Книга пятая. Об античной красоте (продолжение)

О меланхолия! Мучительная любовь к тебе - болезнь без исцеления!

Глава LXXXIII. Что такое идеальная красота

Античная красота есть, следовательно, выражение полезного характера; ибо для того, чтобы характер был как можно полезней, он должен соединяться со всеми физическими преимуществами. Так как всякая страсть нарушает привычное состояние, всякая страсть вредит красоте.

Серьезность, помимо того, что она нравится как нечто полезное в диком состоянии, нравится еще как нечто лестное в состоянии цивилизованном. Если эта прекрасная голова так чарует меня своей глубокой серьезностью, что будет, если она снизойдет до того, чтобы мне улыбнуться? Для того, чтобы могли зародиться сильные страсти, очарование должно возрастать; это прекрасно знают красивые женщины Италии.

Женщины других стран, где всегда стремятся блистать в данный момент, пользуются меньшим в этом смысле успехом. Рафаэль хорошо это знал. Другие художники обольщают, он очаровывает.

Ученые говорят, что есть пять разновидностей человеческой породы^*: кавказцы, монголы, негры, американцы и малайцы. Могло бы, следовательно, быть и пять разновидностей идеальной красоты; ибо я сильно сомневаюсь, чтобы житель Гвинейского побережья мог восхищаться верностью тициановского колорита.

^* (Блуменбах О единстве человеческой природы, стр. 283.)

Число разновидностей идеальной красоты можно еще увеличить. Для этого надо только приурочить каждую из трех или четырех форм правления к каждой климатической полосе.

Различие в формах правления по отношению к искусству сказывается в ответе на следующий вопрос: "Как надо здесь поступить, чтобы достигнуть успеха?"

Впрочем, это вопрос простого любопытства. Что нам за дело до того, какая сейчас погода в Пекине? Важно, чтобы она была хороша в Париже, где мы сейчас находимся.

Глава LXXXIV. О холодности античного искусства

Искусство должно возбуждать внимание. Если при известном внимании со стороны зрителя какой-либо автор в данный промежуток времени произносит три слова, а другой - двадцать, преимущество будет за тем, который произносит три. Благодаря ему зритель становится творцом; зато бессильный зритель ощущает холод.

Многие из барельефов глубокой древности представляют собой надписи.

Поскольку фигура есть знак, она уже стремится не к сходству с действительностью, но к ясности в качестве знака.

Отбрасывание деталей в античном произведении подчеркивает его значительность; оно придает ему кажущуюся окаменелость и вместе с тем благородство. Ранняя скульптура отличается у греков спокойным стилем и большой простотой композиции. Передают, что Перикл в самую блестящую пору древней Греции высказал пожелание, чтобы во всех статуях сохранена была простота ранней эпохи, которая, по его мнению, вызывала у зрителей мысль о величии.

Стоит выслушать одно из свидетельств древности: греческий художник, выбиравший формы для своей "Венеры" среди пяти красивейших женщин Коринфа, искал в каждом из этих прекрасных тел те черты, которые выражали бы характер, передать который он стремился.

На взгляд черни это все равно, как если бы, стремясь представить на сцене молодого героя, заставили одного и того же актера произносить и тираду юного Горация^*, и монолог Ипполита, и монолог Оросмана; мы слышали бы, как один и тот же человек говорит:

^* (Гораций - персонаж трагедии Корнеля "Гораций". Стихотворные цитаты - первая из "Горация" Корнеля, вторая - из "Федры" Расина.)

Вы Альбой названы,- я больше вас не знаю, и минуту спустя:

Когда я весь - огонь, зачем так холодны вы?

Глава LXXXV. Торс более грандиозный, чем торс Лаокоона

Я опускаю подробности.

Нужно ли говорить, что Торс, в котором сила Геракла слегка прикрыта грацией, неотделимой от божества, отличается более возвышенным стилем, чем Лаокоон?

Если эти мысли придутся по вкусу читателю, разве он не убедится в этом сам? Нужно только уметь чувствовать. Страстная натура, подчиняясь действию искусства, все находит в собственном сердце^*.

^* (Святой Августин.)

Глава LXXXVI. Недостаток, которого не знала античность

Люди самые бесчувственные^* при переезде из Берна в Милан бывают поражены той быстротой, какой красота (или выражение силы и способности внимания) нарастает по мере того, как спускаешься в веселые равнины Ломбардии.

^* (Пастор Ролан, том I.)

Они это выражение находят суровым; и с головой, переполненной итальянскими наемными убийцами и "Удольфскими тайнами"^*, среди живописных и величественных долин^**, которые, глубоко врезаясь в Альпы, открывают прекрасную Италию, они видят что-то мрачное и зловещее во встреченном на дороге крестьянине; душа, в предчувствии красоты и сладострастия, охваченная лихорадочным трепетом, который овладевает людьми, рожденными для искусства, по мере приближения к Италии испытывает дивное наслаждение от этого легкого страха. Низменное и пошлое исчезает перед ее взором. Я предпочитаю врага скучному человеку.

^* ("Удольфские тайны" - роман миссис Радклиф, действие которого происходит в Италии (1794).)

^** (Долина Изеллы.)

Правда, если вы родились на Севере, в большинстве этих образов вы найдете неприятное вам выражение вследствие избытка силы; но им достаточно чуточку благожелательности, чтобы мгновенно стать прекрасными.

Во Франции и Англии подобный опыт невозможен. Экспрессия здесь заключается в грубом или глуповатом выражении лица, которое от доброты становится лишь еще смешнее.

На берегах Тибра даже в самых низких лицах светится выражение силы.

Нет силы, которая была бы свойственна только тому, кого вы наблюдаете. Это выражение присуще чертам, которые он унаследовал от отца^*. В течение многих поколений отпечаток силы лежит на семье, хотя самой силы может уже и не быть, и сплошь и рядом черты лица, форма которых зависит от телосложения, изобличают постыдную слабость, тогда как крупные черты лица говорят о редких душевных качествах.

^* (Второй закон науки о физиономиях.)

Существует нечто, сразу разрушающее античную красоту: это глуповатая внешность^*.

^* (Глуповатая внешность зависит обычно от малых размеров носа; когда лицо имеет этот непоправимый недостаток, он может быть возмещен только при помощи рта и лба; но тогда эти части утрачивают свою собственную экспрессию: выражение точности и высоких мыслей.

В Италии по мере того, как спускаешься к югу, носы становятся крупнее; они необъятны в Великой Греции; возле Таренто я видел много профилей типа Jupiter Mansuetus. Расстояние от линии носа до глаза огромно; оно ничтожно в Германии (1799 г.).)

Глава LXXXVII. О средствах скульптуры

Движение, вечная препона для живописи, сообщает мне, что под этой одеждой в крупных бесформенных складках скрыто живое бедро. Но скульптура допускает только легкие одежды, неподвижные правильные формы^*.

^* (Отсюда нелепый вид всех статуй, воздвигавшихся во Франции великим людям до революции.)

Средства этого искусства сводятся к тому, чтобы придать выразительность мускулам: следовательно, для статуй, взятых в целом, кроме характеров, ему пригодно изображение лишь таких страстей, которые сделались обычным состоянием: они могут слегка влиять на формы^*.

^* ("Магдалина", работа маркиза Кановы, в Париже, у г-на Соммаривы, просвещенного покровителя всех искусств, одного из жителей того славного города^**, который среди всяческих утеснений дал за несколько лет Беккарию, Парини, Ориани, Босси, Аппиани, Мельци, Телье, Фосколо и т. д.)

^** (Славный город.- Речь идет о Милане.)

Все внезапное от него ускользает^*.

^* (Комическое.)

Сюжеты, отвергаемые скульптурой,- те, в которых тело не может быть все целиком выразительным и, тем не менее, будучи в силу необходимости обнажено, привлекает к себе известную долю внимания.

Неистовый Танкред^*, сражающийся с коварным врагом, поджегшим одну из башен христиан, и через четверть часа тот же Танкред, но в самом ужасном состоянии, в каком только может оказаться нежное сердце,- один и тот же человек для скульптуры. Из этого прекраснейшего сюжета она может извлечь почти всего лишь два бюста; ибо как придать выразительность плечам Танкреда, склонившегося над Клориндой^*, чтобы ее окрестить? Эти плечи, неизбежно обнаженные вследствие свойств данного искусства и неизбежно лишенные выразительности вследствие его бессилия, подействовали бы расхолаживающим образом. Живопись, которая находится в более выгодном положении, прикрывает их доспехами и ничего от этого не теряет.

^* (Танкред и Клоринда - персонажи поэмы Тассо "Освобожденный Иерусалим".)

Она выше скульптуры, даже если сравнивать только головы, переданные с экспрессией; ибо какое может быть выражение страсти у бюста, если глядеть на него сзади? Напротив, бюст, передающий характер, полон выразительности, и сам Рафаэль не сможет достигнуть того, что заключено в Jupiter Mansuetus. Это потому, что скульптор из каждой формы может извлечь гораздо больше впечатлений, нежели живописец.

Поэтому, когда скульптура, идя по стопам блестящего ересиарха Бернини, желает контрастной группировкой фигур приблизиться к живописи, она делает ту же ошибку, как и тогда, когда окрашивает мрамор в телесный цвет. Действительность имеет очарование, которое делает все в ней священным: она непрерывно дает все новые уроки великого искусства быть счастливым. Анекдот, если он правдив, возбуждает живейшую симпатию; если же он вымышлен, он всего только пошл. Но ощущение нелепости охраняет границы искусства.

Пинтуриккио. Эней Сильвий Пикколомини едет на Базельский собор.(Библиотека Пикколомини. Сиенский собор.)

Знатоки любят сравнивать Кориолана Тита Ливия с Кориоланом Пуссена. Согласно истории, Веттурия и римские матроны, чтобы смягчить сердце героя мыслью об участи Рима, изображают ему Рим скорбящим и плачущим. Этот волнующий образ достойно заканчивает их речь. Пуссен представил его зримо в виде женщины, наделенной атрибутами, символизирующими Рим; и эта фигура, на которую римские матроны указывают Кориолану, точно так же заканчивает картину^*.

^* (Г-н Катремер де Кенси.)

Писатели называют такого рода ошибки поэтическими красотами картины. У Тита Ливия образ скорбящего Рима грандиозен; у Пуссена он смешон. Этот великий художник не понимал, что поэзия только потому украшает лилиями и розами щеки Анжелики, что она не в силах показать нам живые, прелестные краски.

Шекспир сказал бы Пуссену: "Или ты забыл, что нервный флюид не допускает того, чтоб факел внимания озарял одновременно ум и сердце? Когда картина рядом с живыми существами показывает мне существа вымышленные, она меня уже не трогает, она для меня лишь более или менее эффектная загадка"^*.

^* (Поэтому так неприятно, когда Тассо, взволновав наше сердце реальными подробностями бегства несчастной Эрминии, начинает описывать заход солнца, который мог бы набегающими из лесу длинными тенями еще больше испугать ее, и при этом заводит речь об Аполлоне, колеснице, конях и прочей мифологической мишуре:

 Ma nell'ora che'l sol dal carro adorno, 
 Scioglie i corsieri, e in grembo al mar s'annida, 
 Giunse del bel Giordano alle chiare acque.

Если выкинуть три сотни подобных стихов, колорит Тассо будет столь же чист, как у Вергилия, а рисунок бесконечно выше. Это будет признано всеми через пятьсот лет.)

^** (Но в час, когда солнце выпрягает коней из своей великолепной колесницы и погружается в лоно морское, она (Эрминия) достигла светлых вод прекрасного Иордана (Тассо, Освобожденный Иерусалим, п. VII, октава 3).)

Поэт предоставляет воображению самого читателя придать размеры тому, что он изображает.

Солнце - гигант, совершающий свой путь; но это не мешает глазам Армиды тоже быть солнцами.

Св. Иероним у Корреджо, пришедший посмотреть на младенца Иисуса, появляется в сопровождении льва, символа могущественного его красноречия. К несчастью, этот лев никого не пугает. Отныне мы уже далеки от природы, искусство избирает условный язык и становится холодным.

Забавно и вместе с тем приятно видеть, как на картине Гвидо Каньячи барашек святого Иоанна хочет пить и святой, в образе прекраснейшего юноши, набирает в чашку у источника, который течет из скалы в пустыне, нужную для барашка воду^*.

^* (Живопись располагает кое-какими средствами для того, чтобы передать движение. Порывистый ветер колеблет деревья на пейзаже; но вот праведный Авель приносит свою жертву среди бури, а дым спокойно поднимается к небу в виде прямого столба.

Одеяние ангела, бурно отброшенное назад, дает мне представление о стремительности, с которой он спустился к Аврааму; невозмутимая ясность и спокойное состояние мускулов у этого небесного существа показывают мне, что он не сделал ни малейшего усилия; им движет воля Иеговы.)

Можно установить связь между драматическим искусством и скульптурой. Что представляет собою характер Ореста в "Андромахе"^*?

^* ("Андромаха" - трагедия Расина.)

Если подняться до веры в возможность того, чего мы не видели, можно себе представить монашеский орден, состоящий из пылких молодых людей, в период искуса воспламененных наслаждениями, а в течение дальнейшей своей деятельности почестями, близкими к славе. Этот орден ваятелей посвятил себя исканию красоты. Они всегда изображают Венеру, Юпитера, Аполлона в одном и том же положении; невозможно заставить статуи делать движения. Один из скульпторов извлек пять разных впечатлений из бедра Венеры; молодой человек, вступающий на это поприще, мечтает передать пять впечатлений. Все это очень забавно, но такова история греческого искусства^*.

^* (Конечно, Павзаний, Страбон, Плиний, Квинтилиан и т. д. были другими людьми, чем Вазари; но, подобно ему, они не могли вполне избежать расплывчатости, которая в искусстве - то же, что фальшь. Стоит хоть самую малость отступить при истолковании их произведений от строгой логики, и вы найдете в них черты всевозможных систем, Я нередко дивлюсь рассуждениям, которыми немецкие ученые подкрепляют свои идеи. Если допустить вместе с Кантом, что туманные слова - это идеи и что можно строить целую науку на какой-нибудь гипотезе, то можно прийти к результатам, которые были бы очень забавны, если бы не было слишком долго их излагать. Педантизм этих несчастных немцев придет в замешательство, если сказать им: "Выражайтесь ясней".

Можно построить логичную и глубокую науку, которая, однако, ничего в себе не содержит. Умозрительная часть системы Шеллинга - то же, что игра в поддавки; впрочем, я рекомендую Павзания в переводе Клавье, 35-ю книгу Плиния и "Диалог" Ксенофонта. Читая их в подлиннике, лучше понимаешь и экономишь время.)

По стволу дерева, которое служит опорой прелестному "Аполлино", бежит ящерица, форма которой в лучшем случае правдоподобна. Греки, резко отличаясь этим от фламандцев, руководились великим принципом экономии внимания; они дают только намек на подробности. Напротив, в ранней манере Рафаэля внимание распыляется в листве деревьев. Греческий скульптор был уверен, что его бог приковывал к себе взоры.

У Чимарозы явился замысел прекрасной арии, и этого довольно. У Фидия зародился замысел его Юпитера,- ему нужны годы, чтобы его воплотить.

Мне кажется, что у великого художника наших дней метод отличается быстротой. Он трудится над глиной, а превосходные копиисты с математической точностью воспроизводят ему статую в мраморе; затем он ее отделывает, слегка шлифуя, но все-таки, чтобы передать свой образ прекрасного, ему нужно упорство, без которого может, к счастью, обойтись живописец^*.

^* (Талант, достаточно пылкий, чтобы задумать голову "Париса", и достаточно спокойный, чтобы осуществить ее в течение нескольких месяцев,- вот что такое Канова.)

Глава LXXXVIII.

Если бы художник-малаец своим великолепным медным колоритом попытался вызвать симпатию у европейца, разве не был бы он смешон? Он мог бы нравиться только странностью. В нем ценили бы признаки дарования, но дарования такого, которое тронуть не может. Вот что такое картины Рубенса или музыка Гайдна в Неаполе. Никому в Венеции свежие краски на лицах англичан не покажутся натуральными, кроме разве тех, от чьего взора все сокрыто. Лишь после того, как длительная привычка устранит удивление, сможет зародиться симпатия. Краски, освещение, воздух- все различно на столь различных широтах^*, я не нахожу в Англии ни одной головы, которая бы напоминала мадонн Джулио Романо^**.

^* (Ср. портреты Скьявоне и многих венецианцев в галерее Джустиниани в Берлине.)

^** (Бывший Музей Наполеона, №№ 1014, 1015, 1016. Желчный темперамент.)

Различия в формах настолько менее значительны по сравнению с различиями в красках, что "Аполлон" будет признан прекрасным во многих областях Азии, Америки и Африки не меньше, чем в Европе.

Даже сама тяжеловесная архитектура, столь далекая от подражания природе, вздыхает при виде греческих храмов, перенесенных в Париж. Следовало бы заодно перенести туда синее небо, которое я видел в Пестуме даже под палящими лучами солнца. В радостный день для Дворца общин, когда король является туда, чтобы открыть сессию Палат, архитектура плачет при виде безобразного навеса - необходимой защиты от дождя,- который, заслоняя колонны и разрушая их благородство, наглядно показывает, что мы лишь жалкие подражатели, не сумевшие найти красоту, соответствующую нашему климату^*.

^* (Копировать красоту без всякого смысла - занятие педанта; оно противоположно поискам зерен красоты в природе.)

Глава LXXXIX. Скульптор

Я вовсе не отворачиваюсь от моих греков потому, что они стали счастливыми. Благодатный их климат предрасполагает к любви; религия, вместо того, чтобы умерять ее пыл, поощряет ее. Боги своим примером призывают смертных к неге и сладострастию. Учреждаются истмийские игры, и вся Греция, собравшись, присуждает награды красоте^*.

^* (Которая вместе с тем есть и чувство безопасности.)

Вкусы общества таковы, что художника окружают се всех сторон самые строгие судьи, самые восторженные почитатели, самые яростные соперники. Любовь к славе загорается в его сердце с такой страстью, какую только может вынести человеческое существо. Он очень скоро забывает, что когда-то стремился к славе ради взглядов прекрасных женщин, ради почестей и богатства - всего, что составляет счастье в жизни.

Вместо того, чтобы домогаться этих грубых наслаждений, он от них отвращается; они ослабили бы вместе с духовными его силами его способность чувствовать и творить высокое; си все приносит в жертву этой жажде бессмертной славы: здоровье, жизнь. Отныне реальное существование для него - лишь жалкие леса, с помощью которых он должен вознести свою славу. Он живет только будущим.

Он бежит от людей; дикий, одинокий, едва соглашается он принимать самую необходимую пищу. В награду за такое рвение, если небо судило ему родиться под южным солнцем, у него будут мгновения экстаза, он создаст шедевры и умрет полубезумцем, едва достигнув середины своего поприща^*; и вот такого-то человека наше несправедливое общество хотело бы видеть благонравным, умеренным, благоразумным. Если бы он был благоразумен, неужели бы он пожертвовал своей жизнью, чтобы доставлять вам удовольствие, вам, ограниченные и мудрые люди?

^* (Мне неприятно это говорить, но, чтобы чувствовать античную красоту, надо быть целомудренным. Выражение покоя в скульптуре может быть передано только тем, кто способен изображать и страсти во всей их неукротимой силе.)

В конце концов, задается вопросом философ, чем же надо дорожить в жизни? Безрадостным долголетием? Или количеством и остротой наслаждений?

Вот уж полстолетия, как мы знаем, что за гением водятся эти маленькие странности; и уже полстолетия, как все ремесленники в искусстве стараются убедить нас, что и они таковы же. История скажет:

Чем неустанней каждый час 
Казаться умными хотели, 
Тем явственней они для нас 
От этой удалялись цели.*

Вольтер.

^* (Стихотворная цитата из "сказки" Вольтера "Телем и Макар".)

Помните, вы встречали в Париже в начале революции молодых художников, щеголявших особенной манерой одеваться? Такова бездна мелочности, уживающаяся рядом с истинным искусством в этом городе тщеславия. Я свидетель тому, как автор "Леонида"^* хвалился своим умением подписывать свои картины.

^* (Автор "Леонида" - Луи Давид, глава французской классической школы живописи.)

Глава XC. Трудность живописи и драматического искусства

Богатого воображения и умения хорошо писать стихи достаточно для эпического поэта. Глубокого понимания красоты достаточно для скульптора. Но есть одна примечательная особенность в таланте живописца и драматурга.

Страсти нельзя увидеть непосредственно глазами, как, например, пожар или погребальные игры^*. Видны только их проявления. Вертер кончает с собой из-за любви. Г-н Мюзар^** входит в комнату этого красивого молодого человека и видит его распростертым на кровати; но как увидеть ему душевные движения, которые привели Вертера к самоубийству?

^* (Энеида, кн. II и V.)

^** (Г-н Мюзар - очевидно, герой комедии Пикара "Господин Мюзар" (представленной с большим успехом 23 ноября 1803 года). Это глупый и любопытный буржуа, который любит "наблюдать прохожих, угадывать их взаимоотношения" и т. п. Приведя г-на Мюзара к трупу Вертера, Стендаль хотел показать, что пошлое любопытство героя Пикара бессильно разгадать причины самоубийства Вертера.)

Их можно найти только в собственном своем сердце. Всякий, кто сам не испытал безумия любви, представляет себе смертельную тоску, разбившую сердце влюбленного, не больше, чем люди представляют себе луну до того, как посмотрели на нее в телескоп Гершеля^*. Никакое описание не передаст впечатления от этого снега, словно утоптанного какими-то животными с круглыми ступнями.

^* (Видел и записал 26 декабря 1814 г.)

Доставлять удовольствие в живописи и драматическом искусстве - значит вызывать представление об этом утоптанном снеге у людей, сохранивших о нем смутное впечатление.

Наши поэты-александрийцы описывают это особенное впечатление на основании того, что они находят в копии с натуры, сделанной когда-то Расином. Но что еще забавнее всех их трагедий - это то, как они стараются в своих предисловиях, биографиях и т. д. доказать, что благоразумный Расин никогда не был жертвой пагубных страстей и что чувства Федры и Ореста он постиг, читая Эврипида.

Можно ли изображать страсти, не испытав их? Но откуда взять время на развитие таланта, когда страсти бушуют в твоей душе?

Глава XCI. Отражение природных условий

Поденка, родившаяся утром и умирающая прежде, чем зайдет солнце, считает день вечностью.

Роза не запомнит, чтобы когда-нибудь умирал садовник.

Принимаясь изучать человека, постараемся забыть, что мы не видели, чтобы когда-нибудь умирал садовник. Вольтер нам сказал:

 И консул наш Малье - не римского он века - 
 Знал, от чего пошло начало человека. 
 Сперва он рыбой был; и это существо 
 Блуждало в глубине, прозрачной, как стекло. 
 Китайские моря дивились, без сомненья, 
 Что пиренейский кряж родили их теченья.*

^* (Стихотворная цитата из сатиры Вольтера "Философские системы".)

Забавно в этих красивых стихах то, что они могли бы служить выражением нашей истории. По крайней мере, в начале XIX столетия можно побиться об заклад, что негр при всей его черноте и белокурый датчанин- потомки одного человека^*. Воздух, в котором мы все плаваем, растения, составляющие нашу пищу, животные, которых мы пожираем и которые питаются этими растениями, различны в разных климатах. Кто сравнит шампанских куропаток с перигорскими? Отрицая влияние климата, Гельвеций, вероятно, сказал величайшую нелепость своего века.

^* (И человек этот был черным, говорил знаменитый Джон Гентер^**. Блуменбах. О единстве человеческого рода. Пшеница была сотворена человеком.)

^** (Джон Гентер (1728-1793) - английский хирург, занимавшийся главным образом сравнительной анатомией. Блуменбах в цитированном выше сочинении часто ссылается на книгу Гентера "Наблюдения над некоторыми частями животного организма" (1786).)

Климат или темперамент обусловливают силу движущего начала; воспитание или нравы - направление, в котором оно находит себе применение.

"Может быть, и другим случится, как мне, провести свой первый вечер в Греции в обществе нескольких молодых ионийцев, которые, обладая чертами лица и языком древних греков, пели под гитару воодушевлявшие слушателей гимны. Они сравнивали власть турок с властью Ксеркса, и припев, исполнявшийся хором, был: "Верный родине, я свергну иго"^*. Вдруг молодой певец слышит звук трубы и убегает, покинув восхищенного иностранца, чтобы пресмыкаться в передней у воеводы. Путешественник говорит себе со вздохом: живи он на двадцать четыре века раньше, он был бы Алкивиадом".

^* (

Πιστóς ες την πατρíδα
Tò ξυγòν συντρìφω

Опыты о греках" Норт-Дугласа. Лондон, 1813.)

Хорошая система орошения извлекает пользу из самого ничтожного источника, и от маленькой струйки воды зависит все богатство Гиерской области. Кто возвысит голос, чтобы назвать Гиерскую долину новой Голландией? Кто решится сказать, что Англия - родина Тимолеонов^* и Сервилиев Агал^**?^***

^* (Тимолеон - коринфский республиканец, убивший своего брата, чтобы защитить от его деспотии республику.)

^** (Сервилий Агала-предок Брута, убил на форуме Спурия Мелия, в котором он угадывал будущего тирана. В 1817 году Англия, "тюремщица Наполеона", отнюдь не внушала Стендалю симпатии.)

^*** (Плутарх, "Жизнь Брута".)

Скальпель физиолога исследует тело русского и тело испанца, нашедших себе смерть на одной и той же батарее; рост, внешние признаки одинаковы, но у одного легкое оказывается больше. Вот поразительное различие; вот одно из первых бесспорных данных в науке о темпераментах.

Другой элемент - простая единовременность явлений. Выстрелили из пушки; над деревенским домиком, по которому стреляют, показался дымок: дом загорелся. Вполне допустимо, что загорелась сажа в трубе; но можно побиться об заклад, что пожар произошел от снаряда. В тщательном, микроскопическом исследовании одновременности явлений источник будущих открытий.

Что может быть несходнее козы и волка? Однако эти животные примерно одинакового веса. Что может быть несходнее людоеда из Потоси и спокойного голландца, покуривающего свою трубку на берегу сонного канала и внимательно прислушивающегося к кваканью лягушек, прыгающих в воду?

Филипп II и Рабле должны были казаться разными даже на взгляд двадцатилетнего человека. Но для того, чтобы в день открытия Учредительного собрания разгадать тайные намерения пылкого Казалеса^*или рассудительного Мунье^**, спокойно занимавших свои места, нужен был ум Борде^*** или Дюкло и вместе с тем острый взгляд философа, соединенный с физиологическими познаниями выдающегося врача.

^* (Казалес (1758-1805) - французский политический деятель, член Учредительного собрания, монархист. Находясь в эмиграции, он просил Национальный конвент разрешить ему выступить на процессе короля в качестве защитника, но просьба его была отклонена.)

^** (Мунье (1758-1806) - французский политический деятель, член Учредительного собрания, уроженец Гренобля. Ему очень покровительствовал дед Стендаля Анри Ганьон.)

^*** (Борде (1722-1776) - известный в эпоху Стендаля физиолог.)

Это столь трудное в 1789 году дело в 1900-м будет, может быть, довольно простым. Как знать, не будет ли установлено, что фосфор и мыслительная способность тесно связаны между собой? В таком случае изобретут фосфорометр для живых тел^*. Тут усилий одного человека недостаточно. Можно разделить труд; для того, чтобы распознать лишь то, что есть в действительности, нужно, чтобы появились один за другим двадцать ученых.

^* (Может быть, удастся уловить по соседству с гальванизмом, электричеством и магнетизмом некоторые флюиды, существование которых пока что только предугадывается. Есть факты бесспорные и поразительные. См. явления, которые наблюдал в Целле (в Ганновере) барон Стромбек^**, один из лучших юристов Германии и один из самых правдивых в мире людей.)

^** (Барон Стромбек Фридрих-Карл был близким другом Стендаля во время пребывания его в Брауншвейге, в 1806 - 1809 годах.)

Примечание в конце главы XCI принадлежит не Стендалю, а его другу, руководившему изданием книги, Луи Крозе, которому последняя фраза главы показалась слишком опасной. Поэтому Крозе счел нужным снабдить ее "благонамеренным" примечанием, которое он в письме к Стендалю называет "комически напыщенным".

Вольней в своем сочинении "Путешествие в Сирию и Египет" (1787) ничего не говорит о темпераментах, а влиянию климата уделяет очень мало внимания.

Попробуем на минуту заимствовать их язык. Кто не испытал, отведав одного из тех блюд, которыми Индия обогатила Англию (кари), прироста силы в органе речи? Точно таким же способом очень едкая желчь придает силы большим мускулам на ноге. Всем нам известно, что испанский шпион прекрасно может пройти в одну ночь двадцать миль по крутым горным склонам. Немец, сделав половину пути, умер бы от утомления.

В конце концов надо признаться, что только ради удобства речи говорят о физическом и психическом. Когда разбиты часы, куда девалось движение?^*

^* (Само собой разумеется, речь тут идет только о живом существе и о той внутренней связи, благодаря которой физическое и психическое неразделимы при жизни. Боже меня упаси отрицать бессмертие души, это высшее утешение человечества!)

Глава ХСII. Классификация человека

Сочетания темпераментов бесконечны; но художник, чтобы не запутаться, должен иметь в виду шесть наиболее резко отличающихся друг от друга темпераментов, к которым можно свести все остальные:^*

^* (Для тех, кто не путешествовал и сомневается в существовании темпераментов, см. "Путешествие в Египет" Вольнея.)

 сангвинический, 
 холерический, 
 флегматический, 
 меланхолический, 
 нервный, 
 атлетический**. 

^** (Мне бы следовало поместить тут копию карикатуры четырех темпераментов (Лафатер, I, 263) или воспроизвести рисунки, которые я сделал во время своих путешествий с тех лиц, которые, на мой взгляд, обладали резко выраженными темпераментами в несмешанном виде. Но терпение не мой талант, Нельзя сказать, чтобы даже от лучших граверов можно было получить эстампы, похожие на те рисунки, которые им дают: прежде граверы не умели рисовать, в наши дни они храбро исправляют самых больших мастеров. Это то же самое, как если бы честный иностранец, переводя Мольера, сказал себе: "Характеру Оргона в "Тартюфе" присвоены чувства, которые мне кажутся почти бесчеловечными. Человечность - хорошая вещь; смягчу-ка я немного те места, где Оргон погрешает против этой прекраснейшей добродетели".

Что касается Корреджо, художника почти непередаваемого то существует одна "Мадонна" Бонато, которая мне представляется чудом; прикройте ставни, чтобы она видна была в полумраке,- и вам покажется, что перед глазами у вас особенное сияние картин Корреджо.)

^*** (Бывший Музей Наполеона. № 876.)

Это раскрывает свойства не столько отдельных лиц, сколько наций.

Глава ХСIII. О сангвиническом темпераменте

Этот темперамент,- без сомнения, самый распространенный во Франции. Мне это пришло в голову на берегу Немана 6 июня 1812 года^*, при виде переправы через реку бесчисленной армии, которая состояла из стольких наций и которой предстояло испытать поражение, самое достопамятное в истории. Меня обуревали сомнения, ибо я предчувствовал, что при склонности нашего полководца к риску в глубине бесконечных равнин России нас должно ожидать мрачное будущее. Устав от тщетных предположений, я обратился к положительным знаниям, надежной опоре во всех случаях жизни. У меня сохранился еще один том Кабаниса, и, угадывая за его фразами его мысли, я подыскивал примеры, вглядываясь в лица солдат, проходивших мимо меня с пением и иногда останавливавшихся ненадолго, когда мост был загроможден.

^* (Сочинение Лафатера озаглавлено "Искусство познавать людей по их физиономии".

24 июня 1812 года, когда происходила переправа через Неман, Стендаль находился в Париже; он выехал в армию лишь через месяц после этого.)

Именно с крестьян следует начинать трудное изучение темпераментов; человек богатый слишком легко ускользает из-под влияния климатических условий; это усложняет проблему.

Вот человек с ослепительным цветом лица, довольно полный, веселый с виду, с заключающей в себе вместительные легкие широкой грудью, которая свидетельствует о более деятельном сердце и, следовательно, о более высокой температуре и более быстром и сильном кровообращении; отсюда обычное выражение, когда речь идет о героях: большое сердце.

Заложенные в клеточной ткани, часто разветвленные нервные окончания, покрывая собой умеренно напряженные чувствительные пластины, должны получать ощущения живые, быстрые, легко возникающие. Гибкие мускулы, нежные волокна, насыщенные большой жизненной силой - силой не убывающей и равномерно распределенной,- должны производить, в свою очередь, движения легкие и быстрые, без какой-либо задержки.

Таким образом, сангвинический темперамент характеризуется быстротой и легкостью действий^*.

^* (Кабанис^**, I, 442; Crichton, "Mental derangement", 2 тт. in 8^о, 1810. Гиппократ "Трактат о воде, воздухе и пространстве", Гален "Классификация темпераментов"; Дарвин, Галлер, Келлен, Пинель Галле, Циммерман и т. д. В политике, как и в искусстве, нельзя достигнуть высокого, не изучив человека, и необходимо мужественно начать с самых основ, с физиологии.

Большой симпатический нерв - в этом смысле названный весьма неудачно - может считаться источником заботы о личной выгоде; а мозг - причиной потребности в симпатии; вот два высших начала Востока - Ормузд и Ариман, оспаривающие нашу жизнь друг у друга. (См. превосходный труд г. де Траси "О воле").)

^** (Едва ли Стендаль читал сочинения древнего врача Гиппократа, его последователя Галена и работы других названных здесь ученых. По-видимому, все эти имена он нашел в труде Кабаниса ("Об отношении физического и духовного в человеке") и в том же порядке воспроизвел в этом пассаже.)

^** (Вижу, в чем заключается добродетель, и люблю ее, но поступаю дурно (лат.).)

Приподнятое состояние духа, приятные и блестящие мысли, благожелательные и нежные чувства; но привычки отличаются непостоянством; есть что-то легковесное и изменчивое в душевных движениях, уму недостает глубины и силы^*.

^* (Во время моего пребывания в Риме я отметил, что в числе моих знакомых был только один сангвиник, милейший маркиз Ор...)

Я всего только утверждаю, что указанные физические признаки часто совмещаются с указанными душевными наклонностями. Врач, обнаружив физические признаки, ожидает встретить соответствующие душевные проявления. Философ, обнаружив душевные признаки, найдет подтверждение своим наблюдениям в строении тела. Сколько бы сангвиник ни уверял в своей неутомимой энергии, не ему при прочих равных условиях поручит Фридрих II защиту важной крепости; зато он его пригласит в том случае, если пожелает иметь у себя любезного царедворца.

Известно, что общие положения приобретают более достоверный характер по мере того, как их распространяют на большее количество индивидуумов^*. Так, во время московского отступления французская армия могла бы быть спасена каким-нибудь талантливым немцем, каким-нибудь маршалом Доуном или Вашингтоном. Я охотно назвал бы менее громкие имена. Вовсе не требовался гений, нужен был только известный порядок, столь обычный в австрийских армиях, но которого нельзя и ожидать от народа с сангвиническим темпераментом. Чтобы все до конца стало ясным, достаточно сказать следующее: предвидеть опасность считалось смешным.

^* (Лаплас. Вероятности, in 4, 1814; Траси "О воле".)

Художник, который возьмется за изображение Брута, посылающего сыновей на смерть, не станет придавать отцу идеальную красоту сангвиника, тогда как этот самый темперамент послужит извинением для юношей. Если художник решит, что состояние погоды в Риме в день убийства Цезаря - вещь безразличная, это будет значить, что он отстал от века. В Лондоне бывают дни, когда люди вешаются^*.

^* (Ветер и туманы в октябре месяце.)

Глава XCIV. О холерическом темпераменте

Aggredior opus difficile^*. Прошу прощения за тридцать страниц сухой математики. Чтобы сказать то же самое так обстоятельно, как это требуется, понадобилось бы не тридцать, а сто страниц, но, чтобы понять Микеланджело, надо преодолеть это.

^* ("Приступаю к трудному делу" (лат.).)

Желчь - один из самых своеобразных элементов в человеческом механизме^*; образуясь из крови, освободившейся при своей циркуляции от лимфатических составных частей, она перегружена маслянистыми веществами. В этой крови отлагаются многообразные жизненные восприятия каждого из органов, через которые она прошла. В химическом отношении желчь - вещество горючее, белковое, пенящееся. С точки зрения физиолога, это очень подвижная жидкость, сильно возбуждающая, действующая, подобно дрожжам, на питательные соки и на другие жидкости в теле, придающая твердым элементам живость и силу движений; она непосредственно повышает присущий им тонус; она также прямо воздействует на нервную систему, а через нее на непосредственные причины ощущений. Почти всегда стимулирующие действия желчи совпадают с такими же действиями семенной жидкости, и эти два вещества, столь могущественно влияющие на счастье и чувствительность человека, вызывают равную степень возбуждения.

^* (Св. Доминик, Юлий II, Марий, Карл V, Кромвель; это темперамент великих деятелей.)

Вообразим человека, у которого их активность была бы предельной; вообразим, что у этого человека наблюдается известное состояние твердости и напряженности во всей системе, будь то в точках, где разветвляются нервные окончания, будь то в мускульных тканях. Придадим еще этому человеку хорошо развитую грудь, легкие и сердце большого объема; это и будет чистейший представитель холерического темперамента.

Его отпечаток - сильнейший из всех, наблюдаемых в живой природе. Все крепко связано в организованном таким образом механизме. Активность органов воспроизведения усиливает активность печени; активность желчи усиливает активность всех движений, и в частности кровообращения. Две управляющих индивидуумом жидкости усиливают чувствительность окончаний нервов. Все движения наталкиваются на препятствие в твердости отдельных частей; но все эти препятствия энергично преодолеваются. Чтобы закончить картину, обратите внимание на резко повышенную благодаря желчи температуру в руках; обратите внимание на расширенные артерии и вены и на количество крови, большее даже, чем у сангвиника.

Повышенная впечатлительность, движения резкие и 'Порывистые, впечатления столь же быстрые и столь же изменчивые, как у сангвиников; но, поскольку каждое впечатление отличается большей силой, оно приобретает теперь еще более властный характер. Пламя, пожирающее человека желчного темперамента, порождает мысли и влечения более самодовлеющие, более исключительные, более непостоянные.

Оно придает ему почти постоянное чувство тревоги. Без труда дающееся сангвинику чувство душевного благополучия ему совершенно незнакомо; он обретает покой только в самой напряженной деятельности. Лишь при великих движениях, когда опасность или трудность требуют от него всех его сил, когда он в каждый миг вполне и целиком сознает эту опасность и трудность, может подобный человек наслаждаться существованием. Человек холерического темперамента предназначен к великим делам своей телесной организацией.

Кардинал Ришелье прекрасно руководил переговорами, но он был бы, вероятно, очень плохим посланником. Тут нужен сангвиник, человек любезный, непрестанно прикрашивающий деталями непривлекательную суть дела, вроде лорда Честерфильда^* или герцога Ниверне^**.

^* (Лорд Честерфильд - "Письма к сыну" лорда Честерфильда (1694-1773) были опубликованы через три года после его смерти и затем много раз переиздавались. "Честерфильд рекомендовал своему сыну нравы куртизанки и манеры танцмейстера",- писал Джонсон об этих "Письмах".)

^** (Герцог Ниверне (1716-1798) - французский дипломат и писатель, типичный представитель салонной культуры XVIII века.)

Джулио Романо и Микеланджело изображали только людей холерического темперамента. Гвидо, напротив, достиг божественной красоты, изображая почти исключительно тела сангвиников. Оттого его красота лишена строгости. Это удивительно для Италии, где художники жили среди народа холерического темперамента.

Глава XCV. Три суждения

Меня могут обвинить в том, что я все отношу за счет темпераментов.

Согласен, в действительной жизни у нас есть признаки гораздо более достоверные, гораздо более бросающиеся в глаза, но во всех этих признаках есть движение. Очень важные в музыке и актерской игре, они не играют никакой роли в живописи, немой и почти неподвижной.

Как только человек с острым умом видит какую-нибудь знаменитую личность, например короля, он мгновенно проверяет составленное им раньше о нем представление. Первое суждение^* почти всегда бывает основано на знании таким человеком темпераментов.

^* (Отчасти инстинктивное, скажут, может быть, в 1916 г.)

Через несколько секунд физиогномическое суждение^* изменяет создавшееся впечатление.

^* (См. "Трактат о физиогномике" в "Венецианской школе", в IV томе данного труда.)

Через несколько минут его снова перестраивает множество суждений, вытекающих из наблюдения движений.

Рафаэль беспрестанно был занят оттенками, влияющими на два первых рода суждения.

Третий был для него менее важен, как два первые были менее важны для Сервантеса^*.

^* (Но иногда можно найти во втором суждении то, чего не может дать третье. Чрезвычайно развитая культура запрещает выказывать перед незнакомым человеком что-либо, обнаруживающее или слишком много ума или слишком много чувства; это обстоятельство и возвело у нас физиогномику в ранг самых интересных наук.)

Искусный часовщик угадывает, который час, следя за колесиками стенных часов. Художник должен внешностью своего персонажа показать тот характер, который предписывают ему иметь органы его тела.

Я прекрасно также знаю, что, обладая всеми признаками одного темперамента, можно принадлежать к прямо противоположному; но эта истина, весьма важная для врача или философа, для живописца не имеет никакого значения.

Она за пределами его возможностей. Нельзя Филопемена^* заставить пилить дрова.

^* (Филопемен (253-183 годы до н. э.) - греческий полководец, сражавшийся за независимость Греции, "последний добродетельный человек Эллады", как называет его Плутарх.)

Глава XCVI. О флегматическом темпераменте

Если читателю случалось путешествовать, я попрошу его вспомнить приезд в Неаполь или в Роттердам.

Если он никогда не выезжал из Парижа, то какой бы проницательностью он ни был наделен, он подвергается большой опасности пойти по стопам Гельвеция, который способен лишь срисовывать с натуры пути, избираемые французами в погоне за счастьем. Можно заглянуть в описание путешествий^*; но показаний, состоящих из кучи мелких подробностей, всегда недостаточно для того, кто не видел собственными глазами, как говаривал один великий человек.

^* (Для Италии - де Брос, Мисон, Дюкло. Для Голландии - "Путешествие... совершенное в 1794г "^**, перев. Кантвела, изд. Бюисона, год V, т. I, стр. 22.)

^** (Цитата заимствована из "Путешествия... в 1794 году" Кантвела, упоминаемого Стендалем в примечании на стр. 222. Последние две строки - о скромности голландских военных - принадлежат самому Стендалю и являются косвенной сатирой на французских офицеров.)

Некий весьма хладнокровный англичанин так описывает свой въезд в Роттердам:

"Множество мелких суденышек (schuyts), снующих по улицам, и их опрятность все же менее удивительны, чем спокойствие и тишина, с которыми они движутся по городу. Правда, это спокойствие и тишину можно рассматривать как отличительный признак всех условий голландской промышленности: шум и суетня, обычные во всех других странах, когда несколько человек совместно заняты какой-нибудь тяжелой работой, совершенно отсутствуют в Голландии... Эти матросы, эти крючники, ...нагружая и разгружая корабли, прибывающие из Индии, не промолвят ни одного слова настолько громко, чтобы его можно было расслышать за тридцать шагов. Наконец, чтобы довершить картину этого народа, скажу, что отличительным признаком его военных является величайшая скромность"^*.

^* (См. превосходные "Воспоминания" Дальримпля^** о революции 1688 года. Голландец чужд как будто всяких желаний; его взгляд и движения ничего не выражают, и случается, что за несколько часов беседы он ни разу не выскажет вам ни о чем своего мнения. Имущество и покой - вот его кумиры.)

^** ("Воспоминания" Дальримпля изданы во французском переводе в 1775-1776 годах.)

Навстречу вам идет толстый рослый блондин с необыкновенно широкой грудью. Согласно всему до сих пор изложенному, можно ожидать, что он полон огня; оказывается, наоборот. Дело в том, что эти объемистые легкие, сдавленные лишним жиром, получают, а главное, перерабатывают лишь очень небольшое количество воздуха. Малодеятельные органы воспроизведения и печень, недостаточно активная нервная система, замедленное кровообращение и низкая температура тела, вялые от природы ткани, кровеобразование, затрудненное обилием слизистых соков,- таковы первые признаки флегматического темперамента^*.

^* ("Высокий лоб, полузакрытые глаза, мясистый нос, дряблые раскрытый рот, плоские губы и широкий подбородок - такова физиономия голландца" (Darmstadt^**, кн. IV, 102).)

^** (Darmstadt.- Цитата заимствована из сочинения Лафатера (IV, 82), который приводит большую выписку из "Рукописи дармштадского писателя".)

Слизистые соки быстро притупляют чувствительность нервных окончаний. Они усыпляют даже мозговую систему^*. Мясистые ткани, наводняемые этими слизистыми веществами и испытывающие только очень слабые раздражения, теряют мало-помалу природный свой тонус. И в результате маленький подвижной гасконец побивает огромного гренадера-голландца.

^* ("Величайшее, самое непостижимое из деяний природы - это способность придать массе грубой материи такую форму, чтобы в ней возникли жизнь, мысль, чувство, нравственное начало" (Зульцер).

Зульцер и Гердер^** - философы, пользующиеся в Германии большой известностью, и однако же приведенные отрывки, взятые наудачу из их сочинений, отличаются вздорностью, во Франции совершенно непозволительной. См. особенно "Жизнь Гете, описанную им самим". Тюбинген, 1816.)

^** (Цитаты из Зульцера и Гердера взяты из книги Лафатера.)

Нет у флегматика и сильного аппетита, свойственного холерику; все у флегматика слабее; даже половая зрелость, это чудо органической жизни, вызывает менее крупные изменения в лице и голосе. Мускулы у этих людей часто бывают очень развитыми; зато растительность у них слабее, а цвет волос не такой темный. Движения вялы и медлительны. Наблюдается склонность к покою. Этот темперамент, господствующий в Германии, достигает крайних своих пределов в Голландии. Конституция англичан может служить объяснением их энергии; но как можно объяснить живость русских кучеров (moujiks), которых мы захватили в Москве?

Будучи лишен общества вследствие героического безлюдия этого большого города, пресытившись компанией товарищей, я любил разъезжать по Немецкой слободе и обширным кварталам, опустошенным пожаром. Я знал всего лишь пять слов по-русски; но я разговаривал при помощи знаков с Артемизовым, самым проворным из моих кучеров, который всегда мчал меня на дрожках в галоп.

Исход жителей из Смоленска, Гжатска и Москвы, которую в течение двух суток покинуло все население, представляет собою самое удивительное моральное явление в нашем столетии; я лично испытывал одно лишь чувство уважения, осматривая дачу графа Растопчина^*, его разбросанные книги и рукописи его дочерей. Я видел деяние, достойное Брута и римлян, достойное своим величием гения того человека, против которого оно было направлено. Есть ли что-нибудь общее между графом Растопчиным и бургомистрами Вены, явившимися в Шенбрун приветствовать императора, к тому же еще почтительно?^**.

^* (В полумиле от Москвы. Я позволил себе поднять с полу небольшой рукописный трактат о бытии божием.)

^** (См. прекрасную картину г. Жироде^***. Что прежде всего поражает в русских, так это удивительная их сила. О ней свидетельствует и широкая грудь и поистине колоссальная шея, сразу же напоминающая Геркулеса Фарнезского.)

^*** (Картина г. Жироде.- Картина, о которой говорит Стендаль, называлась: "Император, принимающий ключи от Вены" (Салон 1808 года).)

Исчезновение жителей Москвы до такой степени не соответствует флегматическому темпераменту, что подобное событие мне кажется невозможным даже во Франции^*.

^* (Надо заметить, что русский деспотизм, принимаемый крестьянами почти добровольно, совсем не принизил народ духовно. Душевная жизнь почти достойна страны с конституционным режимом.

В чем, собственно, состоит разница между живостью русского и живностью провансальца? Ни один старик, ни один безногий, ни один калека, ни одна роженица не остались в Москве. Первой моей заботой было проскакать галопом по главным улицам.)

Так как благодаря гибкости и податливости отдельных частей жизненные отправления не испытывают большого сопротивления, флегматику совершенно чужда эта тревога, из которой возникают великие дела, манящие холерика. Его обычное состояние - спокойное и тихое благополучие; жизнь заурядна и ограниченна. Так как в столь большом теле органы испытывают лишь слабое возбуждение и так как ощущения, получаемые нервными окончаниями, распространяются медленно, люди эти не отличаются ни живостью, ни веселым остроумием, ни переменчивостью, свойственными сангвинику: их темперамент отличается постоянством. Отсюда свойственная им мягкость, медлительность, лень и тусклость их существования. Посредственность, избавленная от печалей,- вот их обычный удел^*.

^* (Этим темпераментом обладает наиболее уважаемая часть общества.

Так как большинство людей, прославившихся своими писаниями, обладают меланхолическим темпераментом, человек благоразумный, приятель гения, считает, что имеет все основания постоянно насмехаться над ним. При таких отношениях в подчиненном положении оказывается гений: Тассо, Руссо, Моцарт, Перголезе^***, Вольтер без ста тысяч ливров годового дохода.)

^**(Это исчезнет под влиянием двухпалатной системы.)

^*** (Перголезе (1710-1736) - итальянский композитор.)

В драмах знаменитого актера Ифланда выведено много таких персонажей. Сравните его "Игрока" с "Игроком" Реньяра. Немецкий игрок пять или шесть раз молится богу и раза два падает в обморок; люди этого темперамента понимают остроты только через четверть часа; вот почему так забавны критические отзывы немцев о Мольере и Реньяре^*.

^* (Это то же, что житель страны лилипутов, осуждающий рост Гулливера, Г-н Шлегель, человек умный, стремится доказать нам, что комедии Мольера - всего лишь унылые сатиры.

Однако дело романтиков было настолько верным, что они его выиграли. Они были слепым орудием великого переворота. Истинное познание человека привело литературу от жеманных миниатюр, изображающих одну какую-либо страсть, к широкому изображению всех страстей; они были саблей Скандербега;^{****************} но никогда у них не было глаз на то, чтобы увидеть, куда направлены их удары и что нужно взамен.)

^* (Шлегелю больше подошла бы роль проповедника, чем литературного судьи.- Стендаль говорит о книге Шлегеля "Курс драматической литературы".)

^** (Писатель, прославленный у народа, для которого он трудился, всюду в других местах считается не более чем просто хорошим писателем.)

^*** (Ритмичность роли Монимы^{*****************}. Иностранцы слишком разумны, чтобы быть в состоянии похвалиться чем-либо подобным.)

^**** (Ронсар (1524-1585) в эпоху классицизма считался одним из третье:тепенных поэтов, предшественников "зеликого века".)

^***** (Бен Джонсон (1573-1637) - английский драматург. В гораздо большей степени, чем Шекспир, он испытал влияние классицизма и избегал многих особенностей елизаветинского театра - смешения трагического и комического и обилия событий на сцене,- стараясь соблюдать также некоторое единство времени и места. Его образы более схематичны, чем шекспировские, и все творчество носит довольно рассудочный характер.)

^****** (Поп (1688-1744) - английский поэт, один из крупнейших представителей классицизма в Англии.)

^******* (Джонсон, Семюэль (1709-1784) - поэт и критик направления классицизма, автор знаменитого словаря английского языка и биографий английских поэтов.

В 1760-1763 годах Макфеосон издал свои "Поэмы Оссиана", написанные в духе английского преромантизма с его представлениями о живописном и возвышенном и т. п. Свое философское выражение эти представления получили в сочинении Берка "О возвышенном и прекрасном", появившемся за несколько лет до "Поэм Оссиана". Это дает Стендалю основание указывать на связь поэзии Макферсона с эстетикой Берка.)

^******** (См. все немецкие эстетики и особенно "Мемуары маркграфини Байрейтской"^{******************}, гораздо более убедительные; они показывают, что представляли собой дворы в 1740 году в этой стране, и может ли она претендовать на тонкость ума и чувства; т. II, стр. 10, 12.)

^*********(Талия - в древнегреческой мифологии муза комедии.)

^********** (В 1770 г.)

^*********** (Двухпалатная система исключает комическое.)

^************ (Жерот - персонаж комедии Мольера "Плутни Скалена". Слава Жеронта вошли в поговорку.)

^{*************} ("А нос пономаря, куда бы вы девали?" - цитата из комедии Реньяра "Двойники" (действие III, явление XI).)

^{**************} (Жан-Жак - Жан-Жак Руссо.)

^{****************} (Противоположный комизму Жиль Блаза.^{********************})

^{****************} ("Критика "Наследника" - комедия Реньяра, поставленная впервые в 1708 году.)

^{*****************} (Скандерберг, точнее, Скандербег (1404-1467) - албанский патриот, поднявший восстание в Албании и временно освободивший страну от турецкого владычества.)

^{******************} (Монима - героиня трагедии Расина "Митридат".)

^{*******************} ("Мемуары маркграфини Байрейтской".- Эти мемуары о прусском дворе, написанные сестрой Фридриха II, появились в 1811 году во втором издании, на которое и ссылается Стендаль. На страницах 10-й и 12-й маркграфиня повествует о грубости и невежестве немецкого дворянства и духовенства середины XVIII века.)

^{********************} ("Жиль Блаз де Сантильяна" (1715-1735) - роман Лесажа.)

Вспомните Ривароля^* в Гамбурге^**. Национальный темперамент проник даже в пьесы Шиллера, этого умного ученика великого Шекспира. Если сравнить его Филиппа II^*** с Филиппом II у Альфьери, обе нации сразу выступят в ярком свете. Итальянец в силу какой-то странной причуды избегает всяких событий; но сколько желчи и яда в этих стихах, направленных против тирании:

^* (Ривароль (1753-1801) - французский историк и знаменитый острослов. Эмигрировав во время революции, Ривароль поселился в Гамбурге, и о его беседах с гамбуржцами, не привыкшими к французскому остроумию, ходили легенды. В ""Красном и черном" пояснена неполно выраженная здесь мысль: "...Маркиз рассказал Жюльену анекдоты о Ривароле и гамбуржцах, которые собирались вчетвером, чтобы понять одну его остроту".)

^** (Один англичанин, Берингтон, называет Монтескье утомительным писателем.)

^*** (Если сравнить его Филиппа II...- Стендаль имеет в виду трагедию Шиллера "Дон Карлос" (1787), появившуюся во французском переводе в 1799 году, и трагедию Альфьери "Филипп" (1774).)

          Filippo
 Udisti? 
          Gomez
  Udii. 
          Filippo
   Vedesti? 

          Gomez
               Io vidi. 
          Filippo
               Oh rabbia! 
Dunque il sospetto?.. 
          Gomez
           ...E omai certezza... 
          Filippo
                        E inulto 
 Filippo e ancor? 
          Gomez
             Pensa.., 
          Filippo
              Pensa L - Misegui*.

Действие II, явление V.

^* (Ты слышал? - Слышал.- Видел? - Видел.- О бешенство. Так значит подозрение...- Стало теперь уверенностью.- И до сих пор Филипп не отомщен? - Обдумай.- Я обдумал.- Следуй за мной.)

Глава XCVII. О меланхолическом темпераменте

Угрюмая молчаливость, сухая и отталкивающая важность, резкая неровность раздражительного характера, стремление к одиночеству, косой взгляд, застенчивая неловкость неискренней души - все это уже с юношеских лет выдает предрасположение к меланхолии в Людовике XI. Тиверий и Людовик XI блистают на поле битвы лишь в годы кипучей молодости. Остальную часть своей жизни оба проводят в грандиозных военных приготовлениях, ни к чему не приводящих, в переговорах, полных лукавства и предательства.

Оба, прежде чем начать царствовать, добровольно покидают двор и проводят несколько лет в забвении и тоскливом одиночестве частной жизни: один - на острове Родосе, другой - в уголке Бельгии.

Их жизненный полдень обременен делами, сквозь которые всегда, однако, просвечивает мрачная грусть.

К концу жизни, решившись снова быть самими собой, под гнетом мрачных подозрений, самых зловещих предчувствий, беспрерывных приступов страха они прячут от людей ужасный лик наказанного самим собою деспотизма: король - в замке Плесси-Ле-Тур, император - на острове Капри. Но, что бы там ни говорили, развлечения Тиверия более естественны, по крайней мере они напоминают нам об очаровательных spintries.

Если в резко выраженном холерическом темпераменте вы замените широкую грудь узкой и впалой, а печень представите себе с малой вместимостью, тотчас же сопротивляемость превысит средства к ее преодолению. Одна только семенная жидкость останется деятельным началом.

Природная косность твердых элементов, которая вообще очень велика, еще больше возрастет вследствие вялого кровообращения. С подобными людьми можно иметь дело только после обеда. Нервные окончания наделены большой чувствительностью, мускулы очень сильные, жизненные отправления отличаются неизменной силой, но только они всегда затруднены и как бы нерешительны. Движениям недостает легкости, и их сопровождает чувство неловкости и недомогания. Недостает деятельного, глубокого жара; мозгу недостает движения и сознания своей силы, моральное влияние которого так необходимо для преодоления стольких препятствий. Сил много, но человек о них не подозревает. Семенная жидкость тиранизирует меланхолика. Это она придает новый оттенок впечатлениям, проявлениям воли, движениям; это она создает в недрах мозга изумительные силы, расходуемые на погоню за призраками или на возведение в систему самых странных явлений. Вы видите перед собой пустынников Фиваиды, мучеников, разных прославившихся безумцев; вы видите, что известную долю биографии великих людей должны написать их врачи.

Порывистость влечений, переход прямо к делу сразу же выдают представителя желчного темперамента. Стесненность в движениях, колебания и осторожность в решениях обличают меланхолика. Чувства его лишены непосредственности, его желания словно стремятся к цели лишь обходным путем. Когда он входит в гостиную, он пробирается вдоль стены^*. Самую простую вещь эти люди умудряются высказать с затаенной и мрачной страстностью. Нам смешно, когда кто-нибудь с тоскливой страстностью предлагает нам отправиться на прогулку вместо Венсенна в Булонский лес.

^* (Вспомните походку президента де Арле у Сен-Симона^**. Страстная застенчивость - один из самых верных признаков таланта в великих художниках. Существо тщеславное, подвижное, часто испытывающее уколы зависти, как. например, француз,- прямая этому противоположность.)

^** (Вот слова Сен-Симона о президенте Арле: "Он ходил и сидел, слегка сгорбившись, скорее с видом фальшивого смирения, чем скромности, и в Версале всегда держался у стены, чтобы продвигаться с большим шумом и с почтительными и даже стыдливыми поклонами".)

Часто истинная цель как будто совсем забывается. Влечение вызвал один предмет, а меланхолик устремляется к другому; это потому, что он считает себя слабым. В этом странном существе особенно забавно наблюдать проявления любви. Любовь для него всегда серьезное дело.

В конце 1810 года в Бордо много говорили об одном очень выдающемся молодом человеке, который из-за любви пустил себе пулю в лоб, и вовсе не потому, чтобы у него был хоть малейший повод к ревности. Он ежедневно виделся с девушкой, которую любил, но упорно не признавался ей в своем чувстве. Все это явствует из письма, которое он оставил у себя на письменном столе. Смерть показалась ему менее тягостной, чем объяснение в любви.

Событие, столь мало располагающее к веселью, вызвало смех потому, что когда содержание письма стало известно и девушке о нем сообщили, она простодушно воскликнула: "Боже мой! Чего же он молчал? Я никогда бы не догадалась о его любви; напротив, если бы между нами произошло что-нибудь недозволительное, вина была бы скорей моя, чем его".

Философия, которая учит выходить из затруднений посредством самоубийства, уничтожает силу сопротивляемости. Мысль о самоубийстве, такая простая, возникает у человека, овладевает его сознанием благодаря кажущемуся ее величию, лишает его всякой сообразительности, парализует его энергию и внушает меньше страха, чем неуверенность в том, как сложатся обстоятельства, от которых может зависеть смерть. Недаром по ту сторону Рейна влюбленные юноши то и дело стреляются^*. Для этого требуется меньше энергии, чем для того, чтобы похитить возлюбленную, увезти ее за границу и содержать на свой заработок. Если вам известна какая-нибудь точная копия с ватиканского "Парнаса" Рафаэля, найдите там лицо Овидия. За неимением лучшего можно взять коллекцию головных изображений на гравюрах Гиджи по рисункам Агриколы. Эти головы, выгравированные на белом фоне, очень выразительны.

^* (См. немецкие газеты. Этих несчастных юношей удержит, может быть, следующее рассуждение: в искусстве, равно как и в жизни, нет ничего менее трогательного, чем самоубийство. Чему тут симпатизировать? Напротив, если под влиянием несчастья написаны великие вещи, симпатия обеспечена.)

Вы ясно увидите в прекрасных глазах Овидия, что красота несовместима с горестным выражением. Впрочем, эта голова довольно хорошо передает характер меланхолика; тут есть два главных его признака: выдающаяся нижняя челюсть и очень тонкая верхняя губа-признак застенчивости.

Философ распознает нежную страсть в крайностях суровой морали, в религиозных экстазах, в необычайных болезнях, которые некогда превращали отдельных лиц в пророков и пифий. Он распознает ее и в мании решительно судить обо всем и в отвращении к сомнению, столь понятном в молодых людях; но меланхолик, несмотря на мрачный его характер, его необщительность, экстазы и фантазии, должен, тем не менее, привлекать к себе человека уже пожившего. Ему приятно обменяться рукопожатием с родственником большинства великих людей.

Глава XCVIII. Темпераменты атлетический и нервный

Рассмотрим наконец тот случай, когда чувствительная сторона нервной системы преобладает над двигательной или двигательная над чувствительной. У Вольтера в маленьком, тщедушном теле жил тот блестящий ум, который является образцом XVIII века. Он может служить нам также образцом нервного темперамента.

Невозможно найти столь же прославленный пример для темперамента атлетического, которому свойственно, с тех пор как не стало олимпийских игр, препятствовать всякой славе.

Нервный темперамент

Что бы ни говорил доктор Галль^*, далеко не показано, чтобы сила ума всегда была соразмерна величине мозга^**.

^* (Галль (1758-1828) - немецкий врач, основатель лженауки френологии, пытавшийся по форме черепа определить духовные свойства человека.)

^** (Часто самые прекрасные очертания головы совмещаются с самым ограниченным умом или даже полнейшей глупостью. К несчастью для живописи, с другой стороны, встречаются головы, до смешного непохожие на прекрасные очертания Аполлона и порождающие вместе с тем мысли, в которых невозможно не признать талант и даже гений^***. У врачей-идеологов, то есть у подлинных почитателей Гиппократа и его старого метода, предписывающего научные разыскания сводить к изучению фактов, надо искать защиты против смешных суждений, из которых в Париже каждые двадцать лет строится какая-нибудь новая наука. Facta, facta, nihil, praeter facta^**** - вот что станет эпиграфом ко всему, что будут писать о человеке^*****. Но Бюффон^****** сумел бы ответить, что в стиле сказывается весь человек и что факты трудней подчинить красноречию, нежели расплывчатую теорию, в которой можно изменять детали сообразно требованиям фразы; а что за важность, если одной деталью будет больше или меньше, как прекрасно говорит м-ль Марс в "Ложных признаниях"^*******.

Вот одно из досадных ограничений, сужающих сферу живописи. Возможность разрыва между благом и красотой, невозможность di voltar il foglia^********, как говорит Альфьери, отсутствие движения ставит живопись, на взгляд чувствительных людей, на второе место. Поэзия - любовница, живопись - только друг; но счастлив тот, у кого есть и любовница и друг.)

^*** (Pinel, "Mahie", 144; Crichton. Г-н Галль - человек тончайшего yмa, но превращающий историю в роман.)

^**** (Факты, факты - ничего, кроме фактов (лат.).)

^***** (Все эти поэмы на алгебраическом языке, которые сентиментальный педантизм в Германии украшает названием философских систем, найдут себе оценку в двух словах: все сходится только в одном - в глубокой ненависти к эмпиризму. А ведь эмпиризм - не что иное, как опыт.)

^****** (Бюффон при своем вступлении во Французскую академию произнес речь о стиле, в которой содержалась фраза: "Стиль - это сам человек".)

^******* ("Ложные признания" - комедия Мариво (1737). Цитата - из действия II, явления IX. М-ль Марс - знаменитая актриса, игравшая и трагические и комические роли.)

^******** (Перевернуть страницу (итал.).)

Тут надо различать два случая: либо мозг деспотически действует на слабые мускулы, либо он проявляет свою власть над мускулами, сильными от природы.

Это сочетание влечет за собой множество импульсов, непрерывно сменяющих и попеременно уничтожающих друг друга.

Малейший ветер, что случайно 
Рябит поверхность ясных вод...- 

Лафонтен.

вот эмблема того непостоянства, которое делает столь соблазнительными истерических женщин; им недостает лишь несчастий, чтобы перестать быть несчастными. Мы это видели в эмиграции.

Было бы нескромным называть по именам наших прекрасных скиталиц. Поговорим лучше о подвижницах.

Святая Екатерина Генуэзская, как говорят, была охвачена столь пылкой любовью к богу, что была не в состоянии работать, ходить, а иногда даже и говорить; она прерывала свое выразительное молчание только для того, чтобы воскликнуть со вздохом, что все люди охотно бросились бы в море, если б море было любовью к Иисусу. Увлеченная этим сладостным заблуждением, она часто отправлялась в монастырский сад и рассказывала там о своем счастье цветам и деревьям. Иногда она падала на землю под сводами монастыря, восклицая: "Любовь, любовь, нет больше сил!"

Это страстное исступление заставляло ее совершенно забывать о пище. Постепенно она дошла до того, что была не в состоянии проглотить даже каплю воды; жар, который нельзя было ничем угасить, лишал ее сна, и без поэтического преувеличения можно сказать, что ее снедало пламя любви. Она лишилась способности речи, немного позже - зрения и, наконец, угасла в величайшем блаженстве. Вот любовь, освобожденная от отравляющих ее противоречий и от убивающего ее пресыщения.

Анна де Гарсиас, основательница многих монастырей во Франции, и святая Тереза, ордена иезуитов, тоже испанка, умерли той же прекрасной смертью.

Француженка Армель в ранней молодости отличалась весьма чувствительным характером и была даже немного больше, чем следует, склонна к заблуждениям земной любви. Ее хозяйка - ибо она была простой служанкой - посоветовала ей заняться какой-нибудь тяжелой работой; но работа эта, в глазах черни не более как утомительная, ужасна для людей с нежной душой, ибо она лишает их сладких мечтаний. Автор жизнеописания Армели входил тут в большие подробности. Он рассказывает, что прежде, чем в ее сердце вспыхнула любовь к богу, его сжигало адское пламя; что душа ее была полна непристойных и грубых помыслов; что бесы поминутно рисовали ее воображению сладострастные образы. И, прибавляет он со вздохом, бесы одерживали самую полную победу, о которой только могли мечтать.

Она обратилась к религии. Изменилось только имя предмета любви; она восклицала в таком же исступлении, что не может жить ни минуты без объятий своего божественного супруга. "Я не могу больше говорить,- заявляла она,- любовь всю меня поработила".

Однажды ей показалось, будто она, чтобы доказать возлюбленному свою любовь, бросилась в раскаленную печь, по сравнению с которой всякий земной огонь- только лед. Такие видения погружали ее в глубокий обморок. "Я хорошо вижу, что любовь разрушает мою жизнь",- часто говорила она с глубокой и нежной радостью.

Порабощенная сладостной силой этой любви, опьяненная и как бы погруженная в бездонную пропасть, она целые ночи проводила без сна, в ожидании нежных поцелуев, которые небесный ее возлюбленный запечатлевал в сокровенной глубине ее сердца. Наконец ей представилось, что она совершенно растворилась в объятиях возлюбленного и составила с ним одно целое. Это призрачное блаженство сменилось действительным, ибо немного спустя она покинула юдоль страданий, чтобы вознестись к своему творцу.

Один раз в жизни святая Екатерина Сьенская испытала, что значит умереть. Дух ее вознесся на небо и обрел в объятиях небесного супруга самые упоительные наслаждения. После такого четырехчасового предвкушения небесного блаженства душа ее возвратилась на землю. Говорят, что подобные обмороки случаются и сейчас, но в наш жалкий век пребывание на небе длится одно лишь мгновение.

Я нахожу, что на севере святые подвижницы сохраняли достаточно хладнокровия, чтобы проявлять рассудительность. Святая Гертруда Саксонская, происходившая из знатного рода графов Гакеборнов, восклицала во время холодных своих экстазов:

"О господин превыше всех господ! В этой аптеке божественных ароматов я хочу насытиться, я хочу так упиться в этой славной харчевне божественной любви, чтобы не быть в состоянии пошевельнуть ногой".

Возвращаясь на юг, мы находим там Марию Воплощения, выражающуюся более изящно:

"Мой возлюбленный подобен целительной мази. Переполненная небесной его усладой, я хочу раствориться в чистых его объятиях. Моя душа непрестанно ощущает его чудное понуждение, которое всю ее воспламеняет огнем чистейшей любви, сжигает ее и вместе с тем заставляет петь вечное брачное песнопение".

Она прибавляет: "Разум мой прервал эти радости души. Наслаждения эти хотели разлиться и проникнуть и в низшую область; но разум обратил их вспять и заставил радости ограничиться высшей областью".

Такова власть мозга при слабой мускулатуре.

У таких людей, как Вольтер, Фридрих II, кардинал де Бриенн и т. д.^*, мускульная деятельность слабее и отправления, требующие множества движений, отличаются вялостью. А вместе с тем впечатления множатся, внимание становится сильнее, все процессы, непосредственно зависящие от мозга или предполагающие живую симпатию между мозгом и каким-нибудь другим органом, приобретают большую энергию.

^* (Кардинал де Бриенн (1727-1794) - французский государственный деятель и друг "философов", бывший министром финансов незадолго до революции.)

Но как бы ни были отрадны такие достижения ума, жизнь уже не распределяется равномерно по разным частям того хрупкого механизма, посредством которого мы чувствуем.

Она сосредоточивается в нескольких наиболее чувствительных точках. Тогда появляются болезни, которые не только довершают разрушение ослабленных органов, но и искажают самую чувствительность.

Вспомните умирающего Моцарта.

Нервный темперамент внезапно развивается иногда у старичков-французов, худых, живых, подвижных, которые смело берутся за разрешение самых трудных задач и у которых

На все готов ответ, без всяких колебаний.^*

Вольтер.

^* (Цитата, слегка перефразированная, взята из сатиры Вольтера "Философские системы".)

До революции мне часто приходилось наблюдать примеры этого рода безумия, весьма вредного в делах, вообще же довольно забавного. Такие люди умеют угостить хорошим обедом, и я очень любил бывать у них накануне какого-нибудь грозного события^*. Вот что рассказывает Гримм про аббата Вуазенона^** (1763 г., стр. 300): "Случилось так, что, находясь при смерти, он был покинут своими слугами, которые отправились за причастием для него в церковь. Тем временем умирающий почувствовал себя лучше, поднимается, надевает редингот, берет ружье и выходит в парк. По пути он встречает процессию со священником, несущим ему причастие; он, как и другие прохожие, становится на колени, а затем продолжает путь. Святые дары, вместе с духовенством и слугами, у него уже в доме. Всюду ищут умирающего и. наконец видят, что на соседнем пригорке он стреляет по куропаткам".

^* (Невзирая на бремя лет, их активность носит вполне тесный характер. В Дублине рассказывают об одном человеке, до подвижном, что он чувствовал себя вынужденным повторять все движения, все позы, свидетелем которых случайно оказывался; если ему не позволяли удовлетворять эту потребность, держа его за руки, он испытывал невыразимую тоску.

Это порок обезьян, который мог бы, пожалуй, быть излечен строгим режимом. Человек, действуя наугад, создал из одного и того же животного огромную дворнягу и маленького мопса. Нужен государь, который отличался бы талой же страстью к естествознанию, как Генрих Португальский к мореплаванию и открытию новых стран; возможно, что успехи в этого рода разысканиях будут достигнуты лишь тогда, когда, подобно разысканиям историческим, их поручат монашеским орденам.)

^** (Анекдот об аббате Вуазеноне, французском писателе XVIII века (1708-1775), заимствованный из "Литературных писем" Гримма, передан Стендалем в некоторой стилистической переработке.)

Я прошу припомнить внешность людей самых сильных, каких только приходилось вам видеть. Не сопровождалась ли эта сила ужасающей вялостью умственных впечатлений? От этих ли великанов можно было ждать великих деяний?^*.

^* (Итальянские художники, например, Гверчино, не учитывая этого обстоятельства, придавали своим святым прежде всего силу, превращая их но большей части в жалких грузчиков. См. великолепного "Святого Петра" Гверчино^**. Скульптура в поисках выражения силы постоянно рискует впасть в эту ошибку. По характеру никто гак не близок к Клавдию, как Тит.)

^** (Бывший Музей Наполеона, № 974.)

Даже у древних, вполне основательно ценивших силу столь высоко, Геркулес, прототип всех атлетов, более славился храбростью, чем умом. Комические поэты, никогда не отличавшиеся почтительностью, осмелились даже приписать этому богу то, что попросту называется глупостью. Нет, должно быть, ничего на свете глупее и ничтожнее больного атлета.

Глава XCIX. Темпераменты атлетический и нервный (Продолжение)

Эти два последние темперамента в жизни являются одним из главных источников контрастов и комизма.

Нет ничего смешнее в глазах капитана гренадерского полка старой гвардии, чем глубоко задумавшийся писатель, с зеленой своей нашивкой, возвращающийся из Института. Капитан немало удивлен, видя у подобного человека орденский крест.

В глазах мыслящего человека, слыхавшего в молодости, как свистят пули, нет ничего пошлее, чем жизнь кофеен и то непрестанное и грубое хвастовство, которое известно в среде наших вояк под именем фанфаронства. Разве такое уж баснословное дело, говорит он себе, ходить в атаку восемь или десять раз в год? Должно быть, это очень тягостно, раз возникает потребность, чтобы вознаградить себя, постоянно проявлять наглость!

Отвращение военных ко всему, что мыслит или представляется мыслящим, так велико, что у себя в армии они распространили его даже на лиц, доставлявших им средства к существованию. На параде в Кремле я видел сам, как Наполеон выругал одного беднягу интенданта, который просил у него отряд, чтобы заставить смолоть на мельницах, в нескольких верстах от Москвы, пшеницу его гвардии.

Совершенно так же этот генерал по возвращении в Париж публично объявил идеологов^* виновными в несчастном исходе своего похода.

^* (Ответ Сенату, Moniteur, ...декабря 1812 г^**.)

^** (Ответ Сенату, Moniteur...- В "Moniteur" от 21 декабря 1812 года был напечатан ответ Наполеона, но не сенату, а государственному совету. Говоря о "несчастиях" Франции, Наполеон имел в виду не поход 1812 года, а революцию.)

Первая из всех нравственных истин - та, что человек не в состоянии выносить людей, заслуги которых не имеют ничего общего с его собственными и относятся к такой области, полезность которой он не может оспаривать.

Мое личное мнение таково, что французский офицер 1811 года стоял на такой высоте, которой никогда никто не достигал в новое время. Эти храбрецы, тридцатишестилетние батальонные командиры, с грубыми чертами лица, с своей неправильной речью и двадцатью проделанными походами, разбили бы во мгновение ока армию саксонского маршала или Фридриха Великого^*. Они умели действовать, а не говорить, что не помешало Кабанису заранее набросать их портрет.

^* (Времяпрепровождение после завтрака у крепостных комендантов - главная причина ненависти к французам в Германии; крайняя грубость этих должностных лиц дала много приверженцев Тугендбунду^** (заметка сэра В. И.).)

^** (Тугендбунд ("Союз добродетели") - прусское тайное общество, возникшее в 1808 году и имевшее своей целью борьбу с французским владычеством в Германии.

Цитата заимствована из сочинения Кабаниса. Но слова о невежестве королей, об угрожающем им полном идиотизме и т. п. принадлежат самому Стендалю, который из осторожности приписал их Кабанису.)

"С силой физической дело обстоит так же, как и с духовной; чем меньше каждая из них испытывает сопротивления со стороны внешних предметов, тем меньше мы сознаем их в себе. Человек почти всегда заблуждается относительно тех, над кем его власть неоспорима. Отсюда - глубокое, почти невероятное неведение человеческого сердца, в котором уличаются короли, даже те из них, которые не лишены ума; отсюда же - необходимость для государей старой Европы, если они хотят предохранить свое потомство от полнейшего идиотизма, жениться на своих подданных.

Привычка брать все с бою, грубая потребность ежедневно упражнять свои механические способности^* делает нас более пригодными к нападению, чем к наблюдению, к грубому опрокидыванию препятствий вместо постепенного овладения. Мыслить - это пытка. Привыкший к постоянным насильственным действиям, которые почти всегда упреждают размышление и делают его невозможным, человек подчиняется порывам, которые, кажется, лишены бывают иногда даже мудрого руководства инстинкта. Это преизбыточное движение, которое только и может дать атлету ощущение жизни, становится все более и более необходимым ему, как злоупотребление крепкими напитками человеку из простонародья"^***.

^* (Борьба зарождающейся добродетели против чести.^** Если могли явиться Моро и Пишегрю без дворянства, почему должен я страдать, если на моей карете нет герба? Ср. войну при старом режиме у Безанваля^****, "Сражение при Филлингаузене", том I, стр. 100.)

^** (По теории Монтескье, принимаемой здесь Стендалем, "добродетель" определяет поведение человека при республиканском строе, а "честь" - при монархическом. Стендаль часто говорит о "низкой чести монархий".)

^*** (Воры в Богани-Бей^***** Даже верная смерть не может победить привычку. В Пьемонте французский уголовный кодекс напрасно лишил жизни не одну сотню убийц; они плясали на эшафоте. В Иврее, когда хотят узнать, весело ли было на деревенском празднике, спрашивают: "Была ли поножовщина" (coltellate)? (Примечание сэра В. И.))

^**** (Ср. войну при старом режиме у Безанваля...- В "Мемуарах" Безанваля (1805) на указанной странице повествуется о соперничестве между маршалом де Бройлем и герцогом Субизом, главнокомандующим армией, накануне битвы при Филлингаузене (16 июля 1761 года). Битва была проиграна вследствие того, что де Бройль начал сражение, не дождавшись прибытия Субиза.)

^***** (Ботани-Бей (Австралия).- Сюда англичане одно время ссылали каторжников.)

Человеку необходимо чувствовать, чтобы жить. Моцарт чувствует только за фортепьяно, атлет- только верхом на лошади. Вне этого жизнь для него скучна, бесцветна, томительна. В Англии люди этого сорта имеют особое наименование и носят особый костюм; их узнают по цветному галстуку.

Глава С. Влияние климата

Климат в конце концов порождает темперамент. Матрос-голландец, поселившийся в Неаполе, может приобрести холерический темперамент. Но у его сына или внука темперамент этот будет уже врожденным.

Мягкий воздух, ласковая вода, ровная температура и ясное небо наполняют страну сангвиниками. Легко понять, насколько смешны разговоры о французской веселости среди туманов Пикардии или унылых меловых равнин Шампани.

Резкие перемены в атмосфере, зной, большое разнообразие в свойствах окружающих предметов создают холерический темперамент.

Меланхолический же темперамент свойствен, по-видимому, жарким странам, но притом таким, где часто наблюдаются резкие колебания температуры, где воздух насыщен испарениями, а вода жесткая и неприятная на вкус^*.

^* (Насыщенная плохо растворимыми солями или другими примесями.)

Мягкая температура со всеми другими благоприятными обстоятельствами, но подверженная частым переменам, способствует распространению в стране темперамента смешанного типа, который можно назвать холерико-сангвиническим. Это темперамент, господствующий во Франции, и не из французского тщеславия, думается мне, считаю я его наиболее удачным. Зависть представляется мне главной помехой для счастья французов^*; но если у них хватит твердости, чтобы отстоять конституцию 1814 года, эта жалкая страсть не возродится уже в наших детях.

^* (Я остерегусь прибавить к этому лицемерие. Посмотрите на кротость защитников религии, приглашаемых на обсуждение политических вопросов, и на лояльность французских рыцарей.)

Холерико-меланхолический темперамент - разновидность, столь часто встречающаяся в Испании, Португалии и Японии,- кажется мне, напротив, располагает ко всякого рода несчастьям.

В тех случаях, когда законодательство не соответствует как будто бы климату, надо сперва посмотреть, не влечет ли это законодательство за собой какого-нибудь изменения в образе жизни.

Употребление вина объясняет огромную разницу между неповоротливым турком и подвижным греком, между почтительным немцем и смелым англичанином. Портер - совсем другой напиток, чем немецкое пиво, а употребление портвейна, содержащего в себе много алкоголя, столь же распространено среди рабочих Бирмингема, как употребление легкого водянистого пива у бедных немцев из Регенсбурга^*.

^* (Наблюдал 13 октября 1795, у Кугенрейтера, знаменитого оружейного мастера.)

Одно употребление опиума кладет грань между Востоком и Европой.

Постоянное употребление вина в соединении с легкой и питательной пищей способствует в конце концов выработке сангвинического темперамента. А пища грубая, хоть и питательная, ведет к преобладанию мускульной силы.

Известно, что Вольтер выпивал в день по двенадцати или пятнадцати чашек кофе. Употребление такого рода возбудительных напитков в сочетании с ароматическими веществами, столь излюбленными Фридрихом II^*, ведет к преобладанию нервной энергии.

^* (Тьебо. Он выгонял всех из дому.)

Злоупотребление спиртными напитками и пряностями предрасполагает к холерическому темпераменту.

Появлению меланхолического темперамента в сильной степени способствует ежедневное употребление трудно перевариваемой пищи и возбуждающие чувственность скверные привычки.

Главное отличие француза от англичанина в том, то один питается хлебом, а другой его не ест. Тяжелый труд приближает к атлетическому темпераменту, тогда как занятия, связанные с сидячим образом жизни, облагораживают ум. Дровосеки, грузчики, портовые рабочие менее впечатлительны и более сильны; портные, золотошвеи, городские рабочие слабее и восприимчивее к нравственным впечатлениям^*.

^* (Жорж Леруа замечает, что хотя собака от природы и не наделена способностью делать стойку, тем не менее хорошие охотничьи суки приносят щенков, которые сплошь и рядом без предварительного обучения делают стойку с первого же раза, как только повстречают дичь.

Для тех, у кого есть глаза, вся естественная история содержится в истории различных пород собак.)

Военные, равно как и страстные охотники, отличаются свойствами холерического темперамента. Поступок у них следует сразу же за словами, и они любят действовать. Художники, писатели, ученые откладывают без конца малейший поступок, почти всегда чем-нибудь расстроены и наделены внешними признаками меланхолика^*. Сильные морозы - причиной тому, что в Петербурге и едят и бегают больше, чем в Неаполе. Сам русский государь, в своем дворце над Невой, будучи непрестанно занят передвижением или телесными потребностями, лишь немногие минуты может уделять мысли. Южанину, чтобы прожить, не много надо, да к тому же и страна его отличается изобилием; житель севера ест много, живя в бесплодной стране; один ищет покоя, как другой - движения. Южанин при его физическом бездействии все время предается размышлениям. Укол булавки для него мучительнее, чем сабельный удар для северянина^**. Экспрессия в искусстве должна была поэтому родиться на юге.

^* (Меланхолик кажется холериком в своих сочинениях, где непрерывная активность обнаружена быть не может.)

^** (Отсюда повышенная религиозность и любовь. Природа северу дала силу, югу - ум; и, тем не менее, благодаря Екатерине и Александру

Вольтер.)

Отвращение силы к уму послужит мне поводом для критического замечания о Рафаэле. "Святого Иоанна" Леонардо я решительно предпочитаю рафаэлевским. Рафаэль несравненен в изображении голов апостолов; таково впечатление самых строгих ценителей, я это знаю; но, на мой взгляд, они обнаруживают чересчур много силы, для того чтобы отличаться большим умом. Взора, который бы напоминал Фридриха Великого, я у них не встретил.

Апостолы у Гвидо^*, всегда сангвинические и изящные, не обладают ни глубиной, ни силой мысли, которые тут требуются сюжетом.

^* (Бывший Музей Наполеона, № 993.)

У величайших художников такие ошибки встречаются в изобилии; только Сервантес и Шекспир из великих художников XVI столетия задумывались, как мне кажется, над вопросом о темпераментах^*. Что касается нас, то благородство александрийского стиха ставит наших поэтов выше подобных тонкостей: сердце человеческое они изучают по Цицерону и Вергилию. Поля битв и госпитали кажутся им непоэтичными. Зато в их произведениях

Пирон "Метромания".

^* (Известно, что правильные круги встречаются редко; однако свойства круга изучают. Что касается темпераментов, примеры им можно найти в истории: но в истории всегда отсутствуют подробности, которых во времена историка в природе не замечали. Весьма, например, вероятно, что Цезарь не был флегматиком, что Фридрих II не был меланхоликом, что Франциск I был сангвиник и что один великий полководец, который мог бы сделать много добра, а вместо этого сделал так много зла Франции^**, был холерик.

Может быть, через несколько столетий гигиена будет рассматривать человеческий род как одного человека, физическое воспитание которого поручено ей^***. Может быть, после стольких усилий в области коневодства и разведения хороших охотничьих собак мы когда-нибудь зададимся целью создать также здоровых и счастливых французов; это отрицают газеты, и для нас это весьма безразлично. Важно лишь, пока мы тут, избегать глупцов и поддерживать в себе веселое настроение духа.)

^** (Великий полководец, который... сделал так много зла Франции,- Наполеона.)

^*** (Иеремия Вентам и Дюмон, "Паноптика"; Дарвин. Одье.)

Глава CI. Как превзойти Рафаэля

В трогательных сценах, порожденных страстями, великий художник нового времени, если он когда-нибудь явится, придаст каждому из своих персонажей идеальную красоту, соответствующую тому темпераменту, который природою предназначен к живейшему переживанию именно этой страсти.

Вертера нельзя представить, по своему усмотрению, сангвиником или меланхоликом, а Ловлеса^* - флегматиком или холериком. Холерическими темпераментами наделены не добрейший кюре Примроз^** и не очаровательный Кассио, а еврей Шейлок, мрачный Яго, леди Макбет, Ричард III. Очаровательная и чистая Имогена - немного флегматик^***.

^* (Ловлас-герой "Клариссы Гарлоу" Ричардсона.)

^** (Кюре Примроз - герой романа Гольдсмита "Векфильдский священник".)

^*** (По поводу Имогены не могу удержаться от искушения привести одну заметку, вписанную в мой экземпляр Шекспира. Недавно я имел удовольствие присутствовать на заседании Атенея^****, где г. Же^***** призвал к ответу беднягу Шекспира и, как полагается, допросив его и пошколив, осудил единогласно на го, чтобы он всегда оставался лишь варваром, способным нравиться одним только сумасшедшим.

Лагарпам трудно было бы разубедить нас в том, что для создания характера, способного нравиться в течение столетий, требуется множество эпизодов, раскрывающих этот характер, и большая естественность в способе их изложения".)

^**** (...ноября, 1814 г.)

^***** (Же Антуан (1770-1854) - редактор "Journal de Paris", либерал и убежденный классик. Состоя профессором в Атенее, он произнес 24 ноября - 1814 года вступительную лекцию "О новом литературном направлении, называемом романтическим". Лекция была посвящена главным образом Шекспиру, который был подвергнут жестокой критике. Стендаль мог прочесть изложение лекции в журналах.)

^****** (Мы читали его в Риме в 1802 году.- В 1802 году Стендаль не был в Риме.)

^******* (Сейсен - Луи Крозе, который был в действительности не живописцем, а инженером.)

^******** ("В этой пьесе много верных чувств, несколько правдивых диалогов и приятных сцен, но все это достигается ценой множества несообразностей. Отмечать нелепость сюжета, вздорность поступков, смешение имен и нравов различных эпох и невозможность излагаемых событий в любых условиях - значило бы тратить критические силы на явный вздор, обнаруживая недостатки, слишком очевидные для того, чтобы их можно было скрывать, и слишком большие, чтобы их можно было преувеличивать" (англ.)^*********.)

^********* (Английская цитата взята из комментариев Самюэля Джонсона к "Цимбелину" в томе VIII его издания сочинений Шекспира.)

Руководясь первыми своими впечатлениями, художник создал Аполлона Бельведерского. Но согласится ли он равнодушно копировать Аполлона всякий раз, как он захочет изобразить юного и прекрасного бога? Нет, он установит связь между деянием и характером красоты: Аполлон, избавляющий землю от змея Пифона, будет отличаться большей силой; Аполлон, желающий понравиться Дафне, будет наделен более тонкими чертами.

Глава СII. Личная польза и симпатия

Что касается изображения простых смертных- подлинных объектов живописи, подобно богам в скульптуре,-художник замечает, что характер человека заключается в свойственной ему манере стремиться к счастью. Но страсти искажают душевные навыки и их телесное выражение. Страсть становится новой целью в жизни, новым способом добиваться счастья, который заставляет нас позабыть все остальные, заставляет позабыть и привычку. До какого предела должен художник искажать красоту или выражение характера, особенно пригодного для изображения страсти? До какой степени может человек отказаться от личной пользы под обаянием чувства симпатии? Этот вопрос следует задать Рафаэлю, Пуссену, Доменикино, ибо ответить на него можно только с кистью в руке. Обычное рассуждение впадает тут в расплывчатость, величайший порок всего, что пишется об искусстве^*.

^* (Сила симпатии возрастает с каждым столетием, вместе с цивилизацией, вместе со скукой. Бедствие при отступлении из России было слишком велико, чтобы можно было испытывать к кому-нибудь сострадание.)

Глава СIII. О музыке

Волнуя сердца иным способом, Чимароза и Перголезе создали множество восхитительных мелодий. Моцарт понял, что прекрасные мелодии прекрасны лишь потому, что являются выражением счастья и силы; и чтобы передать страсти с оттенком меланхолическим, он пренебрег красотою песен.

Глава CIV. Кто прав?

В дни счастья вы предпочтете, не колеблясь, Чимарозу^*. В минуты мечтательной, полной очарования грусти, которые нам случалось испытывать в конце осени, около старинного замка в аллее, под сенью высоких кленов, где полнейшую тишину нарушает изредка лишь шелест падающих листьев, вас влек к себе гений Моцарта. Вам хотелось тогда услышать, как одной из его мелодий оглашает лес далекая валторна.

^* (Чимароза (1749-1801) - итальянский композитор, автор "Тайного брака" (1792), любимой оперы Стендаля.)

Его нежные мысли и робкая радость гармонируют с последними ясными днями, когда красоты природы как будто окутаны легкой дымкой, что придает им еще больше очарования, и когда, если даже и покажется солнце во всем своем блеске, все-таки чувствуется, что оно покидает нас. Вернувшись в замок, вы охотнее остановитесь перед "Мадонной" Рафаэля, а не перед великолепной головой Аполлона.

Раз великие художники достигли такого совершенства, кто решится выступить их судьей? Это было бы то же, что вчерашнюю любовь предпочесть завтрашней; а пылкие сердца слишком хорошо знают, что чистая любовь не оставляет воспоминаний.

Лишь только божественное дуновение покинет нас и предоставит нас нашей природной ограниченности, мы уже не в состоянии судить о нем иначе, как по результатам, и восторг не оставляет ни малейших следов.

Общее правило гласит, что о силе одной страсти надо судить по силе другой, которою для нее пожертвовали; но все в этом вопросе изменчиво, даже самая неизменная из человеческих привязанностей, любовь к жизни.

Кто возьмется быть судьей между "Парисом" Кановы и "Моисеем" Микеланджело, если восторг не оставляет по себе воспоминаний, если ни одно человеческое сердце не в состоянии ощутить в один и тот же день очарование обоих этих божественных произведений?

Глава CV. О восторге

Тот, кто пишет эту историю, не выскажет своего мнения, которое, вероятно, выражает всего только тот темперамент, которым случайно наделила его судьба. Сангвиник и меланхолик предпочтут, вероятно, "Париса". Холерик восхитится грозным выражением у "Моисея", а флегматик найдет, что он его немного волнует.

Глава CVI. Люди всегда знают то, чего не знать смешно

Может ли это заинтересовать слепорожденного? Столько же, пожалуй, как и большинство читателей. Приходишь в музей с дамами и, войдя в залу, где находится "Аполлон", хочешь сказать что-нибудь приятное; приходишь с другом, и тогда хочется вспомнить что-нибудь умное, какую-нибудь ученую фразу Винкельмана. Даже провинциал считает себя обязанным восторгаться вслух и цитирует путешествие Дюпати^*. Никто не приходит, чтобы смотреть. Даже если взять настоящих ценителей, у кого из них хватит настолько скромности, чтобы приближаться с опущенными глазами, считая куски паркета, к той картине, которую он хочет почувствовать? Он предпочтет вызвать тень Лихтенберга^** *** и получить от него остроумный отзыв о каждой картине. Могут ли заинтересовать меня оживленные споры относительно достоинств двух претендентов, оспаривающих друг у друга Китайскую империю?

^* (Даже провинциал... цитирует Дюпати.- Стендаль был очень невысокого мнения о художественном вкусе Дюпати, автора "Писем об Италии".)

^** (Лихтенберг (1742-1799) - профессор Геттингенокого университета. Крозе протестовал против той оценки("божественный"), которую Стендаль дает Хогарту. "Да,- записал Стендаль на полях письма Крозе,- это Мольер живописи".)

^*** (Дух Шамфора вселился в одного немецкого профессора и его устами комментировал божественного Хогарта.)

Глава CVII. Умение смотреть

Чтобы испытать наслаждение, глядя на "Аполлона", нужно смотреть на него так, как смотрят на быстрого конькобежца на пруду Ла-Вилет. Любуются его ловкостью, поскольку он ловок, и смеются над ним, если он упадет. Задачей ваятеля было, по-видимому, понравиться всем. Его вина, если он не в состоянии возбудить внимания у человека порядочного, не отвлекаемого ни горем, ни чрезмерными наслаждениями. Человек этот не должен испытывать унижения, а главное, не должен навязывать себе восторг насильно^*: этого было бы достаточно, чтобы проникнуться к искусству отвращением.

^* (В те времена, когда Барт^** писал свои героические элегии, Дора^*** однажды вечером увидел, как он стоял совсем один у большого пруда в Люксембургском саду, топал ногами и ломал себе руки, как исступленный. Дора подходит к нему: "Что с вами, мой друг?" "Я в бешенстве; вот уже целый час, как я стою здесь и гляжу на луну; вы же знаете, как она вдохновляет этих немцев; ну так вот, я не чувствую ровно ничего; холоден, как камень, и только зябну. Черт бы побрал поэтов, нежности которых сводят меня с ума!")

^** (Барт (1734-1785) - французский поэт и драматург. Избранные произведения его были изданы в 1810 и 1811 годах.)

^*** (Дора (1734-1780) - французский поэт, стихи которого отличались игривостью и жеманностью.)

Пусть он подождет. Через год или два, если он когда-нибудь случайно попадет в музей, он изумится, с наслаждением остановив свой взор на "Аполлоне" и открыв в нем неисчерпаемые красоты. Каждый контур словно говорит ему что-то, и этот голос возвышает душу, приводя ее в восхищение. Он уходит в совершенном восторге и хранит воспоминание об этом посещении.

Если бы чувства восторга, счастья, наслаждения, о которых ежедневно я слышу вокруг себя, прогуливаясь по длинным этим залам, были искренни, место это осаждалось бы посетителями больше, чем двери министра; сюда стремились бы круглый год так же, как стремятся по пятницам на выставку. Каждый светский человек обладает наукой, нужной для того, чтобы оценить внешность хорошенькой женщины, между тем как столь доступной, и однако не необходимой, наукой видеть картины мы пренебрегаем. Потому-то Парижский музей и пуст. Эти картины, будучи рассеяны по Италии, каждый день привлекали трех или четырех страстных любителей, являвшихся за сотни миль полюбоваться на них. Тут я вижу семь - восемь учеников, взмостившихся на свои стремянки, и десяток иностранцев, большинство которых имеет довольно угрюмый вид. Я вижу, как они добираются до конца галереи с красными глазами, утомленным лицом и невыразительными, отвислыми губами. К счастью, есть диваны, и они восклицают, зевая во весь рот и рискуя вывихнуть себе челюсть: "Это изумительно!" Какой, в самом деле, человеческий глаз может безнаказанно пройти под огнем полутора тысяч картин?^*.

^* (Мне было бы нетрудно внести сюда изменения; но я и сейчас продолжаю так думать Конечно, утрата предметов искусства - сильная оплеуха самолюбию нации; но ее слава, поскольку она их завоевала, остается незапятнанной

С точки зрения художника было бы в тысячу раз лучше вернуть их Италии^*, такое путешествие придало бы им вес в глазах высокопоставленных лиц. Что же касается голоса разума, то он предписывал подобрать двадцать хороших коллекций и поместить их в двадцати самых населенных европейских городах.)

^* (Вопрос о перевозке произведений искусства из Италии в Париж волновал художественный мир Европы в продолжение всей наполеоновской эпохи и первых лет Реставрации. Большинство парижских художников высказывалось против перевозки, полагая, что в культурной и климатической обстановке Италии произведения искусства приобретают большее художественное значение. Такого мнения держался и Стендаль. Но после 1815 года коллекции Лувра были вывезены обратно в Италию, и общественное мнение переживало это как политическое унижение Франции, лишившейся вместе с завоеваниями революции и своих военных трофеев.)

Глава CVIII. О стиле в портрете

Если бы я повстречал человека" дитя природы, которому не доставляет удовольствия "Аполлон" и который осмеливается признаться в этом, я оценил бы его чистосердечие. Если бы я обнаружил в нем готовность прислушаться к словам человека, убеленного сединами, я незаметно подвел бы его к бюсту Антиноя^*, очаровательного любимца Адриана. Разговор заходит о том, что этот прекрасный юноша был постоянно печален. "Странно,- говорит мне любознательный спутник,- эта печаль не оставила ни малейшей морщинки у Антиноя на лбу; ведь, конечно же, Адриан желал видеть в портрете сходство". "Разумеется; но Адриан, как все царственные сластолюбцы, как наш Франциск I, как Лев X у итальянцев, отличался большим художественным чутьем, несравненно превосходившим ничтожную эрудицию людей холодных. Он желал, чтобы портрет Антиноя внушал ему те же чувства, что и сама эта прекрасная голова. Однажды Антиноя искусала нильская мошкара. Адриан сразу заметил это; равнодушный ответ друга заставил его позабыть красноту и легкую припухлость, причиненную крылатыми насекомыми. Если бы художник, в этот день писавший с Антиноя портрет, позволил себе в шутку нарисовать эти легкие изъяны, император был бы поражен сходством; он гораздо дольше размышлял бы об этих маленьких красных пятнах, чем тогда, когда увидел их на щеке Антиноя. Он с любопытством рассматривал бы, насколько верно передал их художник, и, может быть, сказал бы даже несколько слов о его таланте. А вечером, вспомнив о портрете, решил бы: "На эту мазню я не стану больше смотреть".

^* (Антиной - юноша необычайной красоты, любимец римского императора Адриана.)

Разговаривая так, мы переходим в соседнюю залу, где выставлены длинными рядами эти ужасающие сходные с оригиналами бюсты, где малейшая складка на коже, малейшая бородавка схвачены как приятнейшая находка. Я с удовольствием замечаю, что моему незнакомцу эта низменная точность внушает отвращение; и когда мы снова оказываемся перед бюстом Антиноя, он говорит мне: "Наконец-то можно вздохнуть с облегчением; какая разница между ваятелем античным и гнусными ваятелями нового времени!" "Вы клевещете на этих бедных людей". "Трудно их оклеветать". "Согласен; только виноваты не они одни, ответственность падает и на применяемый ими стиль. Поверьте, если бы творец Антиноя имел дело с каким-нибудь внезапно разбогатевшим римским всадником, желавшим отыскать на толстом своем лице все, до мельчайших подробностей, чем оно было украшено в действительности, античный скульптор, стремясь получить от нового Мидаса^* хорошую плату, создал бы прескверное произведение. В лучшем случае его выручила бы какая-нибудь подробность..." "Вы правы! - восклицает незнакомец, быстро меня перебив.- Обычная грусть Антиноя, без сомнения, наделила его несколькими морщинами; но в живой действительности, где все ежеминутно меняется, это имело свою прелесть. А в неподвижном бюсте это было бы недостатком; такое изображение испортило бы трогательное воспоминание, которое хранил Адриан о своем друге^**.

^* (Мидас - фригийский царь, получил в дар от Вакха способность превращать в золото все, к чему бы он ни прикасался.)

^** (Педанты произносят имя этого милого ребенка всегда с отвращением, очень назидательным в школе (см. "Биография Мишо", т. 1); но до сих пор что-то не видно, чтобы кто-нибудь из этих господ отдал жизнь за своего друга. Античная мудрость была бы удивлена, видя, что величайшее проявление человеческой любви, которым мы восхищаемся в баснословной Алкесте^***, в Антиное едва удостаивается внимания.

Один из самых обильных источников современных нелепостей - обычай присваивать наименование порока поступкам, не причиняющим никому вреда.)

^*** (Алкеста - героиня древнегреческого сказания, согласившаяся умереть для того, чтобы спасти жизнь своему мужу. Это предание послужило сюжетом для трагедии Еврипида, а затем - для нескольких опер XVII и XVIII веков.)

Скульптура слишком приковывает наш взор к тому, что она берется изобразить. Все, что требует себе для того, чтобы нравиться, лишь незначительного внимания,- вне ее пределов. Но, с другой стороны, разве такая выспренность стиля не вредит сходству?" "Да, если это грубый художник, если он контурам, которые сохраняет, не умеет придать подлинное выражение всего лица в целом; но посмотрите в Генуе на бюст толстяка Вителлия^*. Невозможно представить себе большее благородство и вместе с тем большее сходство!"

^* (На красивой улице в доме...^** Чем больше в портрете стиля, тем меньше ценность художника с течки зрения физиономиста. Гольбейна предпочтут Рафаэлю (Лафатер^***, 8°, V, 38).)

^** (На красивой улице, в доме...- Стендаль забыл название улицы и дома. Бюст Вителлия находится в Палаццо Реале (бывшем Дураццо) в Генуе, на улице Бальби.)

^*** (Лафатер действительно предпочитал "правдивого художника художнику изящному... "Эразм" Гольбейна,- писал он,- превосходит всех Вандейков как правдивостью, так и наивностью".)

Глава CIX. О том, что деятельный образ жизни исключает симпатию к искусству

Как люблю я связи, своим возникновением обязанные единственно только случаю и когда можешь позволить себе удовольствие не знать имени своего партнера! Все очень просто и мило. Остаешься вместе, пока это нравится; нравиться перестало - вы расстаетесь, не испытывая ни сожаления, ни злобы. Мы собираемся встретиться на другой день, мой незнакомец и я. Он предлагает мне Тортони. "Нет, выпьем попросту кофе". "Ну, так в кафе Фуа, ровно в полдень".

Вот мы опять перед "Аполлоном". Я должен вытерпеть сперва залп эрудиции. Я вижу, что этот человек из уважения к вчерашней моей болтовне успел уже послать в книжную лавку за Винкельманом и Лессингом^*. "Забудем ученого Винкельмана!" "Вы правы,- говорит он, смеясь.- Напрасно искал я там ответа на вопрос, который меня очень смущает. Художник возвышенного стиля должен избегать подробностей; но в таком случае искусство, совершенствуясь, снова впадает в детство. Первые ваятели тоже не знали подробностей. Разница только в том, что, когда они делали сразу и руки и ноги своих статуй, не они избегали подробностей, а подробности избегали их". "Заметьте: для того, чтобы выбирать, сначала надо иметь: автор "Антиноя" те подробности, которые сохранил, развил дальше. Он усилил главным образом их выразительность и придал им ясность. Взгляните вот еще на этот портрет - на статую Наполеона^** работы Кановы; обратите внимание на ногу и особенно на ступню. Я нарочно выбираю наименее благородные части, и, однако, сколько в них благородства! С какого бы расстояния вы ни смотрели на статую, вы сразу же различите не только каждую часть тела, но и то, что тело это принадлежит герою. Дело в том, что общие очертания ноги имеют тот же характер, ту же степень рельефа, что и общие очертания руки^***. Правда, все это совершенно недоступно людям, погруженным в грубые интересы деловой жизни, людям, для которых храм искусства заперт на три запора. Если бы где-нибудь в закоулках Рима им попался выставленный на продажу вот этот фрагмент "Боргезского гладиатора" и фрагмент "Аполлона", они, заметив у "Гладиатора" множество отлично переданных мускулов, бесспорно, предпочли бы его богу света. Оставим этих атеистов искусства".

^* (Успел... послать в книжную лавку за Лессингом.- Стендаль имеет в виду сочинение Лессинга "Лаокоон, или О границах живописи и поэзии", переведенное на французский язык в 1802 году.)

^** (Общий дух этой исторической работы достаточно показывает, что мало найдется лиц, которые ненавидели бы так, как автор, того, кто повинен в убийстве герцога Энгиенского^****, книгоиздателя в Галле^***** и капитана Райта^******. Вот почему автор смело потребляет слова, подвернувшиеся ему под перо. Наполеон стал лицом историческим; тому, кто изучает человека, он принадлежит не меньше, чем политическому болтуну. Святоши публично высказывают о нем сожаление в газетах (Debats от 5 июня 1817 г.) Ри. Ш.)

^*** (См. статьи, глубокомыслие которых не уступает их литературным достоинствам, посвященные г-ном Мари Бутаром^******* этой грубой статуе.)

^**** (Герцог Энгиенский, обвиненный в заговоре против первого консула, был расстрелян во рву Венсенского замка 21 марта 1804 года.)

^***** (Книгоиздатель в Галле.- Стендаль имеет в виду Пальма, который был расстрелян в Браунау 26 августа 1806 года за напечатание памфлета против Наполеона и французской армии. Он был родом из Нюрнберга, а не из Галле.)

^****** (Капитан Райт.- Арестован в мае 1804 года на побережье Бретани и заключен в тюрьму за помощь роялистскому десанту. В октябре 1805 года он был найден в тюрьме с перерезанным горлом В 1815 году много спорили о том, была ли эта смерть самоубийством или делом рук наполеоновской полиции.)

^******* (Бутар (1771-1838) - художественный критик "Journal des Debats".)

Вот лучший оправдательный документ для письма лорда Веллингтона^* об итальянских картинах.

^* (Письмо лорда Веллингтона.- Письмо адресовано лорду Каслри. Оно написано по поводу возвращения итальянских картин в Италию 23 сентября 1815 года и через две недели опубликовано в журналах.)

Тут я не отказываю себе в удовольствии рассказать моему незнакомцу, как объясняю я возникновение античной красоты у дикарей-греков. Он выставляет весьма веские возражения. Чтобы ответить на них, мы начинаем тщательно сравнивать каждую часть тела у "Гладиатора" с соответствующей частью у "Аполлона". Мы всюду обнаруживаем один и тот же искусный прием: греческий скульптор, чтобы создать бога, отбрасывал детали, которые слишком напоминают человеческую природу.

Поместившись слева от "Аполлона", напротив окна, так, что левая рука статуи прикрывает шею, мы видим, что контур освещенной стороны слагается из пяти волнообразных линий. А когда мы рассматриваем контур "Гладиатора", мы ясно видим, что он состоит из гораздо большего числа линий. И линии эти взаимно пересекаются под гораздо меньшими углами, чем контуры "Аполлона".

"Вы полагаете,- говорит незнакомец,- что здесь можно было бы отбросить еще больше деталей, чем в "Аполлоне", и достигнуть таким образом еще большего в возвышенном стиле?" "Право, не знаю. Некоторые находят, что да, и что если когда-нибудь Греция станет цивилизованной или евреям удастся отвести в сторону течение Тибра, то, может быть, тогда отроют произведения еще более величественного стиля. Я допускаю возможность этого."

Хоть ум и говорит, но сердце плохо верит.

"Гасильник", комедия.

"Пойдемте смотреть картины,- говорит незнакомец.- Но примите во внимание, что над колоритом и светотенью нам предстоит проделать ту же работу, что и над линиями!"

Тем временем мы поднимаемся, и случай приводит нас в галерею Аполлона. Нам бросается в глаза "Клевета на Апеллеса" Рафаэля и несколько набросков карандашом, сделанных с Форнарины для разных его мадонн. "Взгляните,- говорю я своему спутнику,- великие мастера, даже делая легкий набросок, достигают почти идеального совершенства. В этом рисунке нет и четырех линий, но каждая из них действительно передает контур. Посмотрите рядом на рисунки разных ремесленников. Они передают прежде всего ничтожные подробности; вот чем они приводят в восторг толпу, у которой глаза раскрыты во всех видах искусства только на мелочи".

Глава СХ. Очень сильное возражение

Я снова встретился с милым моим незнакомцем. "Послушайте,- сказал он мне,- вот возражение, которое все опрокидывает. Разве нет разницы между красотой^* и приятной внешностью? Каждый день какой-нибудь двадцатилетний юноша приезжает к нам из провинции. Краски на его щеках необычайно свежи; он пышет здоровьем. Другой молодой человек прибыл десятью годами раньше; жизнь в Париже в каких-нибудь несколько месяцев лишила его и прекрасного цвета лица и этого выражения силы. Вновь прибывший, бесспорно, красивее, и, однако, он жалок; тот подавляет его. Значит, красота, происхождение которой вы мне объяснили, не всегда есть красота. Эта царица не уверена, значит, в своем могуществе". "Признаться ли вам? Как раз это самое возражение, очень сильное, и убеждает меня в том, что было сказано мною о происхождении античной красоты".

^* (Красота есть выражение привычного способа отыскивать счастье. Одно дело - мой друг на балу, в Париже, другое - он же в американских лесах.)