"Ванина Ванини".- "Красное и черное", роман-драма
1
В течение девяти лет (1830-1839) Стендаль создал свои самые совершенные произведения - романы "Красное и черное", "Люсьен Левен" ("Красное и белое"), "Пармский монастырь". Творческий расцвет был подготовлен всей жизнью Анри Бейля. Он добывал строительный материал, изучая эпоху, все лучше узнавая cовpеменников. Он учился по-новому строить, вырабатывая новаторский творческий метод, индивидуальный стиль. Он начал создавать романы - по-новому прекрасные,- когда уже научился и под них подводить тот прочный фундамент, который давно начал складываться в его других работах и статьях,- знание политической действительности.
Стендаль, критикуя в публицистических произведениях существующий социальный строй, всегда отвечал на вопрос: что он дал молодым людям, принадлежащим ко всем классам, ко всем слоям общества?
И создавал свои произведения он для демократических читателей - для юношей, которые ютятся на шестых этажах*.
* (Во Франции нижний этаж дома называется rez-de-chaussee (на уровне земли), второй этаж - первым и т. д. Во времена Стендаля на первых этажах обитала крупная буржуазия, на вторых - люди среднего достатка - врачи, адвокаты, на пятых и шестых - бедные студенты, мелкие служащие.)
Молодежь - "надежда отечества",- писал Стендаль (Corr., II, 245), Она - будущее нации. Какое же наследие получили юноши, родившиеся в годы владычества Наполеона или после реставрации Бурбонов? (С. А., III, 440 и др.). Какие пути к счастью могут они избрать? В чем они видят свой долг? Почему драматичен их жизненный путь? Чему их опыт учит следующие поколения? После "Арманс" Анри Бейль вновь и вновь обращается к этим мотивам и в новеллах, и в незаконченных произведениях, и в своих шедеврах.
Стендаль, начиная с "Арманс", и Бальзак, начиная с "Шагреневой кожи", многократно отвечали на вопрос: какою практическою деятельностью можно заниматься в условиях капиталистического общества, не будучи мещански "благоразумным" стяжателем? Кем может стать молодой человек, не приспособляясь к условиям, жестоко уродующим его в интеллектуальном и нравственном отношениях? Эта тема, одна из магистральных во французской реалистической литературе XIX-XX столетий, впервые смело и гневно, глубоко человечно и беспощадно трезво прозвучала в "Красном и черном".
В то самое время, когда аристократ Октав пренебрегал своим высоким положением в обществе, в 1827 году, бедный и безвестный юноша низкого происхождения - Жюльен Сорель ("Красное и черное") решил во что бы то ни стало возвыситься и поэтому вынужден был приспособляться к господствующим классам, приняв их правила игры.
Читателям, которые обвиняли Жюльена в цинизме, лицемерии, бесчестности, Стендаль отвечал: существующие условия таковы, что у энергичного характера есть одна возможность проявлять себя - в "некотором плутовстве". "Уверяю вас, никто не сколотил большого состояния, не будучи Жюльеном"*.
* (Les plus belles lettres de Stendhal, pp. 79, 75.)
Другой молодой человек, Люсьен Левен (герой одноименного романа) убедится, что практическая деятельность на государственной службе в годы Июльской монархии требует умения и желания быть бессовестным, бессердечным, бесчестным.
Третий молодой человек, итальянец Фабрицио Дель Донго ("Пармский монастырь") откажется от практической деятельности и убьет в себе вместе с огромной своею энергией солнечную жизнерадостность.
"Личная инициатива" в произведениях Стендаля - синоним того, что он называл плутовством. Автор "Красного и черного", должно быть, отчасти и по той причине восхищался всегда "Томом Джонсом", что Филдинг в этом романе именно так осмыслил поэтику плутовского романа. У Стендаля, Бальзака, Домье социально-конкретные, типичные для эпохи образы плутов становятся чрезвычайно емкими по содержанию...
После того как революция пробудила энергию народа, молодые люди смогли проявлять дарования в политической деятельности, или защищая на полях сражений независимость родины, или в области промышленности и техники, или же - в литературе, идеологии (подобно Бейлю и Жозефу Рею).
Наполеон умело использовал эту энергию по-своему: армия завоевателя поглощала молодежь, и воинскую славу поэтизировали как единственно возможный ее идеал.
При Бурбонах и военная карьера становится привилегией дворян. А пробужденная энергия в 20-х годах, когда уже развиваются буржуазные общественные отношения, клокочет. Она, более чем когда бы то ни было, нужна промышленности и торговле: масса эксплуатируемых растет одновременно с богатством предприимчивых людей. Но талантливая молодежь мечтает об ином уделе. "Желание созидать во всех областях столь же повелительно, как жажда свободы", и "неудовлетворенная потребность в деятельности" находит выход в увлечении наукой, литературой, учениями утопических социалистов,- говорит о молодом поколении той эпохи французский литературовед Р. Пикар*. Сыновья врачей, юристов, наполеоновских офицеров, даровитые выходцы из "низов" общества устремляются в Париж, надеясь завоевать успех. Один из них, сын генерала Республики, приехав в столицу с пятьюдесятью тремя франками в кармане и преодолев все препятствия, сделал свое имя - Александр Дюма - знаменитым. Но не всем дано стать писателями или учеными (подобно В. Жакмону). Счастливцы оканчивают Политехническую школу. А путь множества юношей, усыпанный обломками надежд и иллюзий, безрадостен. Они - и прежде всего настроенные республикански,- пополняют ряды бедствующих интеллигентов.
* (R. Picard, Le romantisme social, p. 61.)
Таким людям противостоят знать, "невежественная и ленивая" (Стендаль), коварные иезуиты, ненасытные хищники-буржуа. Реакция и в 20-х и в 30-х годах обороняется от талантливой и энергичной молодежи, препятствуя ее активности, небезопасной для существующего строя. "Наше общество стремится уничтожить все, что возвышается над ограниченностью",- писал Стендаль в 1831 году (Corr., III, 25).
Но все труднее заглушить требования даровитых юношей из народа и мелкобуржуазной среды, невозможно подавить в них чувство собственного достоинства и сознание, что их требования справедливы. Нестерпимое положение молодого поколения и страх господствующего класса перед ним - типические черты и предреволюционной ситуации в конце 20-х годов, и эпохи, наступившей после Июльской революции. В финале "Красного и черного" Жюльен Сорель точно сказал об этих особенностях политической ситуации, породивших драматизм конфликта между личностью и обществом и сделавших столь горестным удел самого Жюльена.
Борьба молодого бунтаря против враждебного ему общества - излюбленная тема французских романтиков в эпоху Реставрации. При этом не только в таких романах, как "Жан Сбогар" Ш. Нодье, но и в "Эриани" В. Гюго условности декораций соответствовала подобная же обрисовка экзотических образов, вырванных из обстоятельств, характерных для современности.
Герои Стендаля живут в конкретной политической обстановке; в столкновении с нею развиваются их характеры. Они неотделимы от эпохи, ее приметы запечатлены в их духовом облике, в индивидуальном своеобразии их чувств и поступков. Каждый из них - неповторимая личность и обобщенный характер, типичный для своего времени. Читатель не сомневается в том, что они реальные люди, всё достоверно и в их необыденных жизненных путях, и в картине общества.
Стендаль воспринял как писатель-историк обстоятельный отчет о деле Антуана Берте, опубликованный в конце декабря 1827 года в "Gazette des Tribunaux" ("Судебной газете")*. Семинарист Берте, сын крестьянина-кузнеца, гувернер в буржуазной семье Мишу, удостоился благосклонности хозяйки дома; затем его уволили. Став гувернером в семье помещика-аристократа, Берте затеял интрижку с его дочерью - и вновь был уволен. Решив, что это произошло по вине г-жи Мишу, самолюбивый и мстительный юноша выстрелил в нее в церкви. Его предали суду в Гренобле и казнили в 1828 году на той самой Гренетской площади, на которую выходил окнами дом деда Анри Бейля.
* (Эту "превосходную газету" автор "Красного и черного" не раз хвалил: ее должен читать каждый, кто хочет знать, что происходит во Франции; она очень точно рисует нравы французского общества (С. А., III, 43 и др.).)
Этот отчет - один из источников замысла романа о Жюльене Сореле, первоначальный вариант которого ("Жюльен"), написанный, должно быть, в конце 1829 года, не сохранился.
Второй источник замысла "Красного и черного" - судебный отчет о деле Лаффарга, использованный и прокомментированный Стендалем в "Прогулках по Риму". Лаффарг, рабочий-краснодеревец, выходец из мелкобуржуазной среды, очень любил свое ремесло, увлекался философией и литературой, был скромен, но самолюбив и горд. Одной легкомысленной девице взбрело на ум сделать его своим любовником. Потом она грубо порвала с Лаффаргом, а ее мать попросила прокурора оградить дочь от его преследований. Оскорбленный этим предательством и вызовом в полицию, измученный ревностью, молодой рабочий решил: он накажет злодейку, этого требует справедливость. Убив девушку, он неудачно пытался покончить с собою.
Французский литературовед Клод Липранди привел в своей очень обстоятельной монографии об источниках" "Красного и черного" много доказательств того, что образ Жюльева Сореля, несомненно, ближе личности, характеру романтического, нервного и благородного (в изображении газетных репортеров) Лаффарга, нежели довольно мелкому Берте*.
* (Claude Liprandi, Au coeur du "Rouge". L'affaire Laffargue et "Le Rouge et le Noir".)
Но и Лаффарга, так же как Берте, нельзя отождествлять с Жюльеном Сорелем. Стендаль отталкивался и от дела Берте, и от дела Лаффарга, подсказавших ему идею и сюжет романа; они были, так сказать, горючим для его мысли и фантазии, активизируя их.
Отсюда не следует, что можно недооценивать помощь фактического материала, который помог Анри Бейлю привести в движение свой жизненный опыт, творчески реализовать свое знание эпохи и человеческого сердца.
Драматизм дела Лаффарга, атмосфера страсти в нем очень заинтересовали Стендаля и запомнились ему. "Если убивают теперь в народе, то из-за любви, как Отелло",- читаем в главе "Прогулок по Риму", посвященной Лаффаргу*. И теперь в народе обнаружил шекспировские страсти автор "Истории живописи в Италии". И он недаром назвал Отелло: мавр стал генералом, нужным и полезным венецианской знати, но противостоит ей как чужак, пришедший из иного мира,- и таким же был бы удел Жюльена Сореля, даже если бы ничто не помешало его блестящей карьере.
* (А не ради денег, что, как не раз напоминал Стендаль, более свойственно буржуазному XIX веку.)
Сближение народа, страсти и Шекспира, как камертон, предопределило и драматическую напряженность, и антибуржуазность романа. Для Анри Бейля, так же как во время сочинения памфлетов "Расин и Шекспир", имя английского драматурга - синоним естественности, национального, народного искусства, синоним отрицания условностей, рожденных бытием высших классов.
Но творческое воображение не могло опереться на аналогию с Отелло: на ее основе возникла бы лишь самая общая схема, которой не хватало бы конкретности.
Ее внесли размышления Стендаля о Лаффарге как о социальном типе послереволюционной! эпохи.
Они привели писателя к другой аналогии - не литературной, а исторической.
Молодые люди, подобные Лаффаргу,- говорит автор "Прогулок по Риму",- если им и удается получить хорошее воспитание, вынуждены трудиться и бороться с настоящей нуждой, почему и сохраняют способность к сильным чувствам и ужасающую энергию. Вместе с тем у них легко уязвимое самолюбие. А так как из сочетания энергии и самолюбия нередко рождается честолюбие, Стендаль закончил характеристику молодого плебея следующим замечанием: "Вероятно, все великие люди будут отныне выходцами из класса, к которому принадлежит г. Лаффарг. Когда-то Наполеон сочетал в себе те же особенности: хорошее воспитание, пылкое воображение и крайнюю бедность".
В "Воспоминаниях о Наполеоне" Стендаля артиллерийский лейтенант Бонапарт изображен как бедный, гордый и необычайно разносторонне одаренный молодой человек с пламенным сердцем и неистощимой энергией. Отстаивая республиканский строй, он смог проявить талант полководца, ум государственного деятеля. Пылкое воображение увлекло его на путь честолюбия. Он раздавил революцию, чтобы захватить власть в стране. Великий человек стал "гением деспотизма".
Наполеон, так сказать, классический тип безвестного, но выдающегося юноши, одинокого честолюбца, способного преодолеть любые препятствия, чтобы завоевать успех в собственническом обществе - почет, славу, богатство, могущество. Вот почему писатель, рассказывая о Лаффарге, вспомнил о Наполеоне. Какой будет судьба пылкого, энергичного и честолюбивого бедняка в эпоху Реставрации? Удастся ли такому юноше, выходцу из среды, к которой принадлежит Лаффарг, стать "великим человеком"? Какие препятствия придется ему для этого преодолевать в современных условиях? Каким должен быть его характер, чтобы он смог добиться полного успеха?
Рассматривая жизненные пути Берте и Лаффарга в свете своих размышлений об истории Франции, Стендаль обнаружил в фактах уголовной хроники источник грандиозного по размаху художественного и философского обобщения о природе современного общества.
Тогда же, когда писатель воплощал это обобщение в образах, в драматизме политического романа "Красное и черное", он рассказал о пути другого бедного, гордого и пылкого молодого человека XIX столетия.
2
Чтобы верно понять сложный характер Жюльена Сореля, надо увидеть, как он внутренне связан с образом Пьетро Миссирили, героя новеллы "Ванина Ванини", и вместе с тем - противопоставлен ему. В новелле "Ванина Ванини" и в романе "Красное и черное" мы обнаруживаем два варианта разработки одной и той же проблемы.
Эта новелла - произведение "истинного романтизма", который Стендаль, "гусар свободы", не отождествлял с французским романтизмом.
В ней изображена реальная, существующая в жизни романтика возвышенной страсти к свободе. Эта страсть борется в сердце героя -с любовью; сердце героини - во власти любви, гордости и ревности; могучие, неистовые чувства заставляют героя и героиню без колебаний пренебрегать опасностью.
Романтика пылких чувств изображена Стендалем реалистически, с удивительной естественностью. Герой новеллы, карбонарий Пьетро Миссирили - стендалевский романтический характер. Но он воплощен Стендалем-реалистом.
Миссирили неотделим от своего времени. Индивидуальная ситуация, в которой он действует, порождена исторической, политической ситуацией, в условиях которой и сформировался его характер. Индивидуальный конфликт в новелле обусловлен накалом политической борьбы.
О политической ситуации говорит подзаголовок новеллы: "Особые обстоятельства разоблачения последней венты карбонариев в Папской области".
Подзаголовок в стиле не то исторической статьи, не то газетной хроники происшествий как бы подчеркивает неоспоримую реальность необыденного содержания новеллы. И, словно камертон, подзаголовок дает прозе Стендаля ее общую тональность - деловито-суховатую, внешне бесстрастную.
Б. Г. Реизов показал, что, хотя в подзаголовке и в стиле" "Ванины Ванини" имеется установка на документальность, содержание новеллы далеко от "анекдота", на который фантазия Стендаля опиралась, совершенно трансформируя его. "Поэтому вернее было бы говорить не столько об "источниках" "Ванины Ванини", сколько о материалах, которые вдохновили Стендаля и помогли ему в его созидательной работе мысли и воображения"*. Вывод, характеризующий стиль работы Бейля не только над этой новеллой; он верен и по отношению к шедеврам Стендаля - "Красному и черному", "Люсьену Левену", "Пармскому монастырю".
* (Б. Г. Реизов, К вопросу об источниках новеллы Стендаля "Ванина Ванини".- Ученые записки Ленинградского университета, № 299, серия филологических наук, вып. 59, Романская филология Л. 1961, стр. 171.)
"Ванина Ванини" - драма нового, стендалевского типа в форме новеллы-хроники. Действие в ней развивается еще более стремительно, чем в написанных до нее новеллах Мериме. И даже среди большей части произведений Стендаля проза "Ванины Ванини" выделяется лаконичностью и энергией. Это впечатление усилено ее емкостью: автор немногословен, но не упустил ни одного обстоятельства, не пожертвовал ради сжатости ни одним существенным переходом, нюансом в переживаниях и мыслях героев. Читатель уверен и в подлинности драмы, и в том, что он все узнал о ней; дополнительные подробности ослабили бы ее напряженность.
Максим Горький рассказал в заметке о Бальзаке, как высоко оценивал Л. Толстой умение Стендаля, Флобера, Мопассана "концентрировать содержание"*. Это искусство Стендаля вполне проявилось в новелле "Ванина Ванини".
* (М. Горький, Собр. соч. в тридцати томах, т. 24, стр. 140.)
В экспозиции, занимающей всего две страницы, охарактеризованы: политическая ситуация, среда, к которой принадлежит Ванина, событие, ставшее предпосылкой завязки драмы (романтический побег Миссирили из тюремного замка). В экспозиции дана и психологическая мотивировка закономерности завязки, дальнейшего развития драмы и конфликта: Ванина - типичный для произведений Стендаля характер романтической знатной девушки, презирающей изящных, но пустых молодых аристократов и способной признать достойном ее уважения и любви умного, энергичного, смелого человека из народа.
Кульминация в развитии действия (ее значение Стендаль подчеркнул курсивом) занимает всего шестнадцать строк. В них с необычайным лаконизмом сконцентрированы и конфликт, в котором трагически столкнулись Ванина и Миссирили, и главные черты этих образов.
Юный карбонарий Миссирили, бедняк, сын хирурга, и Ванина, выделяющаяся своим умом, независимостью суждений, удивительною красотой и высоким положением в обществе, полюбили друг друга. В чем новизна этих характеров?
Максим Горький назвал "истинной и единственной героиней книги Стендаля" волю к жизни*. Огромная жизненная энергия и целеустремленность героев произведений Анри Бейля всегда выражены в воле к жизни - не такой, какую им навязывают обстоятельства, а иной, прекрасной в их представлении.
* (М. Горький, Собр. соч. в тридцати томах, т. 26, стр. 219.)
В Миссирили все подчинено его несгибаемой воле: он поможет освободить и объединить Италию. Только так желает он жить - для борьбы и победы. Ему чужда жертвенность. Он страдает вместе со своим униженным народом, и для него долг перед родиной - это долг перед самим собою. Он, гордый патриот и революционер, никогда не покорится! В Ванине, гордой сознанием, что ее личность значительна, все подчинено воле завоевать счастье, какого ей не может дать светское общество.
Это счастье Ванина находит в любви к Миссирили. Она предпочла юного карбонария всем и будет единственной владычицей его сердца, вытеснив из него свою соперницу - Италию.
Но это невозможно. Миссирили "безрассуден". Он, "безумец", предпочитает удел гонимого бунтаря личному счастью: ничто не заставит его изменить священному долгу. Миссирили, так же как Ванина,- целостный характер.
Конфликт неизбежен.
Запомнив обещание, которое дал ей Миссирили (восстание, организуемое им, будет последней попыткой освободить родину), Ванина пересылает папскому легату список членов венты; имя своего возлюбленного она предусмотрительно вычеркивает. Миссирили узнает, что его товарищи арестованы. Его отчаяние и гнев беспредельны. Кто же предатель? Он-то на свободе и подозревать будут его! Следовательно, он должен немедленно отдаться в руки легата. Прощаясь с Ваниной, Миссирили требует: "Погубите, уничтожьте предателя, даже если это мой отец".
"Да, я накажу подлого предателя, но сначала нужно вернуть Пьетро свободу",- восклицает Ванина, охваченная жестоким горем.
Такова корнелевская кульминация романтической драмы Стендаля.
Но только характер Миссирили - на уровне высокой трагедии. С героической честностью и прямотою выносит он суровый приговор себе: он изменил долгу, отдав женщине свое сердце, принадлежащее родине; вот почему провалилось восстание. "Требования долга жестоки, мой друг,- просто, искренне, без малейшей рисовки говорит он,- но если б их можно было исполнить легко, в чем состоял бы героизм?"
Представим себе, что Ванина сдержала слово, данное ею в порыве раскаяния и горя, и наказала предательницу - себя. Тогда и она стала бы вровень с Миссирили. Как потрясала бы трагичность ее судьбы! Это произошло бы, если бы Ванина была столь же преданной интересам родины, как Миссирили, и если бы она не могла простить себе ослепившую ее гордость. Но она в отчаянье лишь потому, что по ее вине Миссирили лишает себя свободы. Ее безрассудная - она сама так думает- страсть к юному карбонарию несравнима с той любовью-преданностью, какую Стендаль изображал в других произведениях как страстное и одухотворенное слияние двух существ. Ванина увлеклась и поступает безрассудно-смело, но не так, как ее возлюбленный. Она остается человеком из другого мира, чуждого и враждебного Миссирили. Любовь к нему - лишь необычайный, романтический и трагический эпизод в однообразном, словно вечное празднество, тепличном существовании знатной девушки.
Стендаль признался в "Воспоминаниях эготиста": он не представляет себе "настоящего человека не наделенным хоть в малой мере мужественной энергией* и стойкостью, глубиною убеждений...". В новелле "Ванина Ванини" писатель создал обобщенный поэтический характер такого настоящего человека - участника тайного революционного общества, мужественного, несгибаемо-стойкого, уверенного, что он избрал верный путь. Очень важно, что Миссирили - не "сверхчеловек", не загадочный, редкостный герой. Скромный, он считает себя одним из многих. Он не приподнят над своими товарищами. Его героический стиль жизни мотивирован и изображен как 'бесстрашная последовательность честного человека, настоящего патриота. И честная точность чуждого риторики, хроникального стиля новеллы, железная логика и естественность в развитии ее драматического действия кажутся неотделимыми от облика героя новеллы. Гармоническое соответствие стиля и построения сюжета характерам, сквозному действию главных героев и в дальнейшем останется отличительной особенностью реалистического мастерства Стендаля.
* (Курсив Стендаля.)
Передовой молодой человек XIX столетия Миссирили не ошибся, избрав цель, стремлению к которой стоит посвятить жизнь.
И во Франции были в годы Реставрации карбонарии - "благородные безумцы", избравшие ту же цель, что Миссирили.
Их современник, другой молодой человек XIX столетия, Жюльен Сорель, пойдя по иному пути, трагически ошибся.
3
В "Жизни Анри Брюлара" Стендаль вспомнил: он был счастлив в 1830 году, работая над "Красным и черным". Издатель получал одну за другой отредактированные, дополненные новыми эпизодами и подробностями главы. Страницы, написанные накануне Июльской революции, были набраны и отпечатаны в августе: типографские рабочие, сообщает А. Мартино, в дни восстания сражались на улица".
В "Красном и черном" Стендаль изобразил Францию "такой, какой она является в 1830 году". Подзаголовок романа "Хроника 1830-го года" Стендаль затем заменил другим - "Хроника XIX столетия", который более соответствовал и словам автора (в обращении к читателям) о том, что книга была написана в 1827 году, и хронологии "Красного и черного" (его действие начинается осенью 1826 года и кончается в июле 1831 года, причем в финале, как выяснил А. Мартино, проследивший хронологическую канву романа, в датировке событий имеются неувязки).
"Правда. Горькая правда". Эти слова - эпиграф к первой части "Красного и черного". Стендаль приписал их Дантону: ведь правда - революционная сила.
Роман - зеркало, которое проносят по большой дороге,- читаем в "Красном и черном"; оно отражает и лужи и лазурь неба, и низменное и возвышенное. Слово "зеркало" звучит здесь как синоним реализма (но не натурализма). Творчество Стендаля никогда не было зеркальным копированием действительности или его имитацией.
Стендаль не любил описывать обстановку, костюмы. И не внешнее правдоподобие описаний считал он достижением литературы, точно изображающей жизнь. Но, создавая роман, он всегда опирался на факты, на действительность. Как он это делал?
Клод Липранди в своей первой монографии о "Красном и черном"* справедливо утверждал, что подзаголовок этого романа - "Хроника XIX столетия" - имеет программный характер. Выражая уверенность в том, что в произведении Стендаля содержится множество еще не разгаданных намеков на события эпохи, что за "малейшими подробностями" скрываются реальные факты, К. Липранди привел некоторые из них, расшифрованные им. Его выводы: в ("Красном и черном" изображена история и "такою, какой она могла быть" ("то, что могло бы произойти"), и "такою, какой она была"**. Это верно. Но К. Липранди не прав и противоречит себе самому, говоря, что "Красное и черное" - "не политический роман"*** и что Стендаль изображал типические черты современности, оставаясь нейтральным, то есть объективистски используя факты, не преображая их.
* (Claude Liprandi, Stendhal, le "bord de l'eau" et la "note secrete", Avignon, 1949.)
** (Claude Liprandi, Stendhal, le "bord de l'eau" et la "note secrete", Avignon, 1949. p. 136.)
*** (Claude Liprandi, Stendhal, le "bord de l'eau" et la "note secrete", p. 188.)
Конкретность, точность воплощения действительности в "Красном и черном" и других произведениях Стендаля не имеет ничего общего с объективизмом. Критически изучая жизнь общества, создавая ее реалистическую обобщенную картину, писатель переплавлял в своей творческой лаборатории реальные факты, выделял в них самое главное, возвышал, типизируя, и подчинял все подробности своему замыслу.
"Доминик - сторонник деталей..." - записал Стендаль (M. I. M., II, 97,). "Маленькие подлинные факты" (как он назвал их) - кирпичики достоверности, из которых писатель-реалист строит, изображает движение жизни. Они связаны с идейным замыслом и помогают развитию действия. После длительной тренировки Бейль научился сразу, "не подготовляя заранее" (M. L., I, 157), находить необходимые характерные детали.
И большие подлинные факты (все, что связано с уже ставшей исторической темой Наполеона, или судебные отчеты в "Gazette des Tribunaux"), и "фактики" нужны были Стендалю как опора для его творческого воображения. Он даже подчеркивал, случалось, на полях рукописи, что такая-то деталь не выдумана им (например, на полях "Пармского монастыря" сделал пометку: мозаичный флорентийский столик, о котором он только что написал, он видел тогда-то, там-то). Такие "подлинные фактики" облегчали Стендалю процесс перевоплощения, помогали добиваться естественности изображения.
Опыт убедил Стендаля и в том, что писателю полезно, вынашивая образы, лепя характеры, представлять себе реальных людей, которых он хорошо знает*. Французские исследователи выяснили, что у персонажей "Красного и черного" были реальные прототипы**. То же с уверенностью можно оказать о иных эпизодах. Выяснено, что даже дворец маркиза де ла Моль срисован с роскошного дома Талейрана.
* ("Описывая мужчину, женщину, местность, думайте при этом о реальных людях, реальных вещах",- советовал он в 1834 году начинающей писательнице г-же Готье (Corr., III, 115).)
** (Прототипы некоторых героев "Арманс" назвал сам Стендаль.)
Но персонажи романа - не движущиеся портреты. Художественно и исторически конкретный характер Жюльена Сореля несравненно крупнее, глубже, сложнее, содержательнее, типичнее и поэтому - реальнее для нас, чем житейски конкретные люди 20-х годов XIX века - Берте и Лаффарг, какими они предстают в судебных отчетах и других материалах. Дворец маркиза де ла Моль - не фотография дома Талейрана. И Верьер - обобщенный образ провинциального городка. Постоянно беря жизненный материал из обильных запасов памяти и никогда не сковывая фантазию, Стендаль создал типические характеры - новые и по социальному содержанию, и по их художественному своеобразию. При этом в них индивидуальны и социально-характерные черты. Провинциальный обуржуазившийся дворянин де Реналь, парижский аристократ де ла Моль, простой человек Фуке выглядят словно люди из разных миров, хотя все они - французы эпохи Реставрации.
Чтобы обрисовать основную - историческую, предреволюционную - ситуацию "Красного и черного", Стендаль изобразил в главах, посвященных секретной ноте, заговор ультрароялистов: предвидя неизбежность революции, они решают создать отряды белой гвардии и призвать иностранных интервентов для обуздания парижан и всего французского народа. Но, как мы знаем, типичной для эпохи политической ситуацией порожден и центральный в романе частный конфликт между бедняком Жюльеном и общественным строем, враждебным беднякам.
Автор романа не скрывает: он не бесстрастен. Но, любя и ненавидя, он всегда трезво исследует истинные побуждения своих современников. Именно благодаря этой драгоценной особенности реализма Стендаля - справедливости его "поэтического правосудия" - так жизненны и пластичны образы романа и столь неоспорима критика социального строя, содержащаяся в нем.
Герой Сопротивления, поэт Жак Декур утверждал в статье о "Красном и черном", напечатанной после его гибели: Стендаль изобразил развитие характера Жюльена с железной логикой математика, словно решая одну задачу за другой. И весь роман с первой страницы побеждает читателя железной логикой, с какою каждая деталь подготовляет и показывает объективную обусловленность развития драматического действия.
В 1826 году Анри Бейль заметил: роман следует писать так, чтобы вы, читая одну его страницу, "никогда не могли догадаться о содержании следующей" (С. А., III, 155). В 1838 году Стендаль посоветует одному литератору: с шестой - восьмой страницы романа должны начинаться "приключения" (действие). В "Красном и черном" на каждой странице таится непредвиденное читателем, и с первой же страницы все детали знакомят со средой, с персонажами таким образом, что подготовляют действие.
Начав читать роман, мы узнаем: сады богача г-на де Реналя, "где сплошь стена на стене", потеснили лесопилку Сореля, отца Жюльена. Пейзаж не просто описан. Он активно участвует во взаимоотношениях между героями и в экспозиции. Мы видим, как тщеславие чванливого мэра Верьера (одного из тех буржуа, которые чувствуют себя патриотами, когда с гордостью поглядывают на свою мебель; M. I. M., II, 92) и жадность старого крестьянина - главные черты их характеров - проявляются в переговорах при покупке де Реналем земельного участка Сореля.
В эпиграфе к первой главе - образ клетки; писатель не раз упоминает в этой главе о стенах, ограждающих частные владения, о тирании "общественного мнения" провинциальной буржуазии. Мотив стен, ограждений, клетки - ключ к теме бытия собственников и бедняков в провинциальном городке, к теме неподвижности этой жизни, всеобщей разобщенности, недоверчивости, скованности. В этой клетке благоденствует г-н де Реналь, дворянин-ультра, стыдящийся того, что стал промышленником, самодовольный собственник, имеющий отличный дом и прекрасно воспитанную жену. В этой клетке задыхается Жюльен Сорель.
4
На полях "Арманс" Стендаль записал: "роман создается действием" (M. I. M., II, 76). Жюльен много думал о жизни, но не знал ее. Он ежечасно - в доме г-на де Реналя, в семинарии, в Париже - сталкивается с не предвиденными им обстоятельствами, которые вынуждают его к поступкам. Познание жизни Жюльеном действенно. Развитие его характера связано с резкими поворотами в действии.
Автор "Красного и черного" после издания этого произведения не раз выражал сожаление о том, что ненависть к вялому, вычурному "красноречию" Шатобриана побудила его сделать "сухими" некоторые главы романа и предпочесть "резкий" стиль, "слишком сжатые", "отрывистые", "рубленые" фразы (M. I. M., II, 137, 140, 141, "Жизнь Анри Брюлара"), затрудняющие - опасался он - восприятие его произведения. Справедлива ли эта самокритика? Каждая фраза романа о загубленной энергии талантливого бедняка насыщена энергией, которая порождена содержанием книги. Этот лаконичный стиль всецело приспособлен для изображения действия. Не следует преувеличивать значение статистических данных для характеристики стиля; все же не случайно в "Красном и черном" существительные не намного преобладают над глаголами*.
* (В "Отце Горио" Бальзака существительных вдвое больше, нежели глаголов. Как выяснил известный французский лингвист Марсель Коэн, в романтической прозе довольно обычна фраза без глагола. Интересны выводы советской исследовательницы Н. Н. Тетеревниковой из ее наблюдений над стилем "Красного и черного"; он становится "рубленым" и особенно лаконичным "в наиболее драматические моменты действия, как бы двигающие вперед основные события романа, или в моменты наивысшего эмоционального напряжения"; ритм прозы в этом романе "как бы подчиняется ритму самого действия, иногда самой мысли персонажа" (то есть внутреннему действию.- Я. Ф.); особенности стиля Стендаля оправданы ситуацией, внутренне связаны с содержанием (Н. Н. Тетеревникова, О стиле Стендаля (стилистическая роль некоторых форм построения и сочетания предложений).- Ученые записки Ленинградского университета, № 299, серия филологических наук, вып. 59, Романская филология, Л. 1961, стр. 224-237).)
Диалог в "Красном и черном" напряженно действен. И Стендаль широко, виртуозно использовал новаторское открытие - полный драматизма внутренний монолог, чтобы изобразить все нюансы в размышлениях и переживаниях Жюльена, г-жи де Реналь и Матильды де ла Моль - внутреннее действие, продолжением которого являются неотделимые от него поступки.
Психология героев романа сложна, противоречива. Их взаимоотношения неотделимы от душевной борьбы. Именно в работе мысли и в душевных движениях Жюльена воплощены со скульптурной рельефностью и его действенная устремленность к цели, и внутренняя борьба, которую он при этом переживает. Вероятно, об этой важнейшей особенности мастерства Стендаля думал великий художник "диалектики души" Лев Толстой, когда он, перечитывая "Красное и черное", заметил, что, так же как в начале сороковых годов, и теперь в 1883 году не все нравится ему в этом романе, но симпатию его вызывают "смелость, родственность" Стендаля ему, Толстому*.
* (Л. Н. Толстой, Полн. собр. соч., серия 3, Письма, т. 83. Гослитиздат, М. 1938, стр. 410.)
В глубоко интеллектуальном облике Жюльена - героя, для которого характерна напряженная работа мысли, запечатлена следующая после "Арманс" окончательная победа нового способа изображать людей. "Это празднество ума, оказавшееся возможным благодаря новой технике, было решительным разрывом с романтической традицией, модой",- справедливо заметил Жан Прево в работе "Созидание у Стендаля". Жюльен проницательным взором врага видит мир, в котором он живет, исследует и его и свои переживания, проникает мыслью в прошлое, старается разглядеть свое будущее. Читатель вместе с героем романа осмысливает события, и ему все ясно. "Итак, роман - уже не таинственная история, в которую вносит ясность развязка?" - писал Жан Прево, развивая свою мысль, противопоставляя "Красное и черное" романтической традиции*. Герой, критически взирающий на свою жизнь, впервые появился в произведении автора памфлетов "Расин и Шекспир", чей девиз - "Исследуем". Стендаль осуществлял свою новаторскую программу. Он возвел,- сказал М. Горький,- "весьма обыденное уголовное преступление на степень историко-философского исследования общественного строя буржуазии в начале XIX века"**, Сам Стендаль также назвал "Красное и черное" "философским повествованием".
* (Jean Prevost, Creation chez Stendhal, Paris, 1951, p. 253.)
** (М. Горький, Собр. соч. в тридцати томах, т. 26, стр. 219.)
В романе, как верно отметил Ж. Прево, сталкиваются две точки зрения: читатель видит все, что происходит в "Красном и черном", и глазами Жюльена, и глазами автора, кругозор которого несравненно шире, который знает то, что неясно его герою, и с вышки своего мировоззрения пристально рассматривает политическую ситуацию, общество и путь Жюльена в нем. Техника "двойного зрения" - изобразительное средство, подчиненное бдительному критицизму и создающее впечатление полной объективности; она участвует и в создании глубины, соответствующей перспективе в живописи.
Напряженная работа мысли и острота переживаний Жюльена Сореля мотивированы тем, что мир собственников и знати предстает перед героем романа как область неведомого, полная опасностей,- словно незнакомая Жюльену страна с головокружительными кручами и глубокими пропастями. Изображение жизненного пути Жюльена Сореля как необыкновенных приключений в сфере мыслей и переживаний оправдано не только психологически, но и социально - плебейским происхождением героя.
5
Итак, во Франции, где господствует реакция, нет простора для талантливых людей из народа. Они задыхаются и гибнут, словно в тюрьме. Тот, кто лишен привилегий и богатства, должен для самообороны и, тем более, чтобы добиться успеха, приспособляться.
Поведение Жюльена Сореля обусловлено политической обстановкой. Ею связаны в единое и неразрывное целое картина нравов, драматизм переживаний, судьба героя романа.
Жюльен Сорель - юноша из народа. К. Липранди выписал из романа слова, характеризующие Жюльена в социальном отношении: "сын крестьянина", "молодой крестьянин", "сын рабочего", "молодой рабочий", "сын плотника", "бедный плотник". В самом деле, сын крестьянина, имеющего лесопилку, должен работать на ней, как и его отец, братья. По своему социальному положению Жюльен - рабочий (но не наемный); он чужой в мире богатых, воспитанных, образованных. Но и в своей семье этот талантливый плебей с "поражающе своеобразным лицом" - словно гадкий утенок: отец и братья ненавидят "щуплого", бесполезного, мечтательного, порывистого, непонятного им юношу. В девятнадцать лет он выглядит как запуганный мальчик. А в нем таится и клокочет огромная энергия - сила ясного ума, гордого характера, несгибаемой воли, "неистовой чувствительности". Его душа и воображение - пламенные, в глазах его - пламя.
Это - не портрет байронического героя, подобного Корсару, Манфреду. Байронизм довольно давно уже освоен великосветскими снобами, стал позой, которая вскоре в парижских дворцах пригодится и Жюльену Сорелю. Романтически предельное, как бы чрезмерное развитие всех черт, качеств, способностей в портрете Жюльена (гармонирующее с самыми резкими поворотами действия и невероятными ситуациями) -бытового и политического происхождения. Стендалю необходимо было, чтобы читатель почувствовал и увидел, какая огромная и драгоценная человеческая энергия, пробужденная в "низших" классах эпохою французских революций, переполняет этого даровитого юношу из народа и, не находя выхода, питает все более разгорающийся в нем "священный огонь" честолюбия. О трагической ненужности этой народной энергии в реакционную эпоху и написан роман Стендаля. Жюльен стоит у подножья социальной лестницы. Он чувствует, что способен на великие деяния, которые возвысили бы его. Но обстоятельства враждебны ему.
Американский литературовед Майкл Гуггенхейм обвинил в статье "Коммунисты и Стендаль" Арагона, Жана Варлоо и некоторых других французских литераторов-коммунистов в том, что они исказили облик Анри Бейля, рисуя его демократом и передовым человеком эпохи. Лишь в их работах этот "мечтатель протягивает руку пролетарию",- иронизирует М. Гуггенхейм. Всю сложность отношения Стендаля к народным массам американский литературовед подменил его "отвращением, к вульгарному" (которое М. Гуггенхейм, как видно, совершенно отождествляет с народным).
Субъективный подход М. Гуггенхейма к литературе столкнулся с научной объективностью партийного подхода - и вот что получилось. Как мог Арагон - восклицает автор статьи - назвать сыном бедного плотника Жюльена Сореля, обладающего тончайшей чувствительностью! "Арагон поторопился забыть обо всем, что сближает героя "Красного и черного" с юным Анри Бейлем (сыном зажиточного буржуа). Если бы в Жюльене было существенно то, что он - сын бедного плотника, он не был бы так близок к Фабрицио или Люсьену Левену, которые принадлежат к лучшим семействам"*.
* (Michael Guggenheim, Les communistes et Stendhal.- "Symposium", vol. XI, № 2, Fall 1957, Syracuse, New York, pp. 258-259.)
Автор "Красного и черного" не раз назвал Жюльена "сыном плотника", "сыном рабочего", "бедным плотником". Как видно, он считал очень существенным, что "безродный" юноша, человек из народа, умнее, чувствительнее, благороднее, талантливее отпрысков аристократии, с которыми он сталкивается в романе. Что же касается "лучших семейств", то придется, забегая вперед, напомнить, что отец Люсьена Левена (в одноименном романе), богатый банкир, изображен как умнейший и обаятельный "плут", а старик Дель Донго в "Пармском монастыре" обрисован как отвратительно вульгарный и низкий человек (причем читателю сообщено, что отец Фабрицио не он, а французский офицер).
Итак, М. Гуггенхейм вступил в полемику не с Арагоном и другими французскими литераторами-коммунистами, а с Анри Бейлем, сыном зажиточного буржуа. Автора статьи подвел его примитивный биографизм, вульгарно-социологический способ анализа литературы.
Жюльен твердо знает: он живет в стане врагов. Поэтому он озлоблен, скрытен и всегда насторожен. Никто не знает, как ненавидит он высокомерных богачей: приходится притворяться. Никто не знает, о чем восторженно мечтает он, перечитывая любимые книги - Руссо и "Мемориал острова святой Елены" Лас-Каза. Его герой, божество, учитель - Наполеон, лейтенант, ставший императором. Если бы Жюльен родился раньше, он, солдат Наполеона, завоевал бы славу на полях сражений. Его стихия - героика подвигов. Он поздно появился на земле - подвиги никому не нужны. И все же, подобный львенку среди волков, одинокий, он верит в свои силы - и больше ни во что. Жюльен - один против всех. И в своем воображении он уже побеждает врагов - как Наполеон!
В 1838 году Стендаль отметил, что необузданное воображение Жюльена - одна из важнейших особенностей его характера: "Десятью годами ранее автор, желая нарисовать чувствительного и честного молодого человека, сделал его, создав Жюльена Сореля, не только честолюбивым, но также с головой, переполненной воображением и иллюзией" (M. L., I, 235-236).
В этом сочетании (обостренная чувствительность и честность, сила воображения, честолюбие и вера в иллюзию) - все неповторимо-индивидуальное своеобразие характера Жюльена, кристаллизации его чувств, его сквозного действия.
Пылкое воображение Жюльена возвышает его над окружающей средой, над ограниченными собственниками и чиновниками, способными мечтать лишь о новом приобретении, новой награде. "Благоразумным" де Реналю, Вально и им подобным Жюльен противостоит как поэтический характер, как "безумец", презирающий низменную прозу их бытия. Характеризуя Жюльена в своей неопубликованной статье, написанной для итальянского журнала "Antologia" ("Антология"), Стендаль высоко оценил изображение "безумств" Жюльена Сореля: они изумляют, но обрисованы с той естественностью, в которой автор романа видит идеал прекрасного в стиле (M. L., II, 351).
Но герой "Красного и черного" - не такой "безумец", как Пьетро Миссирили. И юного карбонария его мечты возвышают над окружающей средой. И он противостоит "благоразумным" аристократам и угнетателям Италии как необычайный, поэтический характер. Но "безумства" Пьетро Миссирили порождены его принципиальностью, честной последовательностью борца за свободу родины.
В Жюльене Сореле воображение подчинено неистовому честолюбию.
Честолюбие само по себе - не отрицательное качество. Французское слово "ambition" означает и "честолюбие" и "жажду славы", "жажду почестей" и "стремление", "устремленность"; честолюбия,- как сказал Ларошфуко,- не бывает при душевной вялости, в нем - "живость и пыл души". Честолюбие заставляет человека развивать свои способности и преодолевать трудности.
За что Жюльен ни возьмется - живость и пыл души его совершают чудеса. Его психофизиологическая организация- замечательный по чувствительности, быстроте и безупречности действия аппарат; об этом позаботился Стендаль-физиолог. Жюльен Сорель подобен кораблю, оснащенному для большого плавания, и огонь честолюбия в иных социальных условиях, предоставляющих простор для творческой энергии народных масс, помог бы ему преодолеть самое трудное плавание.
Но теперь условия благоприятствуют не Жюльену, и честолюбие заставляет его приспособляться к чужим правилам игры: он видит, что для достижения успеха необходимы жестко-эгоистическое поведение, притворство и лицемерие, воинственное недоверие к людям и завоевание превосходства над ними.
Юный плебей - во власти иллюзии: он, один против всех, добьется успеха, как Наполеон! Он, честолюбец, ни перед чем не остановится!
Но природная честность, великодушие, чувствительность, возвышающие Жюльена над окружением, вступают в противоречие с тем, что ему диктует в существующих условиях честолюбие.
На основе этого противоречия и формируется сложность характера, личности молодого "безумца"...
Некоторые романтики, выражая отвращение к низменной прозе пошлого буржуазного строя, славили отчужденность от общества. "Одиночество священно",- воскликнул Виньи. "О трижды священное одиночество!"- вторил ему Мюсее.
"Взаимная и всесторонняя зависимость индивидов, друг для друга безразличных, образует их общественную связь"*, порождаемую капиталистической экономикой. Романтики-индивидуалисты, поэтизируя (взаимное безразличие, воображали, будто призывают таким образом защищать права личности от враждебных ей общественных отношений, восстают против зависимости от них. В действительности индивидуалист лишь пытается вполне приспособиться к этим отношениям. Такой индивидуализм был - и остается - мнимой самообороной личности от общества, самообманом, порожденным иллюзией.
* (К. Маркс, Глава о деньгах, Архив Маркса и Энгельса, т. IV, Партиздат, М. 1935. стр. 87.)
Объективные наблюдатели еще до революции 1830 года видели, что и в самом буржуазном обществе, которое презирали романтики-индивидуалисты, процветал тот же индивидуализм, но в форме волчьей борьбы за успех. Во Франции "chagun pour soi"* - это есть основание мудрости, внушаемое детям". "Сие существование для себя есть первейший источник всех зол, постигших французов",- читаем в письме из Франции, напечатанном в 1829 году в московском "Вестнике естественных наук и медицины" (№ 7).
* (Каждый за себя (франц.). )
И для Жюльена одиночество - иллюзия освобождения из клетки. Но, как мы уже знаем, он мечтает об одиночестве не для самообороны, а для победы. "Каждый за себя" - и его девиз. В горах, стоя на высоком утесе, Жюльен завидует парящему над ним ястребу-перепелятнику - пернатому хищнику. Если юноша станет таким, как ястреб, он действительно возвысится над всеми. "Вот такая была судьба у Наполеона,- быть может, и меня ожидает такая же?" - думает Жюльен.
Мысль о судьбе Наполеона связана в романе с образом ястреба (а не орла или сокола). Образ орла обычно порождает поэтическое представление о величии, образ сокола - об отваге. Бейль в юности называл Бонапарта "Коршуном", но не орлом и не соколом. Тогда он ненавидел Первого Консула - тирана, который был чужд истинному величию, потому что похищал у Франции свободу. Хотя теперь Стендаль-публицист демонстративно противопоставляет "великого императора" новым ничтожным властителям, в художественном произведении его "поэтическое правосудие" подсказывает ему иное: он снова сравнивает знаменитого карьериста, пример которого породил во Франции "безумное и, конечно, злосчастное честолюбие"*, не с "царем пернатых", а просто с хищною птицей.
* ("Прогулки по Риму" (курсив мой.- Я. Ф.).)
Ястреб кажется Жюльену Сорелю воплощением силы и одиночества. Чтобы вырваться из клетки, чтобы победить бесчисленных врагов и завоевать успех, надо стать одиноким и сильным, как хищник. И необходимо быть бдительным, в любую минуту готовым к атаке. Девиз Жюльена: "К оружию!" Читателю он не кажется мальчишеским фанфаронством: Жюльен целеустремлен и всегда очень серьезно относится к своим словам и поступкам. Одиночество и честолюбие лишили его веселья (лишь в обществе любимой женщины, г-жи де Реналь, узнает он, что это такое). Они лишили его и настоящей юности: озабоченно взвешивает он каждое слово, опасаясь невольной непосредственности, вынужденный быть мудрым, как змий. Одиночество и гордость научили Жюльена ценить помощь оружия. И когда ему покажется, что он обязан защитить свою честь, он обратит оружие - против г-жи де Реналь! Но не как хищник, а как Сид, ибо не сомневается, что дороже всего честь. Мы не знаем, читал ли Жюльен трагедию Корнеля; но молодой Анри Бейль восхищался ею.
Сквозное действие честолюбца Жюльена Сореля было типичным для эпохи. Клод Липранди отмечает, что многие памфлетисты, историки, журналисты, политические публицисты с возмущением писали в годы Реставрации о карьеризме, жестокой борьбе за место под солнцем, как о "мерзости века". Герой "Красного и черного",- напоминает К. Липранди,- "характерен для своего времени", "глубоко правдив". И литераторы эпохи Стендаля видели, что образ Жюльена "правдив а современен"*. Но многих смущало то, что автор романа смело, необычайно ясно и рельефно выразил исторический смысл темы, сделав своего героя не отрицательным персонажем, не пронырой-карьеристом, а даровитым и мятежным плебеем, которого социальный строй лишил всех прав и таким образом заставил бороться за них, не считаясь ни с чем.
* (С. Liprandi, Au coeur du "Rouge", pp. 292-293.)
Стендаль сознательно и последовательно противопоставляет выдающиеся дарования и природное благородство Жюльена его "злосчастному" честолюбию. Мы видим, какими объективными обстоятельствами обусловлена кристаллизация воинственного индивидуализма талантливого плебея. Мы убеждаемся и в том, насколько губительным для личности Жюльена оказался путь, на который его толкнуло честолюбие.
6
Жюльен выделяется в Верьере: его необыкновенная память всех изумляет. Поэтому он нужен богачу де Реналю как еще одна утеха тщеславия, для Верьера - немалая, хотя и поменьше, чем стены вокруг принадлежащих мэру садов. Неожиданно для себя юноша поселяется в доме врага: он - гувернер в семье де Реналя...
Горе тому, кто беспечен в стане врагов! Не проявлять мягкосердечия, быть бдительным, осторожным и безжалостным,- приказывает себе ученик Наполеона. Во внутренних монологах он вновь и вновь старается проникнуть в тайные, истинные помыслы всех, с кем его сталкивает жизнь, и постоянно критикует себя, вырабатывая линию своего поведения - самую верную тактику. Он хочет быть всегда устремленным к своей цели - подобным обнаженному клинку. Он победит, если будет насквозь видеть противников, а они никогда не разгадают его. Поэтому следует не доверять ни одному человеку и опасаться любви, притупляющей недоверие. Главным тактическим оружием Жюльена должно стать притворство.
В 1804 году реакционный театральный критик Жофруа с ненавистью обрушился на комедию Мольера "Тартюф". В годы Реставрации "Тартюф" часто издавался, даже массовым тиражом: он и теперь участвовал в борьбе либералов против ультрареакционеров, Конгрегации, коварного лицемерия иезуитов. В тех городах, где миссионеры особенно ретиво возвращали жителей в лоно церкви и зазывали их на путь покаяния и смирения, наиболее быстро раскупали билеты на представления "Тартюфа". Так было в Руане, Лионе, Бресте. В Руане и Бресте власти запретили этот спектакль, и негодование публики было столь велико, что вызваны были солдаты, очистившие театральный зал, оттеснив горожан ружьями с примкнутыми штыками. Ничего подобного не могло произойти даже на "скандальной" премьере "Эрнани". Сатира "Тартюфа" звучала более злободневно (почему ее и запрещали). "Тартюф", в отличие от пьес Мариво, "будет жить и в 1922 году",- писал Стендаль (Corr., II, 280).
Жюльен дважды упоминает о своем втором учителе - Тартюфе. Юноша знает его роль наизусть.
Жюльен, говорит автор романа, благороден и мужествен. А в XIX веке могущественные люди, если не убивают мужественных, бросают их в тюрьму, обрекают на изгнание, подвергают невыносимым унижениям. Жюльен одинок и может рассчитывать только на хитрость. Он понимает, что погибнет, открыв свое лицо, выдав свою тайну - преклонение перед Наполеоном. Следовательно,- думает юноша,- надо бороться с лицемерами их же оружием.
Поведение Тартюфа - "иезуитизм в действии",- записал Бейль, анализируя в 1813 году комедию Мольера*. Современный французский режиссер Роже Планшон, поставив в своем театре эту пьесу, показал, что действия иезуита - циничный авантюризм, маскируемый притворством; эта трактовка близка анализу "Тартюфа" в заметках Анри Бейля. Итак, чтобы победить в борьбе одного против всех, Жюльен Сорель готов не только носить маску, но и душить в себе то, что мешает ему стать лицемером-авантюристом, таким, как его враги (и враги Стендаля) - иезуиты. Жюльен на все готов, чтобы добиться успеха. Если это понадобится, иезуитизм навсегда станет его второй натурой! Он один в стане врагов, он воюет! Но удастся ли ему стать Тартюфом?
* (Stendhal, Moliere, Shakespeare, la comedie et le rire, "Le Divan", Paris, 1930, p. 114.)
Бедняку, простому человеку теперь не бывать офицером. И преуспевают сейчас не военные, а попы и ханжи в "коротких сутанах". Ученики Жозефа де Местра проникли во все поры общества. Если в провинции действуют миссионеры, то в Париже - "светские" проповедники. В одной из статей Стендаля для английского журнала "New Monthly Magazine" имеется лаконичная зарисовка бала в аристократическом доме в 1826 году: "Красивый молодой священник в течение сорока пяти минут нежным и меланхоличным тоном произносит проповедь. Затем он удаляется, и бал начинается". Так бывало не на театральной сцене, не в новом "Тартюфе", а в жизни. Удивительно похож на этого красивого и изысканно меланхоличного священника епископ Агдский, чья молодость поразила Жюльена: ведь он без усилий достиг более высокого 'положения в обществе, нежели маршалы Наполеона, опаленные порохом кровопролитных битв! Значит, религия - поприще, на котором Жюльен обязан сделать блистательную карьеру!
Он уже выучил наизусть по-латыни Новый завет и книгу "О папе" де Местра ("столь же мало веря ей", как первой). Кто еще способен на такой подвиг? Доброжелательный и строгий аббат Шелан поможет Жюльену поступить в семинарию.
Но мучительно трудно гордому, умному, страстному юноше носить личину смирения и тупого ханжества - "мундир" безродного честолюбца в эпоху Реставрации. Сможет ли он всегда притворяться и добиваться успеха, ни с чем не считаясь? "О Наполеон, как прекрасно было твое время, когда люди завоевывали себе положение в опасностях битвы! Но пробиваться подлостью, увеличивая страдания бедняков..." На это благородный плебей не способен.
В семинарию Жюльен вступает, как в тюрьму. "Кругом одни лютые враги. И какой же это адский труд...- ежеминутное лицемерие. Да оно затмит все подвиги Геракла!" Он "слабо преуспевал в своих попытках лицемерить мимикой и жестами..." "Он ничего не мог добиться, да еще вдобавок в таком гнусном ремесле". Он беспощадно насилует себя: нелегко стать тартюфом-иезуитом.
Стендаль считал главы, посвященные семинарии - сатирическую картину, производящую впечатление объективнейшего исследования,- наиболее удачными в романе. Эта высокая оценка, вероятно, объясняется не только силою сатиры, но и тем, что писатель удивительно пластично и точно изобразил жизнь Жюльена в семинарии как битву, в которой юноша побеждает самого себя. На такие усилия способен только необыкновенный человек, говорит автор романа. Железная воля Жюльена подавляет его неистовую гордость, замораживает его пылкий дух. Чтобы сделать карьеру, он будет самым безличным из семинаристов, бесстрастным и бездушным, как автомат. Юноша, способный на подвиги, решается на нравственное самоубийство.
Битва Жюльена с самим собою - важнейшая сторона романа.
Герой "Пиковой дамы" Пушкина, Германн - молодой честолюбец "с профилем Наполеона и душой Мефистофеля". И он, как Жюльен, "имел сильные страсти и огненное воображение". Но ему чужда внутренняя борьба. Он расчетлив, жесток и всем существом устремлен к своей цели - завоеванию богатства. Он действительно ни с чем не считается и подобен обнаженному клинку.
Таким же, быть может, стал бы и Жюльен, если бы преградой перед ним не возникал непрестанно он сам - его благородный, пылкий, гордый характер, его честность, потребность отдаваться непосредственному чувству, забывая о необходимости быть расчетливым и лицемерным. Жизнь Жюльена - это история его безуспешных попыток вполне приспособиться к общественным условиям, в которых торжествуют низменные интересы. "Пружина" драматизма в произведениях Стендаля, герои которых молодые честолюбцы,- говорит французский писатель Роже Вайян в книге "Опыт драмы",- целиком состоит в том, что эти герои "вынуждены насиловать свою богатую натуру, чтобы играть гнусную роль, которую они себе навязали"*, Эти слова точно характеризуют драматизм внутреннего действия "Красного и черного", в основе которого душевная борьба Жюльена Сореля. Патетика романа - в перипетиях трагического единоборства Жюльена с самим собою, в противоречии между возвышенным (натурой Жюльена) и низменным (его тактикой, диктуемой общественными отношениями). Самые драматические эпизоды романа (изображенные чаще всего средствами внутреннего монолога и диалога) - те, в которых необходимость быть лицемерным и коварным - нравственно изуродованным, делает Жюльена .несчастным, и те, в которых берет верх натура юноши. А она не раз одерживает победу в ситуациях, важных для развития сюжета...
* (Roger Vailland, Experience du drame, Correa. Paris, 1953, pp.112-113.)
Стендаль, друг Метильды Дембовской, создал самые поэтические во французской реалистической литературе образы женщин чистых и сильных духом, пленяющих глубиной переживаний и тонким умом. Их нравственная красота как бы напоминает читателям: существующие общественные отношения враждебны расцвету личности большинства людей; но настанет время, когда норма в жизни - все подлинно человеческое в людях - восторжествует.
Образ г-жи де Реналь отличается от других поэтических, возвышенных женских характеров в произведениях Стендаля тем, что он в большей мере, нежели они, является бытовым, неотделим от конкретно изображенных обстоятельств провинциальной жизни. И все же он соответствует представлению писателя не о тщеславии "французского характера", а о непосредственности "итальянского" и сродни итальянке Клелии ("Пармский монастырь"). Такие характеры стали возможными во Франции после бурной революционной эпохи, когда чувства людей были раскованы.
Жюльен является в дом своего хозяина - де Реналя. Он враждебно насторожен, взволнован и, чуть ли не впервые, неуверен в себе. Дверь открывает г-жа де Реналь. Она радостно изумлена: красивый, робкий мальчик - тот грозный гувернер, который отныне будет властен над ее детьми! Он сам-перепуганный мальчик и нуждается в ободрении!.. С этой минуты начинается процесс кристаллизации любви чистосердечной, бесхитростной, не знающей жизни женщины к Жюльену.
Госпожа де Реналь - не героиня адюльтера. Она впервые полюбила - по-настоящему и навсегда. Жюльен, а не де Реналь - ее избранник, истинный муж. Общество сочтет ее любовь незаконной. Но в нем господствуют лицемерие и фальшь. Она полюбила вопреки фальшивым условностям и не стыдится своей страсти. В счастье раскрывается сила целостного характера г-жи де Реналь, сердцевина которого - ее способность быть безгранично преданной любимому. Она готова ежеминутно бросать вызов опасностям. Это - отвага преданности. И это - "безумства" женщины, которую ее пламенное чувство вознесло над низменным "благоразумием" расчетливого де Реналя, его соперника в борьбе за успех - Вально и других столпов верьерского общества.
Но перед богом она согрешила, нарушив обет верности де Реналю. И когда заболевает ее младший сын, она знает: бог наказал ее. А ведь и детям своим она предана. Что же принести в жертву - жизнь ребенка или любовь?.. Точность и сила, с какими изображены терзания несчастной (и все же счастливой, любящей) женщины, не виданная до того во французской литературе физическая ощутимость всех нюансов бурных чувств - настоящий триумф новой литературы.
Автор книги "О любви" уже овладел искусством с совершенством, недоступным романистам его эпохи, создавать сильный, прекрасный характер, стержнем которого является внутреннее действие, неотделимое от кристаллизации любви и борьбы этого чувства с враждебными ему обстоятельствами...
Вначале Жюльен подозрительно относится к г-же де Реналь: она - из стана врагов. Юноша принуждает себя обольщать ее только для того, чтобы доказать себе самому, что он не трус. Но потом, в счастье быть любимым прекрасной и благородной женщиной и страстно любить ее, он забывает о тактике. Доверчивый, подобно ей, беззаботный, как ребенок, он впервые узнает "блаженство быть самим собою", общаясь с другим человеком.
Но это опасно: отбросив личину, он безоружен! И вновь другой Жюльен - холодный, озлобленный - напоминает: "К оружию!" Он должен быть коварным, живя в мире, где нет беззаботного счастья...
Гордость и ум Жюльена восстают против необходимости подлаживаться к самодовольному г-ну де Реналю, к преуспевающим мерзавцам, подобным наглому вору Вально. Но именно потому, что ему не удается подавить свою гордость, скрыть силу своего характера, именно потому, что то и дело сверкает его умственное превосходство и в нем одерживают победу благородные порывы, он выделяется и среди провинциальных буржуа, и среди семинаристов, и среди изящных, но пустых аристократов. Он далеко пойдет,- думают о Жюльене г-жа де Реналь, аббат Пирар, маркиз де ла Моль, Матильда.
Жюльен, покидающий дом де Реналя и Верьер - для семинарии, а ее - для Парижа, действительно совершает головокружительно быстрый подъем по общественной лестнице. И сказочному успеху он более обязан своему гордому, смелому характеру, своим дарованиям, нежели тактике, лицемерию.
Но счастье изведал он только в те часы, .когда, любя г-жу де Реналь, был самим собою. Теперь удовлетворен другой Жюльен - честолюбец, ученик Наполеона.
История взаимоотношений между плебеем-завоевателем и аристократкой Матильдой, презирающей, как Ванина Ванини, бесхарактерную светскую молодежь, беспримерна по оригинальности, точности и тонкости рисунка, по естественности, с какой изображены чувства и поступки героев в самых необыкновенных ситуациях.
Жюльен без памяти влюблен в Матильду, но ни на минуту не забывает, что она в ненавистном лагере его классовых врагов. Матильда сознает свое превосходство над окружающей средой и готова на "безумства", чтобы вознестись над ней. Но ее романтика - чисто головная. Она решила, что станет вровень со своим предком, чья жизнь была полна любви и преданности, опасностей и риска*. Так, по-своему, она восприняла поэтизацию далекого исторического прошлого в кругах, близких к Карлу X. Надолго овладеть сердцем рассудочной и своенравной девушки Жюльен может, лишь сломив ее гордыню. Для этого надо скрывать свою нежность, замораживать страсть, расчетливо применять тактику многоопытного денди Коразова. Жюльен насилует себя: снова он должен не быть самим собою. Наконец, высокомерная гордость Матильды надломлена. Она решает бросить вызов обществу и стать женою плебея, уверенная, что только он достоин ее любви.
* (Александр Дюма, идя по следам Стендаля, впоследствии опишет в романе "Королева Марго" приключения и смерть этого предка Матильды, графа де ла Моль.)
Но Жюльен, уже не веря в постоянство Матильды, и теперь вынужден играть роль. А притворяться и быть счастливым - невозможно.
Зато второй Жюльен достиг вершины, о которой он мечтал, стоя на утесе.
7
Мог ли Жюльен Сорель пойти по пути Миссирили, героя новеллы "Ванина Ванини"?
Стендаль говорит о своем герое: "Он был бы достойным собратом тех заговорщиков в желтых перчатках, которые желают перевернуть весь жизненный уклад большой страны и не хотят иметь на своей совести ни малейшей царапины" (Курсив мой.- Я. Ф.).
В Верьере Жюльен встретил лишь одного "порядочного человека": "это был математик по фамилии Гро, слывший якобинцем". Только в беседах с ним юноша откровенно выражал свои мысли. Гро - гренобльский учитель геометрии мальчика Бейля, благородный бедняк, просвещенный человек, безупречный революционер-якобинец. Писатель на всю жизнь сохранил восторженную память о нем. Он доставил себе удовольствие рассказать о Гро в "Жизни Анри Брюлара", упомянуть о нем в "Прогулках" по Риму" и сделать его персонажем "Красного и черного". И во всех трех случаях Стендаль оставил Гро его имя, чтобы увековечить этого положительного героя эпохи, которого ему посчастливилось лично знать.
В Париже Жюльен сближается с эмигрантом графом Альтамирой - итальянским карбонарием, осужденным на смерть. У этого "заговорщика в желтых перчатках" тот же основной прототип, что и у Пьетро Миссирили - любимый старший друг Стендаля, итальянский революционер Доменико Ди Фьоре. Но французские литературоведы не без основания полагают, что Стендаль, создавая образ Альтамиры, вспоминал и о другом своем друге - карбонарии Джузеппе Висмаре. Убедительна и догадка К. Липранди о том, что писатель не мог не знать биографии неаполитанского офицера Антонио Галотти, трижды осужденного реакцией на смерть (о нем тогда писали во всех газетах). Образы, создаваемые Стендалем, никогда не были "копиями".
Испанский карбонарий дон Диего Бустос говорит Жюльену: "Альтамира сообщил мне, что вы - один из наших". Так же, как автор романа, Альтамира думает, что настоящее место Жюльена среди революционеров.
Тема грядущей революции - один из лейтмотивов романа. О неизбежности революции думают и г-жа де Реналь и Матильда, уверенная, что, когда она разразится, Жюльен станет новым Дантоном. Жюльен, беседуя с Альтамирой (выражающим мысли самого Стендаля), чувствует, что его стихия - революция. Его не устрашила бы необходимость проливать кровь во имя торжества справедливости; он, в отличие от Альтамиры, мог бы "казнить троих, чтобы спасти четверых".
Но это - мечты. А жизненный путь Жюльена - иной. И "наш возмутившийся плебей" - не скромный и самоотверженный Миссирили. Размышляя о будущей революции, он мечтает о "славе для себя и свободе для всех". Слава для себя - на первом месте. А в мечтах Миссирили, Альтамиры и самого Стендаля на первом месте - общее благо. Жюльен, более умный, талантливый и сильный, нежели Миссирили, ненавидит неравенство. Но он спустился к Альтамире с утеса, на котором завидовал силе и одиночеству ястреба. Ученик Наполеона, отравленный честолюбием, он знает: "всяк за себя в этой пустыне эгоизма, именуемой жизнью". И, делая карьеру, он приучает себя высокомерно и равнодушно относиться даже к тем, кого глубоко уважает.
Ему, секретарю могущественного маркиза де ла Моль, "показалось забавным", что он может теперь оказывать покровительство. Посмеиваясь, он сделал управляющим лотерейной конторой в Верьере престарелого и выжившего из ума подлеца де Шолена. Едва де Шолен был назначен, Жюльен узнал, что депутация от департамента уже просила предоставить место "знаменитому математику" Гро. Этот благородный человек уделял часть своей небольшой ренты недавно умершему управляющему конторой, обремененному большой семьей. Получив контору, Гро мог бы содержать его семейство. "Чем же они теперь будут жить?" - думает Жюльен - тот, кого Альтамира считает своим единомышленником. "Сердце его сжалось..." Но тут берет слово второй Жюльен - тот, который знает: каждый за себя. "Пустяк,- сказал он себе,- мало ли мне предстоит совершать всяких несправедливостей, если я хочу преуспеть..."
Жюльен Сорель мог бы принять участие в Июльской революции, если бы шел по пути Альтамиры, Миссирили. Но желание преуспеть и обстоятельства толкнули честолюбца на иной путь. За неделю до тех "трех славных дней" июля 1830 года, когда парижане штурмовали монархию Бурбонов, Жюльен Сорель по-своему штурмовал дворец маркиза де ла Моль: проник по приставной лестнице в комнату дочери маркиза и стал ее возлюбленным. После Июльской революции, когда демократы опасались, не будет ли народ обманут буржуазией, у Жюльена были свои заботы: своенравная Матильда охладела к нему, ненавидит его! В августе - сентябре 1830 года Жюльен умно, смело, с удивительным самообладанием и ловкостью выполняет опасное поручение главарей партии ультра, готовых залить кровью Францию. Внутренне чуждый лагерю врагов революции, молодой карьерист, не колеблясь, служит ему и связывает с ним свою судьбу. Приобретение ценное для одряхлевшего класса аристократов. А Жюльену, который считает себя единомышленником Альтамиры, уже должно быть ясно, что он все более запутывается в тенетах обстоятельств и новым Дантоном не станет. Первый Жюльен счастлив, когда тайно мечтает о революции; он - с "безумцами" Альтамирой и Миссирили. Второй Жюльен явно подчинен врагам революции и этих "безумцев". И торжествует явное.
Жюльен Сорель - не Пьетро Миссирили. Гордость талантливого бедняка-честолюбца и гордость бедняка-патриота, революционера - не одно и то же.
Однако послушаем, что говорит о герое романа его автор: "Он был еще очень молод, но, по-моему, в нем было заложено много хорошего"; в то время как очень многие люди, чувствительные в юности, затем становятся хитрыми, Жюльен "постепенно обрел бы с возрастом отзывчивую доброту...". Отзывчивость - главная характерная черта настоящего человека, которому, как якобинцу Гро, дороже всех общее благо.
В каких условиях Жюльен, чей характер формируется до самой развязки романа, мог бы стать таким человеком? Будучи зятем всемогущего маркиза де ла. Моль.- высокомерным выскочкой? Вряд ли.
Уже после Июльской революции, в марте 1831 года Стендаль говорил в одном из писем о новой, грядущей революции, не буржуазной, а народной по содержанию и размаху: она неизбежна, и "двести тысяч Жюльенов Сорелей, живущих во Франции" (Corr., III, 42), талантливых плебеев, которые хорошо помнят о том, как унтер-офицер Ожеро стал генералом республиканской армии, а письмоводители прокуроров - сенаторами и графами Империи - завоюют место в жизни, низвергнув власть бездарных высших классов.
И, участвуя в такой - народной - революции, Жюльен мечтал бы о "славе для себя", а не только о свободе для всех. Но тогда могли бы восторжествовать благородные черты его характера - те, какие воспевал после революции 1830 года поэт "двухсот тысяч Жюльенов Сорелей" - Петрюс Борель. Бели бы всё так же "переворотилось", как в 1793 году, революционная борьба народа, завоевавшего свободу и героически защищающего ее, вероятно, постепенно перевоспитала бы Жюльена.
Но в романе перерождение Жюльена остается чисто умозрительной возможностью. "Безумства" Жюльена Сореля лишь помогают ему приспособиться к общественным отношениям, которые уродуют его натуру...
"Красное" - это не только неосуществимые мечты Жюльена о воинских подвигах, славе, но и гордая, пламенная душа Жюльена, огонь его энергии, его благородная кровь бедняка, пролитая богачами. "Черное" - это не только мрак Реставрации, иезуиты, одеяние Жюльена-семинариста, но и лицемерие, которое юноша хотел сделать своей второй натурой, хотя оно и было чуждо ему, и которое искажало его природу, искалечило его жизнь. "Красное" - это также революционная пылкость мечтаний Жюльена, друга Альтамиры, "черное"- его участие в тайном заговоре партии ультра...*
* (Литературоведы уже давно пытаются расшифровать символику названия "Красное и черное". Вот три толкования из наиболее интересных. Проф. Б. Г. Реизов видит источник названия романа в его "пророческих сценах": в первой, происходящей перед началом карьеры Жюльена, юноша читает на клочке газеты, подобранном в церкви, о казни некоего Жанреля; в это время солнце, пробиваясь сквозь малиновые занавеси на окнах церкви, бросает отсвет, придающий святой воде вид крови (предсказание убийства); во второй сцене - первое появление Матильды в глубоком трауре, в каком она будет после казни Жюльена (пророчество наказания за убийство) (Проф. Б. Реизов, Почему Стендаль назвал свой роман "Красное и черное".- "Новый мир", 1956, № 8, стр. 275-278). По мнению итальянского ученого Луиджи Фосколо Бенедетто, "красное" символизирует состояние духа Жюльена, когда он, стоя на утесе, мечтает стать достойным учеником Наполеона; "черное" символизирует крушение иллюзий Жюльена, находящегося в тюрьме. В первом случае,- пишет Бенедетто,- взору Жюльена как бы представляется наполеоновская Франция, ее победы и слава, во втором - Франция иезуитов и ее мрак (Luigi Foscolo Benedetto, La Chartreuse noire. Comment naquait "La Chartreuse de Parme", Firenze, 1947, pp. 24-25). Акад. В. В. Виноградов ввел и название и содержание романа "Красное и черное" в смысловой ряд, связанный с мотивами "игры" - "случая" - "судьбы", вызов которой бросает "игрок": "Рулеточным или картежным термином в заглавии уже задано понимание художественной действительности в аспекте азартной игры. И Жюльен Сорель, хотевший идти путем Наполеона, проигрывает все ставки в этой игре" (В. В. Виноградов, Стиль "Пиковой дамы".- "Пушкин. Временник Пушкинской комиссии. АН СССР", 2, изд. АН СССР, М.-Л. 1936, стр. 100-101). Догадка остроумная, но упрощающая характер Жюльена.)
Жюльен отверг возможность жить независимо, вдали от богатых и знатных - он отказался стать компаньоном своего преданного друга Фуше. Не об этом мечтал честолюбец. И он верил в свою звезду. И вот уже он - блестящий офицер, денди и аристократ с головы до ног, богач. Он - господин де ла Верней, жених Матильды де ла Моль. Пусть теперь потягаются с ним, с его жизненной энергией изящные и бесхарактерные светские молодые люди!
Лживое письмо, которое священнослужитель-иезуит продиктовал измученной ревностью г-же де Реналь, низвергает Жюльена с этой вершины. Действие романа устремляется к трагической развязке.
Если бы Жюльен был подобен герою "Пиковой дамы", он, возможно, и решился бы, взяв у отца Матильды деньги, уехать в Америку. Но он - словно одержимый и повинуется только своей неистовой гордости. Его оскорбили! Он отомстит!..
Жюльен-офицер стреляет в церкви в г-жу де Реналь. И сейчас же "прекратилось состояние физического раздражения и полусумасшествия, в котором он был, отправляясь из Парижа в Верьер". После пламенного взрыва энергии - глубокий сон обессилевшего Жюльена-арестанта. Этот эпизод написан Стендалем-физиологом, внимательным читателем Пинеля и Бруссэ, Ми на минуту не забывающим о необычайной чувствительности, восприимчивости, нервности Жюльена, о тонкости, отзывчивости, возбудимости его психофизической организации.
Трудно привыкнуть к мысли, что со всем пережитым покончено. Но так оно и есть. Жюльен горд и поэтому решает: он жизнью должен заплатить за свое преступление. И теперь, когда он желает лишь с достоинством уйти из жизни, второму Жюльену - честолюбцу- не о чем больше мечтать, нечего делать на земле. Для узника нереальным является все, что честолюбец с такими усилиями завоевал и вдруг утратил. В тюрьме молодой человек мужает и в то же время окончательно становится самим собою. Как хорошо, что уже не приходится думать о тактике, хитрить, притворяться!
В начале романа - образ общества-клетки. В последних главах - тюремная камера. Трагическая тема тюрьмы в "Красном и черном", ее мрачная и гордая поэзия связаны с одним из романтических мотивов в творчестве Стендаля. В тюремной камере настоящий человек, которому ненавистны лицемерие и жестокость властителей и их слуг, чувствует себя внутренне несравненно более свободным, нежели те, кто ,к ним приспособляется. Он может обрести философскую ясность мысли, презирая мир фальши и угнетения. Философ Вэн, которого Жюльен посетил в лондонской тюрьме,- "единственный веселый человек", встреченный героем романа в Англии.
И Жюльен постепенно обретает философское состояние духа. Все наносное, уродливое слетает с него, как шелуха. Проницательный, как никогда ранее, он обозревает свою жизнь, трезво глядит на себя со стороны, успокаивает почти обезумевшую от горя и ревности Матильду, любовь к которой тоже стала прошлым.
Ежедневно, часами Жюльен разговаривает с самим собою. Он говорит себе: став мужем Матильды де ла Моль, он в случае войны был бы гусарским полковником, а в (мирное время-секретарем посольства, затем - послом в Вене, в Лондоне. Какая прекрасная карьера! Вот о чем мог бы он мечтать, если бы не совершенно неотложное свидание с гильотиной. В том, что Жюльен при мысли об этом в состоянии рассмеяться "от всего сердца",- для Стендаля наибольшее доказательство силы и величия духа сына плотника.
По закону о возмездии за святотатство Жюльена могут сурово наказать: он покушался на убийство в церкви. Что ж, он видел короля, вскоре увидит и палача- опору трона. И он уже узнал своих современников. Мысленно сводит он счеты с обществом, в котором преуспевшие подлецы окружены почетом. Насколько выше знати простой человек Фуке - честный, прямодушный, самоотверженный!.. Теперь Жюльен понимает: даже Наполеон, его кумир, не был честен - унизился на острове святой Елены до чистейшего шарлатанства. Кому же можно довериться? Он жалеет, что пренебрег ради иллюзии счастьем независимо жить в горах вблизи Верьера...
Теперь только Жюльен отдается в самом деле самозабвенно снова вспыхнувшей в его сердце любви к г-же де Реналь. Когда его подруга с ним, он беззаботен, как дитя. "Пускай нас отведут скорей в темницу, там мы, как птицы в клетке, будем петь... так вдвоем и будем жить и радоваться",- говорит Корделии лишенный всего король Лир после того, как враги пленили и ее. "Подумай, ведь я никогда не был так счастлив!"- признается Жюльен г-же де Реналь. Только сейчас постиг он искусство радоваться жизни. Страшна клетка общества: даже в темнице, прощаясь с жизнью, можно найти больше радости, нежели в той, первой клетке!..
Роман Стендаля заканчивается духовным просветлением Жюльена, который теперь действительно возвысился и над врагами, и над самим собою - тем, каким он был вчера,- по-новому глядит на жизнь и видит социальный смысл своей трагической судьбы.
Девятнадцатилетний Жюльен Сорель трепеща вошел в семинарию, как в "земной ад". Ему двадцать три года, когда он больше всего желает быть бесстрашным в день своей казни. Земной ад ужаснее смерти.
Жюльену сообщают: почти никто не хочет его гибели. Он мог бы добиться помилования. Но для этого пришлось бы каяться, просить, унижаться. Нет, лучше уж лишиться головы, нежели склонить ее перед преуспевшим и торжествующим мерзавцем - бароном Вально, председателем суда присяжных! И Жюльен просит, чтобы его похоронили в горах-неподалеку от его утеса, в его пещере, где он мечтал об одиночестве и силе, о подвигах и победе. Там вместе с талантливым плебеем, поверившим Наполеону, будут погребены и его иллюзии.
Даже иезуит Фрилер признает после суда, что смерть Жюльена Сореля будет "своего рода самоубийством". Зато на суде герой "Красного и черного", так долго принуждавший себя лицемерить, бросает в лицо врагам- аристократам и буржуа - всю правду; первый Жюльен - теперь единственный - говорит: его казнят, потому что он - простолюдин, осмелившийся возмутиться против своего низкого жребия; таким образом хотят "наказать и раз навсегда сломить" всех тех "молодых людей низкого происхождения", кому удалось получить хорошее образование и проникнуть в среду, "которую высокомерие богачей именует хорошим обществом".
Мы знаем, какой подтекст был для Стендаля в этих словах: высшие классы страшатся "двухсот тысяч Жюльенов Сорелей"; они опасны, даже когда пытаются приспособиться к существующим общественным условиям. Судьи слушали гордого плебея так, словно он - один из тех, кто дрался на баррикадах в конце июля 1830 года, кто после этого без конца возмущал "чернь" в городах Франции. И казнили Жюльена, желая отомстить многим*.
* (В "Красном и черном" - всего лишь одна дата, связанная с определенным событием: 25 февраля 1830 года, день премьеры "Эрнани". Приблизительно датируя эпизоды романа, в которых действие происходит до этого дня и после него, и о промежутках времени между которыми имеются указания в тексте, А. Мартино сконструировал хронологическую канву "Красного и черного" - с сентября 1826 года по 25 июля 1831 года (день казни Жюльена Сореля). Следовательно, если эта дата приблизительно верна, Жюльен находился под судом во время забастовок и волнений в Париже и промышленных районах Франции, а гильотинировали его ровно через год после Июльской революции. А также - спустя почти восемь с половиной месяцев после издания романа, героем которого Жюльен является! Это дата гибели Жюльена Сореля не только эффектна; необычный, даже для чуждого копированию реалистического романа, скачок в недалекое будущее без натяжки вписывается и в диалектику развития сюжета, в социальный смысл "Красного и черного", и в диалектику реальных событий. Эта дата заостряет объективный жизненный подтекст финала: богатые ненавидят в лице Жюльена всех смелых и непокорных бедняков, способных взбунтоваться пролетариев.)
Восставший плебей не мог стать "модным героем". В гостиных о "Красном и черном" молчали. Дамы и девицы не решались читать это произведение даже тайком: реакционная критика признала правдивость политического романа Стендаля непристойно-циничной*.
* (Одной лишь "бестактной" гневной фразы Жюльена о среде, "которую высокомерие богачей именует (курсив мой.- Я. Ф.) хорошим обществом", было достаточно, чтобы вызвать раздражение и недовольство знакомых Стендаля из этого самого "хорошего общества". Те дамы, которые и раньше говорили, что этот неугомонный Бейль неотесан, провинциален, решили, что Жюльен - его автопортрет.)
Зато молодые обитатели шестых этажей подолгу склонялись над "Красным и черным" в кабинетах для чтения.
Роман "Красное и черное", быть может, самый необыкновенный во французской литературе XIX века, прозвучал как грозное предупреждение: настанет время, когда Жюльены Сорели - молодые плебеи, умеющие пылко мечтать о лучшем будущем и бесстрашно бороться за свое счастье,- сумеют найти верный путь!
Так Стендаль противопоставил несправедливому суду богатых и знатных в "Красном и черном" справедливость своего "поэтического правосудия".
8
Отрывки из первых глав романа опубликовала 4 ноября 1830 года парижская "La Gazette litteraire" ("Литературная газета"), а дней через десять появилось первое двухтомное издание "Красного и черного", датированное 1831 годом (750 экземпляров). Шумная премьера "Эрнани", состоявшаяся в том же 1830 году,- триумф французского романтизма; не всеми замеченное издание политического романа Стендаля - победа французского реализма XIX столетия*.
* (Бальзак в 1830 году печатает "Гобсека", в 1831 - "Шагреневую кожу", в 1832 - "Полковника Шабера", и только в 1834 году пишет "Отца Горио" - произведение, которое может поравняться мощью реализма с "Красным и черным". В 1831 году Домье начинает создавать свои политические литографии.)
В 1830 году власть крупной буржуазии была политически оформлена и, так сказать, освящена институтами Июльской монархии, занявшей место Бурбонов. Напечатанный вслед за этим торжеством капиталистов роман "Красное и черное" прозвучал как осуждение их господства, неоспоримо мотивированное исторически и политически, обстоятельствами драмы и ее социальным смыслом, неотразимой логикой в развитии сюжета и характеров, злободневностью этой современной хроники. Удивительно проницательным и смелым, человечным и поэтому требовательным к обществу, к человеку вошел в жизнь людей французский реализм XIX столетия. И опыт десятилетий подтвердил: эта литература нужна поколениям - одному за другим.
Однако не так: думали многие современники Стендаля, включая просвещенных литераторов. Например, Жюль Жанен немедленно после появления "Красного и черного" причислил этот роман к мрачным проявлениям субъективизма, подчиненного ипохондрии и злобе. В статье, опубликованной газетой "Journal des Debats" в декабре 1830 года, Ж. Жанен сообщил читателям, что Стендаль в "Красном и черном" обливает "своим ядом" "все, что ему попадается,- молодость, красоту, иллюзии... цветы"; мир, изображенный Стендалем, настолько уродлив, что жить в нем было бы невозможно.
В этой рецензии Ж. Жанен продолжил литературную полемику, которую начал годом раньше в романе "Мертвый осел, или Гильотинированная женщина" (1829). Отталкиваясь от Стерна и пародируя сентиментальность, иронически и непринужденно-свободно повествуя, Ж. Жанен разработал и некоторые темы, типичные для физиологических очерков и некоторые из мотивов, какие станут чисто мелодраматическими в "Тайнах Парижа" Эжена Сю. Словно перелистывая альбом с зарисовками и крохотными миниатюрами, Ж. Жанен живо и занятно рассказал о тех, кто существует как бы вне общества (о "девушке для радости", чья история - сюжетный стержень книги, о потомственном попрошайке, арестованном, потому что у него нет патента на нищенство, о содержательницах притона, почтенных матерях семейства, подсчитывающих доходы и т. ц.). В 1829 году это должно было прозвучать свежо и остро (чем, вероятно, и объясняется одобрительный отзыв Пушкина о романе Жанена).
Вместе с тем калейдоскопичность и тон легкой болтовни придают "Мертвому ослу" характер полуфельетона-полусказки о невидимой жизни большого города, и чувства, поступки персонажей, даже гибель героини на эшафоте, не требуют от читателя серьезного к ним отношения - так же как вставные "анекдоты" и притчи. Роман Жанена - литературное произведение, претендующее только на занимательность и пародийное.
С пародийностью связана и полемика. Возникнув в предисловии и перейдя в текст романа, она представляет собою вставленный в него программный фельетон-памфлет. Он атакует писателей, которые пренебрегают воображением и одержимы "страстью быть правдивыми", изображая увиденное, а видят лишь то, что вызывает отвращение. Откровенно пародируя и неистовых романтиков, и физиологический очерк, и подлинный драматизм, стремление к глубокой реалистичности, сглаживая таким образом различия между ними, Жанен с усмешкой демонстрирует картины парижской живодерни и морга (вот вам драматизм!), нагромождает "страшные" мотивы (убийство, казнь и т. п.). Пародируются обычно штампы. Жанен хотел создать впечатление, что правда жизни, драматизм, как таковые,- это литературные штампы, не более.
Правдивость всегда враждебна воображению,- многократно восклицает Жанен,- это и есть склонность выискивать "ужасы", выдумывать их, "извращать все на свете без жалости и милосердия - превращать красоту в уродство, добродетель - в порок, день - в ночь...". Эти слова будто взяты из рецензии Жанена на "Красное и черное". Не удивительно: ведь девиз автора этого романа - "Правда, горькая правда", его воображение дружит с исследованием, и он всерьез, глубоко и смело изобразил драматизм, найденный им в реальной жизни общества.
При копировании материалов просим ставить активную ссылку на страницу источник:
http://henri-beyle.ru/ 'Henri-Beyle.ru: Стендаль (Мари-Анри Бейль)'