск, оккупирующих страну, которая полюбилась ему. Он записал в мае 1801 года в дневнике: "Нельзя ли сочинить пьесу под названием "Солдатомания" или "Мания воинственности"?" Он думал об уже происходившем превращении республиканских войск, призванных! защищать независимость родины, в армию, существующую для вторжений в другие страны и полностью подчиненную воле полководца-завоевателя. "Новая песня для предместий", обращаясь к солдатам, сообщает о том, как относились к этой метаморфозе очень многие республикански настроенные французы:

 Были вы грозой королей 
 И гордились славой своей. 
 Не узнать вас теперь, не узнать! 
 За Республику бились, как львы. 
 Стали гвардией Консула вы! 
 Кто ж разгонит новую знать?

Стендаль опирался на собственные наблюдения, когда напомнил в июле 1825 года о "военной чуме", которую разносил по Европе Наполеон, разрешавший армии грабить и убивать гражданское население оккупированных стран. Стендаль писал тогда: "Преступления войск, допускаемые Наполеоном, никогда не оставались безнаказанными в армиях Республики с 1793 по 1800 год. Это были поистине героические времена французской отваги" (С. А., V, 130).

Бейля не увлекала мечта о маршальском жезле, который, по словам Наполеона, носил в своем ранце каждый солдат - участник вторжения в чужую землю.

В 1836 году Стендаль скажет в "Жизни Анри Брюлара": "гарантия, что меня не будут преследовать for my future writing^*,- вот мой маршальский жезл, правда недосягаемый".

^* (За мои будущие произведения (англ.).)

И летом 1801 года он уже знал, какой путь должен избрать: "Будем спешить наслаждаться, у нас считанные минуты... Будем трудиться, потому что труд - отец радости... Упорством можно добиться всего. Будем торопиться использовать наши таланты; настанет день, когда я, быть может, пожалею о потерянном времени" (Дневник).

И в дальнейшем, в письмах к сестре Полине, он повторяет: радость в труде. "Без труда корабль человеческой жизни лишен балласта",- скажет он в 1832 году ("Воспоминания эготиста").