Глава VIII

 What shall I do the while? Where bide? How live? 
 Or in my life what comfort, when I am
 Dead to him?

"Cymbeline", act III^*.

^*(

 Что делать мне? Где кров найти? Как жить? 
 Какую в жизни отыскать отраду, 
 Раз для него я умерла?

Шекспир. "Цимбелин", акт III, сцена 4.)

У Арманс такой иллюзии не было. Уже давно встречи с кузеном стали единственной целью ее жизни. После того, как случай внезапно изменил положение Октава, каких только мучительных дум она не передумала, каких только объяснений не изобретала, чтобы оправдать неожиданную перемену в его поведении! Она беспрестанно спрашивала себя: "Неужели у него низменная душа?"

Когда наконец она убедила себя, что Октав создан для счастья более высокого, чем то, которое могут дать деньги и удовлетворенное тщеславие, ею овладели новые тревожные мысли: "Как меня стали бы презирать, если бы догадались о моем чувстве к нему! Ведь из всех девушек, бывающих в салоне госпожи де Бонниве, я самая бедная". Горести и страхи, со всех сторон обступившие Арманс, должны были бы исцелить ее от любви, но вместо этого, погрузив в глубокое уныние, они заставили ее еще безраздельнее отдаться единственной оставшейся ей радости - радости мечтать об Октаве.

Она видела кузена по нескольку раз в день, и эти будничные встречи изменили ее представление о нем. Как же могла она исцелиться? Не из презрения, а из боязни выдать себя Арманс так старательно избегала дружеских бесед с Октавом.

На другой день после объяснения в саду Октав дважды приходил в особняк Бонниве, но Арманс не появлялась. Это странное поведение кузины лишь усилило мучившую его неуверенность в том, благоприятным или роковым был для него разговор, на который он отважился накануне. Когда же Арманс не вышла в гостиную и вечером, Октав счел это окончательным приговором себе. У него не хватило мужества искать развлечения в пустой болтовне: он чувствовал, что не в силах разговаривать с людьми.

Всякий раз, когда дверь гостиной отворялась, сердце его словно готово было разорваться. Наконец пробил час ночи, и пора было уже идти домой. Когда он выходил из особняка Бонниве, вестибюль, фасад, доска черного мрамора над дверью, старинная садовая ограда - все эти обыкновенные предметы совершенно преобразились для него под влиянием недовольства Арманс. Сами по себе ничем не примечательные, они стали ему дороги из-за грусти, которую вселяли в него. Я даже решусь сказать, что в его глазах они мгновенно приобрели какое-то трогательное благородство. Октав затрепетал, когда на следующий день обнаружил сходство между старой садовой оградой своего дома, увенчанной несколькими желтофиолями в цвету, и стелой, окружавшей особняк Бонниве.

На третий день после того, как Октав решился объясниться с Арманс, он пришел к г-же де Бонниве, убежденный, что теперь навсегда низведен кузиной до разряда шапочных знакомых. Каково же было его смятение, когда за фортепьяно он увидел Арманс! Она дружески поздоровалась с "им. Он .нашел, что она побледнела и осунулась. И вместе с тем его поразило и даже вернуло ему крупицу надежды выражение счастья, на миг блеснувшего в ее глазах.

Стояла чудесная погода, и г-жа де Бонниве решила воспользоваться восхитительным весенним утром и совершить дальнюю прогулку.

- Вы едете с нами, кузен? - обратилась она к Октаву.

- Да, сударыня, если только вы не собираетесь в Булонокий лес или в Муссо.

Октав знал, что Арманс недолюбливала эти места.

- Не снизойдете ли вы до Королевского сада, если ехать к нему по бульвару?

- Я не был там уже больше года.

- Я еще не видела слоненка! - воскликнула Арманс, прыгая от радости, и побежала надевать шляпу.

Прогулка началась очень весело. Октав словно преобразился. "Госпожа де Бонниве вместе со своим неотразимым Октавом проехала в коляске мимо Тортони"^*,- говорили светские знакомые, встретившиеся им по пути. Те, у кого в это утро болела печень, предались мрачным размышлениям о легкомыслии великосветских дам, которые пытаются воскресить придворные нравы времен Людовика XV. "На нас надвигаются грозные события,- брюзжали эти жалкие людишки,- и мы будем непростительно глупы, если предоставим третьему сословию и промышленникам такие козыри, как чистота нравов и благопристойность поведения. Иезуиты правы, что снова начали поход против разврата".

^* (Тортони - знаменитое кафе в Париже.)

Арманс сообщила, что книготорговец прислал им три тома, озаглавленные "История***".

- Стоит ли мне читать эту книгу? - обратилась маркиза к Октаву.- Ее так бесстыдно расхваливают в газетах, что я не решаюсь взяться за нее.

- Тем не менее вы убедитесь, что она очень неплоха: автор умеет писать и еще не продался никакой партии.

- Но интересна ли она? - спросила Арманс.

- Скучна до одурения.

Зашел разговор об исторической достоверности, потом о памятниках.

- Не вы ли на днях сказали мне, что достоверными можно считать только памятники?- снова обратилась к Октаву г-жа де Бонниве.

- Да, когда речь идет об истории греков и римлян, народов богатых, у которых этих памятников множество. Но в библиотеках хранятся тысячи средневековых рукописей, о которых мы ничего не знаем только из-за лености наших так называемых ученых.

- Но эти сочинения написаны ужасной латынью! - возразила г-жа де Бонниве.

- Она малопонятна ученым, но не так уж плоха. Вам очень понравились бы письма Элоизы и Абеляра^*.

^* (Абеляр - крупный средневековый философ. Элоиза - его ученица, влюбившаяся в своего учителя. Письма Элоизы и Абеляра, полные любовных признаний и написанные по-латыни, были впервые напечатаны в 1616 году.)

- Их гробница была, кажется, во Французском музее?^* Где она сейчас?

^* (Французский музей - так называемый "Музей французских памятников", основанный Ленуаром во время революции. Музей был уничтожен после Реставрации в 1816 году.)

- Ее перенесли на кладбище Пер-Лашез.

- Пойдем взглянем на нее,- предложила г-жа де Бонниве, и через несколько минут они уже были в этом настоящем английском саду - единственном из парижских садов, расположенном в действительно живописном месте. Посмотрев памятник Абеляру и обелиск Массены^*, они решили отыскать гробницу Лабедуайера^**. Увидев могилу юной Б., Октав не мог сдержать слез.

^* (Массена (1758-1815) - французский генерал, один из крупнейших полководцев времен революции и Империи.)

^** (Лабедуайер (1786-1815) - наполеоновский генерал. В 1815 году, во время Ста дней, он перешел на сторону Наполеона, затем, после второй Реставрации, был арестован и расстрелян.)

Разговор велся в серьезном, спокойном тоне, но всех искренне волновал. Чувства не страшились открыто проявлять себя. Правда, речь шла о вещах, прямо никого не касавшихся, но божественное очарование чистосердечия ощущали все. В это время они заметили, что к ним навстречу идет группа гуляющих, среди которых царила блестящая графиня де Г. Она заявила г-же де Бонниве, что пришла на кладбище искать вдохновения.

При этих словах наши друзья с трудом сдержали (улыбки: никогда еще банальность и напыщенность не казались им такими безвкусными. Г-жа де Г., подобно всем, кто во Франции отравлен пошлостью, выражалась чрезвычайно выспренно, стараясь таким способом произвести впечатление; поэтому люди, в чей разговор она вторглась, стали облекать свои чувства в особенно сдержанные слова - не из лицемерия, а из бессознательной стыдливости, непонятной людям заурядным, как бы умны они ни были.

Сперва Арманс и Октав принимали участие в общем разговоре, но так как аллея была очень узка, они вскоре отстали.

- Вы себя плохо чувствовали позавчера,- начал Октав.- Ваша подруга Мери вышла от вас такая встревоженная, что я стал серьезно опасаться за ваше здоровье.

- Я вовсе не была больна,- с несколько наигранной непринужденностью ответила Арманс.- Но интерес ко мне, подсказанный вам нашей старинной дружбой, велит мне, выражаясь языком госпожи де Г., поделиться с вами моими маленькими огорчениями. Дело в том, что с некоторых пор ведутся переговоры о моем браке. Позавчера мне уже казалось, что они зашли в тупик, поэтому я и была так взволнована в саду. Но прошу вас хранить это в тайне,- испуганно добавила она, заметив, что г-жа де Бонниве как будто собирается присоединиться к ним.- Я твердо верю, что вы никому не проговоритесь, даже вашей матушке и в особенности моей тете.

Эта просьба очень удивила Октава. Г-жа де Бонниве снова прошла вперед.

- Можно мне задать вам один вопрос? - сказал Октав.- Это брак только по расчету?

Арманс, прелестно разрумянившаяся от ходьбы и свежего воздуха, внезапно побледнела. Обдумывая накануне свой героический план, она совсем не приготовилась к такому простому вопросу. Октав понял, что совершил бестактность, и попытался шуткой замять разговор, но Арманс, преодолев смущение, ответила:

- Надеюсь, что тот, за кого меня прочат, сумеет заслужить вашу дружбу так же, как он заслужит мою. Но не будем больше говорить о том, что, быть может, произойдет только в очень далеком будущем.

Немного спустя все сели в коляску. Октав, не зная, что ему еще сказать, сошел у театра Жимназ.