Американец и француз

(Диалог "Американец и француз" был опубликован Р. Коломбом в виде письма, адресованного к Коломбу и датированного: "Париж, 20 декабря 1821 года, одиннадцать с половиной часов ночи, по возвращении домой и не имея книги для чтения". В рукописях Стендаля иногда встречаются подобные замечания, которыми он словно оправдывает свои незаконченные опыты. Диалог четко характеризует современное положение французской культурной и политической жизни и точку зрения Стендаля на текущий исторический момент.)

Американец (человек двадцати шести лет). Я приехал из своей родной Гаваны; я провел молодость в Филадельфии; я рассчитываю провести в Париже полгода и истратить сорок тысяч франков. Мой друг генерал Z. повел меня сегодня в оперу на балкон; но он такой же иностранец, как я, и ничего не знает о Франции, во всяком случае, ничего о серьезной Франции. Будьте добры дать мне указания; помните, что сорок четыре дня тому назад я был в Америке. Я читал все хорошие европейские книги, главным образом знаменитых французских писателей; скажите, кого из выдающихся людей я мог бы увидеть в Париже; мне очень хочется увидеть в лицо знаменитого человека.

Я. Здесь есть прежде всего герцог Далматский^* и генерал Жерар^**; это великие полководцы.

^* (Герцог Далматский - маршал Сульт (1769-1851), один из крупнейших наполеоновских генералов.)

^** (Жерар (1773-1852) - генерал, отличившийся в сражении при Линьи, в 1815 год, во время последней кампании Наполеона, почему о нем и упоминал в своих донесениях Веллингтон, командовавший в 1815 году английскими войсками!)

Американец. Я знаю их по "Moniteur" и донесениям Веллингтона.

Я. В области науки есть господин Лаплас, Гумбольдт, Фурье, Флуренс, Кювье.

Американец. Увы, я ничего не понимаю в их прекрасных работах! С химией я знаком ровно настолько, насколько это нужно для производства сахара и рома, а так как я произвожу их на триста тысяч франков в год, то я и не хочу знать химию больше этого, а хочу только научиться, как нужно поступать, чтобы с помощью моего теперешнего богатства получить как можно больше удовольствий.

Я. Вы ставите меня в затруднительное положение; знаете ли вы "Русского в Париже"^* Вольтера?

^* ("Русский в Париже" - сатира Вольтера (1760). Это диалог между русским, приехавшим в Париж, чтобы поближе изучить французскую художественную культуру, и парижанином, описывающим современное положение вещей как крайний упадок,- идея приблизительно та же, что и в диалоге Стендаля.)

Американец. Эту чудесную повесть? Я знаю ее наизусть.

Я. Она могла бы избавить меня от ответа. Если Вольтер считал, что мы бедны и находимся в упадке в то время, когда можно было обедать у барона Гольбаха, в обществе, во-первых, Вольтера, а затем Монтескье, Руссо, Бюффона, Гельвеция, Дюкло, Мармонтеля, Дидро, Даламбера; когда дебютировал Бомарше, второй из французских комических авторов, и аббат Делиль, глава одной из наших поэтических школ; если Вольтер считал нас бедняками в то время,- что сказал бы он теперь?

Американец. Он сказал бы, что внимание одного из самых остроумных в мире народов направлено на политику; что если бы господа де Марселлюс^*, Бенжамен Констан, де Шовелен, генерал Фуа не посвятили своих талантов почти исключительно политике, они, может быть, заняли бы на французском Парнасе такое же высокое место, как многие писатели предшествовавших столетий. Разве аббат де Прадт, на произведениях которого нажили себе состояние наши американские издатели, не стоит какого-нибудь Мармонтеля или Дюкло? Но довольно спорить, мне нужны собственные имена.

^* (Марселлюс (1795-1861) - французский археолог, историк и публицист, доставивший в Париж статую Венеры Милосской.)

Я. Возьмите список членов Французской академии.

Американец. Одна из моих немного диких американских привычек - никогда не верить другим, когда я могу верить самому себе. Какое доверие может мне внушить список академиков, где я не вижу имен ни де Прадта^*, ни Бенжамена Констана^**, ни Беранже, хорошо известного у нас в Америке, а вместо этого вижу имена, которые встречаю впервые? Оставьте же всякую скромность, скажите мне просто и откровенно: если бы вы спасались в шлюпке с потерпевшего крушение корабля и собирались прожить несколько лет, как новый Робинзон, на какой-нибудь пустынной земле, если бы, наконец, на вашем корабле у вас были только книги, напечатанные за последние двадцать лет,- какие произведения взяли бы вы с собой, прыгая в шлюпку?

^* (Де Прадт (1759-1837) - аббат, французский политический деятель, во время революции роялист, дипломат во время Империи, затем, при Реставрации, автор множества брошюр, в которых подвергал резкой критике правительство. )

^** (Бенжамен Констан (1767-1830), де Шовелен (1766-1832), генерал Фуа (1775-1825) -известные французские политические деятели-либералы.)

Я. Прежде всего Пиго-Лебрена.

Американец. Браво! Вот так ответ! Мы в Гаване хорошо знаем его произведения, хотя они не очень-то ценятся вашими парижскими педантами: ведь они, к сожалению, имеют задачей рассмешить читателя!

Я. После самого веселого из наших писателей я взял бы величайшего из наших философов или, лучше сказать, единственного нашего философа: "Идеологию" и "Комментарий к Духу законов"^* графа де Траси.

^* ("Комментарий к "Духу законов" Монтескье" был написан Дестютом де Траси в 1806-1807 годах и отправлен американскому политическому деятелю Томасу Джефферсону (1743-1826). Он был напечатан, помимо воли автора, в Филадельфии в 1811 (а не в 1808) году. Во время Реставрации этот "Комментарий" казался чем-то вроде памфлета против монархии

В 1816 году Этьена, французского комедиографа, страстного классика и либерала, не включили в члены реорганизованного Французского института, иначе говоря, изгнали из Академии вместе с другими видными деятелями-либералами.)

Американец. Еще раз браво! По этому комментарию я изучал политику в Вильямс-колледже и в..., в Филадельфии. Мистер Джефферсон заказал перевод этой книги для нас еще в 1808 году. Дальше?

Я. Я взял бы комедии господина Этьена.

Американец. Это сотрудник "Minerve"?

Я. Он самый.

Американец. Сколько у него остроумия! Его изгнали из Французской академии. Нашлись ли люди, пожелавшие занять его место?

Я. Да, и эти люди опозорены не больше других.

Американец. Вот что было бы невозможно во времена Вольтера; вы утратили нравственную деликатность. Во времена Вольтера этого несчастного могли бы простить только в том случае, если бы он заработал миллион. Пусть после этого посмеют сказать, что писателям недостает храбрости! В дороге я прочел "Двух зятьев" господина Этьена; это произведение показалось мне скорее сатирой, чем комедией.

Я. Не забудьте, что великий Мольер ввел в этой стране в моду сатирическую комедию; просто смешная комедия, как "Фальстаф"^*, здесь совершенно неизвестна.

^* (Фальстаф - герой второй часги исторической хроники "Генрих IV" и комедии "Виндзорские кумушки" Шекспира)

Американец. Дальше?

Я. Легко сказать "дальше"! Я уже затрудняюсь! Ну, я взял бы слишком немногочисленные произведения, которыми мы обязаны господину Дону.

Американец. Я записал это имя. Дальше?

Я. Хотите комедии господ Пикара и Дюваля?

Американец. А забавны они?

Я. Больше на сцене, чем в чтении. Забавны первые тома "Отшельника с Шоссе д'Антен" господина де Жуи^*.

^* (Жуи (1764-1846) - французский драматург и очеркист. Его очерки "Отшельник с Шоссе д'Антен" характеризуют нравы современного Парижа, преимущественно круги новых богачей.)

Американец. Они попали и к нам в Америку и пользуются таким же успехом, как "Картины Парижа" Мерсье. Знайте, друг мой, что Париж - столица мира, У нас стоит только женщине увидеть это слово на обложке книги, как она тотчас покупает ее. А поэты? Кто у вас есть, не считая господина де Беранже?

Я. Очень затрудняюсь ответить вам, читающему Байрона, Мура, Крабба^*, Вальтера Скотта, но, подумав, я вспоминаю Баур-Лормиана^**.

^* (Крабб (1754-1832) - английский поэт, основная заслуга которого в изображении положения беднейших классов Англии.)

^** (Баур-Лормиан (1770-1854) - французский писатель-классик, известный своим напыщенным и неточным переводом "Освобожденного Иерусалима" Тассо)

Американец. Что он написал?

Я. "Освобожденный Иерусалим".

Американец. Может ли это сравниться с "Георгиками"^* Вергилия?

^* ("Георгики" Вергилия были переведены главой "описательной школы" аббатом Делилем.)

Я. Не вполне. Сюжет настолько же привлекателен, насколько скучны земледельческие советы "Георгик"; но результат обратно пропорционален очарованию сюжета. Господин Баур-Лормиан отлично владеет александрийским стихом, но он немного... У нас есть господин де Ламартин.

Американец. Молодой человек, которого так расхваливала ультрароялистская печать? Мы выписали его в Америку; он очень мил; это лорд Байрон, причесанный на французский лад. Дальше?

Я. У нас есть Шендоле^*, Эдмон Жеро, Альфред де Виньи.

^* (Шендоле (1769-1833), Эдмон Жеро (1780-1831) - второстепенные поэты, никогда не пользовавшиеся широкой популярностью.)

Американец. Скажите названия их произведений.

Я. Я не знаю их; я думаю, что они очень хороши, но, признаюсь вам, никогда не читал их. У нас есть трагические поэты.

Американец. Ах, друг мой, я не люблю эпопей в форме диалогов, и притом таких, в которых отвечают пятьюдесятью стихами на вопрос, занимающий сорок стихов; назовите имена.

Я. Господин Лемерсье.

Американец. Автор "Пинто" и "Панипокризиады"?

Я. Совершенно верно. Он также автор "Агамемнона", "Югурты", "Хлодвига", "Изулы и Оровеза", и так далее, и так далее.

Американец. Я посмотрю эти пьесы, так как мне очень понравились некоторые места из "Панипокризиады". Какое впечатление произвела бы эта поэма в сокращенном переводе на английский язык! Есть у вас другие трагические поэты?

Я. По меньшей мере десяток: господин Казимир Делавинь, автор "Парии".

Американец. А, трагедии, которую я видел вчера, в день моего приезда!

Я. Он самый.

Американец. Он очень талантлив, но его произведение не доставило мне никакого драматического удовольствия; это эпопея, изложенная в виде диалогов, а иногда в виде загадок. А кто его соперники?

Я. Да у него нет соперников. Другие трагические поэты - господа Ансело, Лебрен, Вьенне, Лиадьер, Дельрие.

Американец. Я записал все эти имена; советуете ли вы мне приобрести их произведения?

Я. Послушайте, никого не следует обманывать, даже когда дело идет о "национальной славе"; посмотрите их на сцене, прежде чем покупать.

Американец. Кстати о тех, кого нужно повидать; я хотел бы послушать знаменитого Шатобриана.

Я. Это невозможно. Из опасения, что Палата пэров приобретет слишком большое влияние на общественное мнение, эти господа собираются на закрытых заседаниях. Вы видите, друг мой, в каком положении наша литература; между тем у наших соседей англичан в настоящее время есть восемь или десять поэтов, а в Италии - Монти, Фосколо, Мандзони, Пёллико!

Американец. Да, но у этих народов не было пятидесяти знаменитых генералов и десятка побед ежегодно. Вы все видите в мрачном свете, мой дорогой европеец. Народ может быть велик в каждый данный момент только в одной области. Кто мог бы заподозрить ораторский талант у господина де Шовелена во времена императора? Человек, которого теперь сажают в тюрьму за политический памфлет, во времена барона Гольбаха проявил бы не меньше таланта, чем Дюкло и Даламбер. Но я бегу добывать на завтра билет в Палату депутатов; говорят, выступит Бенжамен Констан; я горю желанием увидеть его. Прощайте.