О морали Мольера

Хотя все, что ограниченные люди говорили о "морали" театра, на мой взгляд, не заслуживает большого внимания, тем не менее нетрудно заметить, что Мольер не более морален, чем всякий другой. Нужно отказаться от этого аргумента в его защиту вместе с другим, давно устарелым: "красота религиозной морали". Самое главное - то, о чем не говорят,- это создать у людей такие интересы, которые побуждали бы следовать правилам морали вплоть до той или иной степени героизма.

Мольер изображал действительность с большей проницательностью, чем другие поэты; следовательно, он был более морален, это вполне понятно. Нравственность заключается в природе вещей. Чем больше будешь размышлять, тем яснее поймешь, что добродетель - наиболее верный путь к счастью, что во дворцах, как и под собственной крышей, нет счастья без справедливости. Каждому отцу-тирану иногда приходит в голову, что через две недели после его смерти семья его станет счастливее. Но эти большие вопросы вызывают гримасу у Талии^*.

^* (Талия - муза комедии.)

Как только вы начнете проповедовать на сцене, как только вы начнете бранить какую - нибудь партию или обсуждать какой-нибудь спорный вопрос, те из ваших слушателей, которые не лишены ума, решают, что вы бросаете вызов их тщеславию. Вместо того чтобы смеяться над вашими героями или сочувствовать их несчастьям, они начинают искать доводов, противоречащих вашим. Так всякая примесь политики убивает литературное произведение.

Мольер безнравствен. Я вижу, как при этих словах педанты начинают улыбаться. Нет, господа, Мольера нельзя считать безнравственным потому, что он произносит слова "обманутый муж" или "промывательное"^*; в его время произносили эти слова так же, как во времена Шекспира верили в ведьм. Впечатление, которое могут произвести такие мелочи теперь, не зависит от воли этих великих художников.

^* (См. у г-жи Кампан^** ответ Людовика XVI.)

^** (В мемуарах г-жи Кампан рассказывается о том, как несколько придворных дам протестовало против постановки пьес Мольера при дворе; одна из них утверждала, что у Мольера, как всем известно, "очень дурной вкус"; король на это отвечал, что у Мольера часто встречаются выражения "дурного тона", но, на его взгляд, у него трудно было бы найти какое-либо проявление "дурного вкуса".)

Еще менее можно считать Мольера безнравственным за то, что сын Гарпагона обращается без достаточного почтения к своему отцу и говорит ему: "Мне не нужны ваши подарки".

Такой отец заслуживал таких слов, и единственное, что может остановить старика в его безграничной любви к золоту,- боязнь таких слов.

Безнравственность Мольера имеет более глубокие основания. Во времена г-жи д'Эпине и г-жи Кампан существовал одобренный хорошим вкусом способ умирать, жениться, разоряться, убивать соперника и т. д. Об этом свидетельствуют письма г-жи Дюдефан. Не было ни одного житейского поступка, важного или самого незначительного, который не был бы заранее скован подражанием какому-либо образцу, и тот, кто не походил на известный образец, вызывал смех, как человек опозорившийся, обнаруживший свою глупость. Это называли "быть человеком дурного тона". Казнь генерала Лали была казнью "хорошего тона"^*.

^* (Письма Горация Уолпола к г-же Дюдефан о генерале Лали. В своем письме к Горацию Уолполу от 11 января 1769 года (т. 1, стр. 31 и 32) г-жа Дюдефан писала о смерти Лали и о предшествовавших ей минутах с легкомыслием, поистине жестоким. Уолпол выразил в своем ответе сильное негодование. Там можно найти такие слова: "Ах, сударыня, сударыня! Какие ужасные вещи вы мне рассказываете! Пусть никогда не говорят, что англичане грубы и свирепы. В действительности таковы французы. Да, да, вы дикари, ирокезы. У вас перебили много народу; но видано ли, чтобы хлопали в ладоши во время казни несчастного, к тому же генерала, два года томившегося в тюрьме? Боже! Как я рад, что покинул Париж до этой ужасной сцены! Меня разорвали бы на части или заключили бы в Бастилию".- См. также "Мемуары" г-жи де Жанлис.)

Какой-нибудь умный испанец или англичанин, приехавший во Францию, может показаться смешным оттого, что у него нет образца и он прибегает к помощи разума,- пусть посмеются над ним. Возможно, что этот пришелец уклоняется от принятых обычаев благодаря своему умственному превосходству, но, впредь до лучшего ознакомления, общество имеет основание считать, что это происходит от невежества, а незнание мелких обычаев - имейте это в виду - свидетельствует о низшем общественном положении и вызывает презрение аристократии! Или же пришелец уклоняется от принятых обычаев по глупости. Во всяком случае, если новоприбывший по своему уму заслуживает исключения, пусть он проявит этот ум, защищаясь от нашей критики. Это позабавит нас. Когда в 1780 году какой-то мушкетер явился в шесть часов утра к советнику парламента и похитил его в фиакре, то вечером, передавая подробности этого события, говорили: "Мушкетер поступал вполне достойно", или: "Он вел себя крайне неприлично". Во исполнение этого светского приговора мушкетер через два месяца получал чин капитана кавалерии или ожидал какого-то другого повышения.

Подражание принятому шаблону, и подражание вольное, в котором можно при случае обнаружить и ум,- вот каким образом можно было избежать при дворе насмешек, и это наши отцы называли "умением вести себя в свете". Отсюда выражения: "Так все делают", "Так никто не делает", "Это ни на что не похоже",- столь частые во французском языке.

Подвергаясь насмешке, теряешь уважение окружающих. А при дворе Людовика XV, где истинное достоинство не имело никакого значения, потерять уважение значило потерять состояние. Когда месяц спустя представлялась "вакансия", какая-нибудь свободная крупная должность, то "общественное мнение" двора решало, "смешно" или "прилично" господину такому-то претендовать на нее.

Мольер внушает именно этот страх быть непохожим на других: вот в чем его безнравственность.

Противиться давлению, не бояться опасности потому, что она неопределенная,- вот что значит "не походить на других", а между тем как раз это самое нужно в наше время, чтобы жить счастливо или в безопасности от нападок местного супрефекта. Всякий робкий человек, боящийся опасности из-за ее неопределенности, всегда натолкнется на какого-нибудь супрефекта, который будет притеснять его, или старшего викария, который будет писать на него доносы. Во Франции такие натуры могут найти себе убежище только в Париже, где они заселяют половину новых улиц.

При монархии мода допускает лишь один образец и, если мне разрешат уподобить моду одежде, лишь один "покрой"; при правительстве же, подобном вашингтонскому, через сто лет, когда праздность, тщеславие и роскошь придут на смену пресвитерианскому унынию, мода допустит пять или шесть "покроев" вместо прежнего одного. Другими словами, она допустит гораздо больше оригинальности в трагедии так же, как и в выборе экипажа, в эпической поэме, как и в искусстве завязывать галстук, ибо в человеческой голове все связано, одно с другим.

Та же склонность к педантизму, которая заставляет нас в живописи ценить больше всего рисунок, являющийся почти точной наукой, делает нас сторонниками александрийского стиха и точных правил в драме, а в музыке - инструментальной симфонии, исполняемой грубо и без всякого чувства.

Мольер убеждает нас в том, как плохо быть непохожим на других. Послушайте, что говорит Арист, резонерствующий брат из "Урока мужьям"^*, Сганарелю, другому оригинальничающему брату, о модном костюме. Послушайте, что Филинт говорит мизантропу Альцесту об искусстве жить счастливо. Правило все то же: "быть таким, как все"^**.

^* ("Урок мужьям" - комедия Мольера.)

^** (Одна знакомая мне дама, чтобы занять себя чем-нибудь в деревне, попыталась написать маленький курс морали по роли мольеровского резонера. Эта небольшая работа устраняет все сомнения; я не привожу ее здесь, чтобы не было длиннот; мне и так кажется, что для литературного памфлета я написал слишком много.)

Вероятно, эта тенденция Мольера была политической причиной милостей великого короля. Людовик ХIV никогда не забывал, что в молодости он должен был бежать из Парижа от Фронды. Со времен Цезаря правительство ненавидит оригиналов, которые, подобно Кассию^*, избегают общепринятых удовольствий и создают их себе на собственный лад. Деспот думает: "Вполне возможно, что это люди храбрые, к тому же они привлекают к себе внимание и могли бы в случае необходимости стать вождями партии". Всякое выдающееся достоинство, не санкционированное правительством, ненавистно для него.

^* (Все эю рассуждение о Кассии и Цезаре и опасных людях построено на словах Цезаря о Кассии в трагедии Шекспира "Юлий Цезарь" (действие 1-е, явление 2-е))

В "Сентиментальном путешествии" Стерн сравнивает французов со стертыми монетами, которые от долгого употребления "стали так похожи одна на другую, что их почти нельзя отличить"

Стерн был вполне прав: мы похожи на стертые монеты, но не время сделало нас такими, а боязнь насмешки. Вот настоящее имя того, что моралисты называют крайностями цивилизации, испорченностью и т. д. Вот в чем вина Мольера; вот что убивает гражданское мужество народа, столь храброго со шпагой в руке. Мы испытываем ужас перед опасностью, которая, может быть, окажется смешной. Самый отважный человек не посмеет отдаться своему порыву, если он не уверен, что идет по одобренному пути. Зато когда порыв, противоположность тщеславию (господствующей страсти), проявляется в действии, то происходит невероятное и возвышенное безумие, штурмы редутов, внушающие ужас иностранным солдатам и называемые furia francese^*.

^* (Французское неистовство (итал.).)

Подавить гражданское мужество было главной задачей Ришелье и Людовика XIV^*.

^* ("Исповедь" Агриппы д'Обинье^** похожа на роман Вальтера Скотта; она говорит о том, с какой радостью встречали во Франции неизвестные опасности еще около 1600 года.)

^** ("Исповедью" Агриппы д'Обинье Стендаль, по-видимому, называет и "Приключения барона де Фенеста" (1617), и "Католическую исповедь господина де Санси" (1660), и "Воспоминания о жизни Агриппы д'Обинье" (1731))

Одна милая женщина сказала мне вечером в своем салоне: "Посмотрите, все нас покинули: семь женщин сидят в одиночестве; мужчины столпились вокруг столика, за которым играют в экарте, или разговаривают у камина о политике". Я подумал: отчасти в этой глупости повинен Мольер - разве в этом не сказывается влияние "Ученых женщин"?

Женщины, смертельно боясь насмешек, которыми Мольер щедро осыпает педантку Арманду, вместо того, чтобы изучать идеи, изучают ноты; матери не боятся насмешек, заставляя своих дочерей петь:

 Di piacer mi balza il cor, 
 .......................
 E l'amico che fara?

("Gazza ladra") ^*

^*

(

 От радости у меня бьется сердце, 
 ..............................
 А что же сделает дружок?

"Сорока-воровка"^** (итал.))

^** (Оба эти стиха взяты из каватины Нинетты в "Сороке-воровке" Россини В Париже опера (с итальянским либретто) была представлена впервые 18 сентября 1821 года. Стендаль считал эту каватину одним из лучших созданий Россини.)

так как Мольер не упомянул публично о пении в "Ученых женщинах".

Благодаря этому прекрасному способу рассуждения после упадка легкого жанра (1780) женщины могут только любить или ненавидеть, в большинстве случаев они не способны обсуждать или понять причины любви или ненависти.

Во времена г-жи Кампан или герцогини де Полиньяк женщины не были покинутыми, так как они отлично, лучше, чем кто-либо, понимали нелепости придворной жизни, и это вполне понятно, поскольку они сами принимали в ней участие; а мнение двора доставляло человеку богатство^*. Острый ум, тонкий такт женщин, их страстное желание доставить материальное благосостояние своим друзьям^** развили в них изумительный талант к придворной жизни и к ее изображению^***. К несчастью, предметом общественного внимания теперь стали другие вопросы, и женщины, не поспевшие за событиями, не в состоянии понять, что делает какое-нибудь "выступление" смешным или достойным восхищения. Они только могут повторять вслед за любимым человеком: "Это отвратительно" или "Это превосходно". Но одобрение, доведенное до такой степени, совсем не лестно, а только скучно.

^* (Письма г-жи Дюдефан к Горацию Уолполу.)

^**(Мемуары Мармонтеля.)

^*** ("Век Людовика XIV" нужно искать в письмах г-жи де Севинье, г-жи де Келюс^****, м-ль Аиссе^***** и т. д. "Век Людовика XIV"^****** Вольтера наивен почти так же, как "Революция"^******* г-жи де Сталь. Чувствуется, что Вольтер готов был отдать весь свой гений за благородное происхождение. "Век Людовика XIV" для Вольтера, Увлеченного изяществом его нравов, заключается только в украшении Парижа и в искусствах. Удивительно, что порядочный человек, избитый^********, и притом безнаказанно, палкой знатного вельможи, упрямо прославляет политический режим, который подверг его этой мелкой неприятности.)

^**** (Избранные письма г-жи де Келюс (1673-1729) были изданы Оже в 1803 и 1823 годах.)

^***** (М-ль Аиссе (1695-1733) - черкешенка, купленная в Константинополе французским послом де Ферреолем и привезенная в Париж в 1700 году. Ее письма, напечатанные впервые в 1787 году, в 1823 году были переизданы Оже.

^****** ("Век Людовика XIV" - историческая работа Вольтера (1752), одно из самых известных исторических произведений XVIII столетия.))

^******* ("Революция" г-жи де Сталь - "Рассуждения о главнейших событиях Французской революции" - посмертная работа г-жи де Сталь, о которой в 1818 году Стендаль написал особую статью.)

^******** (Удивительно, что порядочный человек, избитый...- Шевалье де Роан приказал своим лакеям избить Вольтера палками в наказание за какую-то шутку, которую тот себе позволил в обществе (1726). Вольтер тщетно требовал удовлетворения: шевалье отказался принять его вызов, так как Вольтер не был дворянином.)

Для многих парижских женщин кажется достаточным счастьем возможность каждый вечер тщательна одеваться, садиться в экипаж и появляться на полчаса в салоне, где мужчины разговаривают между собой в сторонке, а женщины осматривают друг друга критическим взором. Среди устроенного таким образом света женщина, тщеславие которой недостаточно велико для того, чтобы жить только такими удовольствиями, должна почувствовать себя очень несчастной; ей покажется ничтожным все, что доставляет удовольствие другим женщинам, она прослывет странной женщиной; общество, которое она, сама того не замечая, оскорбляет, будет истцом и судьей одновременно и единогласно осудит ее. Через три года репутация этой женщины погибнет, а между тем только одна она достойна любви. Правда, можно остановить развитие этой глупой светской вражды шестимесячным пребыванием в деревне.

Увы, мания резонерства и страсть к хартиям овладевают народами, конституционный дух обойдет всю Европу и, заметив у своих ног "старые приличия", разобьет их одним взмахом крыла. Тогда погибнет знаменитое правило, палладиум житейской мудрости наших отцов: "Нужно быть похожим на других"; тогда обнаружится и ветхость Мольера.

Любовь, великая, страстная любовь, а если ее нет, то семейные чувства, основанные на нежности к детям,- вот мощные узы, привязывающие нас к женщинам в самом начале жизни. И впоследствии наше счастье все еще в том, чтобы жить вместе с ними; огорченные эгоизмом и плутовством мужчин, которых мы знаем слишком хорошо, мы желаем тихо окончить свои дни с теми, кто составлял очарование ее первых мгновений, чье живое и блестящее воображение все еще напоминает нам лучшую сторону любви.

Так проводят последние осенние дни в тех счастливых странах, где неизвестен деспотизм смешного, который больше, чем то кажется, является опорой и другом иного деспотизма, в тех странах, где милая монархия в духе Филиппа II^*, не прикрашенная ложью придворных, притворяющихся счастливыми, не могла обмануть народы и осталась всем напоказ со своим уродливым лицом и ужасным взором. Народное просвещение там - чистая насмешка, поэтому все получают образование в разговоре, и женщины, умом во всяком случае, не уступают мужчинам. Там не было двора, повелевающего общественным мнением, и деспотов, враждебных всякому выдающемуся человеку; вот почему там всем дозволено искать счастья на свой собственный лад.

^* ("Милая монархия в духе Филиппа II...".- Испанское владычество в Италии утвердилось во время правления Филиппа II.)

Женщина большого ума в Риме или Венеции внушает восторг, страх, восхищение, но никто не склонен губить ее насмешкой. Такая попытка была бы нелепа; в этих счастливых странах не поняли бы даже выражения, которое я сейчас употребил. Так как в ее салоне в конце концов веселее всего, то общество привыкает к некоторым более или менее крупным ошибкам, в которых она может себя упрекнуть, и снова к ней возвращается. Жеманству предоставляют зевать и злословить в углу. Взгляните на римских княгинь прошлого века, например, на ту, которая дала тиару Пию VI^*. Вельможи того времени, безразлично, называются ли они Квирини^** ***, Консальви^**** или Канова, находили в них поверенных всех своих мыслей, советниц во всех своих начинаниях - словом, они никогда не могли заметить в них той умственной отсталости, которую так тяжело бывает обнаружить в любимом существе.

^* (Г-жа Фальконьери, знатная дама и ловкая интриганка, пользовавшаяся, как говорили, большим влиянием. Она была матерью юной особы, которая стала впоследствии герцогиней Браски, выйдя замуж за одного из племянников Пия VI. Этот первосвященник обязан был ей своими первыми успехами в церковной карьере, но у г-жи Фальконьери, весьма выгодной покровительницы, не было никаких качеств, которые могли бы внушить любовь к ней как к возлюбленной. Браски навещал ее очень недолгое время. Он оставил ее, едва получив единственную милость, которой он от нее ожидал; и только в недавнее время раздражение, которое он вызвал к себе по многим причинам, его слепая любовь к м-ль Фальконьери, ставшей его племянницей, вызвали слух о том, что он был ее отцом ("Исторические и философские мемуары о Пне VI", т. 1, стр. 119).)

^** (Квирини (1721-1796) - венецианский патриций, за свои либеральные взгляды арестованный в Вене в 1766 году.)

^*** (Последний великий человек Венеции.)

^**** (Кардинал Консальви (1757-1824) - папский министр, представитель либеральной партии при римской курии.)

Я не боюсь, что покажусь когда-нибудь старомодным, говоря о недавнем мужественном поступке, волнующем во Франции все умы^*. Так вот, скажет вам молодой человек, моя возлюбленная обладает душой, способной восхищаться этим поступком, и даже с энтузиазмом; ей недостает только привычки к вниманию и логики, чтобы понять все величие этого благородного поступка и все его последствия.

^* (Сопротивление Манюэля^** 4 марта 1823 года вынесенному накануне постановлению, исключавшему его из Палаты депутатов.)

^** (Депутат Палаты Манюэль при обсуждении кредитов на войну с Испанией выступил с резкостью, возмутившей реакционные круги. Большинство Палаты потребовало исключения Манюэля из числа депутатов. Манюэль отказался покинуть зал заседаний, а Национальная гвардия отказалась арестовать его; наконец его вывели жандармы; вместе с ним оставили зал заседаний и депутаты левой.)

Без сомнения, Мольер вполне заслужил расположение Людовика XIV, дав совет женщинам в лице их представительницы Белизы: "Остерегайтесь развивать свой ум".

 Суть в том, что женщины достаточно умны, 
 Коль могут различить, где куртка, где штаны.

("Ученые женщины", акт II, сцена VII.)

Я нисколько не порицаю Людовика XIV, он исполнял свое королевское ремесло. Когда же мы, рожденные с шестью тысячами франков ренты, будем исполнять свое ремесло? Правильность рассуждений Людовика XIV доказывается тем, что одна парижская мещанка, дочь простого гравера, слишком бедная, чтобы ходить в театр и, может быть, никогда не видевшая "Ученых женщин", г-жа Ролан^*, своим проницательным умом разрушила множество великих планов, искусно разработанных тайными советниками Людовика XVI. Правда, в молодости она имела глупость читать; а я недавно наблюдал, как сделали строгий выговор одной двенадцатилетней, но уже очаровательной девочке зато, что она посмела раскрыть книгу, которую читала ее мать, и книгу самую пристойную, какая только может быть. После этого пришел учитель музыки и заставил ее петь в моем присутствии дуэт из "Italiana in Algeri"^**.

^* (Г-жа Ролан (1754-1793) - жена известного жирондиста, оказывавшая большое влияние на правительство вплоть до якобинской диктатуры; оставила мемуары, высоко ценившиеся Стендалем.)

^** ("Итальянка в Алжире"^*** (итал.).)

^*** ("Итальянка в Алжире" - опера Россини, представленная в Париже впервые в 1817 году. Стихи, цитируемые Стендалем, поет Изабелла, ссорящаяся со своим спутником по путешествию Таддео, который стал ее ревионать; затем они снова мирятся.)

 Ai capricci della sorte, и т. д. 
 ...............................
 Sara quel che sara**. 

(Действие I)

^**

(

 Капризы судьбы, 
 .....................
 Будь, что будет (итал.). 

)

Милая и умная матушка, книги подобны копью Ахилла: только оно одно могло излечить раны, которые наносило; научите вашу дочь искусству не впадать в заблуждения, если вы хотите, чтобы она смогла когда-нибудь противостоять обольщениям любви или в сорок лет обольщениям лицемерия. В политике, как и в частном воспитании, штык не может устоять против идеи. В лучшем случае он может привлечь к ней еще большее внимание. Книги размножаются с такой быстротой, что ваша милая дочь найдет ту книгу, которой вы так боитесь, хотя бы, например, в шкафу какой-нибудь деревенской гостиницы. И как тогда отомстит за ваши прежние выговоры эта так называемая скверная книга! Теперь она будет играть первую роль, а вы будете выглядеть так же уродливо, как одураченная полиция. Когда-нибудь, быть может, вы будете казаться вашей дочери просто завистливой женщиной, пытавшейся ее обмануть. Какая ужасная перспектива для матери!

Успехом "Ученых женщин" Мольер хотел сделать невозможным существование женщин, достойных выслушать и полюбить мизантропа Альцеста; г-жа Ролан полюбила бы его^*. А такой человек при поддержке почитающего и достойного его сердца мог бы стать гражданином-героем, Гемпденом^**. Учтите размеры опасности и вспомните, что деспот всегда испытывает страх.

^* (Именем г-жи Ролан я называю всех женщин высшего Ума, которые живут еще и теперь.)

^** (Гемпден, Джон - деятель английской революции. Когда в 1636 году Карл I ввел "корабельный налог", Гемпден отказался его платить, в результате чего возник шумный процесс, оказавший сильное революционизирующее действие на английскую буржуазию.)

Но, возразят мне, Мольер не думал обо всех этих макьявеллевских тонкостях, он хотел только посмеяться. В таком случае зачем говорить, что Реньяр безнравствен, а Мольер нет?

Комедия "Ученые женщины" - шедевр, но шедевр безнравственный и ни на что не похожий. Писатель в обществе теперь уже не шут, состоящий на содержании у вельмож; это человек, который предпочитает мыслить, а не работать и поэтому не очень богат; или же это сотрудник полиции, которому казна платит за его памфлеты. Разве это похоже на Трисотена или Вадиуса?^*

^* (Трисотен или Вадиус - смешные ученые-педанты из "Ученых женщин" Мольера

Проповедь Бурдалу носит название "Проповеди о лицемерии".)