Предисловие

Наполеон умер, но есть еще один человек, о котором теперь говорят везде: в Москве и Неаполе, в Лондоне и Вене, в Париже и Калькутте.

Слава этого человека распространяется всюду, куда только проникла цивилизация, а ведь ему нет и тридцати двух лет! Попытаюсь вкратце очертить те обстоятельства, которые вознесли его в столь молодые годы на такую высоту.

Читатель может верить автору этих строк хотя бы потому, что тот прожил восемь или десять лет в городах, где все были тогда без ума от шедевров Россини. Автор проделывал по сотне миль, чтобы попасть на первые представления некоторых из них; ему довелось собрать все анекдоты, которыми развлекалась публика того времени в Неаполе, Венеции и Риме, в дни, когда там шли оперы Россини.

До того, как приняться за это сочинение, автор уже написал два или три других на такие же легкомысленные темы. Критики говорили ему, что пускаться в писательство надо во всеоружии красноречия, академических знаний и т. п., иначе ему никогда не удастся написать книгу и т. д. и он никогда не удостоится чести быть литератором. Тем лучше. Кое-кто из всем известных лиц этого звания ухитрился так зарекомендовать себя, что порядочный человек почтет за великое счастье никогда не быть в их числе.

Сочинение это нельзя, пожалуй, даже назвать книгой. После падения Наполеона автор этих страниц, считая, что было бы глупостью тратить молодые годы на политические распри, пустился путешествовать. Он оказался в Италии как раз в то время, когда там гремела слава Россини, и ему случалось писать о ней кое-кому из друзей, живших в Англии и Польше.

Из отрывков этих писем, впоследствии переписанных, и состоит та брошюра, читать которую будут из любви к Россини, а вовсе не из-за ее достоинств. Говорят, что история, как бы она ни была написана, всегда вызывает к себе интерес, а эта история писалась как раз в разгар событий, о которых она повествует.

Я почти уверен, что, приводя такое огромное количество мелких фактов, я раз тридцать, а то и сорок мог погрешить против точности.

Как трудно написать историю человека, который еще жив! Да еще такого человека, как Россини, чья жизнь не оставляет других следов, кроме воспоминаний о тех приятных ощущениях, которыми он наполняет все человеческие сердца! Мне бы очень хотелось, чтобы этому великому художнику, и к тому же обаятельному человеку, пришла мысль писать свои мемуары наподобие того, как это сделал Гольдони. А так как он во много раз тоньше Гольдони и умеет над всем посмеяться, в этих мемуарах было бы гораздо больше остроты. Надеюсь, что в "Жизни Россини" окажется достаточно разных неточностей, чтобы рассердить композитора и побудить его взяться за перо. Но еще до того, как он на меня рассердится (если он рассердится вообще), я должен сказать, что безгранично его чту, но только совершенно иначе, чем какого-нибудь достойного зависти вельможу. То, что выиграл вельможа на жизненной лотерее, исчисляется в деньгах, тогда как он приобрел имя, которое незабываемо, гений и - что главное - счастье.

Эта книга должна была быть напечатана по-английски, но, заметив, что неподалеку от площади Бово есть музыкальная школа, автор набрался смелости и издал ее во Франции.

Монморанси, 30 сентября 1823 года.