Глава III

К девятнадцати годам Моцарт имел право считать, что он достиг предела в своем искусстве, ибо все решительно от Лондона до Неаполя только об этом ему и твердили. Он мог выбирать любую из европейских столиц: всюду он имел возможность создать себе состояние и общественное положение. Из опыта ему уже было известно, что он может рассчитывать всюду на самый восторженный прием. Отец его решил, что из городов ему больше всего подходит Париж, и в сентябре 1777 года Вольфганг отправился в эту столицу, куда его сопровождала только мать.

Обосноваться в Париже было бы для Моцарта, несомненно, очень выгодно; но, во-первых, тогдашняя французская музыка пришлась ему не по вкусу; уровень вокальной музыки вряд ли позволил бы ему работать над созданием инструментальных произведений; кроме того, на следующий год его постигло несчастье: умерла мать. С тех пор жизнь в Париже стала для него невыносима. Написав симфонию для "Духовного концерта" и несколько других вещей, он в начале 1779 года поспешил возвратиться к отцу.

В ноябре следующего года Моцарт уехал в Вену, куда композитора призвал его повелитель архиепископ Зальцбургский. В ту пору композитору было двадцать четыре года. Жизнь в Вене - а еще больше, пожалуй, красота венок - привлекла его. Во всяком случае, он обосновался в этом городе, и ничто уже больше не смогло заставить его расстаться с ним. Когда чуткой души Моцарта коснулись страсти, он, владевший уже с таким совершенством техникой музыкального искусства, сделался самым любимым композитором своего века и явил собою первый пример прославленного ребенка, ставшего великим человеком^*.

^* (Моцарт написал музыку оперы "Идоменей" в пору самых радужных для него надежд. Курфюрст Баварский, который постоянно осыпал его милостями и был с ним крайне предупредителен, заказал ему эту оперу для своего Мюнхенского театра, где состав оркестра считался одним из лучших в Германии. Моцарт находился тогда в самом расцвете таланта: ему было двадцать пять лет; он был безумно влюблен в юную Констанцию Вебер, певицу, славившуюся виртуозностью исполнения, на которой впоследствии он женился^**. Принимая во внимание, что Вольфганг не занимал определенной должности, что он постоянно разъезжал и что образ жизни его отнюдь не отличался примерной нравственностью, семья его возлюбленной противилась этому браку. Он поставил себе целью доказать этой семье, что, хотя у него нет прочного положения в обществе, он все же обладает кое-чем, что вызывает к нему уважение,- и чувства его к Констанции внушили ему мелодии тех страстных арий, которые были так нужны для его произведения. Любовь и самолюбие молодого композитора, обострившиеся до крайних пределов, позволили ему написать оперу, которую он всегда считал самым лучшим из всего созданного им и из которой нередко черпал музыкальные мысли для своих последующих творений.)

^** (Женитьба Моцарта на Констанции Вебер состоялась позже - в августе 1782 года. В 1777-1778 годах Моцарт, как известно, пережил неудачный роман с ее сестрой - Алоизией Вебер.)

Было бы слишком долго, а главное, слишком трудно заниматься подробным разбором каждого из произведений Моцарта; любителям все они, должно быть, известны. Большинство из его опер было написано в Вене, где они пользовались громадным успехом; ни одна из них не доставляла такого удовольствия, как "Волшебная флейта", выдержавшая меньше чем за год сто представлений.

Подобно Рафаэлю, Моцарт сумел охватить искусство во всей его полноте. От Рафаэля, по-видимому, ускользало лишь одно: он не умел писать на плафоне фигуры в ракурсе. Он всегда создает мнимое впечатление, будто полотно картины подвешено к своду или поддерживается какими-нибудь аллегорическими фигурами.

Для Моцарта, на мой взгляд, нет такого жанра в музыке, в котором он не добился бы полного успеха: в операх, в симфониях, в песнях, в танцевальных мелодиях - он велик всюду. Барон Ван Свитен, друг Гайдна, заявлял даже, что, проживи Моцарт дольше, он отнял бы у Гайдна первенство в области инструментальной музыки. В комической опере ему недостает жизнерадостности, и в этом отношении он уступает таким авторам, как Галуппи^*, Гульельми, Сарти.

^* (Галуппи, Бальдассаре (1706-1785) и Гульельми, Пьетро (1727-1804) - итальянские оперные композиторы. В жанре комической оперы с особенным успехом подвизался первый из них - венецианец Галуппи.)

Из поразительных технических особенностей, присущих его музыке,- не говоря уже о ее гениальности,- следует отметить новый метод использования оркестра, и особенно духовых инструментов. Он делает необычайно выигрышной партию флейты - того инструмента, к которому Чимароза прибегал очень редко. Он переносит в аккомпанемент все мелодическое богатство самых великолепных симфоний.

Моцарта упрекали в том, что он проявлял интерес лишь к своей музыке и знал одни только собственные произведения. В этом упреке слышен голос тех, в ком задето мелочное самолюбие. Моцарту, который всю жизнь занимался изложением собственных мыслей, не хватало, правда, времени на то, чтобы вникать в чужие. Впрочем, он искренне одобрял все, что ему встречалось подлинно хорошего,- вплоть до самой простой песенки,- лишь бы это было действительно оригинально; но, не умея так искусно притворяться, как великие итальянские мастера, он беспощадно осуждал все посредственное.

Он ценил главным образом Порпору, Дуранте, Лео, Алессандро Скарлатти; но Генделя он ставил выше их всех. Главнейшие сочинения этого великого музыканта он знал наизусть. "Из всех нас,- говорил он,- один Гендель знает, что такое сильный эффект. Стоит ему захотеть - и он разит, подобно молнии".

Он говорил о Иомелли: "У этого мастера есть какие-то свои пределы, где он блистателен и где он будет блистать всегда. Но ему не следовало бы их переступать и писать духовную музыку в старинном стиле". Он невысоко ценил Винченцо Мартини^*, чья опера "Редкостная вещь" ("Cosa rara") пользовалась в ту пору большим успехом. "В ней есть очень красивые места, но через двадцать лет на нее никто и внимания не обратит",- заявлял он. Моцарт оставил нам девять опер, написанных на итальянский текст. Вот они: "Мнимая простушка" ("La Finta Semplice"), комическая опера, его первый опыт в жанре драматической музыки; "Митридат", опера seria; "Люций Сулла", то же; "Мнимая садовница" ("La Finta Giardinieга"), комическая опера; "Идоменей", опера seria; "Свадьба Фигаро"^** ("Le Nozze di Figaro") и "Дон-Жуан" ("Don Giovanni"), написанные в 1787 году; "Так поступают все женщины" ("Cosi fan tutte"), комическая опера; "Милосердие Тита" ("La Clemenza di Tito"), опера на текст Метастазио, поставленная в 1792 году.

^* (Винченцо Мартини (точнее, Висенте Мартин-и-Солер, 1754-1806) - испанский композитор, переселившийся в Италию, а с 1789 года в Петербург. Его опера "Редкая вещь" (1785) имела триумфальный успех.)

^** ("Свадьба Фигаро" сочинена в 1786 году.)

Немецких опер Моцартом написано только три: "Похищение из сераля", "Директор театра" и "Волшебная флейта", поставленная в 1792 году.

Он оставил семнадцать симфоний^* и различные инструментальные пьесы.

^* (Он оставил семнадцать симфоний...- Моцарт оставил не 17, а 41 симфонию, множество серенад, дивертисментов, маршей, танцев и т. д.)

Как исполнитель Моцарт был одним из первых пианистов Европы. Он играл необычайно бегло; особенно поражала беглость пальцев его левой руки.

Уже в 1785 году прославленный Иозеф Гайдн сказал отцу Моцарта, который тогда находился в Вене: "Заявляю вам открыто, как перед богом, что считаю вашего сына величайшим композитором из всех тех, о ком мне когда-либо приходилось слышать".

Вот что представлял собою Моцарт как музыкант. Тот, кто знает людей, не удивится, что человек, бывший по своему таланту предметом всеобщего восхищения, отнюдь не являлся чем-то незаурядным во всех случаях жизни. Моцарт не отличался ни привлекательными чертами лица, ни стройной фигурой, хотя его отец и мать славились своей красотой.

Кабанис пишет:

"По-видимому, с обостренностью чувств дело обстоит так же, как и с жидкостью, общее количество которой точно определено: всякий раз, как приток ее в одном из каналов становится больше, в других он соответственно уменьшается".

С годами Моцарт не достиг нормального роста; всю свою жизнь он отличался слабым здоровьем, был худ и бледен; и хотя овал его лица был весьма необычным, физиономия его не поражала ничем, кроме своей крайней подвижности. Выражение его лица менялось ежеминутно, но выдавало лишь то страдание или то наслаждение, которое он испытывал в данный момент. За ним замечалась известная мания, которая обычно служит признаком умственной отсталости: все его тело постоянно находилось в движении; он вечно играл руками или стучал ногою об пол. Впрочем, в привычках его не было ничего странного, кроме пылкого увлечения игрой на бильярде. Бильярд был у него и дома, и ему нередко случалось играть на нем одному, когда не находилось партнера. Руки Моцарта были до того приспособлены к игре на клавесине, что во всем остальном он был почти неловок. За столом он никогда не разрезал себе пищу сам, а если иногда и принимался за это, то с большим трудом и довольно неумело. Обычно он просил жену оказать ему эту услугу.

Тот же человек, художественный талант которого достиг уже с самого раннего возраста высших степеней развития, всегда оставался ребенком во всех других отношениях. Он так и не научился управлять собой. Порядок в домашних делах, бережливое отношение к деньгам, известная умеренность и разумный подход ко всякого рода удовольствиям - все эти добродетели были созданы не для него. Он постоянно увлекался тем, что доставляло ему наслаждение в данную минуту. Так как ум его всецело занимали бесконечные творческие замыслы, то он был совершенно не в состоянии сосредоточиться на том, что мы обычно называем серьезными вопросами, и в течение всей жизни ему нужен был опекун, который бы заботился о его житейских делах. Отцу хорошо была известна эта его слабость; вот почему в 1777 году он и отправил с ним в Париж свою жену, так как собственные служебные обязанности не позволяли ему в ту пору отлучиться из Зальцбурга.

Но тот же человек, вечно рассеянный, привыкший лишь играть и развлекаться, становился, казалось, существом высшего порядка, как только садился за фортепьяно. Душа его улетала ввысь, и все его внимание отдавалось тому единственному, для чего он был рожден,- гармонии звуков. Самый большой по составу оркестр не мешал ему замечать во время исполнения малейший фальшивый звук, и он тотчас же указывал с поразительной точностью, какой инструмент ошибся и какую ноту тот должен был взять.

Как-то Моцарт поздно вечером прибыл в Берлин. Едва выйдя из кареты, он спросил у слуги в гостинице, дают ли нынче какую-нибудь оперу. "Да, "Похищение из сераля". "Чудесно!" И он тотчас же отправился в театр, остановился у входа в партер, желая послушать спектакль и вместе с тем остаться неузнанным. Но, то восхищаясь прекрасным исполнением одних арий, то негодуя на манеру пения артистов в других, на неверный темп или произвольные украшения, которые те допускали, он, попеременно выражая восторг и досаду, незаметно очутился у барьера оркестра. Директор театра позволил себе внести некоторые изменения в одну из арий; когда дошли до этого места, Моцарт, не в силах сдержаться, крикнул почти в полный голос оркестру, как именно здесь нужно играть. Все оглянулись на человека в дорожном сюртуке, который поднял такой шум. Кое-кто узнал Моцарта, и тотчас же и музыкантам и артистам стало известно, что он находится в зрительном зале. Некоторые участники спектакля, в том числе одна прекрасная певица, были так поражены этим известием, что отказались играть. Директор сообщил Моцарту о своем затруднительном положении в связи с этим отказом. Тот мгновенно оказался за кулисами и, похвалив артистов за их старание, добился в конце концов того, что они стали продолжать оперу.

Музыка для Моцарта была делом всей его жизни и вместе с тем самым приятным развлечением. Ни разу, даже в самую раннюю пору детства, не приходилось заставлять его садиться за фортепьяно. Наоборот, нужно было все время следить за тем, чтобы он не слишком увлекался музыкой во вред собственному здоровью. С юных лет у него появилась склонность музицировать по ночам. Если он садился за клавесин в девять часов вечера, то раньше двенадцати он не отходил от него, причем и тут приходилось отрывать его силой, иначе он просидел бы всю ночь, разыгрывая прелюды и фантазии. В повседневной жизни это был самый кроткий человек, но малейший шум во время музыки вызывал в нем сильнейшее негодование. Ему была совершенно несвойственна напускная или неуместная скромность большинства виртуозов, которые соглашаются исполнить что-либо лишь после того, как их без конца упрашивают. Нередко венские магнаты упрекали его в том, что он играл с одинаковым подъемом перед всеми, кому доставляло наслаждение его послушать.