|
Книга четвертая. Античный идеал красоты
То the happy few*
* ()
Глава LXVII. История красоты
Античная красота найдена была мало-помалу. Изображения богов были простыми глыбами камня*, потом глыбы эти обтесали, и у них появилась грубая форма, которая немного напоминала форму человеческого тела; потом появились египетские статуи, наконец - Аполлон Бельведерский.
* ()
Но как было пройдено это расстояние? Мы тут вынуждены ограничиться просто логическими умозаключениями.
Глава LXVIII. Греческая философия
Одна травинка говорила своей сестре: "Ах, моя дорогая, я вижу, как ко мне приближается хищное чудовище, ужасный зверь, который топчет меня своими широкими ступнями; его пасть вооружена рядом острых серпов, которыми он меня срезает, раздирает и поглощает*. Люди называют это чудовище бараном". Жаль, что Платон, Сократ и Аристотель не слыхали этого разговора**.
* ()
** ()
Корреджо. Святая ночь. (Фрагмент. Дрезден.)
Глава LXIX .Простой способ подражать природе
Странно, что ни грекам, ни художникам, возродившим искусство в Италии, не пришло в голову сделать слепок с человеческого тела* или срисовать его по тени от лампы. В гарцских рудниках близ Ганновера по воле английских королей прорыта горизонтальная галерея для стока воды. Спускаясь от Клаусталя, где находится вход в рудник, и переходя из шахты в шахту, с одной лестницы на другую, достигаешь глубины в тысячу триста футов. Вместо того, чтобы подниматься обратно такой скучной дорогой, вас заставляют блуждать в темном лабиринте, вы сворачиваете в штольню, идете долго и, наконец, замечаете на большом расстоянии маленькую голубую звездочку; это дневной свет и выход из рудника. Когда вас от него отделяет не больше полумили, рудокоп, который вас ведет, закрывает дверь, преграждая путь. Приходишь в восторг от точности, с которой тень от этого отдаленного света обрисовывает все до мельчайших подробностей; особенно поразила нас всех безупречная передача лица, хотя никто из нас не занимался живописью.
* ()
Глава LXX. Где можно найти древних греков?
Вовсе не в темном углу обширной библиотеки, согнувшись над передвижными пюпитрами с наваленными на них пыльными рукописями, а с ружьем в руках, в лесах Америки, охотясь вместе с дикарями Уабаша. Климат там немного хуже; но все же именно там теперь Ахиллы и Гераклы.
Глава LXXI. Об общественном мнении у дикарей
Первое достоинство у дикарей - сила; второе - молодость, залог долгого обладания силой. Вот преимущества, прославляемые в их песнях, и если бы обстоятельства, которые долго пришлось бы разъяснять, допустили у них зарождение искусства, не подлежит сомнению, что лишь только их художники научились бы копировать природу, как уже первые статуи богов в точности походили бы на самого сильного и самого красивого из молодых воинов племени. Художники избрали бы в качестве образца того, за кого высказались бы женщины.
Ибо зарождение чувства прекрасного, как в материнской любви, отчасти обязано, может быть, инстинкту.
Некоторые отрицают инстинкт. Но взгляните на птенцов с крепким клювом, которые, едва вылупившись из яйца, уже начинают клевать у себя под ногами пшеничные зерна.
Глава LXXII. Дикари при всей их грубости умеют правильно рассуждать
Если бы дикари были земледельцами и если бы уверенность, что не умрешь с голоду в случае неудачной охоты, сделала возможными успехи цивилизации, среди художников зародилось бы соревнование, а у общества - известная чуткость. Это общество потребовало бы, чтобы изображения богов совмещали в себе все самое совершенное, что только есть на земле. Силы и молодости ему было бы уже мало. Оно потребовало бы, чтобы в выражении лица было нечто приятное.
Эти слова нуждаются в пояснении. Дикари рассуждают правильно. Эти люди никогда не повторяют заученного наизусть рассуждения: когда они говорят, чувствуется, что то, о чем они думают, стоит у них перед глазами со всеми мельчайшими деталями. Надо видеть, с какой проницательностью и по каким неуловимым признакам они узнают, что по лесу протяжением в сто миль, заваленному листьями, лианами, стволами деревьев и всевозможными остатками самой буйной растительности, неделю тому назад прошел дикарь такого-то враждебного племени.
Европейца эта проницательность удивляет; но дикарю известно, что если человек из другого племени прошел лесом, это значит, что такой-то охотничий район, отстоящий отсюда на двести или триста миль, захвачен другими. Если племя перейдет охотиться на использованный участок, то, быть может, половина его состава - все старики, дети, большая часть женщин - умрет с голода. Когда малейшая ошибка в рассуждении карается таким образом, приходится быть логичным.
Глава LXXIII. Свойства богов
Чтобы быть точным, надо сказать, что сперва нищета настолько велика, что у дикарей нет даже времени прислушиваться к тому, что внушает им страх, и они не имеют никакого представления о богах. Потом у них является мысль о добрых и о злых духах; но они молятся только злым, ибо добрых чего же бояться? Потом возникает идея о высшем божестве. С этого момента я и поведу о них речь.
Так вот для умеющего рассуждать человека какое свойство бога самое приятное? Правосудие. Правосудие по отношению к народу - это осуществление знаменитого правила: "Общее благо должно быть верховным законом".
Если, пожертвовав сотнею стариков, которым не вынести голодовки во время двухнедельного перехода через лишенную дичи местность, можно попытаться провести племя в какой-то изобилующий дичью район, без чего все до одного умрут с голода в роковом лесу, куда они углубились,- нельзя колебаться, надо пожертвовать стариками. Они сами чувствуют неизбежность смерти, и нередки случаи, когда они просят Детей умертвить их. Правосудие, предписывающее такого рода жертвы, не может выглядеть ласковым; поэтому начальным, основным выражением лица у статуй будет глубокая серьезность, величайшая озабоченность.
И в самом деле, таково выражение лица у вождей дикарей, прославившихся своей мудростью; им обычно от сорока до сорока пяти лет. Раньше этого возраста не приходит благоразумие, а силы в эти годы еще не изменяют. Дикарь-скульптор, уже стремящийся соединить все положительные свойства без недостатков, придаст своей статуе выражение глубокого благоразумия, но при этом все же сохранит за ней силу и молодость.
Глава LXXIV. Боги утрачивают грозное выражение лица
Условием зарождения искусства я назвал земледелие. По мере того как у племени будет исчезать страх перед голодной смертью, дикарь, которого благоразумие принуждает ежедневно упражнять своя силы, начнет позволять себе некоторый отдых. Вскоре, чтобы разогнать скуку, появляющуюся в том случае, если отдыху не предшествовала усталость, прибегнут к песням, к религии и, наконец, к искусствам, которые религия ведет за руку. Выдающиеся умы станут находить недостатки в том, чем столетие раньше восхищались. "Выражение гнева не есть выражение истинной силы; гнев предполагает усилие, совершаемое для преодоления неожиданного препятствия. Но для истинной мудрости нет ничего неожиданного. Для величайшей силы никогда не нужно бывает усилие".
Итак, боги утратят грозное выражение лица - следствие привычки предаваться гневу,- выражение, полезное воину во время сражения, чтобы сильней устрашить врага. Так как бог и без того уже является носителем идеи силы благодаря молнии в его руке и хорошо обозначенным мускулам, излишне было бы заявлять о ней снова грозным выражением лица. Если представить себе человека из какого-нибудь племени, всеми признанного неизмеримо сильнейшим, какое бы выражение лица счел бы он для себя самым выгодным? Выражение доброты. А бог, кроме того, имел бы на своем лице, благодаря мудрости и силе*, выражение ясности, которую ничто не может нарушить. Вот мы и дошли уже до Jupiter Mansuetus** греков, до этой великолепной головы***, предмета вечного восторга художников. Вы замечаете, что у нее очень толстая и мускулистая шея, а это является одним из главных признаков силы. Лоб у нее очень выпуклый, что служит признаком мудрости.
* ()
** ()
*** ()
Глава LXXV. Закон количества внимания
Дикарь-художник, погруженный в себя и размышляющий в своей мастерской о трудностях искусства, внезапно увидит гигантскую фигуру - Разум, который, указав ему пальцем на начатую им статую, скажет: "Зритель уделит твоей работе лишь некоторое количество внимания. Учись же его беречь".
Глава LXXVI. Удивительная вещь,-точно копировать природу не следует
Наши дикари, научившиеся рассуждать с тех пор, как у них появилось лишнее время, замечают, наблюдая самых могучих своих воинов, что частое применение силы вызывает в их теле некоторые изменения. Житель Уабаша, обходящийся без обуви, пока он ребенок, а позже пользующийся лишь самой грубой обувью, имеет на своей ноге, для ее защиты, нечто вроде рогового покрова, благодаря которому колючие растения ему не страшны. Около колен все ноги его исцарапаны. Необходимость защитить глаз от прямого действия солнечных лучей покрыла его щеки бесчисленными морщинами; тысячи случайностей в его жалкой жизни - падения, раны, страдания, причиняемые ночным холодом,- присоединили ряд особых телесных изъянов к уже имеющимся общим изъянам - неизбежному следствию частого применения большой силы. Ясно, что нет смысла воспроизводить эти недостатки в изображениях богов.
Глава LXXVII. Влияние жрецов
У диких племен, как только они начинают собирать урожай, появляются колдуны или жрецы, которые первым делом прославляют могущество и совершенство великого духа, а потом внедряют мысль, что они сами - единственные исполнители воли этого духа.
Первая забота жреца - освободить своего бога от величайшего из всех человеческих несовершенств - от неизбежной смерти.
Глава LXXVIII. Заключение
Вот и готова статуя бога, сильного, как никто, справедливого и, как мы знаем, бессмертного.
Глава LXXIX. Благ бог или зол?
Представление о благом боге установится не сразу. Жрецу выгодно показать, что бог часто бывает разгневан*. Он будет задерживать развитие искусства; но под конец общественное мнение, после некоторых колебаний, сойдется на том, что бог благ; это первая стычка, начало долгой войны здравого смысла против жрецов. Итак, теперь уже есть бог сильный, справедливый, благой и бессмертный. Не воображайте, что это случилось задолго до вас. Мысль о благости христианского бога никогда и не приходила в голову Микеланджело.
* ()
** ()
*** ()
Глава LXXX. Скорбь художника
Дикарь-художник находит в людях своего племени выражение трех первых из этих качеств. Общественные верования услужливо предлагают ему еще четвертое, лишь только они обнаруживают какой-нибудь признак могущества, придуманный обычно жрецами, например, молнию в руке Юпитера или орла у его ног.
Сила - свойство физическое, и его признаки, именно: хорошо выраженная мускулатура, толстая шея, маленькая голова и т. д.,- не могут никогда исчезнуть; но справедливость и благость - душевные привычки, а страсть опрокидывает все привычки.
Черты лица старого шейха бедуинов, который изо дня в день в своей палатке творит отеческий суд над ними, будут отличаться глубоким вниманием и добротой - признаками, которые искусство вынуждено воспроизвести, чтобы показать справедливость.
Но когда почтенный Иаков видит окровавленные одежды Иосифа, черты лица его искажаются; в них видна одна лишь скорбь, выражение всех душевных качеств исчезло.
Художник с ужасом замечает, что выражение любой сколько-нибудь сильной страсти тотчас уничтожает все признаки божественности, которые ему с таким трудом удалось подметить в природе и соединить в своей статуе.
Глава LXXXI. Жрец его утешает
Но тут в мастерскую его зайдет колдун его племени и скажет: "Мой бог силен, как никто, иначе говоря, он всемогущ. Он разумен, как никто, иначе говоря, он видит будущее так же ясно, как и прошлое.
Он всемогущ; поэтому за малейшим из его желаний немедленно следует осуществление его божественной воли; поэтому он не может испытывать ни сильного желания, ни страсти.
Утешься; препятствие, грозившее опрокинуть твое здание, не существует: твое искусство не в состоянии изобразить одержимого страстью бога; наш вечно чтимый бог выше страстей".
Глава LXXXII Он все больше и больше удаляется от природы
Восхищенный художник с новым рвением обдумывает свой труд; он вспоминает основное положение - о том, что у зрителя лишь ограниченное количество внимания.
"Если я хочу довести до предела чувство, которое благочестивый дикарь должен испытывать при виде Юпитера, то воспроизведение физических признаков самих по себе должно поглощать как можно меньше этого драгоценного внимания. Мысль должна как можно меньше задерживаться на материальном, чтобы поскорее предстать пред ужасающим и вместе с тем утешительным могуществом, которое покоится в бровях Юпитера. Все пропало, если, глядя на руку бога, дикарь заметит складки на коже и вспомнит, что он видел их на своих руках. Если он примется сравнивать свою руку и руку бога, если ему вздумается меня похвалить за правдивость изображения, я окажусь в беспомощном положении. Как может, в таком случае, найтись у него в сердце место для уничижения, в которое должно его повергнуть присутствие владыки богов и людей?
Есть только один способ: опустим все эти досадные подробности, которые могут, пожалуй, похитить некоторую долю внимания*; зато я смогу придать больше выразительности тем из них, которые сохраню".
* ()
** ()
|