Английские актеры в Париже

Париж, 1 сентября 1822 г.

В Париж прибыли английские актеры; они представили несколько пьес Шекспира^*. Сперва они играли в очень большом и довольно хорошо устроенном театре. Сбор был пять тысяч франков; сначала все шло хорошо. Однако обычные посетители этого театра, расположенного на перекрестке улиц Сен-Дени и Сен-Мартен,- приказчики из лавок на улице и в предместье Сен-Дени. Эти молодые люди привыкли видеть в театре Порт-Сен-Мартен мелодрамы, полные ужасных происшествий и притворяющихся тиранов. Их, целый день меряющих коленкор, мелодрама восхищает; это вполне понятно: они не знают ничего лучшего, и, говорят, многие из них считают Шекспира (которого они называют Шакеспеар) адъютантом герцога Веллингтона.

^* (Статья о представлениях английской труппы в Париже была напечатана Коломбом в переписке Стендаля в виде письма к г-ну Стричу.)

При таких условиях зрителю кажется скучным развитие страсти; ему нужны кинжалы и непрерывная перемена декораций. Много такого есть и у Шекспира, но у него эти эффекты подчинены диалогу и последовательному развитию страстей, тогда как в мелодрамах диалог служит только для того, чтобы привести к ударам кинжала, похищениям, темницам и прыжкам из окна.

Приказчики с улицы Сен-Дени нашли, что "Отелло" (которым дебютировали английские актеры) смертельно скучен. Как только они заметили, что не понимают английского языка, они стали свистеть. В третьем акте они были внезапно охвачены паническим ужасом, и триста - четыреста молодых людей, забыв о национальной чести, бросились бежать, взбираясь на сцену и прыгая через несчастный оркестр. Появилась полиция, начался ужасный беспорядок, и первое представление окончилось.

На следующий день на бульваре Порт-Сен-Мартен собралось тридцать тысяч любопытных и два эскадрона жандармов. Английских актеров начали освистывать с первой же фразы "Школы злословия" Шеридана. Но теперь публика была совсем другая: цены были повышены; на этот раз партер наполнили хорошо одетые молодые люди, и шум был менее вульгарен и более обдуман.

Мне неприятно говорить о некоторых мелких и не слишком достойных интригах людей, всегда очень остроумных и часто занимающих высокие и уважаемые публикой посты. Не утаим, что "Miroir", "Constitution-nel", "Courrier frangais" и "Debats" руководят мнениями парижской молодежи о театре.

Исключение составляют только ученики, правда, довольно многочисленные, одного молодого профессора, весьма талантливого, а главное, красноречивого, который в течение нескольких лет читал курс философии; на его лекциях самые большие залы коллежей, где ему позволяли говорить, казались недостаточно просторными. Этот молодой философ, сильный своим словом и, можно сказать, достойный соперник великого человека (Платона), составляющего предмет его исключительного поклонения, так как он хочет возродить его философию,- этот молодой профессор^*, рассуждая о литературе с полной искренностью и нисколько не думая о том, чтобы приуготовить себе место во Французской академии, говорил своей полуторатысячной аудитории: "Что же касается театра, о мои слушатели, то отдавайтесь просто и без задней мысли впечатлениям вашего сердца! Дерзайте быть самими собой, не думайте о правилах. Они не для вашего счастливого возраста; в сердцах ваших жгучие и благородные страсти. Смело идите пол театральные своды; в искусстве вы понимаете больше, чем все риторы на свете; забудьте о Лагарпе и его последователях: они писали только для того, чтобы напечатать книгу.

^* (Молодой профессор - Виктор Кузен, пропагандировавший во Франции философию Платона и переводивший его произведения (рецензия о переводах Платона была напечатана Стендалем в "New Monthly Magazine" от 1 января 1823 года).)

Вы же, воспитанные десятью годами серьезного труда и научных занятий, отдайтесь своим впечатлениям. Великодушные юноши, вы всегда будете правы, когда будете проливать слезы, а то, над чем вы смеетесь, всегда будет заключать в себе нечто смешное".

Но все это только тень, слабый отголосок, бледное воспоминание блестящих лекций, читавшихся красноречивым, ныне умолкнувшим голосом, к которому прислушивались с таким уважением.

Можно сказать, что этот молодой профессор научил всю лучшую часть нашей молодежи быть в театре самой собой и прислушиваться только к своему внутреннему чувству. Но благотворное воздействие этих возвышенных лекций современного Платона коснулось лишь круга молодых людей, у которых достаточно средств к жизни, а следовательно, и досуга, для того, чтобы предаваться занятиям, являющимся только удовольствием. Было бы глубокой несправедливостью ставить в вину многим студентам юристам и медикам, которые могут жить в Париже лишь благодаря тяжелым жертвам со стороны их родителей, то, что они не посвятили шесть месяцев своего драгоценного времени, чтобы составить себе верное представление о том, какова должна быть литература вообще и драматическая литература в частности в год от воплощения божия 1822-й.

"Miroir", газета, блещущая умом, остроумием, часто заставляющая нас не без удовольствия разгадывать пикантные загадки; "Constitutionnel" и "Courrier irangais", печатающие в своем литературном отдела весьма глубокомысленные статьи; "Debats", газета немного иезуитская, но в литературном отношении, может быть, лучшая из всех других периодических изданий нашего времени,- четыре только что названных органа, как сказал я, определяют литературные взгляды всей молодежи, у которой не нашлось свободного времени для того, чтобы изучить вещи, не имеющие серьезного значения. Но три первые издания, "Miroir", "Constitutionnel" и "Courrier", часто называя молодежь "юными варварами", приобрели над ней и ее литературными взглядами безграничную власть.

Эту власть никак не разделяет с ними иезуитский "Debats", не внушающий доверия.

Здесь моя задача становится очень трудной: я принужден быть неблагодарным, я должен дурно отзываться о людях, каждое утро доставляющих мне приятный час. Уверяю вас, что к этому меня принуждает истина или то, что мне кажется истиной, и заранее протестую против всякого толкования моих слов в обидном смысле.

После этого необходимого предисловия смело приступим к делу. Может быть, некоторые редакторы трех газет, руководящих литературными взглядами молодых людей, которые из-за своих серьезных занятий не имели времени составить собственное мнение, думали следующее:

"Пятьдесят лет тому назад^* итальянской музыке позволили очаровывать своими звуками Париж. Тщетно ребяческое тщеславие, которое мы называем красивым именем "национальной чести",- а для этого у нас есть свои основания,- сражалось за французскую музыку; через пятьдесят лет борьбы Федо и Опера пали под ударами Оперы-буфф и г-жи Паста. Федо и Опера либо вовсе перестанут петь, либо будут петь, как поют на улице Лувуа^**. Это и называется в искусстве смертью. Музыка "Претендентов"^*** кажется смешной даже буржуа с улицы Сен-Дени, и молодой Нурри^****, преемник своего славной памяти отца, поет, как поют на улице Лувуа.

^* (Пятьдесят лет тому назад...- Вернее было бы сказать "семьдесят". Стендаль имеет в виду спор между сторонниками итальянской и французской музыки ("буффонистами" и "антибуффонистами"), вновь разгоревшийся в последние годы монархии в виде спора глюкистов и пиччинистов.)

^** (На улице Лувуа помещался в то иремя "Итальянский театр", где пела г-жа Паста и ставились первые оперы Россини.)

^*** ("Претенденты" - опера Лемуана на текст Рошон де Шабана, представленная впервые 2 июня 1789 года. Она пользовалась успехом вплоть до 20-х годов XIX столетия, но затем была совершенно забыта.)

^**** (Нурри Луи (1780-1831) и его сын Адольф (1802-1839) - французские певцы-теноры. Адольф Нурри дебютировал 1 сентября 1821 года в "Ифигении" Глюка. Славу Нурри принесли оперы Россини, для которых он должен был разучить манеру итальянского пения.)

Такая же судьба ожидает и нас. Шекспир сыграет с нами, уважаемыми ныне авторами водевилей, комедий и единственных модных сейчас трагедий, такую же шутку, какую сыграли Моцарт, Россини и Чимаро-за с Лесюером, Гретри, Лемуаном и Бертоном. Наши трагедии и водевили многим из нас приносят по десять тысяч франков в год, а кроме того, еще и некоторую славу. Если мы позволим играть в Париже Шекспира на английском языке, то вот какая судьба нам угрожает: какой-нибудь гнусный директор бульварного театра, чтобы не платить гонорара за новые мелодрамы г-ну Гильберу де Пиксерекуру^* или г-ну Канье, вырежет ножницами страниц тридцать из "Отелло" или "Ричарда III" Шекспира, так некстати переведенных с английского г-жой Гизо, и поставит эти пьесы на сцене как мелодрамы. Третья или четвертая из перепробованных таким образом пьес будет иметь бешеный успех. Какой-нибудь вельможа или богач предложит Тальма, Лижье^** или м-ль Марс разучить роль в одной из трагедий Шекспира; смонтированную таким образом трагедию дерзнут поставить где-нибудь в провинции или в Париже на частной сцене. С этого момента - а в наш век, когда все делается с такой быстротой, он может наступить в ближайшие три года - "Сулла"^*** и "Регул" покажутся скучными; какая же судьба постигнет пьесы, которые еще находятся у нас в портфелях?

^* (Гильбер де Пиксерекур, "отец мелодрамы" (1773-1844), и Канье, по прозванию "Расин бульваров" (1762-1842),- авторы очень популярных в свое время мелодрам, постоянные поставщики мелких бульварных театров.)

^** (Лижье (1797-1872) - французский трагический актер, дебютировавший в 1820 году.)

^*** ("Сулла" - трагедия Жуй, "Регул" - трагедия Арно. О них упоминалось выше.)

Против этого есть очень простое средство: убедим нашу молодежь в том, что она совершит патриотический поступок, освистав британских актеров. Заставим освистать их оскорбительным образом еще прежде, чем они раскроют рот. А может быть - кто знает? - в них запустят каким-нибудь печеным яблоком или апельсином?^*.

^* (Исторический факт.)

Тогда торжество правого дела будет обеспечено: испуганные актеры вернутся в Англию, а мы, может быть, на десять лет избавимся от страха перед Шекспиром".

Не знаю, был ли произнесен такой монолог, но все, о чем в нем говорится, произошло в театре Порт-Сен-Мартен именно так, как в нем говорится. Вся старая Французская академия или по крайней мере главные представители этой корпорации, когда-то пользовавшейся таким уважением, присоединили свою классическую анафему к политической анафеме влиятельных среди молодежи газет. Английские актеры были изгнаны из театра Порт-Сен-Мартен печеными яблоками. Но, приученные, как говорят, к подобному обращению теми, кого на театральном жаргоне в Англии называют gods^* (матросы, которых в половине девятого впускают за полцены в королевские театры Ковент-Гарден и Дрюри-Лейн), английские актеры проявили стойкость и имели наглость, несмотря на проклятия"Miroir" и эпиграммы г-на де Жуи, дать восемнадцать представлений в самом крошечном театре Парижа, на чердаке, называющемся театром, на улице Шантерен. И там, в довершение несчастья, м-ль Розина Пенли приобрела себе репутацию большой актрисы. Я видел, как Тальма и м-ль Марс, сидевшие рядом, с восторгом аплодировали тому, как м-ль Пенли сыграла первый акт "Ромео и Джульетты" и всю главную роль в "Укрощении строптивой". К несчастью, этот успех остался безрезультатным: все высшее общество - в деревне, а английский язык в Париже знает только этот класс.

^* (Завсегдатаями галерки (англ.).)

На улице Шантерен было мало зрителей, а главное, эти зрители не принадлежали к тому классу, об отсутствии которого мы высказали сожаление. Во время представления "Гамлета" они смеялись над звуками английского языка; всякий раз, как Гертруду, мать Гамлета, называли королевой,- слово, которое по-английски пишется Queen^*, а произносится - признаемся в этом к великому ущербу для Шекспира - "куин", мы слышали, как множество молодых людей из партера повторяло со смехом: "А! А! Куин, куин!". В этих восклицаниях моих соседей нетрудно было уловить досаду мелкого обманутого честолюбия. Эти славные зрители воображали, что знают английский язык; может быть, в своих литературных кружках они выдавали себя за знатоков его; а тут они увидели, что не понимают. Шекспира.

^* (Английское слово "Queen" напоминает обычное во французском языке звукоподражание свиному хрюканью.)

Надо же было отомстить за это разочарование, невыносимое для мелкого тщеславия. Этим и объясняются эпиграммы "Miroir" и ученые разыскания о том, как несколько пьяных английских матросов шестьдесят лет тому назад приняли французских актеров, дававших под руководством Моне^* представления в Лондоне. Это происходило в критический момент, лондонская чернь была раздражена неудачной морской войной и еще недавно принудила правительство расстрелять бедного адмирала Бинга^**. "Miroir" всерьез рекомендовал нам такое поведение как образец - нам, французам 1822 года.

^* (Моне (1710-1785) - автор комедий и песен, директор французской труппы, давшей в Лондоне несколько представлений.)

^** (Бинг Джон (1704-1757) - английский адмирал, потерпевший поражение у острова Минорка в битве с французским флотом в 1756 году. Под давлением раздраженного этим поражением общественного мнения министерство предало Бинга военному суду, приговорившему его к расстрелу.)

Будем ли мы неправы, если скажем молодым людям, считающим себя философами и смеющимся над тем, что в Англии слово "королева" произносится "куин":

"Ах, господа, оставьте нам наши удовольствия, которые, к несчастью, не те же, что ваши! Если правда, что английские актеры скучны, битва окончится за отсутствием сражающихся; если никто не станет их смотреть, они принуждены будут отправиться восвояси. Как, господа, вы хотите помешать другим получать удовольствие только потому, что не знаете английского языка? Какая мелочная зависть! Вы называете себя "либералами" и в то же время предаетесь такой нелепой тирании! Никто не оспаривает вашей многочисленности; вас четыре тысячи; сто из вас могут нанять десять лож, сто других займут партер, и вы можете помешать играть всем актерам, каким только захотите^*. Это торжество большинства. Но на следующий день после такой позорной победы перестаньте так высоко поднимать знамя Разума, а главное, перестаньте украшать себя именем "либералов", философов и требовать для всех французов свободы в осуществлении своих естественных прав; иначе вы, против моей воли, напомните мне бессмертную комедию "Тартюф", и я также воскликну: "Вы либералы - и вы подвергаете других гонениям!"

^* (Исторический факт, имевший место в театре Порт-Сен-Мартен.)