О жизненном укладе и его отношении к литературе

Некоторые из моих знакомых полгода проводят в деревенской праздности. Спокойствие полей сменяет тревогу двора и волнения парижской жизни^*. Муж присматривает за обработкой своих земель, жена говорит, что ей весело, дети счастливы; не чувствуя потребности в новых мыслях, занесенных из Парижа, они бегают, резвятся в лесах; они ведут жизнь, близкую к природе.

^* ("Мемуары" г-жи д'Эпине, образ жизни г-на де Франкейля, ее любовника.)

Такие люди вслед за своими отцами повторяют, что малейшее нарушение достоинства в литературных произведениях оскорбляет их, что малейшее нарушение приличий внушает им отвращение. В действительности же, очень скучая, чувствуя недостаток в новых и интересных мыслях, они поглощают самые скверные романы. Книгоиздатели хорошо знают это, и все, что слишком скверно для другого времени года, они оставляют на апрель, к моменту отъезда и сборов в деревню.

Таким образом, скука уже разрушила все правила писания романов, скука - бог, к которому я обращаю мольбы, могучий бог, царящий во Французском театре, единственная власть на свете, которая может заставить нас бросить в печку Лагарпов! Впрочем, произвести революцию в романе было нетрудно. Греки и римляне не писали романов, и наши педанты объявили этот жанр недостойным своего гнева; вот почему он был великолепен. Какие трагические поэты, следующие Аристотелю, за последние сто лет создали произведение, подобное "Тому Джонсу"^*, "Вертеру"^**, "Картинам семейной жизни"^***, "Новой Элоизе" или "Пуританам"? Сравните их с современными французскими трагедиями, печальный список которых вы найдете у Гримма^****.

^* ("Том. Джонс" - роман Фильдинга (1750), много раз переводившийся на французский язык.)

^** ("Страдания юного Вертера" - роман Гете.)

^*** ("Картины семейной жизни" (1797-1804) - роман немецкого романиста Августа Лафонтена, писавшего в сентиментальном жанре.)

^**** (Гримм Мельхиор (1723-1807) - французский писатель, выпустивший во второй половине XVIII века рукописный журнал "Литературные письма".)

Вернувшись в город в конце ноября, наши богатые люди, измученные шестью месяцами домашнего счастья, очень хотели бы получить удовольствие в театре. Один вид портиков Французского театра веселит их, так как они забыли о прошлогодней скуке; но у входа они находят ужасное чудовище- жеманство, если уж нужно назвать его своим именем.

В обычной жизни жеманство - это искусство защищать оскорбленные добродетели, которых у тебя нет. В литературе - это искусство наслаждаться тем, что не доставляет удовольствия. Это ложное существование было причиной того, что мы превознесли до небес "Ученых женщин" и пренебрегли очаровательным "Неожиданным возвращением"^*.

^* ("Неожиданное возвращение" - веселая комедия Реньяра. О ней см. выше.)

Я вижу, как при этих дерзких словах глаза классиков загораются гневом. Ах, господа, гневайтесь только из-за того, что действительно вас раздражает: разве гнев - такое уж приятное чувство? Конечно, нет; но, хмурясь на фарсы Реньяра, мы создаем себе репутацию хороших литераторов.

Значит, хорошим тоном хоть пруд пруди, потому что всякий приказчик мануфактурной лавки освистывает Мольера или Реньяра по крайней мере раз в год. Это для него так же естественно, как, входя в кафе, принять воинственный вид рассерженного тамбурмажора. Говорят, что жеманство - добродетель тех женщин, У которых ее нет. Может быть, литературное жеманство является хорошим вкусом людей, которых природа создала для любви к деньгам или для страсти к индюшкам с трюфелями?^*

^* (Индюшки с трюфелями.- Стендаль имеет в виду сплетню, ходившую в литературных кругах. Говорили, что виконт д'Арленкур послал Офману, критику "Journal des Debats", дюжину индюшек с трюфелями и так задобрил маститого критика, что тот написал о нем хвалебную статью в своей газете.)

Одно из печальнейших следствий развращенности нашего века заключается в том, что светская комедия в литературе никого уже не может обмануть, а если какому-нибудь жеманному писателю еще удается вызвать иллюзию, то лишь потому, что из презрения к нему никто не хочет смотреть его комедию вторично.

Счастье литературы при Людовике XIV заключалось в том, что тогда ей не придавали большого значения^*. Придворные, высказывавшие свое мнение о шедеврах Расина и Мольера, обладали хорошим вкусом, так как у них и в мыслях не было, что они являются судьями. Если в своих манерах и костюме они всегда стремились кому-нибудь подражать, то в своих литературных суждениях они осмеливались оставаться самими собой. Что я говорю, осмеливались? Они даже не давали себе труда осмеливаться. Литература была безделкой; "держаться верных взглядов на литературные произведения"^** стало необходимым только в последние годы царствования Людовика XIV, когда литература унаследовала почет, который этот король оказывал Расину и Депрео.

^* ("Добряк Корнель на днях умер",- записывает Данжо. Теперь были бы произнесены четыре речи на кладбище Пер-Лашез, а на следующий день они были бы напечатаны в "Moniteur".)

^** (Название сочинения одного иезуита того времени (кажется, Бугура)^***, имевшего большой успех.)

^*** (Сочинение Бугура "Способ придерживаться верных взглядов в литературных сочинениях" появилось в 1687 году и часто перепечатывалось в следующем веке.)

Всегда правильно оценивают вещи, когда их оценивают непосредственным чувством. Каждый прав в своих вкусах, какими бы странными они ни были, когда каждый голосует в отдельности. Ошибка происходит, когда говорят: "Мой вкус-это вкус большинства, вкус всеобщий, то есть хороший вкус".

Следовало бы выслушать даже педанта, если бы он рассуждал естественно, в соответствии со своей ограниченной и низкой душой. Ведь он все же зритель, а поэт хочет нравиться всем зрителям. Педант становится нелепым только тогда, когда он начинает твердить заученные мысли и хочет убедить вас, что у него есть и тонкость, и чувство, и т. д., и т. д., например, Лагарп, объясняющий "Сида" и суровые правила чести, выйдя из канавы, куда толкнул его некий Блен де Сен-Мор^* в то время, когда разодетый академик шел на обед к главному откупщику. Толкователь "Сида", хоть и испачканный немного, говорят, отлично держал себя за столом.

^* (О столкновении Лагарпа с Блён де Сен-Мором рассказывает Гримм в своих "Литературных письмах" (февраль 1774 года), придавая этому столкновению неблагоприятное для Лагарпа освещение. Блен де Сен-Мор отомстил критику за статью о его сочинении "Орфанис".)

Жepap (1770-1837). Портрет Франсуа Тальма. Гравировал Ф. Жирар в 1829 г.

Одно из самых забавных следствий жеманства - то, что, подобно олигархии, оно постоянно стремится к изъятию из своих рядов недостаточно совершенных сочленов. А от группы, которая так сокращает себя в числе, в скором времени остается только диван доктринеров^*.

^* ("Диван доктринеров" - партия "доктринеров", организовавшаяся во французской Палате депутатов в 1817-1818 годах, всегда была очень немногочисленна. Говорили, что вся она может поместиться на одном канапе.)

Трудно сказать, к чему привела бы изысканность языка, если бы царствование Людовика XIV продолжалось. Уже аббат Делиль не пользовался и половиной слов, применявшихся Лафонтеном. Вскоре все естественное стало бы неблагородным и низким, вскоре во всем Париже не осталось бы и тысячи человек, говорящих благородно.

Не буду приводить слишком старых и давно позабытых примеров. Два года тому назад (в феврале 1823 года)^*, когда надо было спасать Испанию и возвращать ей то счастье, которым она теперь наслаждается, несколько салонов Сен-Жерменского предместья вдруг нашли, что речь г-на де Талейрана дурного тона. Я спрашиваю вас: кто же в состоянии похвалиться хорошим языком, если можно обвинить в дурном тоне столь родовитого человека, которого никак нельзя упрекнуть в том, что он избегал двора? В сущности говоря, в Париже можно обнаружить три или четыре различных языка. То, что грубо на улице Сен-Доминик^**, естественно в предместье Сент-Оноре^*** и рискует показаться изысканным на улице Монблан^****. Но письменный язык, который должен быть понятен всюду, а не только в Эйль-де-бефе, совсем не должен считаться с этими мимолетными модами. Мольера три раза в месяц освистывает аффектация; иначе можно было бы ожидать, что вскоре станет неприличным и проявлением дурного тона произнести на французской сцене: "Закройте это окно".

^* (В феврале 1823 года в Палате депутатов обсуждался вопрос об отправке в Испанию войск для восстановления там абсолютизмма. Либералы были против интервенции. Талейран составил речь (3 февраля), которую, однако, он не мог произнести, так как прения были прекращены, но речь была напечатана в "Courrier francais" и вызвала негодование ультрароялистской прессы.)

^** (Улица Сен-Доминик находится в Сен-Жерменском предместье, аристократическом квартале Парижа.)

^*** (Предместье Сент-Оноре - квартал Парижа, населенный по преимуществу мелкой торговой буржуазией.)

^**** (Улица Монблан находится в квартале Шоссе д'Антен, в котором проживала высшая финансовая и новая наполеоновская, преимущественно военная, аристократия.)

Мне кажется, что нужно уже говорить: "Закройте эту раму". Но бедное жеманство, несмотря на свой "Journal des Debats", несмотря на свою Французскую академию, пополняющуюся путем назначений, поражено в самое сердце и долго не продержится. Заметьте, что чрезмерная деликатность существует только на сцене и поддерживает ее один только "Journal des Debats". Она уже несвойственна нашим нравам. Благодаря наплыву провинциалов, приезжающих в Палату депутатов, разговоры происходят на языке, для всех понятном^*.

^* (См. размышления г-на Александра Дюваля^** о стиле комедии XIX века. Три четверти очаровательных шуток лорда Байрона в "Дон Жуане"^*** и особенно в "Бронзовом веке" на французском языке показались бы низменными, а между тем их создал самый возвышенный и самый взыскательный гений Англии.)

^** (Александр Дюваль в 1820 году напечатал свои "Размышления об искусстве комедии", которые имеет в виду Стендаль.)

^*** ("Дон Жуан" Байрона в это время продолжал печататься частями. "Бронзовый век", являющийся памфлетом против Веронского конгресса, появился незадолго до "Расина и Шекспира", в том же 1823 году.)