История старой базилики

Статья II. История старой базилики Св. Петра и нынешней церкви

Собор св. Петра стоит на месте цирка, в котором Нерон предавался своей страсти к ристаниям на колесницах; много мучеников нашло там свою смерть^*. Первые христиане погребли их останки в пещере, находившейся у подножия Ватикана; вскоре после этого, когда был распят св. Петр (см. картину Гвидо в Ватикане), его тело было перенесено на это кладбище одним из его учеников по имени Марцелл. Sic dicitur^**.

^* (Привожу рассказ Тацита (Анн., книга XV, § 44): Pereuntibus addita ludibria ut ferarum tergis contecti laniatu canum interirent aut crucibus affixi, aut flammandi, atque ubi defecisset dies in usum nocturni luminis urerentur. Hortos suos ei spectaculo Nero obtulerat, et circense ludicrum edebat, habitu auri-gae permixtus plebi, vel curriculo insistens^***.

Как только религия мучеников взяла верх, у нее появились свои аутодафе, и многие испанские короли любовались ими, подобно Нерону. Несчастные, погибающие в огне, всегда одни и те же: души страстные и поэтические. Цивилизация, заглушая эти две особенности, уничтожит и жестокость.)

^** (Так рассказывают (лат).)

^*** (Их пытки послужили развлечением; одних, одетых в звериные шкуры, пожирали псы, других распинали или сжигали, и когда день погасал, они горели вместо факелов. Для этого зрелища Нерон открыл свои сады и давал представления в цирке, смешиваясь в одежде возницы с толпой (лат.).)

В 65 году по р. X. папа Анаклет выстроил молельню на том месте, где похоронили апостола.

В 306 году Константин стал христианином, чтобы заручиться поддержкой какой-нибудь партии и заставить забыть о своих преступлениях.

Для новой религии завоевать императора было огромным шагом вперед; договорились довольно скоро. В отплату за отпущение всех грехов, которое давало ему крещение, новообращенный должен был воздвигнуть роскошную базилику. То была древняя базилика св. Петра, от которой не осталось никаких следов^*.

^* (См. Гиббона. Это автор ученый, он пишет правду, но ее приходится угадывать сквозь декламаторский стиль. В характере Гиббона была некоторая мелочность, и он старался быть модным.)

Церковь эта имела форму продолговатого прямоугольника; в ней было пять нефов, отделенных один от другого четырьмя рядами колонн, по двадцать две колонны в каждом; в ней было пять дверей, и она очень напоминала Сан-Паоло-фуори-ле-Мура. По обычаю церкви первых времен, перед базиликой находилось небольшое квадратное пространство, окруженное портиком (как в церкви мадонны Сан-Чельсо в Милане). Портик поддерживался сорока колоннами. Все они были взяты из храмов того культа, от которого отрекся император.

Базилика, выстроенная Константином, простояла одиннадцать веков. Около 1440 года она грозила обрушиться, и Николай V решил выстроить новый храм св. Петра. Этот папа был человек действительно талантливый, любивший искусство, быть может, еще более искренне, чем сам Лев X. По его приказанию был разрушен храм Проба Аниция, стоявший очень близко от старой базилики, и на том месте, которое прежде занимал этот храм, заложили фундамент новой "трибуны" к западу от старой церкви, которую оставили нетронутой. Розеллини и Леон Батиста Альберти были архитекторами Николая V, но этот государь умер (1455), и новое строение, возвысившееся над землею лишь на четыре или пять футов, было заброшено. Через несколько лет Павел II, венецианец, ассигновал пять тысяч экю, чтобы достроить его. Все христианские народы жертвовали на римский храм св. Петра. Эти суммы были так значительны, что клир церкви был вполне оплачен пожертвованиями, собиравшимися в некоторые годовые праздники от часа терции до следующего дня.

Наконец на папский престол вступил Юлий II. У этого папы был талант к великим делам. Если принять во внимание, что он совершил, и преклонный возраст, в котором он начал свою деятельность, то его можно сравнить с Наполеоном. Он правил только десять лет, от 1503 до 1513 года. Он родился в Савоне и носил имя делла Ровере. Rovere значит "дуб". Отсюда дуб, составляющий его герб, который можно встретить в Риме в тысяче мест. Юлий II хотел закончить собор св. Петра; он разбирался в людях и выбрал план знаменитого Браманте Ладзари; он приказал ему думать только о том, чтобы создать самую прекрасную вещь на свете и не заботиться о расходах. Браманте восхищался куполом Флорентийского собора: он понял, что это украшение своей бесполезностью и своим величием подходит к христианской религии. Браманте поставил себе целью превзойти флорентийский купол: его купол должен был освещаться ярким светом; он воздвиг до карниза четыре колоссальных опорных столба, которые должны были поддерживать купол, но в это время его постигла смерть.

Церковь должна была иметь форму греческого креста, все четыре конца которого равной длины.

Браманте умер в 1514 году, через год после смерти Юлия II. Папой тогда был любезнейший Лев X; через девять лет, в 1522 году, яд лишил его престола. Он назначил строителями собора Джулиано ди Сан-Галло и великого Рафаэля. Они укрепили основания четырех пилястров, которые им показались слишком слабыми для того, чтобы поддерживать огромный купол. Говорят, Рафаэль хотел выстроить церковь в форме латинского креста, которую она теперь, имеет. В 1520 году неосторожность в любви и ошибка врача свели этого великого человека в могилу. Архитекторы, назначаемые несколькими папами, много раз меняли план здания. Наконец Павел III, не давая могущественным интригам ввести себя в заблуждение, поручил сооружение собора Микеланджело (1546).

Этот великий человек решил придать храму св. Петра форму Пантеона; он сделал модель, но умер раньше, чем купол был закончен. К счастью, Микеланджело в момент своей смерти был в моде, и его преемникам не позволили менять план купола, хотя они и хотели сделать это. Он был закончен только в 1574 году Якопо делла Порта. Наружные своды были сооружены в двадцать два месяца, при Сиксте V, но архитекторы изменили план фасада, который вместо теперешних унылых гладких плоскостей должен был состоять из отдельных колонн, подобных колоннам Пантеона. Мрак, царящий в глубине таких портиков, вполне подходит к христианской религии. Нынешний вестибюль собора св. Петра мог бы служить входом в театр.

Павел V (Боргезе) прославился тем, что закончил прекраснейшее сооружение на свете. Карло Мадерна, больше царедворец, чем архитектор, вернулся к латинскому кресту, чтобы новая базилика могла заключить в себе все пространство, которое занимала старая,- места, освященные кровью мучеников и одиннадцативековым культом. Этот архитектор хотел понравиться священникам и умереть богатым. С каждой стороны нефа он воздвиг по три капеллы, первые от входа, и в 1612 году закончил фасад, на котором можно прочесть надпись, начертанную огромными буквами:

 PAULUS V BURGHESIUS ROMANUS* и т. д. 

^* (Павел V Боргезе Римский (лат.).)

Позднее Бернини добавил по краям фасада две большие арки. Он начал строить колокольню, которую, к счастью, пришлось разрушить. Затем, при Александре VII, он построил знаменитую колоннаду, и впечатление, производимое собором, усилилось вдвое.

В 1784 году Пий VI выстроил ризницу, но в его время архитектура находилась в полном упадке. К счастью, этой ризницы совсем не видно: она скрыта за левой частью церкви и портит внешние ее очертания.

Если бы я не боялся злоупотребить терпением читателя, я поместил бы здесь некоторые отрывки из любопытной книги Фонтаны о базилике Ватикана (Tempio Vaticano illustrato etc., in-folio). По мнению Фонтаны, затраты на это здание в 1694 году достигли 47 миллионов римских скудо. Римский скудо, который теперь стоит 5 франков 38 сантимов, в то время стоил только 3 франка 12 су в монете Людовика XIV. Следовательно, собор обошелся в 169 миллионов 200 тысяч ливров. В 1694 году марка серебра стоила 40 франков; теперь она стоит 52. Таким образом, в современной монете собор стоил во времена Фонтаны 220 миллионов франков.

Статья III. Фасад

Уродливый фасад собора, состоящий сплошь из мелких частей, имеет 157 римских футов в длину и 366 в ширину. Колонны, расположенные так, что они не производят никакого впечатления, имеют все же 86 футов в высоту и 8 футов в диаметре (вышина колонн - 86 ¹/₂ футов, карниза - 18 футов, аттики - 31, балюстрады - 5 ¹/₂ футов, статуй -16; всего 157 футов).

Если бы план Микеланджело был сохранен, то купол- можно было бы видеть с середины площади, приблизительно так же, как купол Инвалидов виден с южной стороны, а теперь видишь только прямоугольный фасад, похожий на фасад какого-нибудь палаццо. Взгляните на проект собора, каким он должен был быть по плану Микеланджело (в библиотеке Ватикана над дверью). Верно ли, что автором предпочтенного плана был Рафаэль?

Крест на верхушке собора находится на высоте 432 футов от земли. Ежегодно 28 и 29 июня, в дни, посвященные св. Петру и Павлу, фасад этот, купол и колоннаду освещают 3 800 плошек и 690 факелов. В страстной четверг, в день Пасхи и в день Вознесения первосвященник дает с балкона над главным входом свое благословение urbi et orbi^*.

^* (Риму и миру (лат.).)

Войдя в церковь, попадаешь в большой притвор, не представляющий собою ничего интересного. В двух углах по обе стороны - две плохие конные статуи, носящие имена Константина и Карла Великого, благодетелей пап. Если бы Карл Великий был, как утверждают, умный человек, он дал бы папам целую провинцию, но расположенную в центре Франции.

В соборе пять дверей; одна из них обычно закрыта и отворяется только раз в двадцать пять лет, для церемонии юбилея. На юбилей, однажды собравший в Рим четыреста тысяч паломников всех сословий, в 1825 году явились только четыреста нищих. Нужно торопиться, чтобы повидать церемониал религии, которая либо должна принять другие формы, либо угаснуть.

Статья IV. Внутренний вид

Вы с усилием отодвигаете толстую кожаную портьеру и оказываетесь в соборе св. Петра. Нельзя не чтить религию, которая создает такие произведения. Ничто на свете нельзя сравнить с внутренностью собора св. Петра. Через год после того, как я приехал в Рим, я все еще с наслаждением проводил там целые часы. Почти все путешественники испытали это чувство. Можно соскучиться в Риме на втором месяце пребывания, но никак не на шестом, а если пробудете год, у вас явится мысль остаться здесь навсегда.

Когда вы будете столь несчастны, что захотите знать размеры собора св. Петра, я скажу вам, что длина этой базилики равна 574 футам; в ширину она имеет 518 футов. Средний неф имеет 422 фута в ширину и 142 в высоту. Он украшен огромными статуями святых в 13 футов высотой. Собор так прекрасен, что забываешь об их безобразии. Рококо, введенный в моду Бернини, особенно отвратителен в колоссальных пропорциях. Это Дора^*, который произносит надгробное слово о Наполеоне. Все тот же Бернини испортил внутренний вид собора множеством мраморных медальонов, изображающих различных пап. Можно было бы сказать, что они создают впечатление роскоши, если не рассматривать их внимательно. Это впечатление создается грандиозностью архитектуры, крайней чистотой и бесконечными стараниями, направленными к тому, чтобы все в соборе напоминало путешественнику, что он находится во дворце владыки.

^* (Дора (1734-1780) - французский поэт, типичный представитель "эпохи мадригала".)

Подойдя к главному алтарю (право же, это целое путешествие), замечаешь какое-то углубление, прикрытое великолепными мраморами и золоченой бронзой. Сто двенадцать маленьких лампад днем и ночью горят вокруг мраморной балюстрады, окружающей эту впадину. Здесь покоится прах св. Петра. Здесь принял мученичество первый глава церкви; это место называется "Исповедью" (апостол исповедал свою религию, отдав за нее свою кровь); тут же помешена статуя Пия VI^*, умершего в изгнании'во Франции; она принадлежит Канове; голова сделана не без мягкости, и это только увеличивает сходство.

^* (Пия VI, умершего в изгнании во Франции... - Пий VI после занятия Рима французскими войсками был по приказу Директории арестован генералом Бертье и отправлен во Францию, где и умер в 1799 году.)

Главный алтарь расположен, как в церквах первых веков: совершающий богослужение обращен лицом к народу; один только папа имеет право служить здесь мессу.

К счастью, алтарь этот довольно прост; я предпочел бы, чтобы он был сделан из массивного золота; он заметен издали благодаря бронзовому балдахину огромной высоты. Украшение это необходимо, но невольно вздыхаешь при воспоминании, что оно было сделано из бронзы, взятой в Пантеоне. Этот балдахин был исполнен кавалером Бернини в 1663 году. Поверите ли вы тому, что он выше палаццо Фарнезе? Вершина его находится на высоте 86 футов от мостовой, то есть на 21 фут выше, чем колоннада Лувра; на него пошло 1863 центнера бронзы^*.

^* (Под портиком Пантеона есть надпись, в которой папа похваляется тем, что из бесполезной бронзы он отлил пушки и балдахин собора св. Петра. Льву X не пришла бы в голову такая мысль; но это был великий государь. После того как папы были напуганы Лютером, они превратились в простых священников с ограниченным умственным кругозором. В архитектуре собора не чувствуется никакой принужденности, - кажется, что все здесь обладает природным величием. Гений Браманте и Микеланджело так ярко здесь проявляется, что смешные вещи перестают быть смешными, на них просто не обращаешь внимания.)

Я не думаю, чтобы какой-нибудь другой архитектор мог заслужить такую же похвалу.

Я был бы несправедлив, если бы не добавил имени Бернини к именам этих двух великих людей. Бернини, который так часто в своей жизни работал необдуманно, в балдахине и колоннаде превосходно справился со своей задачей.

Если, стоя поблизости от алтаря, вы поднимете глаза вверх, то заметите главный купол, и тогда даже самое тупое существо может составить себе представление о гении Микеланджело. Если у вас есть хоть искра священного огня, вы оцепенеете от восхищения. Советую путешественнику сесть на деревянную скамью и запрокинуть голову на спинку: так он может отдохнуть и спокойно созерцать огромную пустоту, раскрывающуюся над его головой.

Внутренний диаметр Пантеона равен 133 римским футам; купол Микеланджело имеет в диаметре 130 футов; он начинается на высоте 163 футов от пола. От плит пола до свода фонаря насчитывают 369 футов. Для того, чтобы стены выдержали тяжесть этого вознесшегося в воздух храма, их сделали толщиной в 24 фута.

На фризе антаблемента можно прочесть знаменитую надпись, выложенную мозаикой, буквами в четыре фута высоты и полфута ширины; это игра слов, на которой основана власть папы и в силу которой вся территория Франции трижды была дарована церкви:

 TU ES PETRUS ET SUPER HANC PETRAM AEDIFICABO 
 ECCLESIAM MEAM ET TIBI DABO CLAVES REGNI COELORUM*.

^* (Ты - Петр (Petrus), и на сем камне (petram) построю церковь мою и дам тебе ключи от царствия небесного (лат.).)

Нужно признаться, что честь эта полагалась ему по праву.

Не вздумайте разыскивать имена всей той массы посредственных художников, которые заполнили собор своими полотнами, статуями, барельефами, гробницами и т. п. При жизни они были в моде. Я назову тех, у которых есть кое-какие достоинства. В большинстве своем они здесь оказались еще более посредственными, чем где-либо в другом месте: здесь они робели.

Когда вы наконец оторветесь от созерцания купола, вы пройдете в глубину церкви; но если человек не лишен души, он будет так подавлен усталостью, что будет восхищаться только по обязанности.

В глубине трибуны четыре гигантские фигуры из бронзы, поддерживающие на кончиках пальцев с изяществом танцовщиков в балете Гарделя^* кресло, тоже бронзовое. Оно служит футляром для деревянного кресла, которым долго пользовались св. Петр и его преемники при отправлении религиозных обязанностей. По незначительности впечатления, которое производят эти четыре колоссальные статуи, стоящие в прекраснейшем месте на свете, вы можете узнать особенности Бернини. Если бы в распоряжении Микеланджело была такая масса бронзы, какое впечатление произвел бы он на зрителей, подготовленных колоннадой, видом церкви и куполом! Но у Микеланджело не было ловкости для того, чтобы добиваться заказов. После смерти этого великого человека больше не появлялось гения в страшном жанре, и нам остается только подражать ему. Нужно было бы вылить из бронзы статую, подобную "Моисею" из Сан-Пьетро-ин-Винколи, голова которой была бы увенчана таким "сиянием", какое теперь находится над кафедрой собора св. Петра.

^* (Гардель (1758-1840) - балетмейстер, автор множества балетов, пользовавшихся большой славой в первой половине XIX века. Он был также композитором и сам писал музыку для своих балетов.)

"Сиянием" называют пучок золоченых лучей. Украшение, окружающее освященную облатку в дароносице, также называется "сиянием". Дароносица - это предмет, которым дают благословение.

Вот точные данные.

Четыре колоссальные бронзовые фигуры изображают двух отцов латинской церкви, св. Амвросия и св. Августина, и двух - греческой, св. Афанасия и св. Иоанна Златоуста. Два последних стоят ближе к стене, и размеры их 14 футов; латинские отцы - 16 футов. Эти четыре бронзовые статуи имеют вес 116 тысяч фунтов. Вы можете подняться по лестнице и осмотреть кресло св. Петра, деревянное, с древними украшениями из слоновой кости и золота. По бокам бронзового кресла, поддерживаемого четырьмя отцами церкви, стоят два ангела, а вверху - два ребенка, держащих тиару и ключи первосвященника. Хорошо использовано окно, сквозь желтые стекла освещающее сзади "сияние", и в час захода солнца создающее довольно оригинальный эффект. Святой дух в виде голубя увенчивает все сооружение.

Это сияющее место в глубине церкви видно издали; оно окружено множеством ангелов и серафимов, которые словно поклоняются креслу св. Петра. С точки зрения духовного ранга, это кажется по меньшей мере смелым.

На "сияние" пошло 219 тысяч фунтов бронзы, снятой с портика Пантеона; она стоила приблизительна 600 тысяч франков.

Само собой разумеется, что желтые витражи - изобретение Бернини. Все вместе производит на меня впечатление миловидности, недостойной этого прекрасного храма. Впрочем, на севере плохо различают эти два слова.

Если бы папа был остроумным человеком, он мог бы пожертвовать какой-нибудь американской церкви четыре статуи Бернини; буржуа они могут показаться замечательными, но благодаря своему нелепому виду они совершенно недостойны того места, которое занимают в соборе св. Петра.

Зато налево, рядом с этими танцовщиками в митре, зритель замечает гробницу поразительной красоты; это гробница Павла III (Фарнезе). Джакомо делла Порта выполнил ее по указаниям Микеланджело. Под фигурой папы, вылитой из бронзы, находится знаменитая статуя из белого мрамора, изображающая Правосудие; она так прекрасна, что пришлось прикрыть ее бронзовой драпировкой. Рассмотрите эту голову: это тип римской красавицы, схваченный на редкость талантливо. Она прекрасна со всех точек зрения, такой и должна быть истинная скульптура.

Из-за этой статуи я имел честь в течение десяти лет спорить с бессмертным Кановой. Он находил, что в ней слишком много силы.

Гробница, находящаяся направо, - гробница Урбана VIII (Барберини), умершего в 1644 году, через сто двадцать четыре года после смерти Рафаэля; это заметно во всем. Фигура Урбана VIII вылита из бронзы. "Милосердие" и "Справедливость" - мрамор; Бернини хотел следовать моде, и это ему удалось; наступал век миловидного, которое меняется каждые пятьдесят лет.

Гробница Урбана VIII ничуть не лучше памятника г-ну де Мальзербу в парижском здании суда или гробницы кардинала де Белуа в Соборе Парижской богоматери. Вы можете не без некоторого удовольствия осмотреть барельефы из золоченого гипса, украшающие своды трибуны собора. Барельефы, находящиеся в середине и изображающие Иисуса, передающего ключи св. Петру, исполнены по рисунку Рафаэля. "Распятие св. Петра" - подражание знаменитой картине Гвидо, а "Усекновение главы св. Павла" - барельефу Альгарди. Все это выполнено вяло и в академическом стиле; несчастный скульптор боялся быть самим собой. Я готов держать пари, что он умер богатым и в великой чести.

Ось собора почти совпадает с линией от востока на запад. Если идти от входной двери к главному алтарю, можно заметить, что после третьей арки направо и налево главный неф суживается на восемь футов; вы вступаете в греческий крест, задуманный Браманте. Если бы проект этот был осуществлен, здесь был бы вход в храм.

Юлий II заложил первый камень в фундаменте, позади статуи св. Вероники, 18 апреля 1506 года.

В день Вознесения наши спутницы с удивлением и даже с ужасом увидели нескольких крестьян из Сабины, собравшихся в главном нефе вокруг бронзовой статуи св. Петра. Своими поцелуями они сточили бронзовую ногу этого идола. Крестьяне эти спускаются со своих гор, чтобы отпраздновать великий праздник в соборе св. Петра и посмотреть funzione^*. Они одеты в суконные казакины, изорванные в клочья; ноги их обтянуты тряпками и перевиты веревками; на мрачные глаза падают черные растрепанные волосы. Они прижимают к груди войлочные шляпы, которые от солнца и дождя стали рыжевато-черными; за ними идут их семьи, такие же дикие, как они сами.

^* (Богослужение (лат.).)

Рассмотрев их поближе во всех приделах церкви, где они находились, мы вернулись к бронзовому св. Петру, стоящему направо, в главном нефе. Статуя эта, довольно грубая, прежде была Юпитером; теперь это св. Петр. Она выиграла от этого в смысле личной нравственности, но ее почитатели не стоят почитателей Юпитера. Античность не знала ни инквизиции, ни Варфоломеевской ночи, ни пуританского уныния. Она не знала и фанатизма, этой страсти, порождающей самые неслыханные жестокости. Фанатизм был создан следующей фразой: "Multi sunt vocati, pauci vero electi"^* - "Вне церкви нет спасения".

^* (Много званых, но мало избранных (лат).)

Голоса этих крестьян кажутся мне прекрасными, но наших спутниц они приводят в ужас. В этом источник всех наших разногласий. Многое, что мне кажется неинтересным, спутницы мои находят красивым, а то, что я считаю высшей красотой, пугает их. Римляне, которые слышат имя Микеланджело с самого детства, привыкли благоговеть перед ним, у них это культ. Их простые и великие души понимают его.

Жители гор между Римом, озером Фучино, Аквилой и Асколи, мне кажется, довольно хорошо сохранили нравственные свойства Италии 1400 года. С их точки зрения, все совершается при посредстве чуда - это идеал католической религии; если молния ударяет в старое каштановое дерево, то потому только, что бог хочет наказать его собственника. Те же взгляды я нашел на острове Иски и.

Наши спутницы заметили крестьян, стоявших на коленях в восьми или десяти шагах от исповедальни; видно было, как на их головы опускается длинный белый прут, уносящий их мелкие грехи. Некоторые привилегированные исповедальни были заняты сразу тремя монахами, и у каждого в руке был такой прут; в Италии никогда ни над чем не смеются; все это проделывалось с очень серьезным видом. Впрочем, в церкви не было ни одного римлянина из высших сословий.

Чтобы внести некоторый порядок в наше описание внутреннего вида собора, мы будем говорить:

1) О куполе.

2) Достигнув середины церкви, мы пойдем вдоль ее северной стены; возвратясь к входной двери, мы осмотрим гробницы, мозаичные картины и т. д., которые находятся в северном нефе (с правой стороны от путешественника, входящего в церковь).

Таким образом мы приблизимся к первой капелле справа от входа, известной благодаря знаменитой группе Микеланджело под названием "Pieta" (Мадонна держит на своих коленях тело сына).

3) Наконец, мы вернемся от двери в глубину церкви, следуя вдоль южной стены, и, таким образом, придем к гробнице Павла III, заканчивающей эту сторону. Так мы осмотрим весь собор св. Петра.

Статья V. Купол

Вы знаете, что Браманте воздвиг до самого карниза четыре огромных столба, поддерживающих купол; каждый из них имеет в окружности 206 футов; церковь Сан-Карло-алле-Кватро-Фонтане занимает как раз такое пространство, какое занимают эти столбы, и совсем не кажется маленькой.

Браманте перекинул от одного пилястра к другому четыре большие арки, которые, подобно мостам, соединяют их.

Вот все, что было сделано до Микеланджело. Над этим сооружением он воздвиг свой купол. Этот купол имеет 30 футов в диаметре, то есть на 3 фута меньше, чем купол Пантеона. Он начинается на высоте 163 футов от пола, и высота его, считая от основания до отверстия "фонаря",- 155 футов. Трудно поверить, что небольшой фонарь, находящийся над ним, имеет 55 футов высоты, то есть высоту обыкновенного дома. Таким образом, если бы снять купол Микеланджело со столбов и поставить на землю, он имел бы 260 футов в высоту, то есть был бы выше купола Пантеона. Поднимаемся на верхушку собора, чтобы осмотреть наружную часть купола: пьедестал бронзового шара имеет в высоту 29¹/₂ футов; сам шар - 7¹/₂ футов; крест, увенчивающий церковь, имеет в высоту 13 футов.

Общая высота собора, начиная от пола церкви и до верхнего украшения на кресте, - 424 фута. Римляне насчитывают, кажется, на 11 футов больше, потому что они считают высоту от пола подземной церкви, где находится гробница Александра VI.

Такая высота приводит в ужас, когда подумаешь о том, что в Италии часто бывают землетрясения, что римская почва вулканического происхождения и что в одно мгновение мы можем вдруг лишиться прекраснейшего памятника на свете. Никогда, конечно, он уже не будет восстановлен: мы слишком благоразумны для этого. Два испанских монаха, находившиеся внутри шаpa собора во время землетрясения 1730 года, испытали такой страх, что один из них умер^*.

^* (Во время землетрясения 1813 года кровать г-на Нистрома^**, проживавшего поблизости от собора св. Петра, отодвинулась от стены его комнаты на три дюйма.)

^** (Нистром (1793-1869) - шведский архитектор, изучавший в Риме архитектуру. Насколько известно, Нистром приехал в Италию впервые в 1822 году. Может быть, на этом основании следовало бы дату землетрясения (1813 год, в примечании) считать опечаткой и читать: 1823.)

Чтобы взор был удовлетворен, внешний контур сферической части купола не должен быть таким же, как его внутренний контур. В куполе собора св. Петра между двумя полями вьется лестница, по которой можно подняться к шару.

Барабан купола (цилиндрическая его часть) имеет шестнадцать окон: гуляя по Пинчо, сквозь эти окна можно иногда видеть заходящее солнце.

Свод купола разделен на шестнадцать отделений, украшенных золоченой лепкой и мозаичными картинами, изображающими Иисуса Христа, святую деву, апостолов, святых и ангелов. Все это расположено очень невыгодно с точки зрения живописи; здесь должен был бы работать какой-нибудь гениальный человек, какой-нибудь Корреджо, Микеланджело, Рафаэль, Аннибале Карраччи, который осмелился бы изобрести что-нибудь новое. Не нашли никого, кроме бедняг-подражателей, не имевших ни оригинальности, ни смелости,- какого-то кавалера Арпино, например, который изобразил предвечного на сводах фонаря купола. Четыре евангелиста, тоже мозаичные, находящиеся на верхней части главных фасадов четырех столбов, принадлежат Чезаре Неббья и Джованни де'Векки. Каждый из этих столбов украшен двумя нишами, одна над другой, сделанными по рисункам кавалера Бернини. Они производят довольно хорошее впечатление. В верхних нишах находятся балкон и витые колонны белого мрамора; эти колонны, называющиеся vitinee, поддерживали когда-то балдахин над "Исповедью" св. Петра в базилике, построенной Константином^*. Они были взяты из Иерусалимского храма.

^* (Вы можете видеть эти колонны на картине, приписываемой Джулио Романо и находящейся в Луврском музее под № 1046, рядом с портретом Франциска I. Она изображает обрезание господне - церемонию, происходившую в Иерусалимском храме.)

Что касается четырех больших мраморных фигур в пятнадцать футов высоты в нижних нишах столбов со стороны главного алтаря, то для них нужен был бы гений Микеланджело. Ничего не может быть пошлее "Св. Вероники, держащей священный саван", и "Св. Елены с крестом". "Св. Лонгин" принадлежит кавалеру Бернини. Четвертая статуя, "Св. Андрей", принадлежит знаменитому фламандскому скульптору Франсуа Дюкенуа, которого в Италии называют Фьямминго.

Я делаю над собой усилие, чтобы не поместить здесь на двух страницах описание подробностей, которые кажутся мне интересными, потому что я люблю собор св. Петра.

Статья VI. Северная сторона

Добросовестно осмотрев все то, что было указано на предыдущих страницах, мы так устали, что не могли уже изучать все детально. Мы вернулись сюда на следующий день и, вновь взглянув на купол и придя к гробницам Павла III и Урбана VIII, повернули обратно к дверям церкви, следуя от гробницы Урбана VIII вдоль северной стены. Прежде всего мы обратили внимание на мозаику, изображающую св. Михаила архангела; это копия знаменитой картины Гвидо, которую мы видели на следующий день после нашего приезда у капуцинов на площади Барберини. Гвидо первому пришла мысль воспроизводить красоту греческих лиц; он изучил головы группы Ниобеи и особенно голову несчастной матери. Из письма Рафаэля, адресованного графу Бальдассаре Кастильоне, мы увидим, что Рафаэль искал красоту, копируя самые красивые из встречавшихся ему женских головок и исправляя их недостатки.

Мечтания Платона, бывшего в эпоху Рафаэля в великой моде, препятствовали той умственной работе, которую должен был выполнить великий художник, чтобы открыть красоту.

Великое спокойствие, которое запечатлено на челе и в верхней части лица св. архангела Михаила, очевидно, обязано своим происхождением грекам и, кажется мне, никогда не встречается у Рафаэля.

Совсем близко от архангела вы видите прекраснейшую мозаику собора св. Петра, принадлежит она кавалеру Кристофари; это копия "Св. Петрониллы" Гверчино, оригинал которой был в Париже, а теперь находится в Капитолии. Святая изображена в тот момент, когда ее откапывают; мозаика сумела сохранить почти всю теплоту картины, одного из шедевров ее автора. Один из нас, представитель французского вкуса, был неприятно поражен тем, что Гверчино одел некоторых своих персонажей в итальянский костюм 1560 года. Эта картина полна теплоты, как роман аббата Прево.

Вы проходите перед гробницей Климента X (Альтьери), умершего в 1676 году; все в ней посредственно. "Мученичество св. Эразма" работы Пуссена - картина ценная, но смотреть на нее неприятно.

Зато почти все превосходно в гробнице Климента XIII (Редзонико), умершего в 1769 году. Его отец, богатый венецианский банкир, купил для него кардинальскую шляпу за триста тысяч франков. Может быть, деньги сыграли некоторую роль и при его избрании на папский престол. Всю свою жизнь милейший Редзонико испытывал угрызения совести из-за этого великого греха симонии. Это был человек посредственный, очень порядочный и искренне благочестивый.

Бессмертный Канова чудесно выразил все это в лице папы, которого он изобразил молящимся. Колоссальная фигура коленопреклоненного Климента XIII высится на его мавзолее; голова обращена к главному алтарю собора; налево от посетителя стоячая фигура Религии, держащая крест. По другую сторону Гений Смерти, сидящий в скорбной позе. Гений этот, может быть, слишком миловиден; недостаток его в том, что в нем есть нечто фатовское.

Дверь в ризницу в нижней части мавзолея производит глубокое впечатление; кажется, что она ведет в царство смерти. Так гений умеет использовать даже помехи. По двум сторонам этой двери стоят чудесные статуи львов, пользующиеся такой славой среди художников; они выражают два различных оттенка скорби: глубокое отчаяние и гнев. Здесь, может быть, мы видим высшую степень художественного совершенства. Канова был очень беден, когда его покровители добились того, чтобы фамилия Редзонико заказала ему эту гробницу: он принужден был сам высекать плащ фигуры, изображающей Религию; при помощи коловорота, упиравшегося ему в левую часть груди, он высверлил все пространство между плащом и телом статуи Религии. Такова причина острых желудочных болей, на которые великий художник жаловался всю свою жизнь; они и свели его в могилу в 1823 году, в возрасте шестидесяти трех лет.

Я встречал много людей, которые беспредельно восхищались лицом папы и двумя львами. "Религия" все же далека от совершенства; можно пожалеть, что на ее челе и в ее глазах нет страшной силы Микеланджело. Рисовальщики из школы Давида измерили своими бездушными приборами Гения Смерти и нашли, помнится мне, какую-то ошибку в пропорциях ноги^*.

^* (В 1810 году я видел доклад императору, в котором г-н Денон^** утверждал, что Канова умеет рисовать.)

^** (Денон (1747-1825) - французский гравер, барон и дипломат, в эпоху Империи был главным директором императорских музеев.)

Можно с этой гробницей сравнить гробницы Марии-Христины в Вене работы Кановы, маршала Саксонского в Страсбурге, Юлия II работы Микеланджело (в Риме, в церкви Сан-Пьетро-ин-Винколи), гробницы Медичи во Флоренции работы Микеланджело, генерала Мура в соборе св. Павла в Лондоне и, наконец, Павла III (Фарнезе) в соборе св. Петра.

В гробнице Марии-Христины слишком большое количество фигур, ей не хватает единства; она нравится по преимуществу душам холодным. Гробницы Медичи во Флоренции имеют недостаток как раз противоположный: на них только одна фигура. В гробнице маршала Саксонского хороши только голова и поза, выражающие бесстрашие, с которым этот полководец идет навстречу смерти. Гробница генерала Мура в Лондоне была бы почти безупречной, если бы ее выполнил скульптор. Словом, я не удивился бы, если бы голос потомства поставил на первое место гробницу Климента XIII. Если бы она находилась в готической церкви, вроде, например, Кельнского или Флорентинского собора, то страшное, настоящее католическое освещение, падающее на плиты сквозь расписные витражи, вдвое увеличило бы впечатление от головы Редзонико; оно лишило бы Гения Смерти его несколько светского вида и последних остатков дурного вкуса, введенного в моду Бернини.

Почти прямо против шедевра Кановы - большая нелепая мозаика, изображающая ладью ов. Петра, которую захлестывает волна, и Иисуса, идущего на помощь апостолу. Неизменный страх св. Петра напоминает комический персонаж дона Абондио из "Обрученных" г-на Мандзони. Автор этой картины - Ланфранко из Болоньи, интриган, столь любезный сердцу власть имущих, счастливый и ловкий, усеявший терниями путь бедного Доменикино. Всеми осмеянный, Домени-кино в конце концов сам усомнился в ценности прекраснейших своих произведений (например, фресок в Сант-Андреа-делла-Валле в Риме).

Все окружающие этот памятник статуи смешны; вам постоянно кажется, что это танцоры, играющие в каком-нибудь балете роли святых. Такова статуя Фенелона в зале Института в Париже. Достаточно назвать статуи св. Бруно, св. Иосифа, св. Каэтана и св. Иеронима Эмилиана, находящиеся поблизости от гробницы Редзонико.

Жаль, что статуя Бенедикта XIV (Ламбертини), большого государственного деятеля и милого человека, не лучше остальных. Он умер в 1758 году, в период полного упадка скульптуры. Его гробница принадлежит Пьетро Браччи.

Мы подошли к красивой мозаике, составляющей соответствие к "Преображению" Рафаэля, которое находится в другой, южной части церкви,- это знаменитое "Причащение св. Иеронима" Доменикино. Уступая "Преображению" в высокой одухотворенности лиц, "Причащение" превосходит его в светотени; светотень создает его единство, вот почему оно производит в соборе св. Петра большое впечатление. Эта картина обладает еще одним преимуществом - единством сюжета. Мозаика работы Кристофари.

Проходим мимо двух посредственных гробниц. Гробница Григория XIII (Буонкомпаньи), которого так обрадовала Варфоломеевская ночь, сделана из мрамора. Стуковая гробница, в которой был сперва погребен Буонкомпаньи, послужила усыпальницей для Григория XIV.

Капелла святых таинств закрыта железной решеткой; капелла эта богата, но некрасива. Дарохранилище алтаря было выполнено по рисункам кавалера Бернини. Это небольшой храм в 19 футов вышины, украшенный двенадцатью колоннами из ляпис-лазури. Главный образ написан al fresco Пьетро да Кортона. Это сочетание одаренности и дурного вкуса; он изображает св. Троицу. В той же капелле находится другой алтарь с образом св. Маврикия, написанным Пеллегрини. На плитах перед этим образом находится гробница Сикста IV, расположенная приблизительно так же, как гробница кардинала Ришелье в Сорбонне Статуя папы, умершего в 1484 году, была изваяна скульптором Антонио Полайуоло. Эту гробницу воздвиг своему дяде Юлий II, бывший в то время только кардиналом. Вам показывают дверь рядом с алтарем, которая ведет в Ватикан (в покой, где находятся arazzi, то есть ковры, сотканные по картинам Рафаэля). У этой капеллы начинается неф, добавленный Павлом V к греческому кресту; в месте соединения можно заметить некоторую неровность постройки.

Вы проходите мимо гробницы Иннокентия XI и знаменитой графини Матильды. Голова этой женщины, принесшей столько пользы церкви, изваяна Бернини.

В капелле св. Себастьяна имеется мозаика, изображающая мученичество этого святого. Кристофари выполнил ее по фреске Доменикино, находящейся в Сан-та-Мария-дельи-Анджели.

Наконец мы приходим к капелле делла Пьета, названной так потому, что на главном алтаре ее находится знаменитая группа Микеланджело: богоматерь, которая держит на коленях мертвое тело сына. Эта группа из мрамора.

Самый трогательный образ христианской религии на прекрасном итальянском языке называют Pieta (благочестие). Микеланджело выполнил этот шедевр для кардинала Вилье, аббата Сен-Дени и посла Карла VIII при дворе папы Александра VI.

Чакконио пишет по-латыни: "Этот кардинал в бытность свою в Риме заказал Микеланджело Буонаротти, в то время еще очень молодому, великолепную мраморную группу, изображающую божественную деву Марию и ее мертвого сына, лежащего в объятиях матери. Он поместил эту группу в капелле короля французского в соборе св. Петра в Ватикане".

Речь идет здесь о древнем соборе, от которого в настоящее время не осталось ничего.

Три следующие дальше страницы являются отступлением, которое читатель может пропустить без ущерба.

Мы содрогаемся, читая в исторических сочинениях о том, как Людовик XI, приказав отрубить голову герцогу Немурскому, поставил его малолетних детей около самого эшафота так, чтобы их оросили брызги отцовской крови. Но дети были тогда еще очень малы, и их, может быть, не столько потрясло, сколько удивило исполнение этого бесчеловечного приказания: они еще не понимали, что такое человеческое горе, чтобы почувствовать весь ужас совершавшегося.

Если один из них, самый старший, и почувствовал этот ужас, то мысль о мщении, не менее жестоком, чем оскорбление, наполнила, конечно, его душу и придала ей жизни и сил. Но престарелой матери, не знавшей супружеской любви, матери, вся нежность которой устремлена была лишь на сына, юного, прекрасного, чрезвычайно одаренного и отличавшегося притом душевной отзывчивостью, как будто он был обыкновенным смертным, - матери не на что больше надеяться, не на кого больше опереться; она далека от того, чтобы жить надеждой на мщение; что может она, бедная и слабая женщина, против освирепевшего народа? У нее нет больше сына, самого ласкового и нежного из людей, наделенного именно теми качествами, которые особенно любят женщины,- чарующим красноречием, а к красноречию он непрестанно прибегал, чтобы развивать философию, в которой слово "любовь" и чувство любви встречались на каждом шагу.

После того, как она видела его позорную казнь, она теперь держит у себя на коленях его безжизненную голову. Вот, без сомнения, высшая скорбь, на которую только способно материнское сердце.

Но религия в одно мгновение уничтожает все, чем могло бы тронуть нас это событие, если бы оно происходило в смиренной хижине. Если Мария верит, что ее сын - бог (а сомневаться в этом она не может), она верит и в то, что он всемогущ. Теперь читателю нужно лишь проникнуть в ее душу, и, если ему хоть сколько-нибудь доступно истинное чувство, он поймет, что Мария не в состоянии любить Иисуса материнской любовью, той кроткой любовью, которая состоит из воспоминаний о взаимных заботах и надежд на поддержку в будущем.

Если он умер, значит, это было в его намерениях, и тогда эта смерть, далеко уже не трогательная, должна вызвать негодование у Марии, любившей его, пока он носил смертную оболочку. Ему следовало бы - будь, у него простое чувство признательности к ней - по крайней мере скрыть от нее это зрелище.

Излишне говорить, что эта смерть непонятна Марии. Бог всемогущий и всеблагой терпит сам смертные муки, чтобы утолить месть другого, равно всеблагого бога.

Зрелище смерти Иисуса было по отношению к ней лишь ненужной жестокостью. И вот уже мы бесконечно далеки от умиления и материнских чувств.

Изображение события, в котором сам бог выступает в качестве действующего лица, может быть оригинальным, любопытным, необычайным, но только не трогательным. Сам Канова напрасно пытался бы вызвать у нас слезы, изобразив Марию, оплакивающую смерть своего сына. Бог, может быть, щедр на благодеяния, но, осыпая нас ими, он ничего не отнимает у себя, и моя благодарность - если только я исключу расчет на получение новых выгод путем пылкого ее проявления - неизбежно будет менее живой, чем та, которую я испытывал бы по отношению к человеку.

А японец, спросите вы меня, который на картине Тьярини в капелле св. Доминика в Болонье видит, как его ребенка воскрешает св. Франциск Ксаверий? Если он испытывает живейшее чувство благодарности, отвечу я, то только потому, что чувство это внушает ему человек. Если бог совершил это чудо, то почему же, спрашивается, будучи всемогущим, он допустил, чтобы этот несчастный ребенок умер? Но и сам св. Франциск Ксаверий, разве он жертвует чем-нибудь, воскрешая его? Это Геркулес, выводящий Алкесту из царства мертвых, но не Алкеста, жертвующая собой, чтобы сохранить жизнь своему супругу.

Единственное чувство, которое божество может внушать слабым смертным,- это страх, и Микеланджело, кажется, создан был для того, чтобы вызывать этот страх в сердцах посредством красок и мрамора. Когда вы начнете разбираться во фресках Сикстинской капеллы, вы поймете, сколько подлинной логики заключалось в таланте Микеланджело и как долго сохранится его значение; он переживет даже самую память о католицизме.

Этот великий человек, так же как и Канова, начал с точного подражания природе. Затем проповеди и смерть Савонаролы показали ему, что такое католическая религия, и он усвоил возвышенный и страшный стиль, в котором ему нет равных. Родившись во Флоренции в 1474 году, он умер в Риме в 1563 году.

В одном конце капеллы делла Пьета можно заметить железную решетку, которая окружает витую мраморную колонну; это та самая колонна, на которую опирался Иисус Христос, споря с учеными в храме Соломона. Некоторые предполагают, что это одна из тех двенадцати одинаковых по форме колонн, которые Константин выписал из Греции и приказал поставить вокруг гробницы главы апостолов в старом храме св. Петра.

Украшенная барельефами античная урна, которая здесь находится, принадлежала Пробу Аницию, римскому префекту, умершему в 395 году. В старой базилике она служила купелью.

Большая арка, идущая от среднего нефа к "Пьета", имеет в ширину 407г футов и в высоту 71. Маленький купол перед капеллой имеет 120 футов в высоту и 45 футов в диаметре в самом широком месте. Мозаики - грубые копии с Пьетро да Картона и Чиро Ферри.

Статья VII. Южный неф

Осмотрев северную сторону, мы обошли всю церковь, пройдя мимо пяти входных дверей. Форма находящихся под ними окон слишком светская, и весь этот внутренний фасад следовало бы переделать. Пий VI испортил его, поместив на нем двое часов: одни - французские, другие - итальянские (которые при заходе солнца всегда указывают 24 часа).

Плафон церкви сверкает золотом, как галерея в Компьене: розетки и кессоны - из позолоченного стука. Над большими арками, идущими от главного нефа к боковым, мы увидели множество статуй, творцы которых старались воспроизвести греческую красоту, но такую, какая могла нравиться в XVI веке: скульптор к выражению силы и справедливости добавил выражение сладострастия. Роскошная вызолоченная отделка превращает собор в капеллу могущественного государя, власть которого основана на религии, но отделка эта лишает собор св. Петра характера католической церкви. Не находите ли вы, что только готический стиль соответствует внушающей ужас религии, которая говорит огромному большинству людей, вступающих в ее храм: "Ты будешь осужден"? Собор св. Петра вполне подходил для изящного двора остроумного папы вроде Льва X. Самые набожные папы, которые потом достраивали собор, не смогли уничтожить этот светский и придворный характер его красоты. В соборе св. Петра молитва не бывает устремлением души к грозному судье, которого нужно умилостивить во что бы то ни стало,- это церемония, исполняемая перед существом добрым и относящимся безразлично к очень многим вещам.

Все эти мысли, которые я высказал нашим спутницам, вызвали немало возражений. Прошу читателя помнить, что я только исполняю обязанности товарища прокурора: я излагаю лишь основания для обвинения. Я прошу не доверяться никому, даже мне самому. Самое главное - восхищаться только тем, что действительно доставляет наслаждение, и предполагать, что вашему соседу заплатили за то, чтобы он восхищался и вводил вас в обман; пример - монсиньор Д., обедавший вчера со мной у русского посла и горячо расхваливавший нам организацию уголовного суда в Риме (через несколько месяцев после этого он был сделан кардиналом). Прошу извинения за категоричность и даже некоторую резкость суждений. Иногда можно было бы выразиться мягче, употребив три слова вместо одного, но это растянуло бы наш путеводитель на три тома.

Первая капелла налево от входа в собор, вдоль южной стены,- баптистерий; это великолепная раковина из порфира двенадцати футов в длину и шести в ширину, в которой хранится освященная вода; долгое время она покрывала гробницу императора Отгона II, умершего в Риме в 983 году. Украшения из золоченой бронзы, довольно нелепые, были выполнены в 1698 году по рисункам Фонтаны. Вокруг этой урны - три посредственные мозаики; средняя изображает крещение Иисуса Христа св. Иоанном - это копия бездушной картины Карло Маратти. В первые века христианства в Риме крестили только в храме св. Петра и в Сан-Джованни-ди-Латерано.

Пройдя дальше в глубь церкви, по левую руку видишь гробницу Марии Собесской-Стюарт, английской королевы, умершей в Риме в 1755 году. Здесь художник дерзнул сделать то, что вызывает одобрение таких остроумных людей, как Даламбер, Шамфор и т. д., но всегда производит дурное впечатление. Мозаичный портрет английской королевы окружен скульптурными украшениями. Под гробницей находится дверь на лестницу, ведущую к главному куполу и в верхние части собора.

Мы снова осмотрели самый прелестный из шедевров Кановы: это гробница Иакова III, короля английского, и его двух сыновей, кардинала Йоркского и претендента, супруга остроумной графини Альбани, возлюбленной Альфьери. Нынешний король Англии, Георг IV, верный своей репутации самого безукоризненного джентльмена трех королевств, пожелал почтить прах несчастных государей, которых он отправил бы на эшафот, попадись они живыми в его руки. Форма этого надгробия немного готическая. На постаменте- бюсты трех Стюартов в горельефе, исполненные в несколько женственной манере, говорящей о полном отсутствии характера, которое отличало этих людей, безусловно, самых несчастных людей той эпохи.

Под этими бюстами - большой барельеф, изображающий дверь гробницы, а по бокам - два ангела, красоту которых описать я, право, не в состоянии.

Напротив - деревянная скамья, на которой в 1817 и 1823 годах я провел самые сладостные часы моего пребывания в Риме. Красота этих ангелов кажется небесной, особенно при наступлении ночи. Они напоминали мне "Ночь" Корреджо в Дрездене. Приехав в Рим, нужно прийти к этой гробнице, чтобы испытать, даровал ли тебе случай душу, чувствительную к скульптуре^*. Нежную и наивную красоту этих юных небожителей путешественник начинает понимать гораздо раньше, чем красоту Аполлона Бельведерского, и задолго до того, как он почувствует величие мраморов Эльгина^**. По сравнению со статуей Терезы эти ангелы почти портретны. На этих-то ангелов больше всего и обрушивается бешеная ненависть некоторых лиц, которые, к несчастью для искусства, сделались скульпторами. Отчего они не стали суконщиками или банкирами! Таким путем они скорее достигли бы благосостояния.

^* (...прийти к этой гробнице, чтобы испытать, даровал ли тебе случай душу, чувствительную к скульптуре. - На экземпляре Сержа Андре Стендаль сделал пометку: "Французы, по всей вероятности, самый бесчувственный народ. Они совершенно не понимают скульптуры. Уничтожить все это в следующем издании".)

^** (Эльгин - лорд, купивший у местных турецких властей право вывезти из Афин множество памятников древнего искусства, в том числе барельефы Парфенона, погрузил их на корабли и перевез в Лондон. Это событие составило эпоху в истории европейского искусства. "Мраморы Эльгина" были произведениями золотой поры греческой скульптуры.)

Мозаичная картина второй капеллы изображает "Введение во храм". Мозаики купола - копии с Карло Маратти, который так же относится к великим художникам, как трагедии Лагарпа относятся к трагедиям Вольтера.

Ничего не скажу о маленьких овальных куполах, украшающих боковые нефы собора; в конце концов их существование оправдано: они производят впечатление плохого баса, аккомпанирующего прекрасной мелодии.

Мы долго стояли перед гробницей Иннокентия VIII Чибо, умершею в 1492 году; она вылита из бронзы и может служить примером той несколько сухой точности, к которой стремились в конце XV века. Это гораздо лучше, чем кичливое невежество нашей современной "небрежности"^*. Гробница изваяна Антонио Полайуоло. Папа изображен на своей гробнице в двух видах, то есть живым и мертвым.

^* ("Воспоминания современницы" были составлены журналистом Малитурном в 1827 году по рукописям Иды Сент-Эльм.)

Историческое значение этих рукописей невелико, но они полны скандальных анекдотов о крупных политических деятелях эпохи.

Напротив - дверь, ведущая на трибуну музыкантов; над этой дверью всегда кладут тело последнего папы.

С августа 1823 года там покоился достопочтенный Пий VII, пока Лев XII не занял его место 15 февраля 1829 года. Когда преемник папы сменяет его вторично, останки предпоследнего властителя опускают в склеп св. Петра или передают его семье.

Кардинал Консальви в своем завещании позаботился о том, чтобы его благодетель, умерший очень бедным, не остался без надгробия. Оно заказано г-ну Торвальдсену; я видел его в мастерской, работа над ним очень подвинулась (1828). Как обычно, здесь изображены три колоссальных фигуры - папы и двух добродетелей. Пий VII сидя дает благословение. При некоторой смелости можно было бы изобразить его стоя, возражающим разгневанному Наполеону. Одна из добродетелей - Мудрость, читающая книгу, другая- Сила характера, одетая в львиную шкуру, со скрещенными руками и с глазами, поднятыми к небу.

Если это произведение лучше всех пошлых надгробий, находящихся в соборе, то лишь благодаря революции в искусстве, совершенной знаменитым Давидом. Этот великий художник "убил охвостье Бернини" (прошу прощения за эти слова, принадлежащие одному из моих друзей, видному художнику).

Последняя капелла в части, достроенной Павлом V,- капелла Хора (del coro). Каждый день там служит капитул собора, состоящий из кардинала - архипресвитера, его викария - монсиньора, тридцати каноников, тридцати шести бенефициантов и двадцати шести клириков. Эта капелла, которая по своей величине похожа на церковь, отделена от остальной части собора стеклами, вставленными между железными перекладинами двери. Они защищают от холода старых священников, которые поют здесь хвалу господу, и сопрано, подтягивающих своими тонкими голосами. Свод украшен великолепно, словно каким-нибудь греческим скульптором,- так много там обнаженных фигур, выделяющихся своей белизной на золотом фоне. Эти украшения противоречат одновременно и духу и букве христианства, но те, кто заказывал эту роспись Джакомо делла Порта, умершему в 1610 году, не понимали этого. Приличия еще не сделали тех печальных успехов, благодаря которым в наше время художник, работающий для церкви, принужден ограничиваться скучным жанром.

В каждый воскресный день по утрам у этой железной двери собирается много хорошеньких англичанок под руку со своими унылыми мужьями. Эти господа носят колоссальные усы. Иностранцы в конце концов все знают друг друга. Кастраты в 1828 году безнадежно плохи; Риму нужен папа, покровительствующий искусству, иначе сюда никто не будет приезжать. Единственный хороший голос такого рода был в Дрездене шесть лет тому назад: потому-то на королевской мессе всегда бывала толпа.

Прямо перед нами, в глубине нефа, по которому мы идем, мы издали замечаем довольно хорошо исполненную мозаику по "Преображению" Рафаэля. Из-за отсутствия светотени нельзя понять сюжет картины на большом расстоянии, как можно понять сюжет "Причащения св. Иеронима". Но великое имя Рафаэля пробуждает восхищение, и общее впечатление великолепно. Мозаику поместили сюда только в 1758 году.

Мимоходом мы взглянули на гробницу Льва XI Медичи, занимавшего престол св. Петра двадцать семь дней в апреле 1605 года. Этого папу, еще когда он был кардиналом, Климент VIII послал к французскому королю Генриху IV, чтобы получить из его рук "ратификацию условий, на которых святейший престол даровал ему отпущение цензур". Барельеф, изображающий эту миссию кардинала Медичи, принадлежит Альгардо, скульптору, который, попади он в лучшую школу, мог бы проявить некоторые способности. Он изваял три очаровательные фигуры этого надгробия.

Гробница Иннокентия XI Одескальки, умершего в 1689 году, принадлежит бургундскому скульптору Этьену Моно. Барельеф изображает освобождение Вены от турецкой осады.

Мы подходим к капелле Клементина, названной так по имени построившего ее Климента VIII. Мозаика алтаря, по рисункам Андреа Какки, изображает одно из чудес св. Григория Великого, тело которого покоится неподалеку отсюда.

Южный трансцепт, подобно северному, заканчивается, как говорят архитекторы, en cul de four. Здесь находится знаменитое "Распятие св. Петра" Гвидо; это мозаичная копия известной картины, которая после итальянских побед была привезена в Париж, а после Ватерлоо вновь попала на третий этаж Ватикана. Гвидо, увлеченный греческими статуями, не наделил своего св. Петра телом грузчика. Этим часто грешат Гверчино и другие крупные художники болонской школы.

В алтаре налево - картина Спадарино: св. Валерия, приносящая свою голову св. Марциалу, епископу служащему обедню. Не мешает остановиться у соседней картины: св. Фома хочет ощупать бок Иисуса Христа (я всегда удивляюсь, что в церквах помещают изображения этого замечательного философского поступка). Эта мозаика сделана по картине г-на Каммуччини, которого в Риме считают величайшим из живущих ныне художников. Можно ли сравнить его картины с картинами г-д Жерара Гро, Делароша и других знаменитых французов? Говорят, что г-н Каммуччини весьма способствовал репутации г-на Торвальдсена и что г-н Торвальдсен не повредил репутации г-на Каммуччини. Дипломатия составляет добрую половину талантов современных художников.

Пройдя в глубину церкви, вы замечаете между двумя колоннами из черного гранита всегда открытую дверь: она ведет в ризницу, выстроенную Пием VI.

Затем мы подходим к ужасающей гробнице. Огромный скелет из золоченой бронзы приподнимает завесу из желтого мрамора; это - последнее произведение Бернини. Здесь почиет Александр VII Киджи. Папа стоит на коленях; он окружен женскими фигурами, изображающими Справедливость, Благоразумие и Милосердие. Бернини дерзнул показать Истину во всей простоте ее костюма: впоследствии она была одета бронзовым покровом.

Не стану отрицать, что выполнение не лишено некоторого пыла, привлекающего взоры толпы. Я часто видел перед этой гробницей десяток крестьян из Сабины, стоящих с разинутыми ртами. Но то, что производит впечатление на толпу, возмущает моих друзей^*. Вот основная помеха для искусства XIX века. Свет полон людей, которым их богатство позволяет покупать, но грубость вкуса мешает ценить. Эти люди становятся жертвами шарлатанов. Успех, которым пользуются шарлатаны, заглушает славу талантливого художника. Счастье этого талантливого человека, если он не станет завистливым и злым. Нужно было бы выбрать одно из двух и работать для богатой публики или для the happy few^**. Нельзя одновременно нравиться и тем и другим: "Воспоминания современницы" в первое время имели куда больший успех, чем памфлеты Курье.

^* ("Невозможность драматического искусства. Такова причина господства романа. Вопрос, который следует обсудить". (Запись на экземпляре Сержа Андре.))

^** (Для немногих счастливцев (англ.).)

Гвидо Рени. Аврора. (Фреска. Плафон. Палаццо Роспильози.)

Сабинские крестьяне, поглядев на огромный золоченый скелет на гробнице Александра VII, возвращаются в свои горы более ревностными католиками. Этого обстоятельства не учитывает наше французское духовенство, запрещающее музыку и изящные искусства; его слишком напугали насмешки Вольтера. Народ должен впитывать религию всеми порами. Пока в церкви Сен-Сюльпис не запретили "Реквием" Моцарта, я встречал там людей вовсе не набожных.

Над гробницей Александра VII есть дверь, открывающаяся на площадь св. Марфы. Позавчера кардинал Спина сказал нам, что в собор св. Петра нужно входить через эту дверь; первое впечатление бывает более сильным. Вот чисто английская мысль.

Поблизости отсюда - дрянная картина Ванни, изображающая "Падение Симона Мага"; сюжет этой картины не был официально разрешен церковью, поэтому ее не воспроизвели в мозаике.

На алтаре св. Льва Великого между двумя колоннами из красного восточного гранита- барельеф Альгарди; некоторые считают его шедевром художника. Св. Лев убеждает Аттилу, короля гуннов, отказаться от похода на Рим, указывая ему на разгневанных св. Петра и св. Павла. Не следует вспоминать о том, что это же событие было изображено Рафаэлем. Право, не понимаю, как г-н Чиконьяра смог сделать великих людей из всех тех жалких скульпторов^*, которые заполняют период от Микеланджело до Кановы. Это ловкие ремесленники в духе аббата Делиля^** - и ничего больше. Многие из них хорошо владели мрамором, как он стихом. Я всегда с удовольствием буду вспоминать описание рыбной ловли у Делиля. С тем же чувством можно рассматривать некоторые красивые статуи Альгарди. Многие предпочтут эту рыбную ловлю словам Цинны^***:

^* (...как г-н Чиконьяра смог сделать великих людей из всех тех жалких скульпторов - Стендаль имеет в виду обширный груд графа Чиконьяры по истории итальянской скульптуры, в то время широко известный (1813-1818))

^** (Делиль (1738-1813) - французский поэт, аббат, главнейший представитель "описательной школы" в поэзии конца XVIII и начала XIX столетия. Борясь с "классической школой", романтики избрали Делиля мишенью своих насмешек. Описание ужения рыбы находится в поэме Делиля "Человек полей" (песнь I) и занимает 12 строк.)

^*** (Слова Цинны, цитируемые Стендалем, взяты из I акта трагедии Корнеля "Цинна" (явление III).)

 Борьба с тиранами доселе никогда и т. д.

Не кажется ли вам, что посредственность всех этих расхваливаемых г-ном Чиконьярой скульпторов подтверждается гробницей Александра VIII Оттобони? Де Росси отлил папу из бронзы, а Религию и Благоразумие изваял в мраморе. Барельеф, изображающий канонизацию, совершенную Александром VIII в 1690 году, пользовался большой славой. Но разве это то искусство, которое создало гробницы Медичи во Флоренции^*?

^* (Гробницы Медичи во Флоренции - знаменитые скульптурные памятники работы Микеланджело)

После этой гробницы вы подходите к гробнице Павла III и к середине церкви, которую вы теперь обошли кругом.

Одна печальная мысль оттесняет все другие. Правительство двух палат обойдет мир и нанесет последний удар изящным искусствам. Государи, вместо того чтобы строить прекрасные церкви, будут заботиться о том, чтобы поместить капиталы в Америке и в случае потери престола стать богатыми частными собственниками. Как только утвердится в стране правительство двух палат, произойдет следующее: во-первых, оно никогда не будет отпускать по двадцать миллионов в год в течение пятидесяти лет, чтобы выстроить памятник, подобный собору св. Петра; во-вторых, оно наполнит салоны толпой людей очень порядочных, очень почтенных, очень богатых, но по характеру их воспитания лишенных той тонкой чувствительности, которая необходима для изящных искусств. Пожелаем искусствам избежать этих несчастий.

Чтобы закончить собор св. Петра, нужно было бы заменить все плохие картины мозаиками по картинам:

"Успение" и "Св. Петр" Тициана, "Воскресение Христа" Аннибале Карраччи, "Св. Цецилия" Рафаэля, "Мученичество св. Андрея" Доменикино (фреска в Сан-Грегорио, в Риме), "Снятие с креста" Корреджо (в музее Марии-Луизы, в Парме), "Снятие с креста" Даниэле да Вольтерра (в Тринита-де 'Монти, в Риме) и т. д., и т. д.

Я предпочел бы многим из этих картин мозаики с некоторых частей фресок Микеланджело в Сикстинской капелле; здесь они привлекли бы к себе внимание, но сегодня утром, когда я высказал эту мысль своим спутникам, меня осмеяли. Почти все находящиеся в соборе статуи смешны; г-н Раух из Берлина сделал бы лучше.

Притвор имеет слишком светский характер; здесь нужно было бы поставить четыре большие гробницы, то есть мысль о смерти, соединенную с воспоминанием о великом человеке. Какой прекрасный замысел для религии!

Собору недостает органа, достойного такого сосуда.

Собор св. Петра, освещенный газом из одного источника света, помещенного над главным алтарем, когда-нибудь, быть может, явит зрелище, о котором мы не имеем представления. Но что за мирские слова я употребил: "Явит зрелище"! Увы, счастливые дни собора св. Петра миновали; чтобы получать в нем наслаждение, чтобы почувствовать в нем глубокое волнение, нужно быть верующим.

Верхние части собора и подземная церковь заслуживают того, чтобы их осмотреть, но я не смею дольше задерживать внимание читателя. Я опускаю двадцать страниц мелких подробностей, которые меня очень интересовали, когда я писал о них.

Позавчера мы приехали в Рим специально для того, чтобы посмотреть "Грации", знаменитую группу Кановы. Вот перевод письма, которое я похитил у г-жи Лампуньяни, у этой наивной, гордой, прекрасной и еще столь молодой женщины! Удивительная холодность, усиливающая прелесть ее лица, говорит об отсутствии страстей, но не об их невозможности; она не знает ничего такого, из-за чего стоило бы волноваться^*. При виде такой красоты и безучастности ко всему обыденному самый спокойный человек не может не задуматься на мгновение. После этой характеристики художника вот его описание шедевра Кановы:

^* (Это выражение лица в Англии часто бывает наигранным, но оно производит впечатление, только если верить в его искренность.)

 Carissima Sorella*.

^* (Дорогая сестрица (итал.).)

"За все наше путешествие по Италии я не видела статуи, которая произвела бы на меня такое впечатление, как группа трех "Граций" Кановы. Эти очаровательные сестры гораздо умнее, чем любая из известных нам Венер, к тому же группа абсолютно прилична. Три статуи изваяны в естественную величину; разница в возрасте ясно выражена.

Три сестры, слегка обвившие друг друга руками, изображены в одно из тех мгновений острой и бурной радости и дружбы, которые можно наблюдать даже у самых сдержанных девушек. Скульптор проявил нескромность, изобразив их в такой момент, но это вина искусства, а не этих милых сестер. Самая юная из Граций хочет поцеловать свою старшую сестру, та сопротивляется, а вторая пытается склонить ее к этому^*.

^* (Замечание переводчика. Для того, чтобы могла возникнуть грация, нужно было изобразить утонченную чувствительность и в то же время чрезвычайно незначительный поступок, в противном случае вместе с глубокой чувствительностью появилась бы страсть, и грация оказалась бы второстепенным свойством, как в божественных мадоннах Корреджо. Вспомните фрески и Пармский музей, а еще лучше Дрезденский.)

Рассматривая группу спереди, видишь старшую из Граций en face, а двух других - в профиль. Правая рука старшей из сестер ласково покоится на плече второй, а левой рукой она нежно обнимает за талию младшую и тем самым смягчает суровость своего отказа.

Только один Канова мог изваять эту руку, которая одновременно охраняет и ласкает. У старшей из Граций, которая, по мысли скульптора, должна была представлять благородную грацию,- вид благоразумия и величия, смягченный трогательной красотой.

Я нахожу, что у второй больше выражения и живости; ее голова и вся фигура полны экспрессии; ее улыбка и одухотворенный взгляд ласкают так же, как ее хорошенькие ручки; одной рукой она хочет пригнуть голову своей старшей сестры. Впрочем, так как она ничего не просит и ни в чем не отказывает, то поза ее - поза отдыха; одна нога выставлена вперед. В этой позе чувствуется свобода, непринужденность, которая почти напоминает сладострастие; еще одним оттенком больше - и люди увидели бы в ней, быть может, привычку к кокетству.

В третьей Грации есть что-то ребяческое, но это не ветреность, а нежная наивность. С милой доверчивостью она положила свою правую руку на плечо старшей сестры, а левой рукой, которая слегка опирается на грудь этой любимой сестры, она побуждает ее дать согласие на поцелуй, который и составляет сюжет произведения. Из этой руки выпадает легкая ткань, завершающая моральную характеристику Грации, столь отличной от Сладострастия, и скрывающая часть прелестей старшей сестры. Слегка наклоненный торс самой юной из сестер придает группе изумительное разнообразие и позволяет видеть только девические плечи, не слишком худые, хотя того и требовал бы возраст этой милой девушки.

Быть может, это длинное описание усилит удовольствие, с каким следует рассматривать гравюру этой группы, которую вы найдете в моем письме. Заметьте, что если смотреть с надлежащего места, то группа явит вам все формы совершеннейшего женского тела.

Интерес этой маленькой драмы заключается в следующем: "Получит ли самая юная поцелуй?" Интерес достаточно силен для того, чтобы оживить сцену, но не настолько, чтобы заставить забыть о формах, и т. д. и т. д."^*.

^* (Точно так же в том жанре, который французы называют комедией характеров, например, в "Мизантропе", интрига достаточно сильна, чтобы оживить сцену, но недостаточно сильна для того, чтобы заставить забыть об изображении и развитии угрюмого характера Альцеста и кокетства Селимены. Само собой разумеется, что этого объяснения нет в письме прекрасной миланки, которое, боюсь, утратило всю свою прелесть после сделанных мною в нем сокращений. Итальянский язык разрешает себе быть страстным. Несмотря на отсутствие единства, этот язык будет жить, так как он дает слова для музыки, а она дерзает наивно выражать страсть. Итальянский "разговорный" язык состоит из восьми или десяти совершенно различных языков. Миланское наречие может быть понято жителем Генуи только благодаря сходству его с "письменным" итальянским языком, который является разговорным только в Риме, Сьене и Флоренции. Только в одном Неаполе насчитывается четыре различных языка. Здесь можно найти чувствительность, но нельзя обнаружить тщеславия. В Италии о соседе думают только для того, чтобы остерегаться и ненавидеть его.)

Я только что слышал прелестно продекламированные латинские стихи:

 Tu semper amoris 
 Sis memor, et cari comitis ne abscedat imago*.

Val. Flaccus.

^* (Del nostro amore e del саго compagno, deh! non ti fugga la rimembranza^**.)

^** (Да не исчезнет у тебя воспоминание о нашей любви и о милом спутнике (итал.).)

Их произнес Фредерику один из наших немецких друзей, возвращающийся к себе на родину; мы провожали его до Понте-Молле. Я так любил его, что, мне казалось, занимал первое место в его сердце. Но по тону его прощальных слов я отлично заметил, что ему больше нравился Фредерик. Он прав.

В Париже грубую и печальную истину относительно разного рода предметов можно услышать только в разговоре с каким-нибудь старым брюзгой-стряпчим. Остальная часть общества старается набросить завесу на низкую сторону жизни. Чрезвычайное стремление прикрашивать доходит до нелепости среди лиц, которые имели несчастье родиться очень знатными и очень богатыми; но вообще эта манера изображать действительность составляет прелесть французского общества.

Римлянин не прикрашивает никакими комплиментами суровость реальной жизни. Социальные условия, в которых он живет, настолько полны смертельных опасностей, что он не позволит себе рисковать и делать ошибки в рассуждении или же давать неверные сведения. Его воображение чрезвычайно возбуждается всякий раз, когда он замечает какое-либо угрожающее ему новое несчастье. Оно хочет охватить все с первого взгляда, а затем попытаться освоиться с тем, что оно видит.

Это уважение к правде и постоянство желаний, по нашему мнению, составляют две главных особенности, которые отличают римлянина от парижанина. Поль очень верно сказал вчера, что необычная для нас искренность римского общества на первый взгляд кажется колючей. Однако она является источником добродушия. Ваш друг при встрече с вами не проявляет каждый раз нового оттенка отношения. Это нарушило бы мечтательность и dolce far niente^*, являющиеся в этой стране высшим удовольствием и благоприятной почвой, на которой возникает сладострастие.

^* (Сладостную праздность (итал.).)

Народы не понимают друг друга. При словах "итальянское добродушие" вы пожимаете плечами; это добродушие убивает остроумие.

Ни один римлянин, если даже он человек умный, какой-нибудь Герардо де'Росси^* или N., никогда не сможет себе представить, как велико парижское легкомыслие, даже если он затратит на это всю свою жизнь. Он не смог бы понять действительного положения вещей и постоянно предполагал бы лицемерие в предмете своих наблюдений.

^* (Герардо де'Росси (1754-1830) - итальянский римский) поэт и археолог.)

Госпожа N. говорила нам сегодня вечером: "Величайшее удовольствие от путешествия заключается, быть может, в удивлении, которое вы испытываете по возвращении. Оно, несомненно, придает ценность самым нелепым людям и вещам".

Современный Рим можно понять только в том случае, если усвоишь себе привычку почаще беседовать с местными жителями. Не следует выбирать своих собеседников из primo ceto^*. В любой стране все очень богатые и очень хорошо воспитанные люди манерами и характером напоминают французов двора Людовика XV. Они болезненно тщеславны, часто тяжеловато вежливы, к тому же почти совершенно лишены всяких страстей и свойств, придающих народу оригинальный характер.

^* (Высшего круга (итал.).)

Мы находим в них один недостаток: они слишком нам подражают. Миланский буржуа, профессиональный денди, странно выворачивал плечи, потому что последний эстамп в журнале парижских мод грешил этим недостатком рисунка.

Фредерик, самый благоразумный человек из нашей небольшой компании, сумел познакомить нас с зажиточными, но не богатыми горожанами. Мы смогли добиться знакомства только с торговцами, так как римляне, живущие на ренту, из страха избегают всяких сношений с иностранцами, предполагая, что правительство относится к ним подозрительно. Они не так любопытны и более осторожны, но все, кто имеет какое-либо отношение к торговле, не стесняясь, проклинают правление Льва XII.

Один из друзей Фредерика соглашается иногда выпить с нами чашку шоколада. Это римлянин старой формации - я хочу сказать, человек, нравственные свойства которого сложились до 1797 года и установления Римской республики. Хотя в глубине души он большой либерал, тем не менее он почти верит многим чудесам. Его дед, давший ему воспитание, вступил в свет около 1740 года и глубоко верил в чудеса.

Наш друг рассказал нам, что в детстве он ходил в собор св. Павла смотреть знаменитое распятие, которое говорило со св. Бригиттой. Другое распятие св. Марии Транспонтинской много раз беседовало со св. Петром и св. Павлом. Однажды мадонна из Сан-Козимо и Сан-Дамьяно на Форуме (эта замечательная церковь была в свое время храмом Рема и Ромула) сильно выбранила св. Григория, который прошел мимо нее не поклонившись. Сцена эта была описана в латинских стихах около тысячи лет тому назад аббатом Иоахимом или Бедой Достопочтенным, которые твердо верили в ее истинность.

Мадонна. Эй, эй, куда ты идешь, дерзкий ключник, эй, эй, остановись!

Св. Григорий. Чей голос поражает мой слух? Какой нечестивец смеет останавливать меня? Меня, который обладает скипетром царя небесного и является его наместником на земле!

Мадонна. Постой, дерзкий! Обрати свой взор и поклонись той, которая зовет тебя.

Св. Григорий. О удивление, о чудо! Икона говорит со мной! Но, может быть, сон смутил мои чувства? Ты обращаешься ко мне, о икона? Но я вижу, что ты шевелишь губами. Она опускает голову! Чего ты хочешь, икона? Да будет мне дозволено узнать твое имя.

Мадонна. Как, о Григорий! Неужели ты не узнаешь мать твоего господа? Разве ты не узнаешь деву-матерь, ту, которая никогда не познала ни ложа, ни объятий мужчины, отпрыск царского рода, мистическую розу, ковчег единения, царицу неба, златой дом, невесту того, что держит громы, зерцало и щит правосудия, башню Давида, врата небес?

Св. Григорий. О славная икона, прости тому, кто согрешил по неведению; я никогда не видел девы Марии. Я никогда не слыхал твоего голоса. Кто когда-либо видел подобное?

Мадонна. Охотно прощаю тебе, но отныне не забывай исполнять свой долг. Куда ты идешь?

Св. Григорий. Священник Андрей только что отслужил мессу на одном из твоих алтарей. Он освободил одну душу от чистилища, и вот, нетерпеливая и наполовину изжаренная, она подошла к еще закрытым дверям великой бездны; она просит меня отворить ей.

Мадонна. Продолжай свой путь, я отпускаю тебя.^*

^* (Стендаль в подстрочном примечании приводит латинский стихотворный текст беседы Мадонны с св. Григорием как оправдательный документ.)

Ходили смотреть в чудесной церкви св. Сабины (на Авентинском холме) большой камень, который дьявол бросил с высоты свода в св. Доминика, чтобы раздавить его, но камень был отвращен, и святой чудесным образом спасся. Этот рассказ, может быть, сохраняет нам историю какого-нибудь покушения на убийство.

Не прошло и ста лет с тех пор, как в храме св. Сильвестра (al campo Marzo)^* показывали портрет Иисуса, написанный, как говорят, самим спасителем и посланный им царю Абгару. Евсевий приводит письма Абгара к Иисусу Христу и письма Иисуса Христа к Абгару, но он ничего не говорит о портрете^**. Утверждают, что о нем говорил Иоанн Дамаскин.

^* (На Марсовом поле (итал.).)

^** (J. Reiskii. Exercitationes de imaginibus Christi.)

Ковчег единения, так же как и жезл Моисея, жезл Аарона и частица тела Иисуса Христа, находились в Сан-Джованни-ди-Латерано. В церкви св. Креста Иерусалимского, которая находится почти напротив, по другую сторону большой дороги, ведущей в Неаполь, показывали одну серебряную монету, полученную Иудой, фонарь этого предателя и крест, на котором был распят раскаявшийся разбойник.

Сан-Джакомо-Скоссакавалли обладал камнем, на котором был обрезан Иисус Христос. Можно было различить след от пятки младенца; этот камень находился на алтаре Введения во храм.

На алтаре св. Анны хранилась мраморная доска, которая была приготовлена для жертвоприношения Исаака.

Императрица Елена, мать Константина, послала эти реликвии и приказала поместить их в соборе св. Петра, но когда телега, которая их везла, проезжала перед храмом Сан-Джакомо, она была остановлена невидимой рукой, и лошади едва не упали от толчка. Отсюда и название Скоссакавалли, данное храму св. Иакова, куда были помещены реликвии.

Книги, обычно читавшиеся в Риме около 1720 года, почти так же любопытны, как чудеса, в которые верили в этот же период. Чтобы составить себе представление о какой-нибудь библиотеке, нужно только пробежать один из ее томов. Попросите с серьезным видом в библиотеке палаццо Барберини или в библиотеке Ватикана:

"Подобие святого Франциска Иисусу Христу",

"Псалтырь св. девы",

"Вечное евангелие".

Что же касается "Таксы апостольской канцелярии", то этой книги теперь стыдятся. Ее не показывают иностранцам, если у них хоть немного насмешливый вид. Но во Флоренции вы сможете прочесть ее без затруднений. Она называется: "Taxa camerae seu cancellariae apostolicae". Даже самые известные своим нечестием писатели не могут не воздать должного тонкости ума и логике, одновременно изысканной и глубокой, которая руководила казуистами в их рассуждениях. Многие модные историки могли бы брать уроки логики у этих церковных писателей, ныне совсем забытых.

Как и у арабских философов, исходный пункт рассуждений этих людей, может быть, не вполне доказан, но сила и тонкость, с которой они выводят из него всякие- следствия, достойны восхищения.

Я забыл о чуде Санта-Мария-Маджоре: там хранится один из портретов мадонны, написанный св. Лукой. Часто видели ангелов, певших литании перед этой картиной.

Мы только что посетили древние памятники в еврейском квартале. Папа Павел IV Караффа (старик-неаполитанец, который совершенно искренне считал себя непогрешимым и боялся быть осужденным в случае, если он не последует тайным своим побуждениям, заставлявшим его преследовать евреев) начал гонения на евреев (1556). Он принудил их поселиться в Гетто, квартале, который находился на берегу Тибра, поблизости от Понте-Ротто, в настоящее время таком грязном и жалком. Евреи должны были возвращаться в Гетто не позднее 24 часов (то есть при заходе солнца). Павел IV повелел, чтобы они продали свои имения, и разрешил им торговать только старым тряпьем. Они обязаны были носить желтые шапки. Григорий XIII завершил эти мероприятия следующим благоразумным указом: он обязал известное число евреев каждую субботу слушать христианскую проповедь.

Несмотря на эти и многие другие гонения (если бы я рассказал о них всех, то мог бы прослыть за якобинца), удивительная энергия, с которой этот несчастный народ все еще придерживается Моисеева закона, такова, что он все же быстро размножается. У евреев есть закон, предписывающий им вступать в брак не позже двадцатилетнего возраста, иначе они подвергаются позору, как люди, живущие в грехе.

Все преследования, придуманные папой Караффа, прекратились во время правления милейшего кардинала Консальви. После смерти Пия VII все началось сызнова: евреев запирают в их Гетто в восемь часов. Позавчера в театре мы обратили внимание на то, что партер был заполнен целиком: это был день, когда двери Гетто остаются открытыми до десяти часов (или до двух с половиной часов ночи), так как теперь солнце заходит в четверть восьмого. Время вентикватро (двадцать четыре часа) меняется каждые две недели. Партия ретроградов упорно придерживается этого не слишком удобного способа считать время; другой способ называется alia franeese^*. Фредерик читал сегодня вечером "Историю римской литературы"^** г-на Бера. Автор рассказывает нам о некоторых обычаях римлян первых веков. В продолжение долгого времени железная рука нужды удаляла из Рима всякую роскошь. Фредерик с похвалой отзывается о сочинениях г-д Дорова^*** и Отфрида Мюллера^**** о древней Этрурии.

^* (Французским (итал.).)

^** ("Историю римской литературы" Бера Стендаль, очевидно, знал только по названию.)

^*** (Доров (1790-1846) - немецкий археолог, напечатавший в 829 году два груда об этрусках "Этрурия и Восток" и "Археологическое путешествие в древнюю Этрурию" (последнее - на французском языке).)

^**** (Отфрид Мюллер (1797-1840) - один из знаменитейших археологов своего времени, профессор Гегтингенского университета. В 1822 году Мюллер совершил с научной целью поездку в Париж.)

Обычно иностранцы проклинают остатки храма Антонина Пия, хотя его одиннадцать колонн представляют собой, может быть, самые красивые развалины этого рода из всех существующих в Риме. Там построили таможню, куда и доставляют сначала каждого приезжающего в Рим иностранца. Если только перед его коляской стоят три или четыре других и если в них находятся англичане, сплин которых пользуется всяким случаем, чтобы затеять ссору с таможенными чиновниками, то он может прождать добрых два или три часа. Потеряете ли вы терпение? That is the question^*.

^* (Вот в чем вопрос (англ.).)

Да, неуместная заносчивость англичан покажется вам тем же, чем опьянение илота было для лакедемонянина. Да, вы призадумаетесь о той массе терпения, которой вы запаслись, прежде чем отправиться в эту страну мелких притеснений и мелких деспотов. Советую вам подойти к таможенному чиновнику с веселым видом и дать ему один паоло (пятьдесят два сантима). Тронутый таким великодушием и вашим веселым видом, этот человек постарается быть полезным al signor Francese^*. Это имя, связанное с именем Наполеона, до сих пор имеет огромный вес в Италии. Ах, если бы наши министры сумели использовать наследие этого великого человека, какое влияние могли бы они завоевать для короля Франции, раздав наиболее достойным лицам двадцать пенсий по сто луидоров и тридцать крестиков, как сделал это Людовик XIV!

^* (Господину французу (итал.).)

Пока ваш экипаж ожидает очереди у таможни, поднимитесь к madama Джачинте, в двадцати шагах отсюда, и выберите себе комнату. Вы будете в двух шагах от Корсо, от книготорговца Кракаса, где можно читать газеты, и от Trattoria dell'Armellino (Хорька), куда я иногда укрываюсь, чтобы избавиться от французского фатовства и от англичан с огромными усами, населяющих кварталы поблизости от Пьяцца ди Спанья.

Я еще помню надменно-вежливый вид графа Д. Н., которому, когда он уезжал в Рим, я по его просьбе дал адрес моей скромной madama Джачинты. Говоря со мною о ней по возвращении из Рима, граф имел вид Людовика XIV, которому предложили бы сесть в кукушку^*. Это и понятно: ведь очень чистенькая комнатка у madama Джачинты стоит всего два франка.

^* (Кукушка - небольшой экипаж, вмещавший от четырех до шести пассажиров. Плата взималась с персоны. Эти экипажи обслуживали окрестности Парижа.)

От храма Антонина Благочестивого осталось только одиннадцать колонн из греческого мрамора, коринфского ордера и с каннелюрами; они имеют 89 футов 6 дюймов высоты и 4 фута 2 дюйма в диаметре. База аттическая, а капитель украшена листьями оливы.

Эти развалины, хотя и сильно пострадавшие от пожаров, все еще великолепны. Одиннадцать колонн составляли боковую часть портика, окружавшего храм. Попробуйте вообразить себе их в таком виде; забудьте о мерзкой таможне и представьте себе памятник таким, каким он существовал во времена древних римлян. Если вы привыкли к великолепным декорациям г-на Санквирико, написанным для театра Ла Скала в Милане, развалины Рима доставят вам гораздо больше удовольствия; вы легче сможете представить себе то, чего недостает, и отвлечься от того, что есть.

Я прошу вас сделать ради этих развалин то, что следует сделать по отношению почти ко всем знаменитостям (увы, ведь большая часть их также является развалинами).

Совсем близко от храма Антонина церковь св. Игнатия. Великий художник Доменикино сделал два наброска; один иезуит взял по половинке из каждого рисунка, и таким образом получилась нынешняя церковь, начатая в 1626 г. и законченная в 1685 г. Внутренность ее более богата, чем красива. На почетном месте, над главными столбами боковой части, какой-то иезуит изобразил два убийства на сюжеты из библии.

Рядом с церковью иезуитов находится римская коллегия. Вы приняли бы меня за желчного и злого сатирика, если бы я вам рассказал о том, каким истинам там обучают. Помнится, потребовалась булла для того, чтобы разрешить излагать там, но только как гипотезу, систему, утверждающую, что земля вращается вокруг солнца. Разве Иисус Навин не сказал: "Sta, sol" - "Солнце, остановись"? Отсюда-то и произошло знаменитое осуждение Галилея, по поводу которого лгут еще и теперь, в 1829 году. Истину можно найти только в двух больших томах in-4°, давно уже напечатанных, но поступивших в продажу только несколько лет тому назад во Флоренции. Я нашел их у г-на Вьессе, книготорговца и умницы, издателя "Antologia", лучшего журнала Италии. Это "обозрение" подлежит цензуре, но зато оно составляется добросовестно - случай, может быть, единственный на континенте.

В Collegio Romano нам показали полную коллекцию римских асов. Мы разговаривали с истинным доброжелательством, часто упоминая il gran Parigi^*; поэтому один из наших гидов стал тоже рассказывать нам всякие истории. Его римская недоверчивость смягчилась благодаря тому, что мы французы.

^* (О великом Париже (итал.).)

"Здесь,- говорил он нам,- воспитывался юный маркезино делла Дженга (правивший в 1828 г. под именем Льва XII, которое он принял при своем вступлении на престол, потому что Лев X даровал его фамилии поместье Дженга поблизости от Сполетто).

В этой коллегии,- продолжает наш гид,- один очень искусный человек предсказал юному маркезино, в то время еще очень бедному, что впоследствии он станет папой. И вот почему: дети устроили процессию без ведома своих учителей; они несли на носилках статую мадонны. Маркезино делла Дженга, красивое лицо которого было похоже на женское, был избран для того, чтобы играть роль мадонны. Вдруг послышались шаги учителя; ученики, несшие носилки, обращаются в бегство, и святая дева падает. Согласно некоторым правилам предсказания, известным всем в Риме и примененным этим искусным человеком, на следующее утро все в коллегии знали, что школьник, упавший с носилок, играя роль мадонны, станет когда-нибудь папой".

Эта история стоила нам четыре паоло. Она может показаться вам смешной по своей незначительности, если в то время, когда вы будете читать ее, Лев XII уже не будет папой.

Вернувшись на улицу Корсо, мы осмотрели палаццо Шарра, архитектура которого очень приятна. Картинная галерея этого палаццо выходит окнами на юг и хорошо освещена. Мы приберегаем ее на дождливый день. Но в палаццо Дориа с темными залами нужно идти к одиннадцати часам утра в ясный, солнечный день.

Для того, кто любит живопись, нет ничего любопытнее старой копии с Рафаэля, сделанной хорошим живописцем. Галерея Шарра гордится копией "Преображения", приписываемой Валантену (хорошему французскому художнику, умершему молодым в 1632 году).

Здесь можно увидеть работы Гарофало, ученика Рафаэля, тридцать две картины которого находятся в палаццо Боргезе, а самые большие работы из существующих - в галерее Дориа. Манера этого живописца отличается сухостью и некоторой суровостью, но вместе с тем величием и простотой - качествами столь редкими после XVI века; произведения Гарофало напоминают посредственные трагедии великого Корнеля. В галерее Шарра можно найти работы Бароччи, Гвидо, Андреа дель Сарто, картины Инноченцио да Имола, копировавшего Рафаэля, и того самого Сакки, которого лет пятьдесят тому назад, неизвестно почему, пытались сделать великим художником. Нет ничего более удивительного, чем шарлатанство, которому пришел конец; с этой точки зрения историю многих наших великих людей 1829 года забавно будет читать в 1850 году. Я, пишущий эти строки, был свидетелем того, как г-н Эменар^* считался великим человеком и прославлялся больше, чем в наше время г-н***. В последней зале палаццо Шарра находится портрет, написанный Рафаэлем в 1518 году, за два года до его смерти; "Тщеславие и Скромность" - знаменитая картина Леонардо да Винчи, которая не заслуживает своей репутации; "Усекновение главы" Джорджоне, соперника Тициана, умершего от любви в возрасте тридцати четырех лет. Холодный Тициан умер от чумы девяносто девяти лет от роду. Мы, а особенно наши спутницы, восхищались "Магдалиной", великолепным произведением Гвидо. В конце своей жизни этот великий человек стал игроком и писал иногда, когда его слишком притесняли кредиторы, до трех картин в один день.

^* (Эменар (1767-1811) - французский поэт и публицист; был во время Империи театральным цензором. Принадлежал к школе "описательной" и "дидактической" поэзии. Стендаль мог лично встречаться с ним в свете в эпоху Империи у графа Дарю. В "Жизни Анри Брюлара" Стендаль называет Эменара "шпионом".)

Вы проходите перед несколькими палаццо, стильные фасады которых, чтобы произвести впечатление, требуют только более широкой улицы. И вот перед вами палаццо Дориа, принадлежавшее некогда роду Памфили, обогащенному папой Иннокентием X около 1650 года.

Это огромное палаццо замечательно не столько своей архитектурой, относящейся к XVII веку, то есть к эпохе упадка, сколько великолепной картинной галереей. Мы пробыли там очень недолго; наши спутницы сегодня утром хотели осматривать произведения архитектуры; они утверждали, что понимают ее.

В конце царствования Людовика XIV, во времена госпожи де Севинье, когда у всех были в руках произведения Лабрюйера, Декарта и Бейля, герцог Мазарини и герцогиня де Гюиз покрывали гипсом принадлежавшие им статуи и сжигали картины, казавшиеся им непристойными. При Людовике XIII некий г-н Денуайе, помощник министра, жаждавший повышения, приказал разрезать на куски "Леду" Корреджо. Мы видели в музее одну картину этого великого художника, исчезнувшую около 1816 года. Где она теперь?

Князь Памфили, живший в 1688 году, был очень богат и очень молод. Иезуиты добивались того, чтобы он вступил в их орден. Этот несчастный молодой человек решил надеть рубашки из гипса на множество превосходных античных статуй, унаследованных им от отца. Он велел замазать краской знаменитую "Венеру" Карраччи. Через несколько лет он влюбился, женился и прогнал иезуитов; он велел снять гипс, покрывавший его статуи, но, к несчастью, каменщики подбили мрамор, чтобы гипс мог на нем держаться.

Два дня назад в галерее Фарнезе нам показали маленькую часть одежды из жести, которую за несколько месяцев до этого надели на все статуи, чтобы угодить какому-то важному лицу. Владельцы большей части палаццо и картинных галерей - старики, и можно опасаться, что усиление церковных строгостей, которое в настоящий момент наблюдается в Риме, окажется роковым для многих произведений искусства.

Рядом с дворцом Дориа - два дворца Бонапарта. Когда вы выходите на соседнюю площадь, вам бросается в глаза некое подобие крепости - это палаццо ди Венеция; оно было выстроено в 1468 году из камней Колизея. Там проживал в качестве директора немецких художников в Риме милейший кавалер Тамброни. Австрийский император завладел этим дворцом, принадлежавшим Венецианской республике до ее падения в 1798 году. Теперь графиня Аппони^* устраивает там по пятницам прелестные приемы.

^* (Графиня Аппони - жена австрийского посла в Риме.)

Напротив находится палаццо г-на Торлонии, герцога Браччано; сегодня вечером мы были там на балу^*. Г-н Торлониа, выйдя из низшего сословия, достиг блестящего положения благодаря своей житейской ловкости. Всепоглощающая любовь к деньгам, по-моему, особенно сильно портит человеческое лицо. Особенно рот, лишенный всякой привлекательности, бывает у денежных людей ужасно безобразен. Любопытно слушать, как г-н Торлониа рассказывает историю соперничества между молодыми римскими князьями, просившими руки его дочерей. Есть что-то наивное в его безграничном уважении к деньгам. Целые десять лет он не решался поселиться в палаццо, в котором в этот вечер происходили танцы: какая-то гадалка предсказала ему, что он умрет в первую же ночь после переезда.

^* (Этот богатый банкир уже умер. Он в скором времени последовал в могилу за человеком, которого ненавидели так же сильно, как завидовали банкиру. Лев XII умер 10 февраля, а г-н Торлониа - 28-го. Знаменитый отец Фортис, генерал ордена иезуитов, опередил их только на несколько дней.)

Как глубоко укоренились предрассудки! Это вполне понятно: здесь все изучают богословие, которое приводит ко всяким почестям, физика же приводит в тюрьму. Г-н Торлониа - банкир всех приезжающих в Рим англичан; он получает огромные барыши, выплачивая своим клиентам фунты стерлингов в римских скудо. Каждую зиму рассказывают какой-нибудь новый забавный анекдот, в котором фигурирует, с одной стороны, скаредность холодного и спокойного банкира, а с другой - великий гнев какого-нибудь богатого англичанина, негодующего на размен. Зато г-н Торлониа дает своим клиентам прелестные балы, за посещение которых вполне можно было бы заплатить по сорок франков с человека. В этот день он не скупится.

Двор его палаццо со всех сторон окружает великолепная галерея, сообщающаяся с несколькими большими залами, где происходят танцы. Лучшие из современных живописцев, г-да Паладжи, Каммуччини, Ланди, украсили их росписью. Один зал был оборудован специально для того, чтобы подобающим образом поместить в нем знаменитую колоссальную группу Ка-новы "Разгневанный Геракл бросает Лихаса в море". В дни, когда бывают балы, группа эта освещается очень живописно потоками света, исходящего из точек, указанных самим Кановой. Балы г-на Торлонии прекраснее, чем балы большей части европейских владетельных особ, и публика бывает приятнее. Так, например, там всегда достаточно гостей, но никогда не бывает толпы, как на раутах.

Замечаете вы среди групп, образованных красивейшими женщинами Англии и Рима, маленького старичка с беспокойным взглядом, в белом, чересчур длинном жилете? Это хозяин дома; он, без сомнения, рассказывает иностранцам какой-нибудь анекдот из области домашней экономии. Вот, например, маленький португалец с прекрасно завитыми волосами, блещущий остроумием, граф д'Ф., только что выражал свое восхищение великолепными зеркалами, помещенными против "Геракла" Кановы. Г-н Торлониа хочет рассказать анекдот. Тотчас же собирается кружок, и он подробнейшим образом повествует о тонких уловках, при помощи которых он добился у парижских торговцев зеркалами скидки в пять процентов.

Он оделся еще хуже, чем обычно. Физиономия его казалась еще более жалкой, и он стал еще больше походить на еврея. Приняв такой вид, он явился к парижским торговцам, которым он сказал, что этот скупец, знаменитый итальянский банкир Торлониа, поручил ему, бедному римскому зеркальщику, закупить зеркала в Лондоне или Париже. Он предложил уплатить наличными. "Таким-то образом,- продолжает торжествующий миллионер,- я вырвал скидку в пять процентов с цены, которую я заплатил бы, явившись под своим собственным именем; эта пятипроцентная скидка составила кругленькую сумму". Маленькие глазки банкира сверкают радостью и на мгновение теряют свое обычное беспокойное выражение.

Несколько позднее, около часа ночи, герцог Браччано в группе, где находилась бедная мисс Батерст, рассказывал о своих сыновьях. "Вот этот,- говорил он, показывая, кажется, на старшего,- глупец; он любит картины, искусства, статуи. Я оставлю ему три миллиона и два герцогства. Но другой - это нечто совсем иное. Это человек! Он знает цену деньгам; я оставлю ему мой банкирский дом, он расширит его, и когда-нибудь - вы увидите! - он будет богаче не одного какого-нибудь римского князя, а всех римских князей, вместе взятых, и если он будет хоть наполовину так же благоразумен, как его отец, он сделает своего сына папой".

(Так поступили банкир Редзонико или Агостино Киджи, которого отлично изображает Банделло^*. Агостино был умным человеком; он пытался улучшить материальное положение современных ему талантов.)

^* (Банделло, Маттео (1480-1562) - итальянский новеллист, автор множества новелл, в которых изображаются современные Банделло исторические лица.)

Знаменитую леди N., находившуюся в двух шагах от герцога, раздражала физиономия этого денежного туза. "Торлонии,- говорила она,- не следовало бы присутствовать на своих балах. Принимать гостей должны были бы его дочери - княгини. Поневоле обращаешь на него внимание, а по его лицу ясно видно, что он не способен наслаждаться прекрасными вещами, которые он собрал вокруг себя; это убивает впечатление от них". Но во всех этих разговорах я вижу просто зависть. Г-н Торлониа - денежный человек по преимуществу. Он не обращает никакого внимания на похвалы, и у него нет газет, которые бы его расхваливали; и в самом деле, в Риме все знают друг друга, и шарлатанство там невозможно. (Вот почему только в Риме можно еще надеяться на появление художественных талантов.)

Наши спутницы возненавидели г-на Торлониа и сначала не хотели идти на его бал. Мне понадобилось большое красноречие, чтобы победить это отвращение. Начиная от князя и вплоть до лакея все говорят в последнее время о г-не де Сен-При..., который, ведя сумасбродную жизнь и растратив незаметно для самого себя все свое состояние, застрелился, чтобы выйти из затруднительного положения. Упорно говорят, что Торлониа грубо отказал ссудить ему несколько тысяч франков накануне его смерти. А на следующее утро, может быть, за десять минут до того, как молодой француз застрелился, банкир получил для него перевод.

Этот человек, возбуждающий такую зависть, нисколько не виноват во всем этом. У него настоящий талант угадывать финансовое положение и состояние коммерческого рынка Италии, обедневшей вследствие лености своего населения, а еще больше вследствие нелепых постановлений, которых ловкие интриганы от времени до времени добиваются от ее государей. Так, например, папа Лев XII, который в юности своей был просто любезным человеком и ничем более, наложил очень тяжелый налог на vettiirini, которые привозят в Рим путешественников,- а ведь без приезжих этот несчастный город не мог бы оплатить даже мессы. В этот вечер, под конец бала, очень возмущались этим постановлением. Дела здесь будут идти плохо до тех пор, пока какому-нибудь папе не придет в голову сделать министром финансов банкира; но обычай требует, чтобы казначеем церкви был monsignore, то есть прелат. Через четыре года после того как он вступил в исполнение этих обязанностей, невозможно назначить нового кардинала, не дав и ему кардинальской шляпы. Нельзя и сместить его, не сделав его кардиналом. Таким-то образом один знаменитый мошенник, не так давно умерший, при Пие VI получил кардинальскую шляпу.

Молодые княгини, дочери герцога Браччано,- достойнейшие и благороднейшие женщины. Возможно, что они немного стыдятся манер своего отца. Я не могу припомнить и трех балов в моей жизни, которые были бы лучше его балов. Здесь встречаешь комфорт в сочетании с высшим изяществом; наши спутницы принуждены были согласиться с этим. "Но,- говорила мне одна из них,- вокруг меня бродит тень этого несчастного Сен-При..., жизнь которого можно было бы спасти половиной цены этого роскошного ужина". "Сударыня, - ответил я, - Шамфор^* говорил, что, идя в высший свет, нужно каждое утро глотать жабу".

^* (Шамфор в "Характеристиках и анекдотах" пишет: "Г-н де Лессе, человек весьма кро(кий, но отлично знавший общество, говорил, что, когда идешь в свет, каждое утро следует глотать жабу, чтобы в течение всего остального дня ни к чему уж не испытывать отвращения".)

Улица Корсо заканчивается у Капитолийского холма. Рим дожидается такого папы, который был бы истинным другом искусств: он снес бы несколько домов и проложил бы улицу, которая, продолжив Корсо, привела бы почти к самому саду Капуцинов, около церкви Ara Coeli. Дойдя до самого конца Корсо, между двух дворцов Бонапарта, сворачиваешь направо и оказываешься у великолепной церкви Иисуса.

Это главная квартира иезуитов, здесь проживает их генерал. Благодаря высоте Капитолийского холма и расположению улиц около церкви иезуитов почти всегда ветрено. Однажды дьявол - так рассказывают в народе - прогуливался в Риме вместе с ветром; придя к церкви Иисуса, дьявол сказал ветру: "У меня есть здесь кое- какие дела, подожди меня минутку". Дьявол так и остался там, а ветер до сих пор ожидает его у дверей.

Эта великолепная церковь была построена в 1580 году по чертежам Виньолы; внутреннее убранство ее очень богато; один посредственный художник, по имени Бачиччо, расписал ее огромными фресками. Есть некоторая пылкость и прекрасный беспорядок в группе грехов, опрокинутых лучом, падающим от имени Иисуса. Особенное внимание привлекает левый алтарь, под которым в гробнице из золоченой бронзы, украшенной драгоценными камнями, покоится тело св. Игнатия. Этот испанский авантюрист, весьма экзальтированный и немного безумный, умер в 1556 году и был причислен в 1622 году к лику святых. Генералы ордена, его преемники, в том числе Лайнес, человек, которого можно было бы сравнить по таланту с кардиналом Ришелье или даже со св. Павлом, сделали из иезуитов то, чем они являются в настоящее время. Я хотел бы, чтобы какой-нибудь атеист написал их историю sine ira et studio*. Ведь это общество - одно из самых замечательных после общества, организованного Ликургом или Моисеем. Г-н де Лаланд говорил: "Знаете ли вы, почему меня расхваливают все священники мира? Потому что я безбожник-иезуит!"

^* (Без гнева и пристрастия (лат.).)

В создании отвратительных статуй у гробницы св. Игнатия виновны два француза - г-да Легро и Теодон. Выйдя из церкви иезуитов, вы вскоре попадаете на небольшую площадь, с которой видны три палаццо на Капитолийском холме и большая лестница, ведущая к ним. Во всем этом нет ничего красивого, но в иные дни бываешь взволнован историческими воспоминаниями и великим именем Капитолия.

Мои спутницы уже немного устали восхищаться: каждый день они с нетерпением ожидают писем из Парижа. Я имею редкое счастье проводить свое время с лицами очень тонкого ума и приятнейшего обхождения, но в том, что мне кажется прекраснее фреской, они все еще видят только часть закопченной стены.

Для того, чтобы совершить путешествие в Рим, нужно сперва кое-чему поучиться. Эту досадную истину делает еще более неприятной то, что в парижском обществе все считают себя большими любителями и знатоками искусства. В Рим приезжают из любви к изящным искусствам, а по приезде эта любовь вас покидает, и, как водится, ее место готова занять ненависть.

Высшая цель этих проклятых предварительных занятий, к которым все же приходится обратиться после нескольких дней дурного настроения, в том, чтобы приучить глаз видеть, не загромождая себе мозги предрассудками руководителя, который учит вас видеть.

Почтовая контора в Риме находится в середине Корсо, на замечательной Пьяцца Колонна (названной так из-за колонны, воздвигнутой в честь Марка Аврелия Антонина). Сегодня утром, к великому нашему огорчению, курьер опоздал на восемь часов, и мы решили не удаляться от того места, где могли бы его встретить. Нужно было найти место для прогулки вдоль северной дороги, по которой прибывают письма из Франции. Мы вышли на Порта-дель-Пополо. В двух милях оттуда находится Понте-Молле. На этом-то мосту, называвшемся когда-то Мильвиус, Цицерон арестовал послов аллоброгов (дофинезцев), которые ради освобождения своей страны от римского ига или, вернее, чтобы вступить в союз с господствующей партией, приняли участие в заговоре Катилины. Мы пытались узнать пейзаж, изображенный Рафаэлем на картине сражения в Ватикане. Константин разбил своего соперника Максенция между Понге-Молле и местом, называющимся Сакса-Рубра.

В 1552 году, в день св. Андрея, Юлий III был освобожден из немецкого плена. В честь этого апостола он воздвиг по чертежам Виньолы небольшой храм, шедевр изящества. Храм находится по левой стороне, если идти к Порта-дель-Пополо. Оттуда мы пришли к хорошенькой "казине", известной под названием Казины папы Юлия. Ничего не может быть изящнее и приятнее для жизни в летние месяцы, но только для тех, кто не боится лихорадки. Таким должен был бы быть версальский Трианон. Эта мысль пришла в голову нашим спутницам: это прогресс! Какому-нибудь богатому англичанину следовало бы воздвигнуть в своем парке копию этой виллы - шедевра Бальдассаре Перуцци.

Соседнее палаццо выстроено Виньолой. Там можно видеть фрески Цуккари, художника посредственного, но они доставляют удовольствие благодаря месту, в котором находятся.

Ворота Порта-дель-Пополо, хотя и созданы Микеланджело, ничем не замечательны, но сегодня церковь Санта-Мария-дель-Пополо прекрасна. Находящиеся в ней гробницы были сооружены в 1540 году; то был век хорошего вкуса. Разграбление Рима в 1527 году разогнало учеников Рафаэля, но как только римляне оказались в состоянии позабыть об ужасах войны и снова подумать об изящных искусствах, они вернулись к идеям, господствовавшим во время Льва X.

Около 1099 года какой-то ловкач напугал римский народ тенью Нерона, умершего всего лишь за 1031 год до этого. Жестокий император, погребенные в своей фамильной усыпальнице на Collis Hortulorum (Садовый холм), ныне Монте-Пинчо, забавлялся тем, что появлялся по ночам с целью мучить живых. По-видимому, в те времена не делали большой разницы между демоном и римским императором, преследователем христиан. Тотчас же построили хорошенькую церковку, в которой мы сейчас находимся, и испуганный Нерон больше уже не показывался. Если вы любите в живописи почтенную древность, поищите в первой капелле, направо от входа, и в третьей произведения Пинтуриккьо, ученика Перуджино и товарища Рафаэля. Картины этого художника (я говорю о его картинах, находящихся в Риме, а не о бессмертных сьенских фресках) скорее любопытны, чем приятны; они вызывают то, что называется исторический интерес. Те же самые чувства вызывают и своды хора.

Следует осмотреть прекрасные гробницы работы Сансовино. Картина в капелле, находящейся справа от главного алтаря, принадлежит Аннибале Карраччи - это "Успение". Две картины рядом с нею принадлежат Микеланджело да Караваджо^*; этот великий художник был злодеем. Предпоследняя капелла принадлежит семейству банкира Киджи, для которого Рафаэль написал "Фарнезину". Говорят, что эта капелла Киджи была сооружена по его рисункам. Отвратительный вкус XVIII века ярко проявляется в гробнице княгини Одескальки-Киджи.

^* (Микеланджело да Караваджо (1569-1609), один из оригинальнейших художников своей эпохи, поражал современников своим необузданным нравом; это и породило легенду о том, что он будто бы был убийцей.)

В 1760 году итальянские художники были ничуть не лучше наших. К тому же сырость испортила почти все картины. Страсть украшать церкви росписью овладела богатыми людьми с 1300 года, но, к счастью, впоследствии возникла мысль создавать галереи; картина, написанная масляными красками, не может безнаказанно оставаться в церкви в течение двух веков. По выходе из церкви Санта-Мария-дель-Пополо мы осмотрели обелиск, находящийся между дверьми церкви и Корсо. Отсюда можно видеть во всю их длину три совершенно прямые улицы, пересекающие из конца в конец весь новый Рим, который, как вам известно, выстроен на Марсовом поле древнего Рима. Самая длинная, средняя, улица называется Корсо, так как с незапамятных времен на ней происходят скачки - специфическое удовольствие итальянского народа, которое он любит до безумия; это то же, что бой быков в Испании.

Улица Рипетта, справа при въезде в Рим, ведет к порту на Тибре. Большие барки, притравленные к порту, прибывают туда из Неаполя и Ливорно. Улица влево называется виа дель-Бабуино. Заблудившийся путешественник может ориентироваться в Риме при помощи этих трех улиц и Тибра, который течет почти прямо с севера на юг. Но часто оказываешься в извилистой долине между двумя холмами; тогда путешественнику следует руководствоваться маленьким компасом, приделанным к оборотной стороне его часов, и крошечным планом Рима, величиной с ладонь, который рекомендуется всегда иметь при себе, так же как и разрешение на проживание в Риме.

Обелиск на Пьяцца дель-Пополо сделан из красного гранита и покрыт иероглифами; он имеет семьдесят четыре фута в высоту. Благодаря моде, всемогущей в науке, как и во многих других областях, в 1829 году в Риме твердо верят иероглифическим открытиям г-д Юнга и Шамполиона. Папа Лев XII покровительствовал им; ведь должен государь XIX века покровительствовать чему-нибудь, относящемуся к искусствам и наукам. Итак, впредь до новых открытий будем верить, что этот обелиск был воздвигнут в Гелиополисе фараоном Рамзесом для украшения храма Солнца.

Два храма, выстроенные кардиналом Гастальди в самом начале Корсо, производят весьма посредственное впечатление. Как это, будучи кардиналом, не понять, что нельзя строить церковь в pendant чему-нибудь? Это значит унижать величие божие.

Те самые французы, которые в Париже иногда возводят такие нелепые сооружения, построили изумительную лестницу, ведущую от Пьяцца дель-Пополо к вершине Монте-Пинчо. Нужно сказать прямо: около 1810 года в Риме жил на редкость талантливый архитектор Рафаэль Стерни, а Рим - слишком маленький город, чтобы интриги и ложь газетчиков могли определить достоинство художников.

Небольшая площадка, увенчивающая Пинчо, достаточна для прогулок в экипаже. В центре сада высится обелиск; деревья, посаженные по приказу Наполеона, уже порядком успели вырасти. Со стороны виллы Рафаэля сад заканчивается у римской городской стены вышиной по грудь; она поднимается на пятьдесят или шестьдесят футов над маленькой долиной, спускающейся от Порта Пиа к вилле Боргезе.

В Италии всякое место прогулок, обсаженное деревьями, наверняка дело рук какого-нибудь французского префекта. Аллея в Сполетто, например, обязана своим возникновением г-ну Редереру. Современные итальянцы терпеть не могут деревьев; северные народы, которым тень не бывает нужна и двадцати раз в году, очень их любят; причина - инстинкт этой породы людей, рожденной в лесах.

Сад Пинчо не расположен в низине, как сад Тюильри; он находится на высоте восьмидесяти или ста футов над течением Тибра и окружающими полями. Вид отсюда превосходный. Зимою, около двух часов, часто можно встретить молодых римлянок, вышедших из карет и прогуливающихся пешком. Это их Булонский лес. Прогулка пешком - французское нововведение. Воспитательные дома для юных девиц, открытые Наполеоном, начинают изменять нравы; теперь стало больше мест для прогулок и меньше чичисбеев. Теперь уже не скажут иностранцу: "Вас в настоящий момент нельзя представить княгине такой-то, потому что она innamorata^*". Однажды на Пинчо я был поражен видом человека с весьма умным и немного печальным лицом, прогуливающегося с толстой палкой в руке. Это г-н Жером Бонапарт; он был королем и командовал дивизией при Ватерлоо.

^* (Влюблена (итал.).)

Партия ультрароялистов в Риме осквернила память милейшего Пия VII,; приписав ему на больших мраморных надписях все то, что было создано в Риме правительством Наполеона. Это поразило меня сегодня утром в саду Пинчо.

Идя дальше по Корсо, видишь справа огромную церковь Сан-Карло, замечательную только своими размерами и двойным куполом. За нею находится палаццо Русполи, в первом этаже которого помещается лучшее римское кафе; удивляешься великолепию залов и царящей в них грязи. Жесточайшей пыткой для римлянина является необходимость вытирать мраморный столик двадцать раз в день; в противоположность ему француз из низших классов получает удовольствие от деятельности. В этом различие между галльской и римской расами. Римляне были гораздо ниже ростом, чем галлы, и боялись их. Весьма разочарованные кафе Русполи, мы отправились в церковь Сан-Лоренцо-ин-Лучино, находящуюся прямо напротив; здесь можно видеть прекрасное распятие, приписываемое Гвидо. В церкви покоится прах Пуссена. Виконт де Шатобриан в ближайшее время соорудит ему гробницу. Из этой приходской церкви нас прогнал очень дурной запах.

На углу площади на Корсо стояла триумфальная арка Марка Аврелия, которую в 1650 году папа Александр VII варварски разрушил, как гласит надпись, для того чтобы расширить улицу, огибающую памятник. Количество древних памятников, уничтоженных папами или их племянниками, очень велико. В последние несколько лет уже стыдятся этого, и авторы путеводителей получили приказание не упоминать об этом. Но, во-первых, Александр VII думал, что поступает очень хорошо, а затем, если бы папы жили в каком-либо другом городе, то могли бы они с юных лет полюбить искусство? Только в силу этой любви они, вступив на престол, воздвигали столько великолепных памятников. Мы осматриваем палаццо Фьяно, построенное около 1300 года на развалинах дворца Домициана.

Улица Корсо,- к которой я был несправедлив в течение двух лет из-за запаха гнилой капусты и из-за лохмотьев, которые можно видеть в квартирах сквозь окна,- может быть, прекраснейшая улица на свете.

Горная тропа бывает прекрасной благодаря видам, которыми наслаждаешься при прогулке. Корсо прекрасно благодаря камням, нагроможденным один на другой. Палаццо, стоящие по обеим сторонам этой улицы, отличаются своим стилем. Стиль этот великолепен и значительно превосходит стиль улицы Бальби в Генуе. Риджент-стрит в Лондоне поражает, но не доставляет никакого удовольствия и лишена стиля. Вам невольно приходит в голову мысль о богатых варварах, первых в мире благодаря их steam engine^* и суду присяжных, но способных понимать только мрачную меланхолию готической архитектуры или, что то же самое, монолог Гамлета, держащего в руке череп Йорика.

^* (Паровому двигателю (итал.).)

Улица Сен-Флорантен, когда вы выходите на нее с улицы Сент-Оноре и смотрите в направлении террасы Тюильри, может дать некоторое представление о римском Корсо.

Погребальные процессии, когда хоронят людей хорошего общества, всегда проходят по Корсо с наступлением ночи (в двадцать три с половиной часа). Я видел, как по Корсо проносили на носилках, с непокрытой головой, окруженную сотнею зажженных свечей молодую маркизу Чезарини Сфорца - ужасное зрелище, которого я не забуду во всю свою жизнь; но это вызывает мысль о смерти или, вернее, поражает этой мыслью воображение, а потому является зрелищем весьма полезным для человека, который властвует этим миром, пугая других людей.

Улица Корсо, к несчастью, узкая и сырая, почти как улица Прованс в Париже; на востоке ее замыкает гряда холмов.

Палаццо Киджи имеет некоторые недостатки, но благодаря своим внушительным размерам оно сохраняет память о прославленном банкире, современнике Рафаэля. Что бы ни представлял собой человек с миллионным состоянием, он имеет возможность стать бессмертным, давая заказы лучшим скульпторам и архитекторам своего века. Если бы Самюэль Бернар^* соорудил в Париже точную копию палаццо Фарнезе или палаццо Барберини, он был бы известен не только занятными стишками Вольтера о трех Бернарах; а если бы вдобавок этот дворец был выстроен на углу бульвара и улицы Монблан, он придал бы характер всему этому кварталу.

^* (Самюэль Бернар (1651-1739) - крупный французский финансист XVII века, дававший государству огромные суммы взаймы. В шутливом стихотворном послании поэту Жанти-Бернару ("Три Бернара", 1736) Вольтер говорит о св. Бернаре, Самюэле Бернаре и о поэте, которому адресовано послание; произведениями Жанти-Бернара, пишет Вольтер, люди будут наслаждаться еще тогда, когда первые два Бернара будут забыты.)

В палаццо Киджи вы идете для того, чтобы посмотреть несколько превосходных греческих статуй и пять или шесть картин Карраччи, Тициана и Гверчино. Иностранцы приберегают это палаццо для дождливых дней. Наши спутницы были чрезвычайно поражены двумя маленькими изваяниями Бернини, изображающими "Смерть" и "Жизнь". Жизнь изображена в виде прекрасного ребенка из белого мрамора, спящего на черной яшме. Напротив - голова смерти, тоже из белого мрамора, на черной подушке. Это вполне соответствует духу католицизма; древних такое зрелище возмутило бы^*.

^* (См. во Флорентийской галерее прекрасного "Гения смерти". Канова, хоть и очень благочестивый человек, был возмущен этой грубостью, тем более отвратительной, чем более она реалистична; но зато она производит сильное впечатление.)

Посредине красивой соседней площади возвышается колонна Антонина; она состоит из двадцати двух глыб белого мрамора, лежащих горизонтально одна на другой. В диаметре она имеет одиннадцать с половиной футов, а общая высота ее сто сорок восемь футов. На вершину ее ведет узкая лестница, очень неудобная. Древний пьедестал этой колонны уходит в землю на одиннадцать футов.

В 1589 году ее реставрировал великий Сикст V. Он поставил на вершине ее статую из золоченой бронзы, именующуюся святым Павлом.

Барельефы, окружающие стержень колонны, изображают подвиги императора Марка Аврелия в войне с германцами. Эти барельефы, часто подражающие барельефам колонны Траяна, значительно уступают им. Общая форма колонны Антонина нехороша: это печная труба (художественный термин); но площадь в целом очень красива. В то время как мы рассматриваем в бинокль статую великого святого Павла, заменившую статую человека, великого своей добротой, прибыл французский курьер, и все наши размышления об античности отлетели прочь. Мы бросились к маленькому окошечку, где благодаря протекции (ибо все в Риме делается по протекции) мы получили письма на пять минут раньше, чем все остальные. Мы жадно прочли парижские газеты вплоть до объявлений о продаже лошадей и о квартирах, сдающихся внаем.

Вот уж две недели, как нас будят в четыре часа утра pifferari, то есть волынщики. Эти люди способны внушить отвращение к музыке. Это грубые, одетые в бараньи шкуры крестьяне, спускающиеся с Абруццских гор, чтобы устраивать серенады римским мадоннам по случаю рождества Спасителя. Они являются за две недели до Рождества и уходят обратно только через две недели после него; им платят два паоло (один франк четыре сантима) за серенаду, повторяющуюся девять дней, утром и вечером. Но чтобы снискать расположение соседей и избежать доноса приходскому священнику, все те, кто боится прослыть либералами, нанимают "волынщиков" на две девятидневки.

Нет ничего противнее этих унылых звуков, которые будят вас среди ночи; они действуют на нервы, как гармоника. Лев XII, испытывавший эту неприятность еще до своего вступления на престол, повелел им не будить его подданных раньше четырех часов.

В каждой лавке Рима можно видеть мадонну, освещенную по вечерам двумя плошками. Мне кажется, нет римлянина, у которого не было бы в доме своей мадонны. Они очень привязаны к богоматери; и, несмотря на то, что полиция пытается поощрять этот культ, ей до сих пор еще не удалось ослабить привязанность к нему народа. Я знаю художников, которые, опасаясь, как бы не прослыть либералами, писали мадонну al fresco на стене своих мастерских и платили "волынщикам" по четыре паоло за две девятидневки серенад. Pifferaro, с которым я разговаривал по поводу моей маленькой квартирки, заявил мне, что он надеется заработать за это свое пребывание в Риме тридцать скудо (сто шестьдесят один франк) - сумму огромную для Абруцц, которая позволит ему провести семь или восемь месяцев не работая. Он спросил меня, верю ли я в то, что Наполеон умер; очевидно, он любил этого великого человека; но в конце концов он сказал мне: "Если бы он продолжал властвовать, наше ремесло пришло бы в полный упадок (andava a terra)". Он с большим вниманием рассматривал мои пистолеты, лежавшие на видном месте в моей комнате, считая их признаком моего благородного происхождения. Я доставил ему полное удовольствие, позволив спустить курок пистолета. Физиономия pifferaro, когда он целился, стала такой свирепой, что я повел его к г-же Лампуньяни. Он имел большой успех; его накормили обедом в соседнем кабачке, а вечером он пришел снова, чтобы удовлетворить любопытство наших дам, засыпавших его вопросами о его стране, о его семье, о том, сколько он выстрадал во время нашествий немцев и неаполитанцев, и т. д. Я мог бы составить целый том из наших замечаний по поводу ответов нашего pifferaro. Он спел нам песенку, которую молодые "волынщики" поют прекрасным римлянкам:

 Fior di castagna, 
 Venite ad abitare nella vigna 
 Che siete una bellezza di campagna*.

^* (Цветок каштана, приходите жить в винограднике, ибо вы краса полей (итал.).)

Вот стишки, сочиненные крестьянином, подруга которого принимала ухаживания французского солдата:

 Io benedico il fior di camomilla. 
 Giacche vi siete data a far la galla, 
 Vi volto il tergo, e me ne vado in villa. 
 Fior di Gran-Turco, 
 Voi mi fate paura piu dell' Oreo, 
 E credo ancor, che la fareste a un Turco*.

^* (Благословляю цветок ромашки. Так как вы становитесь подругою галла, я поворачиваю вам спину и ухожу в город. Цветок турецкого султана, я боюсь вас больше, чем людоеда, и думаю даже, что вы испугаете и турка (итал.).)

Ничто не может быть заунывнее мелодии этих песен. Многие куплеты не очень пристойны. Г-н фон *** утверждает, что у латинских поэтов встречается форма песни, первый стих которой представляет собой название цветка; он думает, что форма эта существовала еще до римлян.

Но меня больше всего трогает то, что музыка эта проникнута такой глубокой страстью и столь мало рассчитана на слушателя, что даже становится от этого скучной. Какое дело до соседа человеку, взволнованному страстью? Во всей природе он видит только неверность своей возлюбленной и свое собственное отчаяние.

Собор святого Петра в Риме. Офорт Джузеппе Вази

Антонио Канова. Три грации

Мы вернулись из собора св. Петра. Церемония была великолепная. На ней присутствовало, вероятно, не менее ста англичанок, из которых многие были на редкость красивы. Позади главного алтаря устроили ограду, обтянутую красным дамасским шелком. Его святейшество назначает кардинала, который будет служить мессу вместо него. Кровь спасителя подносят папе, сидящему на своем престоле позади алтаря, и он пьет ее через золотую трубку.

Я никогда не видел ничего внушительнее этой церемонии, собор сиял роскошью и красотой; особенно изумительным показался мне купол; я был в эту минуту почти таким же верующим, как любой римлянин.

Наши спутницы не перестают восхищаться этим величественным и столь простым зрелищем. В прекрасном амфитеатре, сооруженном для женщин, они встретили только двух своих знакомых римских дам, которые привели в собор своих провинциальных родственников, приехавших в Рим ради gran funzione^*. Чудеснейшее солнце и очень мягкая погода благоприятствовали церемонии. Право же, видя собор таким нарядным, таким веселым и благородным, нельзя себе представить, что религия эта говорит о вечном аде, который навсегда должен поглотить большую часть людей. Multi sunt vocati, pauci vero electi^**.

^* (Большая служба (итал.).)

^** (Много званых, но мало избранных (лат).)

Мы вынуждены были покинуть наших спутниц, отлично устроившихся в амфитеатре по правую сторону от главного алтаря. Вольтерьянские шуточки Поля были мне неприятны; я подошел к монсиньору. нашему знакомому и большому латинисту, который хотел обратить меня в истинную веру. Это значило попасть из Харибды в Скиллу.

Я ему сказал без обиняков, отчего я смеялся, и он тотчас же заговорил о Тите Ливии. "Заметили ли вы,- сказал он мне,- что через сто тридцать восемь лет после основания Рима между холмами были еще стоячие воды? (Тит Ливии, кн. 1, гл. XXXVIII).

После взятия Вей народ хотел покинуть нездоровую местность и поселиться в завоеванной области. Его отговорили от этого патриции, которые не смогли бы расхищать земли в Вейях" (см. замечания Макьявелли на Тита Ливия).

Частые эпидемии, поражающие деятельное и трезвое население, могут служить, по-моему, доказательством того, что уже и тогда здесь была aria cattiva^*. "Ромул,- сказал я монсиньору N..- был непредусмотрителен; или, вернее, он предполагал основать на Палатинском холме город не больше, чем с двумя или тремя тысячами жителей. Но для города в сто раз более обширного местоположение на соседних горах было бы гораздо удобнее". "Но кто вам сказал,- возразил мне мой друг,- что в те времена эта красивая местность в горах была в распоряжении Ромула? Суеверия, очевидно, заставили его выстроить город в том месте, где он был вскормлен. К тому же Палатинский холм был неприступен так же, как Венеция. Болота, его окружающие, становились опасны для перехода при малейшем повышении воды в Тибре, а она иногда прибывает на десять футов в одну ночь".

^* (Малярия (итал.).)

Мой друг рассказал мне анекдоты, которые делают большую честь г-ну Капеллари, белому монаху, ставшему кардиналом.

Чтобы дать верное представление о нравах, обычаях и политике Рима в 1743 году, я не могу сделать ничего лучшего, как переписать несколько мест из "Мемуаров" знаменитого и остроумного авантюриста Казановы. Он прибыл в Рим в восемнадцатилетнем возрасте с несколькими рекомендательными письмами к лицам влиятельным или имеющим некоторое значение в высшем обществе. Казанова явился в эту древнюю столицу мира всего лишь с семью паоло в кармане. Паоло равняется пятидесяти четырем сантимам; следовательно, семь паоло составляют три франка семьдесят восемь сантимов.

"Вот я и в Риме - хорошо одетый, с приличными средствами, с некоторым опытом, с хорошими рекомендательными письмами, совершенно свободный и в возрасте, в котором человек может рассчитывать на удачу, если он смел и обладает внешностью, располагающей к нему окружающих. Я не был красив, но у меня было нечто большее, чем красота, что-то такое, что внушает симпатию, и я чувствовал, что все пути для меня открыты. Я знал, что только Рим был городом, где человек, у которого нет за душой ничего, может добиться всего. Мысль эта придавала мне храбрость; должен признаться, что чрезмерное самолюбие, поощряемое моей неопытностью, еще более укрепляло мою уверенность в успехе.

Человек, явившийся в эту древнюю столицу мира, чтобы сделать себе карьеру, должен быть хамелеоном, способным отражать все цвета окружающей его атмосферы, Протеем, принимающим всевозможные формы. Он должен быть ловок, вкрадчив, скромен, непроницаем, часто низок, притворно искренен, он должен всегда делать вид, что не знает того, что ему известно, говорить всегда одинаковым гоном, быть терпеливым, владеть выражением своего лица, быть холодным, как лед, когда другой на его месте вспыхнул бы, как огонь; и если в сердце у него нет веры,- что при таком характере бывает не редко,- то она должна быть у него на устах; если он человек порядочный, то он должен признаваться себе в собственном лицемерии, как бы это ни было ему неприятно. Если такое поведение ему претит, он должен оставить Рим и искать счастья где-нибудь в другом месте. Не знаю, похвальба ли это или исповедь, но должен сознаться, что у меня была одна только услужливость; я был просто симпатичным проказником, довольно породистой, но совсем не выезженной, или, вернее, плохо выезженной лошадью, а это еще хуже.

Прежде всего я отнес отцу Джорджи письмо от отца Лелио. Весь город уважал этого ученого монаха, даже папа весьма почитал его за то, что он не любил иезуитов и разоблачал их, не таясь, хотя иезуиты считали себя достаточно могущественными, чтобы не обращать на него внимания.

Очень внимательно прочитав письмо, он сказал мне, что готов руководить мною и что, следовательно, все остальное зависит от меня, что ничего дурного со мной не произойдет, так как человек хорошего поведения не должен бояться несчастий. На его вопрос, что я хочу делать в Риме, я отвечал, что ему это лучше известно.

- Может быть, но в таком случае, - добавил он,- приходите ко мне почаще и не скрывайте от меня ничего того, что вас касается и что с вами произойдет.

- Отец Лелио, - сказал я ему, - дал мне еще письмо к кардиналу Аквавиве.

- С этим вас можно поздравить, так как этот человек в Риме могущественнее самого папы.

- Следует ли отнести это письмо тотчас же?

- Нет, я увижу его сегодня вечером и предупрежу его. Зайдите ко мне завтра утром,- я вам скажу, где и в котором часу вы сможете передать ему письмо. Есть ли у вас деньги?

- Достаточно для того, чтобы прожить по крайней мере год.

- Превосходно. Есть у вас здесь знакомые?

- Никого.

- Не знакомьтесь ни с кем, не посоветовавшись сначала со мной, а главное - не посещайте кафе и ресторанов; а если вам захочется пойти туда, то слушайте других, а сами помалкивайте. Наблюдайте за вашими собеседниками, а если из вежливости вам нужно будет отвечать, то уклонитесь от прямого ответа, если он может иметь какое-нибудь значение. Говорите ли вы по-французски?

- Ни слова.

- Тем хуже; надо научиться. Получили ли вы образование?

- Довольно плохое, но я настолько infarinato^*, что в обществе могу поддержать разговор.

^* (Нахватался знаний (итал.).)

- Отлично; но будьте осторожны, так как Рим - город infarinati, которые выводят друг друга на чистую воду и постоянно враждуют между собою. Надеюсь, вы отнесете письмо кардиналу в костюме скромного аббата, а не в этом изящном платье, которое не может умилостивить Фортуну. Итак, до свидания, до завтра.

........................................................

Вечером, ужиная за табльдотом вместе с римлянами и иностранцами, я строго выполнял наставления отца Джорджи. Очень бранили папу и кардинала-министра, благодаря которому духовное звание получили восемьдесят тысяч немцев и испанцев. Но особенно меня удивило то, что на стол подавались скоромные блюда, хотя была суббота. Впрочем, в первые несколько дней пребывания в Риме часто приходится удивляться, но потом скоро привыкаешь. Нет другого католического города, где бы религия столь мало стесняла людей. Римляне напоминают людей, служащих на табачном откупе,- им дозволяется брать табаку, сколько хочешь. Люди живут там совершенно свободно, хотя ordini santissimi^* столь же странны, как были в Париже знаменитые lettres de cachet до революции, уничтожившей их и показавшей миру характер всего народа.

^* (Святейшие приказы (итал.)^**.)

^** (Святейшие приказы - приказы об аресте за подписью папы.)

........................................................

Я отправился на виллу Негрони; едва завидев меня, кардинал (Аквавива) остановился, чтобы взять у меня письмо, отпустив двух бывших с ним лиц. Положив, не читая, письмо в карман, он минуты две рассматривал меня и наконец спросил, не чувствую ли я влечения к политике. Я отвечал ему, что до последнего времени у меня было влечение только к малосерьезным занятиям и что я могу поручиться только за свое горячее желание выполнить все поручения, какие его преосвященству будет угодно мне дать, если он сочтет меня достойным служить ему. "Приходите завтра,- сказал он мне,- в мою канцелярию к аббату Гаме, которому я сообщу о моих намерениях. Вам следовало бы,- добавил он,- поскорее изучить французский язык: владеть им необходимо".

После этого он протянул мне для поцелуя руку и отпустил меня.

........................................................

Во время обеда в гостинице я сидел рядом с аббатом Гамой за столом на двенадцать персон - все они были аббатами. В Риме все - аббаты или хотят казаться таковыми; а так как всякий имеет право носить одеяние аббата, то всякий, желающий внушить к себе уважение, надевает его, за исключением только дворян, не состоящих в духовном звании.

........................................................

...Я шел по направлению к Страда-де-Кондотти, чтобы прогуляться, как вдруг услышал, что кто-то окликает меня. Это был аббат Гама, стоявший у дверей кафе. Я сказал ему на ухо, что Минерва запретила мне посещать кафе. "Минерва, - отвечал он мне,- повелевает вам составить о них представление. Садитесь рядом со мной".

Я слышал, как молодой аббат громко рассказывал о случае- действительном или вымышленном - явно не к чести папского суда, но рассказывал он без горечи. Все смеялись и вторили ему. Кого-то спросили, почему он оставил службу у кардинала Б.; тот отвечал, что его преосвященство не считало себя обязанным оплачивать отдельно известные услуги, и все стали громко смеяться. Наконец кто-то подошел к аббату Гаме и сказал, что если он пожелает провести послеобеденное время на вилле Медичи, то он встретит его там с двумя римскими девушками, которые будут стоить всего "квартино". Это золотая монета стоимостью в четверть цехина. Другой аббат прочел бунтовской сонет против правительства, и некоторые переписали его себе. Кто-то прочел сатиру своего собственного сочинения, в которой он оскорблял честь одного семейства. В это время я обратил внимание на входившего в кафе аббата, внешне очень привлекательного. Заметив, какие у него бедра, я решил, что это переодетая девушка, и сказал об этом аббату Гаме; но он отвечал мне, что это знаменитый кастрат Бепино делла Мам а на. Аббат подозвал его и сказал, смеясь, что я принял его за женщину. Бесстыдник, пристально посмотрев на меня, сказал, что если я желаю, он может доказать мне мою ошибку и мою правоту.

За обедом все заговаривали со мною, и я, кажется, пристойно отвечал им. После обеда аббат Гама пригласил меня к себе домой выпить кофе. Я согласился. Как только мы остались наедине, он сказал мне, что все сидевшие за нашим столом были вполне порядочные люди".

Мы пошли в Капитолий (спрашивайте: "Кампидольо"). Этот знаменитый холм расположен на южном конце Корсо. Поговорим сначала о древнем Капитолии, а потом посмотрим, как он выглядит в наши дни.

Маленький холмик, бывший центром Римской державы, сейчас возвышается над уровнем моря всего лишь на сто тридцать восемь футов. Он имел две вершины: одна - на восток, другая - в сторону Тибра; между этими вершинами было пространство, называвшееся Intermontium. Теперь гам находится Капитолийская площадь и конная статуя Марка Аврелия^*.

^* (Один французский скульптор, г-н Фальконе, написал против нее книгу, в которой он, между прочим, бранит Микеланджело. Дидро обещал бессмертие г-ну Фальконе, который не очень-то его жаждал; это было шестьдесят лет тому назад. Слышали ли вы когда-нибудь о Фальконе?)

Вершина, обращенная на восток, сейчас занята церковью Ara Coeli, в которой служат монахи св. Франциска. Они привлекают к себе ежегодно всех ханжей из Рима и окружных деревень, выставляя для обозрения куклу, называемую il santo^*. Этот младенец, сделанный из оливкового дерева, роскошно укутанный покрывалами, изображает Иисуса Христа в момент его рождения. Вот что делают в 1829 году, чтобы подработать в городе, который властелины мира почитали когда-то как центр своей империи! Это Капитолий древних в собственном смысле слова. Вершина, обращенная в сторону Тибра, повыше; она была крепостью.

^* (Святой младенец (итал.).)

Капитолийский холм, окруженный высокими стенами, был доступен только с восточной стороны, где находился Форум. Эта крепость замыкала город с запада и с севера. С высоты большого вала и портика храма Юпитера вид на Марсово поле и Монте-Марио был, надо полагать, великолепен. Теперь на Капитолийский холм поднимаются с запада и с востока, и у ног Капитолия лежит весь Новый Рим. Римляне приходили туда по трем дорогам - Clivus Sacer, Clivus Capitolinus, centum Gradus rupis, Tarpeiae.

Ромул, испытывая недостаток в солдатах, сделал Интермонтиум прибежищем для всех окрестных разбойников. Эти отважные люди заимствовали все искусства и даже религию у своих соседей - этрусков, народа очень цивилизованного, у которого вся власть фактически принадлежала жрецам.

Влияние этрусской архитектуры заметно на остатках стен крепости Капитолия, arx. Это огромные прямоугольные глыбы вулканического камня, который называется пеперином, потому что простонародье находит в нем сходство с окаменелым перцем. Эти развалины крепости, столь интересные для тех, у кого бьется в груди римское сердце, сохранены в постройке первого этажа палаццо Каффарелли на Монте-Каприно: так теперь называется arx. Укрепления, почтенные остатки которых мы там видели, были сооружены после ухода галлов. Наши страшные предки уничтожили в Риме все, что мог пожрать огонь, а следовательно, и таблицы или книги, если они там были. Не следует упускать из виду, что римляне в то время были простыми разбойниками, которых в любую минуту могли истребить их более цивилизованные соседи. История флибустьеров, чтение которой доставляет такое удовольствие, с точки зрения нравственной должна заключать в себе все, чего нам не хватает в истории Рима этой эпохи^*.

^* (Об этом ничего не сказано в сочинении ученого по имени Левек^**, который в эпоху Наполеона напечатал три тома с критикой древних римлян, твердая добродетель которых не нравилась узурпатору. Право же, настоящая наука существует только по ту сторону Рейна. В Париже гордо печатают то, о чем узнали только вчера.)

^** (Левек (1737-1812) - французский эллинист и историк, автор "Критической истории Римской республики" (1807, 3 тома), которую имеет в виду Стендаль.)

То немногое, что я только что сказал, кажется, составляет все, что нам известно. Прошу читателя поменьше доверять заклятым врагам всякой здравой логики, которых у нас называют учеными; эти шарлатаны преподносят нам от времени до времени длинные рассказы о первых веках Рима. Если в этой области возможны какие-нибудь достоверные сведения, то их можно найти лишь среди почтенных развалин, которые мы сейчас осматриваем с Титом Ливием в руках. Вчера вечером, у себя дома, мы прочли выдержку из Тита Ливия, приведенную г-ном Микали в его "Истории Италии до римлян". Этот неглупый человек, с которым мы встретились во Флоренции, готовит третье- издание своего произведения. В нашей маленькой компании, состоящей из семи человек, четверо обожают римлян, а трое ненавидят их. Что бы ни говорил мне мой разум, но воспоминания о них глубоко трогают меня.

Можно думать, что римляне, пока они были разбойниками и каждую минуту могли погибнуть, строили свои дома из дубовых бревен, вырубаемых в лесу, среди которого они жили. Этим объясняется большое количество пожаров, постоянно уничтожавших памятники, которые сооружались на Капитолийском холме.

В центре Рима нет ни одного туаза почвы, которого не занимали бы последовательно пять - шесть зданий, равно знаменитых; необходима самоуверенность ученого, чтобы определить, что такой-то бесформенный обломок принадлежит скорее веку Тарквиниев, чем веку Гракхов.

Когда при Тарквинии Древнем стали закладывать фундамент храма Юпитера, то нашли голову некоего Тола, еще не тронутую разложением. Это необычайное происшествие поразило народ; спросили совета у авгуров, которые не преминули ответить, будто эта голова, caput, ясно предвещала, что в этом месте будет столица мира. Таким образом, холм этот, вначале называвшийся Сатурнинским, так как на нем царствовал Сатурн, затем Тарпейским, так как Тарпейя, юная римлянка, предавшая свою страну, была убита на нем сабинами, наконец получил название Капитолия, от двух латинских слов: Caput Toli (голова Тола).

Таковы общепринятые вымыслы о Капитолии, столь дорогом для римской гордости. По всей вероятности, в эти легенды верили во времена Тита Ливия так же, как и теперь, но написать правду значило бы погубить себя. А если кто-нибудь и написал ее, то рукопись эта была уничтожена. Сенат, которому принадлежала высшая жреческая власть, не удовлетворился бы внесением трудов неверующего писателя в список запрещенных книг. В то время быть неверующим значило быть врагом родины, то есть человеком ужасным, подрывающим безопасность своего отечества.

Знаменитый храм Юпитера Капитолийского стоял на восточной вершине холма (где теперь находится мрачная церковь Ara Coeli и святой Bambino). Тарквиний Гордый выстроил этот храм во исполнение обета, данного Тарквинием Древним в тот критический момент, когда сабиняне едва не истребили племя римлян. Этот город стал владыкой мира, потому что в продолжение многих веков для каждого из его жителей было очевидно, что нужно либо быть храбрым и осторожным, либо погибнуть. Патриции придумали религию, чтобы подавлять вспышки народного гнева. Два или три раза государство было спасено только благодаря тому уважению, которое народ чувствовал к присяге.

Уже в те отдаленные времена памятники должны были сильно действовать на итальянское воображение, предрасположенное благодаря своей живости к вере в чудеса, так как патриции, располагая некоторым досугом и деньгами, начали строить храмы, но не пожелали заводить жрецов. Вот характерная особенность политики римлян. Очевидно, они научились этому на опыте своих соседей-этрусков.

Храм Юпитера Optimus Maximus, культ которого патриции постоянно поддерживали в народе, стоял очень долго и вновь был отстроен только Суллой (в год от основания Рима 671); он был реставрирован Веспасианом и заново отстроен Домицианом. Дионисий Галикарнасский говорит, что после реставрации, произведенной Суллой, храм этот имел двести римских футов в длину и сто восемьдесят пять в ширину; фасад его был обращен к югу, в сторону Тибра. Римлянам первых веков здание это должно было казаться громадным, так как жилища их состояли из одной только комнаты, свет в которую проникал из небольшого отверстия над дверью. Такие постройки я видел на острове Искии.

Как и нынешние неаполитанцы, римляне проводили свою жизнь на открытом воздухе. По-видимому, с северной и с западной стороны храма Юпитера был обрыв в десять или двенадцать туазов, и это очень облегчало его защиту. Фасад состоял из портика в три ряда колонн. Такой же портик, но только с двумя рядами колонн, был сооружен с трех других сторон; он служил для защиты от солнечного зноя и дождя: там собирались так же, как в наших деревнях крестьяне собираются по воскресеньям под порталом приходской церкви.

Перед этим-то храмом, центром религии и величия римлян, победоносные военачальники приносили жертву в благодарность за победу^*. Это и был "триумф", церемония, которая вызвала среди патрициев соревнование и помешала аристократам впасть в бездействие, как это случилось с аристократами Венеции. При помощи триумфа была искусно привита римскому государству основная особенность представительной системы - общественное мнение.

^* (Я привез в Рим "Тита Ливня" г-на Дюро де Ламаля. Приукрашенный и иногда довольно забавный перевод помещен против текста, который имеет преимущества крупного шрифта. Следовало бы иметь экземпляр Гиббона^**, стиль которого раздражает; однако он действительно читал оригиналы и беспристрастно излагает их. Можно было бы взять английский перевод Нибура^***, произведение г-на Микали "Италия до римлян", Флора, Светония и "Жизнь римлян", написанную этим ритором, остроумным и лицемерным жрецом, которого мы называем славным Плутархом. Монтескье был дворянином; он ни разу не осмелился ни выступить против Iettres de cachet, ни потребовать созыва Генеральных штатов; часто даже, говоря о Риме, он смеется над своим читателем; за исключением этих мелочей, его "Величие римлян" изумительно.)

^** (...следовало бы иметь экземпляр Гиббона...- Знаменитое сочинение Гиббона "История упадка и разрушения Римской империи" появилось во французском переводе в конце XVIII века в 18 томах (1777-1795).)

^*** (... английский перевод Нибура...- "Римская история" Нибура, создавшая эпоху в изучении царского Рима и раннего периода республиканского Рима, была переведена на французский язык Гольбери. Первый том вышел только в 1830 году. Стендаль рекомендует своим читателям английский перевод, так как знание английского языка во французском обществе было гораздо более распространено, чем знание немецкого.)

Храм Юпитера Optimus Maximus существовал целиком еще во времена императора Гонория, в 400 году нашей эры. Римская церковь уже насчитывала в то время длинный ряд пап. Какова была их политика по отношению к самому почтенному храму Италии? Стилихон лишил его большей части украшений. Гензерих в 455 году снял половину покрывавших его бронзовых золоченых черепиц. Все же этот знаменитый храм существовал еще во времена Карла Великого, около 800 года. Но история неожиданно сообщает нам, что в XI веке он был совершенно разрушен. Какая сила низвергла столько колонн? Что помешало превратить этот языческий храм при помощи очистительной церемонии в христианскую церковь? Может быть, он был слишком знаменит и слишком любим народом?

Церковь капуцинов выстроена из неодинаковых колонн, взятых из разных мест; но невежество первых христиан расположило эти колонны приблизительно гак, как они стояли в храмах и базиликах язычников; это можно заметить во всех римских церквах, которые имеют колонны.

Попытавшись представить себе, каков был древний Капитолий, мы возвратились пешком к статуе Марка Аврелия. Она стоит в центре маленькой площади в форме трапеции, разбитой Микеланджело в Интермонтиуме. Около 1540 года Павел III (Фарнезе) построил два боковых здания, которые, на мой взгляд, ничего особенного собой не представляют, хотя они и сооружены Микеланджело. В таком месте нужно было воздвигнуть два античных фасада. Постройки здесь должны были быть как можно более величественными и суровыми, и Микеланджело словно был создан для таких сооружений. Павел III реставрировал фасад дворца римского сенатора, расположенного на склоне Капитолийского холма, у Форума.

Тот же Павел III перенес сюда восхитительную конную статую Марка Аврелия Антонина с площади у Сан-Джованни-ди-Латерано, где она прежде находилась. Это лучшая конная статуя из бронзы, оставшаяся нам от римлян. Изумительные статуи Бальб в Неаполе - из мрамора. По экспрессии, изумительной естественности и красоте контуров статуя Марка Аврелия представляет собою полную противоположность статуям, которые создают наши парижские скульпторы. Так, например, Генрих IV у Нового моста, кажется, только тем и озабочен, как бы не свалиться с лошади. Марк Аврелий спокоен и прост. Он нисколько не считает своей обязанностью быть шарлатаном; он обращается к своим солдатам. Вы понимаете его характер и почти слышите то, что он говорит.

Практические умы, которые в течение всего дня взволнованы лишь надеждой заработать деньги или страхом их потерять, предпочтут Людовика XIV, галопирующего на площади Побед. Я не хотел бы про вести свою жизнь с такого рода людьми, но все же охотно признаю, что они совершенно правы. Подвиг, который они совершают, есть основа хорошего вкуса,- они смело хвалят то, что им нравится; вот почему я восхищаюсь г-ном Симоном из Женевы^*, который посмеивается над "Страшным судом" Микеланджело.

^* (...я восхищаюсь г-ном Симоном из Женевы...- Стендаль имеет в виду сочинение Симона об Италии под названием "Путешествие в Италию и Сицилию" (1827-1828, 2 тома).)

Огромное большинство путешественников испытывало то же, что г-н Симон, но не осмеливалось высказать это.

Далеко не так обстоит дело с нашими статуями. В нашем восхищении мы не имеем соперников.

Какой-нибудь покровительствующий искусствам государь должен был бы поставить где-нибудь на бульваре бронзовую копию римского Марка Аврелия. Эта статуя нашим остроумным парижанам сначала показалась бы холодной и неизящной; но, прочтя в газетах расточаемые ей похвалы, они вскоре начали бы ею восхищаться. Родина Вольтера, Мольера и Курье давно уже стала страной остроумия; но область, расположенная между Луарой, Мёзой и морем, не в состоянии понимать изящные искусства. Почему? Она любит миловидное и не выносит энергии.

Чем объяснить эту ненависть? Может быть, причина в том, что вследствие слишком изменчивого климата нервы настраиваются на новый лад по два или по три раза ежедневно. Можно ли любить Корреджо в Париже, когда дует северо-восточный ветер? В такие дни нужно читать Бентама и Рикардо.

Из трех зданий, украшающих современный Капитолий, первое - это палаццо римского сенатора, выстроенное около 1390 года папой Бонифацием ТХ на фундаменте Табулария Катула. В 1390 году меньше всего думали о красоте; прежде чем думать о том, чтобы жить приятно, нужно быть уверенным в своем существовании. Бонифаций IX хотел построить крепость. В ту же эпоху или немного раньше Колизей служил крепостью для Аннибальди. Служили крепостью также триумфальная арка четырехликого Януса, восхитительная гробница Цецилии Метеллы (которую мы видели в поле на дороге в Альбано) и многие другие античные памятники. Первое, что постигает иностранец, любящий развалины (то есть человек, меланхолическая душа которого с удовольствием отвлекается от существующего и воображает себе здание таким, каким оно было, когда его посещали люди, носившие тогу), первое, говорю я, что он постигает, - это отличать остатки работ, предпринятых в средние века, в 1300 году, ради оборонительных целей, от того, что было сооружено в древности ради ощущения прекрасного; ибо люди наших европейских рас начинают страстно любить это ощущение прекрасного, как только у них оказывается достаточно хлеба и некоторое спокойствие.

С помощью нескольких уцелевших колонн можно себе представить, чем был древний памятник. Каждая мелкая подробность из того, что еще сохранилось, является откровением. Но для того, чтобы вы могли услышать голос истины, который в таких случаях звучит очень тихо, вас не должны сбивать с толку высокопарные декламации педантов. Люди, не созданные для такого рода чувств, видят холодность во всем том, что подчинено разуму.

Сегодня, посетив современный Капитолий, мы хотели наслаждаться архитектурой, и потому пошли в музеи (открытые дважды в неделю, по четвергам и понедельникам) лишь для того, чтобы удостовериться, что в здании налево от зрителя находятся "Умирающий гладиатор", "Венера Капитолийская", бюст Брута и другие шедевры, которые мы видели в Париже (римские головы имеют выступ над ушами - это признак воинственности).

В здании направо, называемом палаццо dei Conservatori, находится статуя Юлия Цезаря, считающаяся по справедливости единственным из существующих в Риме подлинным портретом этого знаменитого человека. Неподалеку от нее находится бюст Чимарозы^*, который кардинал Консальви, друг этого знаменитого человека, заказал Канове; но этот бюст помещен так, что его невозможно рассмотреть. Директоры римских музеев заслуживают пальму первенства по своей вздорности даже сравнительно с директорами флорентийских музеев, которые не разрешают посетителям входить зимой в их ледяные галереи в плащах.

^* (Единственный схожий портрет Чимарозы принадлежит г-же Паста Он был подарен ей близкой подругой этого великого человека, которая сама же и писала его. Многие лица, хорошо знавшие Чимарозу, умершего только в 1801 году, были поражены сходством. Нет ничего более редкого, чем простой и правдивый портрет великого человека. На наших прекрасных литографиях даже Вашингтону придают фатоватый вид. В Париже наши значительные люди требуют, чтобы их портрет прежде всего выражал качество, которого им недостает. В этом, по моему мнению заключается основное правило портретного искусства: посмотрите на наших великих современников, выставленных в Салоне.)

10 января.

В палаццо деи Консерватори есть несколько превосходных картин, в том числе "Св. Петронилла" Гверчино, мозаичную копию которой мы видели в соборе св. Петра. Опустив несколько байокко в мешочки узников, оглушивших нас своими криками, мы поднялись в палаццо Сенатора посмотреть знаменитую бронзовую волчицу, пораженную молнией (этрусская скульптура).

Позднее мы поговорим о картинных галереях и статуях Капитолия.

Полюбовавшись видом, открывающимся с высоты башни, мы спустились на Форум по улице, идущей влево после улицы Марка Аврелия к триумфальной арке Септимия Севера.

По-видимому, в седьмом веке Форум сохранил еще весь свой блеск, но в 1084 году, когда галлы Бренна снова пришли в Рим под предводительством Робера Гюискара, этот центр римского величия испытал участь, которой казаки хотели подвергнуть нас в 1814 году. Здания эти, прославленные во всем мире, именно по этой причине были лишены всех своих украшений и, по-видимому, разрушены до основания.

Впоследствии в довершение несчастья Форум сделался местом торговли быками и вплоть до раскопок, начатых по приказанию Наполеона, был известен под гнусным наименованием Кампо-Ваччино.

Эти раскопки были следствием нового галльского завоевания. Нужно признаться, что воинская доблесть этого народа разрушила весь античный мир. Храбрость, вероятно, имеет своей причиной тщеславие и желание заставить говорить о себе: сколько французских маршалов были выходцами из Гаскони!

Когда современные римляне упрекают нас в дурном вкусе, мы можем им ответить комплиментом, который Вергилий адресовал древним римлянам:

 Excudent alii spirantia mollius aera; 
 Tu regere imperio populos, Romane, memento*.

En., lib. VI.

^* (Другие сумеют лучше тебя придать меди изящество жизни. Что же касается тебя, римлянин, помни, что твой удел - управлять и покорять.)

"Наши предки, - говорил Поль римлянам, которые посмеивались над безобразием парижских улиц,- наши предки совершили на Рим два несомненных и разрушительных набега - набег Бренна и набег Робера Гюискара; под командованием третьего француза, коннетабля Бурбона, Рим был разграблен, и фрески Рафаэля загублены. Наконец, страшное право войны смягчилось, и французы, которые в 1798 году могли сурово наказать N. и N., истинных убийц генерала Дюфо^*, и утолить свою справедливую месть, ограничились мирным договором. Шедевры искусства были Франции полезнее, чем головы нескольких негодяев, и галльский вождь на этот раз из соображений пользы сумел обуздать свой гнев"^**.

^* (Дюфо (1770-1797) - французский революционный генерал, убитый папскими солдатами во время беспорядков на улице Рима.)

^** (В конце третьего тома путешествия президента де Броса можно найти, правда, неполный, список предметов искусства, вывезенных из Италии в 1798 году. 1) Президент добросовестно изучал древность; 2) душа его предпочитала прекрасное миловидному; 3) он был слишком хорошего происхождения, чтобы унизиться до ремесла шарлатана; 4) он не предвидел, что его письма будут когда-либо напечатаны. Они не пользуются большим успехом: насмешливый француз - любитель водевиля.)

Непреодолимое любопытство заставляет путешественника осмотреть целиком весь Форум. Затем мы вернулись к арке Септимия Севера, которая встречает вас при спуске с Капитолия.

Рассматривая этот памятник, вы чувствуете, какая строгая логика руководила древними; можно сказать, что красота у них всегда была выражением полезного. В арке Септимия Севера с первого же взгляда поражает длинная надпись, которая должна была сообщить о его подвигах отдаленнейшему потомству. И эта история действительно дошла до них.

Триумфальная арка в честь Септимия Севера, Каракаллы и Геты, его сыновей, была воздвигнута сенатом и римским народом в 205 году христианской эры в ознаменование побед над парфянами и другими восточными варварами. Арка эта сделана из пентелийского мрамора стремя проходами, как арка на площади Карусели. Она украшена восемью колоннами с каннелюрами римского ордера; барельефы здесь уже посредственной работы и изобличают упадок. В конце третьей строки надписи и в четвертой ее строке мрамор был заменен. Каракалла, убив своего брата Гету, уничтожил его имя на всех памятниках и заменил это имя словами, которых не было в первоначальной надписи. Маленькая мраморная лестница, сделанная во внутренней части одного из столбов, ведет к площадке, где прежде находились статуи Септимия Севера и его сыновей - Каракаллы и Геты, сидящих на бронзовой колеснице, в которую были запряжены четыре лошади в один ряд. Колесница была окружена четырьмя солдатами, двое из которых были верхом, а двое - пешие. В 1803 году папа Пий VII освободил этот памятник от земли, которая его скрывала и сохраняла до высоты двенадцати футов.

Здесь возникает труднейшая проблема, которую современный Рим предлагает любопытству путешественника. Откуда эти десять или двенадцать футов земли, покрывающей почву античного Рима? Земля эта частично покрывает большую часть памятников, даже тех, которые расположены на возвышенностях. Это не остатки кирпичей или извести, это самая настоящая земляная почва.

Г-н Демидов, этот оригинальный человек и богатый благотворитель, собирающий коллекцию головок Греза и реликвий св. Николая, держал в Риме труппу французских актеров, которые играли в палаццо Русполи водевили театра "Жимназ". К несчастью, в одном из водевилей какой-то персонаж назывался Сент-Анж^*, и в пьесе встречалось восклицание: "Клянусь богом!" Это чрезвычайно оскорбило его святейшество монсиньора делла Дженга, кардинала-викария (уполномоченного папой Пием VII исполнять обязанности римского епископа). Позднее, в царствование Льва XII, актеры г-на Демидова, легкомысленные, как все французы, провинились тем, что поставили другой водевиль, один из персонажей которого назывался Сен-Леон^**. Наконец, однажды представление, начавшееся в четверг, закончилось только в двенадцать с четвертью ночи, заняв таким образом четверть часа пятницы-дня, посвященного поминовению смерти Иисуса Христа. Это повлекло за собою всяческие притеснения полиции по отношению к г-ну Демидову (в этой стране она еще сохраняет всю ужасную силу инквизиции), и русский меценат, на счет которого кормилось много сотен бедняков и устраивались два приятных празднества в неделю, переехал во Флоренцию

^* (Сент-Анж - в буквальном переводе значит "святой ангел".)

^** (Сен-Леон - означает "святой Лев".)

Однажды, когда г-н Демидов еще жил в палаццо Русполи, он в моем присутствии сказал, что, желая оставить воспоминание о своем пребывании в Риме, он мог бы снять десять или двенадцать футов земли, покрывающей мостовую Форума от Капитолия до арки Тита. Правительство предоставило в его распоряжение пятьсот каторжников, которых г-н Демидов должен был оплачивать по пять су в день. Он рассчитывал, что в зимнее время у него будет столько абруццских крестьян, сколько ему понадобится, с оплатой по десять су в день.

Все эти подсчеты были сделаны с карандашом в руках. Общие расходы не должны были превышать двухсот тысяч франков, включая сооружение канала, который должен был отводить дождевую воду в Cloaca maxima (у арки Януса Четырехликого). Вскоре весь Рим узнал об этом плане, чрезвычайно для него важном. Он не был осуществлен, потому что персонаж одного водевиля назывался Сен-Леоном; можно ли после этого удивляться, что римский народ исполнен такой ненависти?

Сегодня утром мы начали наши труды с обследования храма Юпитера Громовержца, от которого сохранились только три колонны. Памятник этот ближе всех других к древней стене Капитолия. Как-то император Август путешествовал ночью по Испании; разразилась гроза, и раб, который освещал ему путь, был убит молнией. В память об этом событии Август воздвиг названный храм. До сих пор можно видеть часть надписи, сообщающей о том, что он был реставрирован императором Септимием Севером и Каракаллой. Причины этой реставрации, произведенной менее чем через два века после постройки, непонятны. Три сохранившиеся от этого прекрасного здания колонны принадлежали портику; они поддерживают довольно значительную часть антаблемента. Эти колонны - коринфского ордера с каннелюрами - сделаны из каррарского мрамора, который древние называли лунийским. В диаметре они равны четырем футам двум дюймам, а высота их - сорок шесть футов; на барельефе фриза, который, так же как и антаблемент, на редкость прекрасен, изображены различные орудия для жертвоприношений.

Французы отрыли перед этим храмом мостовую древней улицы, сделанную из глыб базальтовой лавы. Улица эта, вероятно, Clivus Capitolinus, была чрезвычайно узка, что было весьма удобно в стране, где солнце опасно. С детским волнением мы рассматривали мостовую, по которой ступали Цезарь и Брут. Перед храмом Юпитера Громовержца улица была так узка, что лестница, по которой нужно было подниматься к храму, шла между колоннами портика.

Восемь колонн, стоящие поблизости от развалин храма Юпитера Громовержца, известны под именем храма Фортуны. Во времена императора Максенция этот памятник был уничтожен пожаром, и сенат вновь отстроил его.

Можно представить себе, в какой упадок пришли искусства в Риме уже к 310 году. Все колонны этого портика имеют различный диаметр, из чего можно заключить, что он был неудачно реставрирован с помощью обломков других зданий. Колонны, ионического ордера, сделаны из восточного гранита; некоторые из них имеют двенадцать футов в окружности; высота их, включая капитель и основание,- сорок футов. Они поддерживают фриз с барельефным орнаментом. Части, принадлежащие первоначальному храму, прекрасной работы, но то, что было сделано во время реставрации, необычайно грубо.

Дальше на Форуме возвышается одинокая колонна. Она из мрамора, коринфского ордера, с каннелюрами. Вплоть до 1813 года думали, что колонна эта принадлежит храму Юпитера Хранителя. 13 марта 1813 года, во время последних, кажется, раскопок, предпринятых по приказу Наполеона, рабочие дошли до надписи, находившейся на восемь или десять футов под землею, и было установлено, что колонна эта была воздвигнута в честь Фоки Смарагдом, экзархом Италии, в 608 году.

 Optimo clcmentissimo ptissimoque 
 Principi domino n. Focae imperatori 
 Perpetuo a do coronato triumphatori 
           Semper augusto 
 Smaragdus ex praepos sacn palatii 
 Ac patricius et exarchus Italiae 
 Devotus eius clementiae 
 Pro innumerabilibus pietatis eius 
 Beneficiis et pro quiete 
 Procurata ital. ac conservata libertate 
 Hanc statuam tnajestatis eius 
 Auri splendore fulgentem huic 
 Sublimi columnae ad perennem 
 Ipsius gloriam imposuit ac dedicavit 
 Die prima mensis augusti indict, und. 
 Pc. pietatis eius anno qtiinto*.

^* (Наилучшему, милостивейшему и благочестивейшему государю и владыке нашему императору Фоке, постоянно господом увенчиваемому триумфатору, всегда священному, Смарагд, бывший начальник священного дворца, а патриций, и экзарх Италии, преданный его милости за бесчисленные благодеяния его благочестия и за покой, который он даровал Италии, и за свободу, которую он защитил, эту статую его величия, сверкающую блеском золота на этой высокой колонне, для его вековечной славы воздвиг и посвятил в день первый месяца августа одиннадцатого индикта, благочестия его в год пятый (лат.).)

На колонне этой была водружена статуя тирана из золоченой бронзы. После падения Фоки имя его, которое только что заново выгравировали, было уничтожено. Смарагд, по-видимому, взял эту колонну из какого-нибудь строения эпохи Антонимов.

Чтобы найти надпись в честь Фоки, пришлось раскопать землю всего только на несколько футов. Это обстоятельство вызвало сатирический сонет, который ходил по Риму уже на следующий день после того, как надпись была найдена. Фока говорит в нем: "Рабочий за два дня при помощи лопаты открыл истину; моя слава вновь возрождается. Глупые ученые, если бы книги, написанные вами о том, как называется моя колонна, положить одну на другую, то они составили бы груду более высокую, чем колонна. Вы принесли бы больше пользы и доставили бы меньше скуки, если бы оставили ваши перья и взялись за лопаты!"

Поблизости от этой одинокой колонны, окруженной глубоким рвом, в который мы спустились, мы с восхищением осмотрели три великолепные колонны - из пентелийского мрамора, коринфского ордера и с каннелюрами; в высоту они имеют сорок пять футов.

Не так давно этот великолепный остаток древности назывался храмом Юпитера Статора. Теперь ученые называют его Graecostasis. Разглагольствования этих бедняг весьма нелепы, поэтому не стоит их и читать: всякий спор, даже если он ведется правильно, нарушает удовольствие путешественника и лишает восхитительные древние развалины некоторой части их красоты^*.

^* (

 I would not their vile breath should crisp the stream 
 Wherein that image shall for ever dwell; 
 The unruffled mirror of the loveliest dream 
 That ever left the sky on the deep soul to beam**.

)

^** (Я не хочу, чтобы их гнусное дыхание замутило поток, в котором вечно должен жить этот образ - верное отражение прелестнейшего сна, прекраснейшее из всех, которые когда-либо с соизволения неба озаряли темную душу (англ.).)

Антаблемент, поддерживаемый тремя колоннами Грекостазиса, вызывает восхищение знатоков. Памятник, часть которого они составляли, вероятно, был столь же прекрасен, как храм Антонина Пия или Пантеон. С удовольствием возвращаешься к Грекостазису, чтобы насладиться его красотой, всякий раз, как проходишь поблизости от Форума.

Великолепный храм Антонина и Фаустины, находящийся почти прямо перед ним, дает путешественнику совершенно отчетливое представление о древнем храме. Этот храм находился на Via Sacra и, говорят, за пределами Форума; Via Sacra начиналась у Колизея и, проходя под аркой Тита перед храмом Антонина и Фаустины и под аркой Септимия Севера, по Clivus Capitolinus, вела к Капитолию. На этой-то дороге, проложенной через дремучий лес, заключили мир Ромул и Таций, царь сабинов. Жертвоприношения, которые были сделаны по этому поводу, и религиозные церемонии, совершавшиеся на этой дороге ежемесячно, были причиной того, что ее назвали Via Sacra_*.

^* (Священная дорога (лат.).)

Храм, который мы сейчас осматриваем, был воздвигнут по приказанию сената в честь Фаустины, молодой жены Марка Антонина. После смерти этого императора имя его было добавлено к надписи. Портик состоит из десяти широких колонн, каждая из цельного куска циполийского мрамора, они имеют четырнадцать футов в окружности и сорок три фута в высоту. Антаблемент состоит из огромных мраморных глыб. Храм этот, сооруженный в честь жены царствовавшего правителя, может дать нам некоторое представление о римской роскоши.

Фризы двух боковых частей сплошь покрыты барельефами, изображающими грифонов, канделябры и другие орнаменты, отлично вылепленные. Циполийский мрамор очень редок; древние называли его lapis carystius. Глыбы, из которых сделаны колонны храма, самые большие, какие нам остались от этого сорта мрамора. Для путешественников, начинающих изучение античности, памятник этот особенно драгоценен тем, что в нем до сих пор сохранились еще две боковые стены "целлы", то есть святилища. Римляне поднимались к портику храма Антонина и Фаустины по лестнице в двадцать одну ступень. От основания колонн портика до уровня Via Sacra приблизительно шестнадцать футов. Храм этот был превращен в церковь, посвященную св. Лаврентию; по-видимому, это помешало Барберини или каким-нибудь другим папским племянникам похитить эти изумительные колонны.

Но храм Ромула и Рема, который виден отсюда, своей глубокой древностью вызывает особое благоговение. Мы находимся на том самом месте, где зародился Рим. Целла этого храма имеет круглую форму. Он, по-видимому, был реставрирован в период Константина (310). В 527 году папа Феликс IV построил здесь церковь, которую он посвятил св. Косме и св. Дамиану; из святилища храма основателей Рима он сделал преддверие своей церкви. По приказу Урбана VIII пол здесь был приподнят. Лестница у главного алтаря позволяет спуститься в древний храм (см. Donat'o, Roma vetus ac recens, стр. 237).

В XV веке там были найдены большие мраморные доски с выгравированными на них планами Рима; впоследствии их вставили в стены на лестнице Капитолийского музея. Бронзовая дверь церкви св. Космы принадлежала, вероятно, храму основателей Рима. Две широкие колонны, наполовину ушедшие в землю и находящиеся поблизости от этой двери, высечены из циполийского мрамора; они имеют в вышину тридцать один фут. Основание их покоится на мостовой Via Sacra. Они словно умоляют какого-нибудь богатого и щедрого иностранца откопать их, как статую Фоки. Если бы папа был другом искусств, он не отказал бы в необходимом для этого разрешении.

Пройдя несколько шагов по направлению к Капитолию, путешественник с изумлением замечает три очень высоких кирпичных свода; предполагают, что они принадлежат базилике Константина. Во время моих первых посещений Рима любопытные эти развалины еще назывались храмом Мира. Стиль скульптурных частей, которые еще сохранились здесь, говорит об упадке искусства и о веке Диоклетиана. Из этого заключают, что огромные кирпичные своды представляют собой остаток базилики, сооруженной Максенцием и названной Константином по собственному своему имени после того, как он убил Максенция.

Три большие арки, находящиеся перед нами, тянулись во всю длину нефа по правую сторону от входа; на столбах этих аркад до сих пор видны части мраморного антаблемента; свод нефа поддерживался восемью большими колоннами в сорок четыре фута высотой и девятнадцать футов в окружности. Одна из этих колонн сохраняла свое положение еще около 1610 года, и Павел V (Боргезе) перенес ее на середину площади Санта-Мария-Маджоре, где в нее ударила молния в то время, когда милейший де Брос находился в Риме (1740 г.).

Раскопки, произведенные по приказу Наполеона, обнажили плиты, которыми был вымощен пол этого здания: они сделаны из желтого античного мрамора, из мрамора фиолетового и из мрамора циполийского. Установлено, что в средние века эта базилика являлась церковью; это-то, вероятно, и охраняло ее от ежедневных разграблений, но она была разрушена во время одного из набегов варваров. Это огромное сооружение имело в длину триста два фута, а в ширину двести два. Своды, словно повисшие над нашими головами, служили прежде капеллами и находились по правую сторону от входа в церковь.

В конце Форума находится церковь Санта-Франческа-Романа, выстроенная в VIII веке и украшенная фасадом в правление Павла V. Она принадлежит очень любезным монахам. В одном из дворов их монастыря мы нашли большую "трибуну" (вы знаете, что этим именем называют часть храма, противоположную входной двери). Эта трибуна опирается на другую, совершенно ей подобную, принадлежавшую храму, который тянулся по направлению к Колизею. Орнамент этих двух трибун одинаковый; они соответствовали двум одинаковым целлам. Одна сторона этих целл сохранилась; на ней можно различить ряд ниш, попеременно то круглых, то квадратных. Каждая ниша была окружена составлявшими портик колоннами; своды были украшены золоченой лепкой.

В этих красивых развалинах узнают остатки большого храма Венеры и того римского храма, архитектором которого был сам император Адриан. Этот храм стоял между двумя портиками, состоявшими из колоссальных гранитных колонн, обломки которых покрывают всю землю вокруг. Фасад, который был обращен к Колизею, принадлежал храму Венеры. Фасад римского храма был обращен к Форуму.

Аполлодор, архитектор Траяна, нашел два недостатка в двойном храме, сооруженном Адрианом, но уже поздно было исправлять их. Критика эта стоила ему жизни.

Прошу вас простить мне сухость предшествующего изложения. Чтобы добросовестно выполнить обязанность чичероне, я принужден был выпустить множество предположений, которые иногда небезинтересны и даже правдоподобны. Я предложу их вниманию читателя в конце моего сочинения, когда глаз его привыкнет различать в одних и тех же развалинах работы, выполненные в различные периоды древности. Я хотел бы, чтобы читатель ничему не верил на слово без проверки и чтобы он брал под сомнение все, даже и этот путеводитель. Верить на слово часто бывает удобно в политике и в морали, но в искусстве это столбовая дорога к скуке.

В литературе очень много спорили по поводу памятников Форума. Путешественнику следовало бы прежде всего закрепить в своей голове факты, которые я ему только что сообщил: многие из них несомненны, а остальные весьма вероятны.

"Вы очень гордитесь тем, что побывали в Риме шесть раз",- сказал мне сегодня утром на Форуме Поль, имея в виду фразы, которые я только что здесь записал в сокращенном виде. "Самый красивый английский сад,- отвечал я,- может потерять для вас всякий интерес, если вы слишком хорошо знакомы с ним. Чего бы я ни дал, чтобы до сих пор мне была известна только одна картина Корреджо и совсем неизвестно озеро Комо! Увы, всякая наука немного походит на старость, худшим признаком которой является знание жизни: оно не позволяет восхищаться и безумствовать из-за пустяков. Познакомившись с Италией, я хотел бы обрести в Неаполе воды "Петы, все позабыть и потом вновь начать путешествие - и так провести всю свою жизнь. Но этих блаженных вод не существует. Каждое новое путешествие, совершаемое в эту страну, имеет и свои особенности, а в шестую поездку становишься, к несчастью, довольно осведомленным. Вместо того чтобы восхищаться развалинами храма Юпитера Громовержца, как двадцать шесть лет тому назад, мое воображение сковано всеми глупостями, которые я прочитал по этому поводу".

Если вы хотите повидать Рим только один раз, попытайтесь поскорее составить себе ясное представление об одиннадцати холмах, на которых расположены дома современного Рима и виноградники, усеянные развалинами древнего. Начните с Порта-дель-Пополо у Тибра; следуйте по дороге вокруг стены и обойдите город до холма Тсстаччо (образованного из обломков разбитых горшков); поднимитесь к Мальтийской приории, чтобы полюбоваться чудесным видом. На следующий день выйдите за стены из ворот Ватикана и вернитесь в город у Мальтийской приории. На третий день поднимитесь на Сант-Онофрио или на виллу Ланте. Полюбуйтесь великолепным видом, расстилающимся у ваших ног, и вы получите точное представление о римских холмах. Но если вы хотите, вернувшись в Рим, найти в этом новое удовольствие, не пытайтесь составить себе точное представление, наоборот - избегайте этого. Правда, в этом случае вам не удастся блеснуть в обществе, рассказывая о Риме, а некоторые даже подумают, что вы там вовсе не были.

Нам рассказали трогательный анекдот о полковнике Романелли, застрелившемся в Неаполе из-за того, что его бросила герцогиня К. "Я убил бы своего соперника, - говорил он своему слуге,-но это доставило бы слишком большое огорчение герцогине". Мы покончили с Форумом и хотели осмотреть сегодня утром развалины терм Каракаллы, находящиеся в черте города, то есть внутри стен. Мы прошли три четверти лье, причем в течение последнего получаса мы шли посреди виноградников и холмов, вдали от жилых домов. Пройдя далеко за Капитолийский холм и Колизей, мы проследовали вдоль развалин стен Ромула, узнали развалины стен Большого цирка, поднялись по течению ручья, называемого Acqua crabra- и, наконец, добрались до огромных кирпичных стен, цели нашей прогулки.

Эти запущенные развалины, замечательные только благодаря размерам тех частей стены, которые еще сохраняют свое первоначальное положение, находились в одном из самых красивых кварталов Рима. В этих термах было тысяча шестьсот мраморных сидений, вероятно, подобных тому порфировому сиденью, которое сохраняется в Луврском музее и напоминает один анекдот об избрании пап. Здесь могли мыться одновременно и не видя друг друга две тысячи триста человек. Маленькие кабинки были выложены драгоценными породами мрамора и украшены золоченой бронзой. При нашем приближении какой-то несчастный крестьянин, измученный лихорадкой, укрепил маленький факел на кончике трости длиной в десять или двенадцать футов; мы спустились в темное пространство, где он нам показал остатки ограды этих терм.

Эти вещи следует повидать для того, чтобы они могли служить приметой для памяти; самостоятельного интереса они не представляют.

Огромные стены, о которых я только что говорил, образуют четыре зала; варварство последних веков освободило их от всего, что можно было унести. Теперь можно видеть только ниши, в которых находились статуи. Некоторые из нас рискнули подняться по витой лестнице, на которой можно различить остатки мозаичных плит. Достигнув вершины стены, мои спутники были поражены размерами этих терм. Здесь было собрано все, что требовалось для различных физических упражнений, столь необходимых до изобретения пороха даже для богатых людей.

Эти термы не имеют колонн, что, по моему мнению, лишает их всякого выражения: они производят на меня такое же впечатление, как развалины Востока. Здесь было нечто вызывавшее восхищение древних. Насколько можно понять текст Элия Спарциана, речь идет о большом своде, опиравшемся на бронзовую решетку. Бывают дни, когда эти бесформенные развалины доставляют большое удовольствие; но они интересуют тем больше, чем менее сложно их описывают. В этом памятнике так мало формы, что в его пользу говорит только его реальность; другими словами, искусство, обладающее только одним средством - пустыми фразами, которые становятся неясными при первой же попытке к детализации, не властно над такими бесформенными развалинами. Живописная внешность совершенно необходима; мало художников имеют настолько таланта, чтобы придать ей какое-нибудь выражение. Мы были поражены прекрасной зеленью растений, растущих в тени этих огромных стен и по большей части ядовитых, если верить нашему проводнику.

Для древних термы были почти то же, что для нас кафе и клубы. Термы Диоклетиана на Квиринальском холме были больше этих; термы Тита и Нерона считались самыми красивыми. В Помпеях мы найдем доказательство тому, что древние собирались в лавках с целью всласть поболтать и выпить чего-нибудь горячительного.

В эту ночь произошли два убийства. Какой-то мясник, еще подросток, заколол кинжалом своего соперника, двадцатичетырехлетнего юношу,- притом очень красивого, добавляет сын моего соседа, рассказавший мне это. "Но оба они,- замечает он,- были из квартала dei monti (горного). Это страшные люди". Заметьте, что этот квартал находится в двух шагах от нас, в сторону Санта-Мария-Маджоре. В Риме на каждой площади свои нравы.

Другое убийство произошло поблизости от собора св. Петра, среди трастеверинцев. Это тоже плохой квартал, как говорят; великолепный, по-моему: там есть энергия, то есть свойство, которого особенно не хватает XIX веку. В наши дни нашли секрет быть храбрым, не имея ни энергии, ни характера. Мы не умеем желать; наше воспитание мешает нам познать это искусство. Англичане умеют желать, но лишь с трудом они преодолевают дух современной цивилизации; благодаря этому жизнь их является непрестанным усилием.

"Какое отступление! И к тому же обидное для многих!" - говорит мне Поль. Но разве нам не приходили в голову эти мысли, когда мы взобрались на кирпичные стены терм Каракаллы?

У римлян низших классов удар ножом заменяет удар кулаком. Г-н Тамброни сообщил нам, что в Папской области в царствование Пия VI, от 1775 по 1800 год, произошло восемнадцать тысяч убийств, то есть по два убийства в день. Жестокость законов Наполеона, говоря словами кардинала N., уничтожила эту дурную привычку. В Риме жалость возбуждает только убийца, которого ведут в тюрьму, и если благочестивое и реакционное правительство, сменившее кардинала Консальви, хоть чем-нибудь нравится народу, то разве лишь тем, что оно редко применяет смертную казнь за преступления, исключая карбонаризм. Пинелли, молодой сосед, который рассказывает мне все это в течение часа, в разговоре со мной обсуждает вопрос о том, прав или неправ был мясник, убивший своего соперника. "Этот соперник, - говорит он мне важно,- получал много предупреждений о том, что с ним случится несчастье, если он будет часто показываться у своей любовницы, и т. д. и т. д.".

Чтобы подружиться с Пинелли, у которого есть прекрасное испанское оружие, я показал ему свои пистолеты. Я дал ему понять, что у себя на родине помог одному из своих родственников разделаться с врагом; ради этого я ездил в Париж и т. д. Благодаря этой истории через несколько часов я приобрел большое уважение в доме. Ничто не может быть забавнее, как поддерживать какую-нибудь явно нелепую ложь; таким путем можно получить удовольствие даже от общества скучного человека; но Пинелли совсем не скучен. Он нам доставляет рабочих, в которых мы нуждаемся.

Благодаря ему я, наконец, после долгих поисков, нашел болтливого и молодого парикмахера; я непременно хотел, чтобы он был трастеверинец, и очень щедро платил ему. Работать - не в характере настоящего римлянина; нужны веские мотивы, чтобы побудить его к ежедневным заботам. Трастеверинцы утверждают, что они потомки древних римлян; никаких доказательств этому нет, но такое убеждение придает им отвагу: благородство обязывает. Мой парикмахер очень толст, хотя и очень молод,- это часто встречается в Риме; он кипит энергией. В глазах этих людей величайшей нелепостью было бы рискнуть хотя бы царапиной ради папы, их властителя; они смотрят на всякого государя, кто бы он ни был, как на человека могущественного, счастливого и злого, с которым приходится вступать в известные отношения. Все говорят о его смерти, ее ожидают, ей радуются все, за исключением некоторых мрачных субъектов, говорящих: "Его преемник будет еще хуже". Пий VII составлял исключение благодаря своему сильному характеру, или, вернее, благодаря своим несчастьям.

Когда мой юный парикмахер рассказывает мне о каком-нибудь нелепом обычае, которым он недоволен, он постоянно прибавляет: "Che volete, о signore! siamo sotto i preti" - "Увы, сударь, это вполне понятно: ведь нами управляют попы!"

Римский народ восхищается и завидует какому-нибудь Боргезе, Альбани, Дориа и т. п., то есть очень богатому и очень известному римскому князю, у которого был знаменитый отец, дед и т. д. Но еще ни разу я не замечал здесь того почтительного внимания, с которым англичанин отыскивает в своей газете сообщение о рауте у милорда такого-то и о торжественном обеде, данном избранному обществу миледи такой-то. Это благоговение перед высшими классами здесь было бы принято как величайшая низость и нелепость. Римлянин гораздо ближе к республиканским нравам, и, по-моему, он в большей степени человек. Чтобы заставить его сделать низость, нужно заплатить ему кругленькую сумму, и притом наличными.

Эта великая похвала не относится ко всем тем, кто, родившись с доходом более 200 тысяч скудо (больше 10 760 франков), обезличен тщеславием и приличиями или, лучше сказать, обществом лакеев. Парижанин не может себе представить, какой лестью окружен старший сын римского князя уже с двухлетнего возраста: так можно было бы и из Ариосто сделать глупца. Известно, что Джонсон говорил о старших сыновьях английских пэров: "Право старшинства имеет большое преимущество: оно создает только одного глупца во всей семье".

Лорд Байрон очень забавно рассказывал о том, как глубоко изменилось отношение к нему, когда десяти лет от роду, будучи в школе, он унаследовал титул своего кузена и стал лордом. Он был бы более счастливым человеком и более великим поэтом, если бы стал поэтом только в тридцать лет. Кембриджский и Оксфордский университеты представляют собою, может быть, самые любопытные учреждения на свете. Несчастный здравый смысл тщательно изгоняется из этих монастырей; Локк там в немилости, но зато там объясняют размер греческого стиха, именуемого сапфическим. Поэтому партия тори водном из своих журналов, "Blackwood Magazine", горько жалуется на то, что в ее рядах нет ни одного талантливого человека. Всем управляют одворянившиеся буржуа: лорды Ливерпуль, Эльдон, Линдхерст и т. д. (1828). Были ли благородными по рождению французские пэры, речи которых мы читаем? Будут ли их сыновья достойны отцов?

Сегодня вечером у г-на Герардо де'Росси аббат Вителлески приводил нам примеры невероятного невежества и слабоволия римских князей и кардиналов. Он целиком подтверждает все то, что когда-то рассказывал мне кардинал Ланте. Кардинал Спина, присутствовавший при разговоре, порою смеялся, как сумасшедший, но не произносил ни слова. При Пие VII, несмотря на усилия кардинала Консальви, а особенно после смерти этого папы, римлянами управляют навыворот: получают места и пользуются всеми преимуществами только самые бездарные люди. А так как эти негодяи понимают, что над ними смеются, то они легко могут решиться на жестокости. Их удерживает только кинжал карбонариев. Негодующий народ думает, что он созрел для республики. "Этот образ правления был бы для вас самым худшим,- говорил я своим друзьям.- Подумайте о том, что Робеспьер, Марат и все те, кто совершал жестокости во время террора, были воспитаны слабым и добрым правлением Людовика XVI". Благодаря таким искренним речам я прослыл сторонником крайней правой. Самый красноречивый из моих республиканцев месяц тому назад был в восторге оттого, что товарищ министра прислал ему коллекцию гравюр в благодарность за сонет в честь папы. Я жаловался одному художнику на то, что у римских женщин из простонародья, которые часто бывают очень красивыми, плечи почти всегда асимметричны. "Это происходит,- отвечал он мне,- от обычая сильно бить молодых девушек кулаком по спине, чтобы они лучше росли. Эту услугу оказывают им матери".

Грубая чопорность разбогатевшего банкира и высокомерная улыбка человека знатного одинаково неизвестны в Риме. Над такими людьми стали бы открыто смеяться, - это и испытал один посол^*. Римский народ хитер, насмешлив, сатиричен в высшей степени. Он не знает уныния: для того, чтобы впасть в уныние, необходима хоть самая слабая надежда. Он быстро распознает подлинное достоинство. Если бы иностранные дворы хотели знать, чего стоят послы, которых они сюда посылают, им следовало бы спросить мнение римских горожан.

^* ("один посол", над которым смеялись в Риме за его надменный вид,- несомненно, французский посол, очевидно, Шатобриан, известный писатель и политический деятель.)

Римская знать почти совсем разорена; она принуждена каждый вечер собираться в салоне какого-нибудь посла. В 1825 году славились пятницы графини А^*. Говорят, что дама эта, родившаяся в Италии и воспитанная в Германии, замечательна своим высоким умом. Римский народ восхищался ею, так как она сделала своего духовника архиепископом.

^* (Графиня А.- жена австрийского посла в Риме графа Аппони, рожденная графиня Ногарола, из Вероны. Ее салон в Риме был открыт по пятницам. В 1826 году граф Аппони был назначен послом во Францию.)

Г-н Италийский думает, что бедность знати придает особый характер итальянской революции. В Неаполе, во Флоренции, в Риме аристократия, не желая из-за лени вести свои дела, была разорена своими управляющими. В Венеции она доведена до нищенства. Долгое время, вплоть до 1797 года, венецианские аристократы держались только тем, что злоупотребляли своими государственными правами: так, например, они не платили налогов.

Дух порядка, который был введен в Милане Наполеоном, побудил добрую сотню семейств жить экономно; они обладают доходами в восемьдесят тысяч ливров и придерживаются реакционных принципов, но без фанатизма.

Пьемонтская аристократия, напротив, придерживается, по-моему, политических принципов крайней правой. Граф де Местр был савойцем, но жил в Турине. Пьемонтская аристократия с наслаждением пользуется своими привилегиями; она обладает деньгами и храбростью. Говорят, что некоторые молодые люди, замешанные в волнениях 1821 года, стоят на стороне законного правительства. Туринские издатели наживаются.

Неаполитанская аристократия открыто либеральна; в случае нужды к ней на помощь могли бы прийти священники. Эти господа читают Филанджери^* и Вико^**; они рассуждают приблизительно так же, как наши жирондисты.

^* (Филанджери, Гаэтано (1752-1788) - итальянский ученый, юрист и государственный деятель, автор многотомной "Науки законодательства", переведенной на французский язык. Он был представителем философии Просвещения и единомышленником французских революционных мыслителей XVIII столетия.)

^** (Вико (1668-1744) - философ и историк, создатель философии истории и автор замечательного труда "Новая наука".)

Романья, Реджо, Модема и вся Верхняя Италия с нетерпением, полным ненависти, ожидают первого затруднения, в которое попадет Австрия. Ломбардия собирается тогда выступить заодно с храбрыми венграми; она рассчитывает на Францию. После войны мир может быть заключен при условии, что какой-нибудь эрцгерцог станет королем Италии.

Неаполитанская аристократия внимательно следит за Испанией. Испанцев воспитывают ужасающие притеснения, жертвами которых они являются. Они были свидетелями присяги дона Мигеля*. Если монахи надоедят им, они к 1835 году смогут установить у себя нечто вроде представительной системы. Итак, я думаю, что не слишком химерично ожидать революции в Италии около 1840 или 1845 года. "Но тогда все мы погибнем",- очень верно заметил мне кардинал Спина.

^* (Дон Мигель (1802-1866) после смерти отца, Иоанна VI, короля португальского, стал регентом королевства и принес присягу на верность конституции 1822 года, которую тотчас же грубо нарушил.)

Будет ли это водопад или спокойное течение?

Удалось ли бы Людовику XVI избежать крайностей революции, если бы он с полной добросовестностью даровал хартию, данную Людовиком XVIII? Вероятно, духовенство и дворянство выступили бы против него с оружием в руках.

Удастся ли итальянским государям предотвратить потоки крови, которые прольет в их стране революция, совершенная приведенными в ярость людьми, если они дадут народу одну палату, состоящую из трехсот богатейших граждан государства, с правом голосования бюджета? В каждую сессию палата эта увеличивалась бы на двадцать членов, избираемых лицами, платящими по триста франков налога.

Я имел честь обсуждать эти трудные вопросы с кардиналом Спиной. Этот тонкий человек не видел никаких способов предотвратить гнев, владеющий всеми грамотными итальянцами. В глазах разгневанных людей уступки только доказывают слабость государя. Следовало бы тотчас же ввести в силу французский гражданский кодекс, который уже был испытан во время царствования Наполеона. В случае революции средний класс Болоньи, Реджо, Мбдены и Романьи стал бы героически защищать свои убеждения.

В Неаполе духовенство либерально так же, как оно было либерально во Франции в 1789 году. Исключение составляют только глупцы. К ним нужно присоединить членов одного тайного общества. После царствования Иосифа II духовенство в австрийских областях не пользуется влиянием. Австрия заигрывает с иезуитами, не страшась их, и готова рекомендовать их другим государям. Но в момент восстания, которое я хотел бы предотвратить, начиная от По и вплоть до Понтийских болот, духовенство, возглавляемое иезуитами, станет испанским и проникнется бешеной ненавистью ко всяким реформам. Я заговорил о политике против собственной воли, но в Италии, как только люди начинают беседовать откровенно, уже не говорят больше ни о чем другом; чтобы быть честным по отношению к своему читателю, я каждый вечер записываю то, что слышал в течение дня.

Из всех изящных искусств только одно сопротивляется засилью политики. Сегодня с большим увлечением говорили о "Пирате" и о "Straniera" - операх Беллини. О картинах и статуях говорят только за неимением лучшей темы или когда опасаются присутствия какого-нибудь шпиона.

Сегодня вечером, при наступлении сумерек, под большими темными деревьями виллы Строцци граф С. с неподражаемой выразительностью прочитал нижеследующий сонет. Нам казалось, что мы слышим Тальма. Прекрасной половиной нашего общества овладела меланхолия. Изумительные стихи Фосколо еще более усилили трогательность этого душевного состояния. Идеализировав скорбь, тяготившую наши души, он лишил ее всего того, что было в ней слишком болезненно:

 Forse perche della fatal quiete 
       Tu sei l'imago, a me si cara vieni, 
       O sera! E quando ti corteggian liete 
       Le nubi estive e i zeffiri sereni, 
 E qrando dal nevoso aere inquiete 
       Tenebre lunghe all'Universo meni, 
       Sempre scendi invocata e le secrete 
       Vie del mio cor soavemente tieni. 
 Vagar mi fai co'miei pensier sull'orme 
       Che vanno al nulla eterno, e intanto fugge 
       Questo reo tempo, e van con lui le torme 
 Delle cure, onde meco egli si strugge; 
       E mentre guardo la tua pace, dorme 
       Quelo spirto guerrier ch'entro mi rugge. 
                                Ugo Foscolo, 

 Mancato di vivi in Londra, nel 1828*.

^* (Может быть, оттого, что ты являешь собою образ рокового покоя, ты кажешься мне таким милым, о вечер! И когда тебя радостно сопровождают летние облачка и нежные зефиры и когда ты приводишь в мир со снежным воздухом долгие волнующие сумерки, ты всегда нисходишь желанным и нежно идешь по тайным путям моего сердца. Ты заставляешь меня мысленно брести по следам, которые ведут к вечному Ничто, а между тем проходит злое время, и с ним вместе уходит толпа забот, которыми оно меня одолевает; и пока я созерцаю твой покой, дремлет тот воинственный дух, который бушует во мне.

Уго Фосколо, ушедший от живых в Лондоне в 1828 году (итал.).)

Мы провели утро, осматривая раскопки, которые один молодой французский архитектор производит у колонны Траяна с разрешения папы. Для этого понадобилась могучая протекция, так как искусства не пользуются покровительством Льва XII.

Г-н N. хочет реставрировать базилику Траяна, то есть угадать формы древнего здания и дать нам его план, разрезы и высоту; но кто сможет судить о точности реставрации?

Я, как всегда, приведу здесь протокол разговора, происходившего на глубине восьми или десяти футов ниже уровня улицы, около большой колонны, которую только что раскопали.

"Объяснять древние памятники,- сказал один из нас,- нужно только укладом жизни народов, которые воздвигли их".

"А Париж? - воскликнул Поль.- В Париже совета спрашивают только у людей, которые платят не меньше ста экю налога. Предки этого народа находились в полном унижении всего сто лет тому назад: они аплодировали, когда Данкур^* высмеивал их в своих комедиях. Людовик XIV думал только о своих дворцах и приличиях. Людовик XV и Людовик XVI назначали для управления изящными искусствами специального человека (г-на де Мариньи, г-на д'Анживилье) и следовали его советам. Наконец, в наше время уже не строят дворцов: кому в них жить? Зато строят биржи, прокладывают тротуары; в ближайшие двадцать лет у нас будет благоразумная архитектура.

^* (Данкур (1661-1725) - французский комедиограф и комический актер.)

Такой была архитектура в Риме вплоть до эпохи сумасбродных деспотов, вроде Калигулы и Нерона, так как патриции могли управлять только при условии народного доверия; некоторые общественные учреждения не позволяли патрициям пасть до такой степени, до какой дошли английские пэры. Патриций, проводящий свою жизнь в охоте за лисицами, покупке картин и пьянстве, был бы привлечен к суду народа и изгнан или по крайней мере вычеркнут цензорами из списка сенаторов^*.

^* (

 But now I am going to be immoral; now 
 I mean to show things really as they are 
 Not as they ought to be. 
 Oh, pardon me digression! 
      "Don Juan", canto XII, stanza XL**.

)

^** (

 Но нынче я хочу изобразить 
 Все сущее с жестокой прямотою: 
 Вот то, что есть, а не должно бы быть. 
 Простите мне обилье отступлений. 
      

)

^*** (Последний стих из "Дон-Жуана" Байрона взят не из XL, а из XXXIX станцы.)

Патриций занимал первое место в обществе только благодаря триумфу, а для того, чтобы требовать его, нужно было убить пять тысяч неприятельских солдат. Насчитывают триста двадцать два триумфа от Ромула до императора Проба; следовательно, в Риме господствовало общественное мнение. Благодаря голоду и войнам в первые века Республики думали только о полезном. Прекрасное появилось одновременно с развращенностью богатого класса. Вот почему Катон и другие угрюмые старые римляне, которые, подобно французу де Ту, имели больше привязанности к старым обычаям, чем к добродетелям, а к добродетелям больше, чем к образованию, постоянно возмущались красотой, а следовательно, богатствами и Грецией, страной, откуда пришла красота.

Пантеон, выстроенный зятем Августа, был первым крупным памятником бесполезной архитектуры. Игры в цирке служили подготовкой к войне; храмы, состоявшие из трех стен и покрытые дубовыми бревнами, вырубленными в соседнем лесу, удовлетворяли самую важную потребность, то есть умилостивляли владыку грома и освящали присягу (ср. храм Фортуны Virilis).

Август всю свою жизнь боялся, как бы его не убил кто-нибудь из римской знати, которую он лишил власти (см. "Письма" Цицерона, хотя они и относятся к предшествующей эпохе, и Светония). Трагедия "Цинна" очень хорошо рисует его положение. Он носил платье, сотканное его женой. Все же ему удалось умереть в своей постели в 14-м году христианской эры; он оставил Тиверию твердую власть, которая вскоре вызвала то, что всем известно,- римские избиения и мерзости Капреи.

Единственное, что остается всемогущим людям,- это удовольствие строить и охотиться. Императоры все же хотели нравиться народу и стали возводить грандиозные сооружения, которые могли доставить удовольствие римлянам. Вот почему у Веспасиана возникла мысль построить Колизей.

Парижское общество начинает замечать, что в зимнее время можно использовать портик на улице Риволи. Во время революции прогуливались под аркадами Пале-Рояля. В Италии еще больше чувствуется потребность в крытых местах для прогулок: в течение шести месяцев в году солнце здесь вызывает лихорадку. К тому же проливные дожди в Риме так внезапны и так сильны, что за какие-нибудь шесть минут становишься мокрым насквозь, как будто только что вышел из Тибра.

Вот почему необходимы крытые места для прогулок. Первой в Риме была выстроена Порциева базилика поблизости от Форума; ее охватил пожар, когда умирал Клавдий.

Огромные сооружения, называющиеся базиликами, имели форму прямоугольника. Внутри ряды колонн делили их на несколько нефов. Обычно над колоннами большого среднего нефа возвышались другие колонны, более легкого ордера, составлявшие второй ярус в виде трибун. Базилика заканчивалась полукруглой нишей; там заседали судьи трибунала. Римляне встречались в базиликах, обсуждая здесь самые разнообразные дела. Здесь торговали всякой мелочью. Для праздных людей это было местом развлечения.

В 704 году после основания Рима Павл Эмилий выстроил Эмилиеву базилику поблизости от Форума. Она стоила около пяти миллионов франков. Эту сумму дал Цезарь, бывший в то время в Галлии, и популярность его от этого еще более возросла. Самые обширные и самые удобные базилики были сооружены в первые века императорского правления, они помогли римлянам забыть о свободе. Наполеон внушал страх парижанам своей гвардией и воспоминанием о 13 вандемьера^*; римские императоры, пока они не создали преданной гвардии, ухаживали за народом. Часто они убивали какого-нибудь богача и под каким-нибудь предлогом раздавали его богатства пролетариям.

^* (13 вандемьера 1795 года генерал Бонапарт военной силой подавил восстание монархистов.)

Одним из самых больших удовольствий народа, ставшего после установления тирании совершенно праздным, было ходить в базилики. Ничего не было для него приятнее. Во времена республики всякое дело, большое или малое, могло закончиться судом. Консул, совершивший растрату, так же как и гражданин, укравший быка у своего соседа, привлекался к суду. Защитниками на суде выступали молодые люди самых знатных фамилий. Красноречие было дорогой к почестям. Присутствовать на суде было для римлян то же, что в наше время читать газеты. В Риме гораздо больше интересовались общественными делами, так как гораздо меньше были заняты делами семейными. Женщины были простыми служанками, прявшими шерсть и ухаживавшими за детьми. Римляне, подобно современным англичанам, сумели убедить своих женщин, что скучать - самый важный долг почтенной матроны. Только в эпоху Цезаря богатые женщины поняли, что их обманывают; тогда-то Катон и воскликнул: "Все погибло!"

Я убежден, что римляне во времена Цезаря жили на улице, как и теперь еще живут в Неаполе: посещать базилики и портики было то же, что теперь сидеть в кафе, читать газету, идти на биржу или в общество.

Если вы с этой точки зрения станете рассматривать базилику, раскопанную французским правительством рядом с колонной Траяна, вы лучше ее поймете. Внутренность этой огромной залы была разделена четырьмя рядами колонн на пять нефов. Плиты пола были из желтого и фиолетового мрамора. Стены были богато облицованы белым мрамором. Потолки были отделаны золоченой бронзой. Это роскошное место прогулок шло в направлении от востока к западу. Главный вход с южной стороны состоял из трех больших дверей, каждая из которых была украшена портиком; с северной стороны базилику замыкала стена. При нынешнем состоянии науки полагают, что эту огромную базилику (115 г. до р. X.), по которой можно судить обо всех остальных, выстроил Аполлодор из Дамаска, знаменитый архитектор, которого приблизил к себе Траян.

Раскопки, предпринятые по приказу Наполеона, дали возможность подробно ознакомиться с этим памятником. Исторические сведения о нем основаны на нескольких неясных для нас фразах, случайно вырвавшихся у разных авторов. Фразы эти следовало бы собрать и установить их смысл, а эта работа превышает мои познания. Может быть, когда-нибудь ученый и добросовестный немец совершенно опровергнет все то, что ныне повторяют о римских развалинах.

Предупреждаю путешественника, что по мере своего ознакомления с римскими древностями он все больше будет удивляться, как мало у нас достоверных сведений о них. Самые почтенные писатели бывают жертвами двусмысленности или плохо прочитанного слова. Ученый Роллен^*, столь известный у нас профессор старого университета, говорил о группе "Лаокоона" как о погибшем памятнике. Результаты серьезных исследований представляют собою только общие заключения, более или менее вероятные; они не удовлетворяют любопытства, которое желало бы конкретных фактов, которое хочет знать, каково было в эпоху Цезаря назначение этой бесформенной кирпичной стены. Такое настроение побуждает сочинять романы: вы берете римского чичероне, и он в изобилии сообщает вам "достоверные" сведения, которым вам так приятно верить.

^* (Роллен (1661-1741) - французский ученый, оставивший множество трудов по истории и литературе преимущественно учебного характера, в частности знаменитую "Древнюю историю" в 13 томах (1730-1738).)

Мы осмотрели портик Октавии. На том месте, где прежде стоял портик Метелла, Август выстроил новый портик, который он назвал именем своей сестры Октавии. Этот портик состоял из четырех крытых галерей в форме прямоугольника. Каждую из них поддерживали два ряда колонн. Те, которые до сих пор еще можно видеть, составляли вход в портик. Здесь есть надпись, сообщающая о том, что после пожара портик был реставрирован Септимием Севером и Каракаллой; вот почему его часто называют портиком Севера. Колонны имеют тридцать два с половиной фута в высоту и три фута четыре дюйма в диаметре (все размеры даны в римских футах).

Сегодня утром, собираясь ехать в Остию, мы вдруг решили осмотреть Ватиканский дворец.

Там находятся четыре больших работы Рафаэля: Станцы, Лоджии, Арацци (то есть "Ковры") и, наконец, картины "Преображение", "Мадонна с дарителем" и еще пять или шесть других шедевров.

В Ватикане есть еще "Страшный суд" и своды Сикстинской капеллы. Как бы ни оценивал путешественник эти картины, история их создания является главой в истории человеческого ума (см. Taja "Descrizione 'el Vaticano").

В Ватикане есть много построек прекрасной архитектуры, десять тысяч комнат, но нет фасада. Дверь в него нужно искать под колоннадой собора св. Петра. В конце закругления колоннады, направо, путешественник замечает несколько гротескных фигур в полосатых костюмах желтого, красного и синего сукна: это верные швейцарцы, вооруженные пиками и одетые в костюмы XV века. В то время швейцарцы составляли половину всей существовавшей в Европе пехоты - и половину самую храбрую; вот почему вошло в обычай нанимать швейцарцев.

Темная и очень красивая лестница, находящаяся в конце портика собора (Scala regia), приводит к входу в Ватикан. В страстную неделю она бывает освещена с изумительным великолепием, в остальное же время она совсем пустынна. Вы звоните у источенной червями двери; через десять минут вам открывает старуха, вы входите в огромную переднюю: это Scala reale, служащая вестибюлем для капелл Сикстинской и Паулинской.

Мы рассмотрели огромные картины, изображающие достопамятные события из истории пап, например, "Карл Великий, подписывающий знаменитую дарственную грамоту римской церкви" работы Цуккери и "Убийство адмирала Гаспара де Колиньи" работы Вазари. Это просто-напросто Варфоломеевская ночь, которая, как видите, в Риме до сих пор считается славным событием в истории католической церкви.

Здесь три картины. Вот надпись на первой из них:

 Gaspard Colignius Amirallius accepto vulnere domum refertur.

Greg. XIII. Pontif. max. 1572^*.

^* (Раненого Гаспара Колиньи, адмирала, вносят в дом. Григорий XIII, первосвященник. 1572 (лат.).)

Действительно, здесь изображен Колиньи, раненный выстрелом из аркебузы; адмирала вносят в дом.

В этом-то доме через два дня адмирал был убит вместе с Телиньи, своим зятем, и некоторыми другими. Это священное убийство составляет сюжет второй картины, под которой написано:

 Caedes Colignii et sociorum ejus*.

^* (Убийство Колиньи и его соратников (лат.).)

Третья изображает Карла IX, получающего известие о смерти Колиньи и выражающего по этому поводу свою радость:

 Rex Colignii песет probat*.

^* (Король одобряет убийство Колиньи (лат.).)

Я не видел медали, которую Григорий XIII выбил в честь Варфоломеевской ночи, но, мне кажется, она существует. На одной стороне - голова Григория XIII, очень похожая на него, со словами:

 Gregorius XIII Pont. max. an. I*.

^* (Григорий XIII, первосвященник, год I (лат.).)

На обратной стороне изображен ангел-истребитель, держащий в левой руке большой крест, а в правой - меч, которым он пронзает уже раненных несчастных гугенотов.

На поле медали выбиты следующие слова:

 Ugonottorum strages. 1572*

^* (Истребление гугенотов, 1572 (лат.).)

Таким образом, в Европе существует место, где убийство считается делом почетным. Почести эти тем более опасны, что еще в наше время происходили такого же рода убийства в Ниме^*; наказаны ли они? (См. "Историческую библиотеку" за 1816 год).

^* (...убийства в Нине...- В 1815 году в Ниме, на юге Франции, после реставрации Бурбонов банды католических фанатиков совершенно безнаказанно избивали французских протестантов. Во французском парламенте часто происходили дебаты по этому вопросу.)

Иностранцы ходят в Сикстинскую капеллу по воскресеньям, чтобы видеть папу, окруженного кардиналами. Это - внушительное зрелище: здесь месса сопровождается пением кастратов, а иногда читают латинскую проповедь. Заднюю стену Сикстинской капеллы занимает "Страшный суд" Микеланджело; плафон расписан al fresco тем же художником. Иностранец, желающий рассмотреть фрески поближе, может попросить, чтобы ему открыли узкую трибуну, идущую вдоль окон; туда не следует ходить после кофе, иначе только и будешь думать о том, как бы не упасть. Если вы хотите рассмотреть "Страшный суд" Микеланджело, купите на Корсо линейную гравюру; она поможет вам разобраться в этой картине, состоящей из девяти главных групп.

В Паулинской капелле, названной так потому, что она была выстроена Павлом III, совершается великолепная церемония "сорока часов". Дым от свечей совершенно закоптил две большие картины Микеланджело; одна из них изображала "Обращение св. Павла", другая - "Распятие св. Петра".

Выйдя из Паулинской капеллы и пройдя несколько пустынных и всегда открытых для публики зал, мы вошли в знаменитые Лоджии Рафаэля. Они представляют собою портик, выходящий на великолепный двор св. Дамазия; отсюда можно видеть весь Рим, а за ним Монте Альбано и Абруццкие горы. Это восхитительный и, мне кажется, единственный в мире пейзаж.

Когда в 1814 году король Мюрат приехал в Рим, он удивился тому, что пол и боковые части портика, в котором находятся шедевры Рафаэля, не защищены от дождя, и велел застеклить его. Деревянные рамы здесь слишком широки и затемняют помещение, так что на фрески падает только отраженный свет.

Маленькие плафоны в виде куполов над арками украшены каждый четырьмя небольшими фресками на сюжеты из библии. Сюжет первой картины - сотворение мира. Фигура всемогущего, создающего из небытия землю и воду, говорят, принадлежит самому Рафаэлю. Ничего не стану говорить об этом зрителю, который должен судить обо всем по собственному своему разумению; что касается меня, то я думаю, что это предел живописи. Мы осмотрели пятьдесят две фрески; все они нарисованы Рафаэлем или написаны под его наблюдением, а некоторые из них поправлены им. Портик, ставший бессмертным благодаря этим превосходным плафонам, украшен чудесными арабесками, часто производящими впечатление неожиданности. Здесь нашла свое выражение вся эпоха милейшего Льва X. В то время мир не был испорчен женевским или американским пуританством. Я жалею пуритан: они наказаны скукой. Советую людям унылого характера не слишком долго смотреть на эти арабески- душа их недоступна для этой возвышенной грации. Три столетия дождя не могли уничтожить любви Леды; может быть, во имя нравственности следовало бы уничтожить фреску молотком каменщика. Как! Лев X, папа, велел изобразить любовь Леды рядом с самыми знаменитыми эпизодами из священной истории! Между Львом X и Львом XII дистанция огромная. Наш век более нравствен, но зато какая скука! И повсюду!

На третьем этаже этих портиков вы звоните у маленькой двери, и весьма обязательный привратник показывает вам папский музей, состоящий из полусотни картин, среди них - "Преображение", "Причащение св. Иеронима", и т. д., и т. д. Здесь эти картины размещены гораздо лучше, чем в Парижском музее или в римских церквах - перед тем, как они совершили свое путешествие.

Рядом со входом в музей очень любопытная фреска, изображающая недостроенный собор св. Петра.. В дождливые дни я люблю блуждать один по трем этажам этого очаровательного портика; здесь все дышит веком Льва X и Рафаэля. Папа живет в ста шагах отсюда, и присутствие двора нисколько не нарушает уединения и глубокой тишины. В Риме отсутствуют гасконское бахвальство, пышность, кичливость; все здесь держатся очень просто; здесь привязаны только к реальной стороне власти.

Спустившись в первый этаж, вы находите дверь огромного музея Пио-Клементино. Это - создание Климента XIV и Пия VI. Монсиньор Браски начал постройку в то время, когда был министром финансов, tesoriere, и значительно расширил здание, когда вступил на престол. Здесь находятся "Аполлон Бельведерский", "Торс", "Лаокоон", а также "Персей" и "Атлеты" Кановы, самые неудачные из его произведений. Персей, однако, довольно красив; женщинам он нравится гораздо больше, чем Аполлон; это фигура вроде "Св. Михаила" в церкви капуцинов на Пьяцца Барберини.

Так как Канова был "романтиком", то есть создавал статуи, которые действительно удовлетворяли вкусам его современников (и доставляли им наибольшее удовольствие, поскольку соответствовали их характеру), то его произведения вы способны почувствовать и понять гораздо быстрее, чем произведения Фидия.

При жизни Кановы его успеху препятствовали два интригана, завистливые, очень деятельные и пользовавшиеся большим влиянием в обществе. После смерти великого скульптора, слава которого их так раздражала, доверие к ним падает, и все вновь идет своим естественным порядком.

Любопытные, собравшиеся у господина де Д., обсуждали сегодня вечером следующие два вопроса:

1) Будут ли восхищаться статуями Кановы так же долго, как восхищаются статуями Фидия?

2) Мог ли бы гениальный человек, еще более смелый, чем Канова, создать статуи, еще более соответствующие вкусам и страстям XIX века?

Мне кажется, обыкновенная женщина, мадемуазель де Фово^*, автор группы "Мональдески", отчасти разрешила этот вопрос.

^{*...мадемуазель де Фово (1799-1886) - французский скульптор и ярая католичка; ее произведения пользовались некоторым успехом уже в 1820-х годах.}

Сегодня утром в Ватикане нас остановила современная фреска молодого немецкого художника. Одна из ошибок парижского самодовольства-то, что оно незнакомо с этой школой. Какой-нибудь министр, покровительствующий изящным искусствам, должен был бы купить одну картину г-на Корнелиуса^*, одну картину г-на Гайеца^** (Венеция), одну статую г-на Рауха^*** (Берлин), один бюст г-на Даннекера^**** (Мюнхен). Все это нужно было бы поместить в Лувр, в виде предупреждения, рядом с "Потопом" г-на Жироде, которого Франция боготворила десять лет подряд благодаря десяти тысячам газетных статей, так как мы - народ падкий на остроумие и считаем прекрасным все то, что модно. Вот что меня огорчает. Мои легкомысленные друзья смеются над моей скорбью.

^* (Корнелиус (1783-1867) - немецкий живописец, один из основателей так называемого "Братства св. Иосифа". Вместе со своими единомышленниками Корнелиус стремился вернуть искусство к религиозности и наивной простоте мастеров XV века.)

^** (Гайец (1791-1882) - итальянский живописец, родом из Венеции. С 1822 года он поселился в Милане и стал признанным вождем миланских живописцев-романтиков.)

^*** (Раух (1777-1857) - знаменитый берлинский скульптор.)

^**** (Даннекер (1758-1841) - немецкий скульптор, родившийся и проведший большую часть своей жизни в Штуттгарте (Стендаль постоянно называет его "мюнхенским скульптором"). Он был другом Кановы и испытал сильное влияние великого итальянского мастера.)

Г-н Квирино Висконти очень хорошо описал статуи музея Пио-Клементино. Этот ученый допускает в своей книге лжи ровно столько, сколько необходимо. Произведение его - источник всяких достоверных сведений из истории статуй. Помните, что автор был беден и находился на жалованье у папы. Почему человек независимый, например, Форсит^*, не имеет такого же вкуса и такой же осведомленности, как Висконти? Теперь нужно родиться на свет с большим состоянием, чтобы внушать к себе какое-нибудь доверие! Впоследствии мы еще поговорим подробнее об этом огромном собрании любопытных вещей. Иностранца в этот период его пребывания в Риме больше всего поражает подлинная гробница Сципиона Барбата. Какое удовольствие читать надпись, вырезанную столько лет тому назад! Пройдя по всем залам музея Пио-Клементино и рассмотрев в окна все сады Ватикана, вы проходите по огромной галерее, стены которой покрыты географическими картами, написанными Данти al fresco и необычайно интересными. Они доставили нам самое большое удовольствие за весь день. Море великолепного синего цвета; здесь можно составить себе очень отчетливое представление об Италии. Сражения древних римлян изображены в тех пунктах, где они происходили. Побродив в течение десяти минут по плохо сложенным плитам географической галереи, вы подходите к нескольким залам, где развешаны двадцать два ковра, выполненных по рисункам Рафаэля. Наконец вы вступаете в знаменитые Станцы Ватикана, расписанные al fresco этим великим человеком.

^* (Форсит - автор сочинения, посвященного итальянской культуре и древностям: "Заметки о древностях, искусствах и литературе во время поездки в Италию в 1802-1803 годы" (1816).)

Когда армия коннетабля Бурбона в 1527 году, уже через семь лет после смерти Рафаэля, взяла Рим приступом, немецкие солдаты расположились в Станцах биваком. Огонь, разведенный ими в этих залах, закоптил великолепные фрески, которые мы сегодня осматривали в шестой раз.

Большая часть приезжающих в Рим иностранцев всем произведениям Рафаэля предпочитает хорошенькие литографии в красках, продающиеся в Париже на бульваре (алфавит г-на Гревдона^*), или маленькие, тонкие и тщательно выполненные гравюры из "Кипсека" и других английских альманахов. Может быть, это несчастье - получить в дар от неба душу, не способную чувствовать божественные красоты Рафаэля и Корреджо, но делать вид, что вы понимаете их, когда этого нет,- нелепость, которую легко угадать. До сих пор еще в Риме смеются над страстью к изящным искусствам, которую разыгрывало одно высокопоставленное лицо. Но не отчаивайтесь в душе: иной раз женщина, которая в первый день знакомства не вызвала у вас никаких чувств, через полгода внушает вам безумную любовь.

^* (Гревдон (1782-1860) - французский художник-портретист и литограф. С 1824 года он прославился во Франции своими литографиями. Стендаль имеет в виду его "Алфавит для дам". Литографии его невысокого качества, однако в 20-х годах они вызывали всеобщие восторги.)

Сегодня утром, выходя из дому, мы сказали друг другу: пойдем во дворец Августа. Когда-то мы просматривали книгу Бьянкини о "Palazzo dei Caesari". Увы! Он лгал, а мы были введены в заблуждение!

Место, на котором находился этот дворец, занимает теперь виноградник Фарнезе. Вся вершина Палатинского холма покрыта обломками и бесформенными развалинами. Варвары, даже неизвестно, какие именно, разрушили вплоть до основания дворец деспотов, имевших сто двадцать миллионов подданных. То, что мы видим, представляет собой только развалины фундаментов, груду толстых стен и сводов, которые должны были сровнять неровность почвы; они составляют горизонтальную плоскость, на которой и был сооружен дворец. Фантазии Бьянкини, лишенные всякой логики, как обычно бывает у археологов, не могут нам дать никакого представления о дворце цезарей. Проходя по этим развалинам, мы страшно напугали дюжину змей, которых и сами испугались. Боюсь, что эта статья покажется вам такой же скучной (лишенной колорита), каким было наше впечатление. Слишком бесформенные развалины нельзя описывать, их нужно видеть.

Когда вы в Париже решаете предпринять путешествие в Италию, вам следует приобрести и повесить в комнате, в которой вы чаще всего бываете, несколько гравюр Моргена с ватиканских картин Рафаэля. Это печальная истина: в Риме можно получать большое удовольствие только тогда, когда закончено воспитание глаза. Вольтер вышел бы из Станц Рафаэля, пожимая плечами и составляя эпиграммы: ум не является качеством, необходимым для того, чтобы наслаждаться этими картинами. Случалось, что скромные мечтательные люди, которым часто недоставало самоуверенности и находчивости, скорее других понимали фрески Луини в Сароно поблизости от Милана и фрески Рафаэля в Ватикане.

Большая часть французов не в состоянии подняться до того, чтобы понять фрески Корреджо в Парме; они мстят за это бранью. Это напоминает самые тонкие басни Лафонтена^*. Я очень уважаю славного женевца г-на Симона, который откровенно смеется над Микеланджело и его "Страшным судом", где люди словно жарятся на рашпере. Г-н Симон нашел на этой картине Тассо, который, кстати сказать, в то время еще не родился, но искренность и смелость женевца от этого не менее замечательны. Женева, город весьма образованный, создана для того, чтобы зарабатывать деньги и сжигать Серветов. Нравы XIX века не позволяют сжигать Серветов, но женщины покидают салон, когда лорд Байрон входит в него^**. Лорд Байрон расплачивался за свой титул огорчением, которое причиняли ему эти сцены. Человек итальянского склада просто посмеялся бы над этим.

^* (...они мстят за это бранью. Это напоминает самые тонкие басни Лафонтена.- Стендаль имеет в виду басню Лафонтена "Лисица и виноград".)

^** (Исторический факт.)

Рафаэль работал в зале Константина, где он уже написал маслом фигуры "Правосудия" и "Кротости"; там его постигла смерть, и римской школе пришел конец. Глупцы переняли его манеру, и живопись вновь возродилась только тогда, когда один талантливый человек (Лодовико ОКарраччи) осмелился оставить стиль Рафаэля. Мы сегодня остановились перед сухим и грубым Джулио Романо, изобразившим al fresco большое сражение Константина с Максенцием. Все современные художники, которым приходилось писать сражения, без стеснения обворовывали рисунок Рафаэля. Весьма вероятно, что таких сражений никогда не происходило, но это - "прекрасная ложь". Эта картина похожа на трагическое событие, происшедшее в Авлиде. Ей подражали еще г-да Гро и Жироде. Наконец этот поток подражаний остановила "Битва при Монмирайле" г-на Ораса Берне. Впервые на картине посмели изобразить современное сражение (любовь к безобразному, отличающая наших молодых художников, не очень сказалась в этой картине).

Мы заключили наше посещение Ватикана осмотром библиотеки. Забавно, что глава религии, которая хотела бы уничтожить все книги, имеет свою библиотеку. Нужно видеть, как там принимают любопытствующих иностранцев, а особенно французов! Монсиньор Май грубо отказался показать мне экземпляр Теренция, знаменитый своими миниатюрами; предполагают, что в них можно найти кое-какие следы римских костюмов. Монсиньор Маи^* - единственный грубый человек, которого я встречал в Риме; скоро он будет кардиналом, а если еще удержится система управления Льва XII, то жалобы иностранцев облегчат ему карьеру.

^* (Монсиньор Май (1782-1854) - знаменитый ученый, опубликовавший найденные им неизвестные рукописи древних авторов, сохранившиеся в палимпсестах. В 1819 году он был назначен хранителем библиотеки Ватикана.)

Палимпсесты были открыты задолго до г-на Май. Средневековые монахи выскоблили листы пергамента, на которых были написаны тексты Цицерона, и на этих листах записывали проповедь своего аббата. Приходится восстанавливать фразы Цицерона по следам, оставленным скребком на пергаменте. К несчастью, палимпсесты открыли нам до сих пор только отдельные фразы римского оратора. Еще не посчастливилось открыть какой-нибудь отрывок из Саллюстия, Титэ Ливия или Тацита.

Николай V, этот необыкновенный человек, отказывавшийся от папского престола (о нем я уже говорил по поводу собора св. Петра), основал эту библиотеку около 1450 года. В то время только что закончилась эпоха, когда духовенство составляло самый образованный класс и, ловко обделывая свои дела, подчиняло себе грубую силу угрозами ада. Николай V, несмотря на свой большой ум, не мог предвидеть, что книги, которые он собирал, породят мысль о том, что веру нужно подвергнуть "личному исследованию"" - мысль, роковую для святого престола.

Остановимся на этом "личном исследовании". В Риме это - такое же великое пугало для правительства, как слово "республика" в Париже. Чтобы быть спасенным, нужно слепо исполнять предписанные папой обряды. Такова теория римской религии. Боссюэ, несмотря на печальную историю обращения в католичество при помощи драгун Людовика XIV, считается здесь почти что еретиком, а все христиане - французы 1823 года-наполовину протестантами; исключение составляет только конгрегация "Священного сердца Иисусова". Кардинал С, объяснявший мне эти взгляды, может, конечно, ошибаться, но его рассуждение логично. Следуя римскому учению, папа, наместник Иисуса Христа, ответствен за спасение всех верующих - это главнокомандующий. Если каждый верующий вместо того, чтобы безропотно подчиняться, станет рассуждать, получится беспорядок в армии, и все погибнет. А что представляют собою четыре положения Боссюэ^*? Подстрекательство к беспорядку, путь к чтению Вольтера и Бентама, а отсюда к проповеди религии как явления полезного даже в этом мире - только один шаг. Монтескье распространил эту предосудительную ересь^**. Французские христиане приняли эту шутку всерьез: ведь она служит эпиграфом к "Гению христианства". Но с того момента, как вы допустили полезность добрых поступков, возникает мысль о том, что эти действия могут быть более или менее добрыми, более или менее полезными: так начинается личное исследование, и вы приходите к протестантизму.

^* (Боссюэ был сторонником религиозной политики Людовика XIV, во всяком случае, его "министром" по религиозным делам. Нантский эдикт, изгонявший протестантов из Франции, и драгунские постои, при помощи которых Людовик XIV хотел "обратить" протестантов, одобрены Боссюэ. Однако в Риме его считали "еретиком" за его галликанизм - стремление сделать французскую церковь полунезависимой от Рима. То и другое было следствием принципа, принятого абсолютизмом французского короля: "Cuius regio, eius religio" ("Чье королевство, того и религия"). Боссюэ составил четыре статьи знаменитой декларации галликанского духовенства (1682), утверждавшей свободу галликанской церкви по отношению к Риму и независимость мирской власти по отношению к духовной.)

^** (Предосудительная ересь, распространявшаяся Монтескье,- его слова, послужившие эпиграфом к первому изданию "Гения христианства" Шатобриана: "Удивительная вещь! Христианская религия, которая, кажется, имеет своей целью только блаженство в загробной жизни, составляет наше счастье также и в этой жизни". Эти слова заимствованы из "Духа законов", книга XXIV, глава III.)

Христианин, исследующий полезность тех или иных поступков, сам того не сознавая, становится учеником Иеремии Бентама и Гельвеция. "Вы можете избежать этого несчастья,- добавлял его преосвященство кардинал М.,- только благодаря вашему французскому легкомыслию" "Величайшая мерзость,- говорил мне однажды один fratone (римское название, которое дают интригующему, пронырливому и очень влиятельному монаху),- величайшая мерзость - защищать религию оттого, что она полезна". Но есть еще более печальное явление - видеть, как ее защищают на том основании, что она красива, то есть полезна для наших наслаждений. Церемония крестного хода^* красива, как может быть красивым хороший балет (см. чудесное описание ее в "Гении христианства").

^* (Церемония крестного хода описана в произведении Шатобриана "Гений христианства" (часть IV, книга I, глава VIII), и описание это действительно несколько напоминает описание какого-нибудь балета.)

Такова сущность множества бесед, которые я вел в Риме с серьезными людьми различных убеждений. Многие из них считают революцию в Италии неизбежной. Можно ли избегнуть революции в области религии, предоставив приходским священникам право избирать епископов?

Можно было бы предупредить революцию или смягчить ее крайности реформами, но эти реформы уменьшили бы доходы пожилых людей, убежденных в том, что она не посмеет произойти при их жизни. Социальная организация Римской области такова, что все блага она предоставляет сорока кардиналам и сотне генералов разных орденов, епископов, прелатов; это люди бессемейные, по большей части очень пожилые, и весь уклад их жизни словно создан для того, чтобы развить привычку к эгоизму, столь естественную для священнослужителей всякой религии. Три четверти этих счастливых людей происходят из благородных фамилий. Нынешние аристократы, как вам известно, в Тоскане очень либеральны, а в Неаполе все они карбонарии, следовательно, характер римского духовенства должен измениться, и гораздо скорее, чем это думают. По моему мнению, в настоящее время осталось не больше двух кардиналов из тех, которых я видел в 1802 году. Кардиналом можно стать только к пятидесяти пяти годам. Большая часть этой корпорации меняется каждые семь лет; семь лет составляют также среднюю продолжительность правления папы.

Каким бы просвещенным ни был первосвященник, даже если бы он сочетал просвещенность кардинала Спины с твердым характером Пия VII, все же он неизбежно будет смущен достигнутым им высоким положением, которое в течение всей жизни составляло тайный предмет его мечтаний.

Папа, если только он не будет первоклассным политиком и не соединит с просвещенностью, всегда очень редкой, железный характер, никогда не согласится с необходимостью реформировать католическую религию. Если религия не примет каких-нибудь новых форм, то мы будем свидетелями борьбы не на жизнь, а на смерть между папизмом, или верой, и представительным правительством, основанным на исследовании и недоверии.

Как бы образованны ни были папы XIX века, если только они не окажутся из ряда вон выдающимися людьми, они будут покровительствовать "Священному сердцу" и иезуитизму, как единственному средству единения. Австрия, обезвредившая яд и не боящаяся своих лигористов или иезуитов, сделает все на свете, чтобы связать ими руки другим государям. Иезуиты будут ее шпионами во Франции, в Бельгии, в Швейцарии и т. д.

Но, говорил я моему искусному противнику, аббату Рануччо, религия имела неосторожность сделаться ультрароялистской в Испании, в Португалии, во Франции; что будет с нею, если мода на конституции погубит эту партию?

Я не знаю, что творится сейчас в Испании, но могу утверждать, что "Constitutionnel" является катехизисом всех французов, родившихся около 1800 года. Они не только не верят в католицизм, но, что гораздо хуже, не знают его. Если вы добровольно не пожертвуете собой, то какой-нибудь красноречивый философ, вроде г-на Кузена^*, отправится в какой-нибудь ужасный пустырь в двух лье от Парижа и доставит себе удовольствие основать там новую религию.

^* (Кузен, Виктор (1792-1867) - французский философ, эклектик и идеалист, пользовавшийся огромной популярностью среди либеральной молодежи 1820-х годов.)

На это мой противник отвечал, что в прошлом году французские ханжи завещали религии восемь миллионов, а когда я заметил, что старики не должны идти в счет, он возразил мне, что благочестие не дает физического бессмертия, что каждый человек может быть ответствен только за то, что происходит при его жизни, и т. д., и т. д., одним словом, выражение Людовика XV: "Это переживет меня".

18 марта 1829 года кардинал Кастильони, ныне Пий VIII, бывший в то время главой кардиналов-епископов, от имени конклава произнес ответную речь г-ну дс Шатобриану, французскому послу (этот великий писатель в своей речи высказал несколько благоразумных мыслей о церковном управлении). Вот некоторые отрывки из ответа:

"Священная коллегия понимает трудность времени, которое послал нам господь. Все же, уповая на всемогущую десницу божественного основателя религии, она надеется, что бог поставит преграду необузданному желанию освободиться от всякой власти и что лучом своей мудрости он озарит умы тех, которые льстят себя надеждой добиться уважения к человеческим законам помимо божественного могущества.

"Так как всякий общественный порядок и законодательная власть исходят от бога, то только одна истинная вера, христианская, может сделать послушание священным, только одна она укрепляет престол королей в сердцах людей, только одна она является неколебимой опорой, и тщетно пытается человеческая мудрость заменить ее другими хрупкими побуждениями, являющимися только причиной раздоров.

"Священная коллегия, проникнутая сознанием важности избрания, интересующего великую семью народов, объединенных единой верой и необходимым общением с центром этого единства, обращает свои самые горячие молитвы к святому духу совместно с благочестивыми и примерными католиками Франции, чтобы получить главу, который, облеченный высшей властью, станет счастливо управлять движением мистического корабля.

"Твердо уповая на слова господа нашего Иисуса Христа, обещавшего нам пребывать со своей церковью не только сегодня и завтра, но и до конца дней, конклав надеется, что бог даст своей церкви святого и просвещенного первосвященника, способного с мудростью змия и кротостью голубя управлять народом господа, и, исполненный духа его и по примеру почившего первосвященника, будет поступать согласно политике евангелия, политике, вытекающей из священного писания и чтимого нами предания, единственной школы хорошего управления, политике, следовательно, столь же возвышающейся над всякой человеческой политикой, как небо возвышается над землею.

"Этот первосвященник, данный господом, будет, конечно, отцом всех верующих. Не делая ни для кого исключения, сердце его, одухотворенное величайшим милосердием, будет открыто всем его детям: соревнуясь с самыми славными своими предшественниками, он будет стоять на страже порученного ему сокровища; с высоты своего престола он покажет иностранцам, восхищенным древней и новой славой Рима, кроме большого числа других памятников, Ватикан и досточтимый Институт пропаганды, чтобы обличить того, кто будет обвинять Рим во враждебности просвещению и искусствам. Ватикан докажет, что все искусства в своем братском единении достигли в Риме высшего совершенства, и все вынуждены будут признать помощь, которую Институт пропаганды оказал научным открытиям, прогрессу знания и распространению цивилизации среди самых диких народов".

Вернемся к библиотеке Ватикана. Около 1587 года Сикст V, человек талантливый, который должен был бы понять, как опасны книги, соорудил по рисункам Фонтаны здание, где мы сейчас находимся. Книг не видно: они заперты в шкафах. Существуют кабинеты, полные рукописей, куда, однако, нельзя войти под страхом отлучения от церкви ipso facto^*. Один либерал говорил нам, что в период от 1826 до 1829 года было уничтожено много рукописей.

^* (Тем самым (лат.).)

Я уже обращал ваше внимание на находящийся над входом план собора св. Петра в Риме - такого, каким он был бы, если бы его выстроили по плану Микеланджело. В кабинете папирусов много фресок Рафаэля Менгса, слывшего в течение полувека великим художником благодаря ловкому шарлатану г-ну Асаре. "Моисеем" Менгса восхищались еще в 1802 году.

Монсиньор N., показывавший библиотеку нашим спутницам, рассказал им нижеследующую историю, свидетельствующую о суровости Сикста V. После того как он подтвердил запрещение тайно носить оружие, ему сообщили, что юный князь Рануцио, сын и наследник Алессандро Фарнезе, герцога пармского и императорского губернатора Нидерландов, имел привычку носить при себе пистолеты. Однажды, когда этот юный князь явился на аудиенцию к папе, его задержали в одной из зал Ватикана, нашли при нем пистолеты и тотчас отправили в крепость св. Ангела. Кардинал Фарнезе, которому сообщили о случившемся, поспешил испросить аудиенцию у папы, чтобы вымолить помилование своему племяннику. Ему ответили отказом. Хорошо зная Сикста V и трепеща за жизнь князя, кардинал сделал еще одну попытку и наконец в десять часов вечера добился аудиенции.

В тот момент, когда кардинал умолял папу на коленях, комендант крепости св. Ангела получил приказ отрубить голову Рануцио. Сикст V на несколько минут затянул аудиенцию и наконец избавился от кардинала, подписав приказ об освобождении князя. К счастью, кардинал, не теряя ни одного мгновения, бросился в крепость св. Ангела. Он нашел там своего племянника, рыдавшего в объятиях исповедника. Его казнь задержалась только потому, что он хотел принести общую исповедь. Комендант, увидев подпись папы, освободил узника. У кардинала лошади были наготове, и через несколько часов Рануцио находился за пределами Папской области. В крепости св. Ангела в течение долгого времени показывали его пистолеты.

Подобными же мерами генералы Наполеона искоренили убийства в Калабрии и в Пьемонте. В Пьемонте около 1802 года было казнено много сотен убийц, что жителям казалось великим преступлением. Тогда-то я и видел знаменитого Маино, героического разбойника.

Через решетчатую дверь вы входите в очаровательный маленький музей, выстроенный по приказу Пия VII. Этот государь действительно любил изящные искусства. Архитектором его был Рафаэль Стерни, последний архитектор, обладавший некоторым талантом. В этом маленьком музее, который называется Браччо Нуово, находится "Минерва Медика", купленная у Люсьена Бонапарта Пием VII, и много превосходных статуй. Из того, что мы видели, нашим спутницам больше всего понравился бюст Пия VII работы Кановы. Мы отыскали в Ватиканских садах Боскареч-чо небольшое казино, выстроенное Пирро Лигорио. Нам очень хотелось осмотреть его, так как это копия античной постройки, находившейся на берегу озера Габиния: оно может дать некоторое представление о домах, в каких жили древние.

Мы решили прочесть несколько глав из сочинения Квирино Висконти перед теми статуями, которые он описывает. Долго стояли мы перед статуей Тиберия. Мы вполне ее поняли. Но "Торс" не произвел никакого впечатления. Для нас было ясно, что это тот самый кусок мрамора, которым так восхищался Микеланджело, а также Рафаэль, воспроизведший его в своем торсе предвечного в "Видении Иезекиила"; мы изучали его, как какую-нибудь китайскую надпись, но он не доставил нам ни горя, ни радости. По-видимому, это обломок статуи, изображавшей "Геркулеса, введенного в сонм богов"; на нем можно прочесть имя скульптора Аполлония, сына Нестора, афинянина. Первые статуи были собраны под навесом у Бельведерского сада Юлием II, Львом X, Климентом VII и Павлом III. Эти папы уже имели "Аполлона", "Лаокоона", "Торс", "Антиноя" и лежащую статую, которую благодаря ее змеевидному браслету назвали "Клеопатрой".

На нас произвела впечатление не красота, но почтенная древность всех этих памятников, извлеченных в 1780 году из древней гробницы Сципионов, найденной у ворот Сан-Себастьяно. Это место, в настоящее время включенное в городскую черту, когда-то находилось за Порта Капена. Мы не могли оторваться от большого саркофага Л. Сципиона Барбата. Какие воспоминания вязаны с ним! Почему не поставят его снова на то место, где он был найден?

Форма этого памятника и надпись одинаково замечательны. Камень был добыт из Монте Альбано, архитектура- дорическая; она свидетельствует о завоевании Лукании.

Живопись, украшающая стены, принадлежит Джованни да Удине, она реставрирована Унтербергером.

Пройдя мимо нескольких обломков статуй, замечательных складками своих одежд, мы еще раз полюбовались знаменитым "Мелеагром", копия которого находится в Тюильри.

Мы вошли в маленький двор, вокруг которого в кабинетах, построенных в 1803 году, помещаются: 1) "Персей" и "Атлеты" Кановы; нам понравилась фигура Персея и особенно Медузы; 2) "Меркурий", прежде называвшийся "Ватиканским Антиноем", найденный в XVI веке на Эсквилинском холме; 3) "Лаокоон", найденный в 1506 году в термах Тита (Микеланджело установил, что эта группа изваяна из трех кусков мрамора. Недостававшая правая рука была изваяна из мрамора Монторсоли, а затем из гипса Корнаккини - и обоими очень скверно); 4) "Аполлон Бельведерский", найденный в Анциуме в конце XV века и помещенный здесь Юлием II (сначала предполагали, что бог изображен в момент, когда он метнул дротик в змея Пифона; теперь думают, что эта статуя изображает Аполлона, уничтожающего болезни); мраморы Эльгина, гипсовые слепки с которых находятся в двадцати шагах отсюда, очень, мне кажется, снизят ту высокую оценку, которую получала эта статуя. Нашим спутницам величие бога показалось немного театральным. Мы прочли описание Винкельмана; это немецкая высокопарность, самая тупая из всех. Нет ли описания "Аполлона" в "Коринне"^*?

^* (Нет ли описания "Аполлона" в Коринне?- В романе г-жи де Сталь "Коринна" описания "Аполлона Бельведерского" нет, хотя одна глава целиком посвящена античным статуям.)

Мы с удовольствием осмотрели два или три саркофага, которые бросились нам в глаза среди множества других, помещенных под портиками этого маленького двора. Здесь сразу начинаешь чувствовать, до какой степени необходимо составить себе ясное представление о том, что такое "античная красота": удовольствие, которое доставляют нам статуи, увеличилось бы от этого в сто раз. Прежде всего следует позабыть все бессмысленные фразы, взятые у Платона, у Канта и их школы. Темнота небесполезна, когда говоришь со славными молодыми людьми, жаждущими знания и особенно жаждущими того, чтобы казаться знающими, но в изящных искусствах темнота убивает удовольствие. Иеремия Бентам^* в сто раз больше помогает понять античную красоту, чем Платой и все его подражатели.

^* (Иеремия Бентам, по мнению Стендаля, лучший руководитель в изучении античной красоты потому, что он "утилитарист", а Стендаль, так же как Гельвеций и Бентам, придерживался системы утилитаризма. С его точки зрения, "идеал красоты", созданный древними греками, следует рассматривать как воплощение свойств, полезных в древнем обществе.)

Зал животных составляет приятный контраст тому, что мы только что осмотрели. Многие из животных - современного происхождения, почти все они реставрированы. Прекрасный "Кентавр" был найден у госпиталя св. Иоанна в 1780 году. Нас поразил лев из серого мрамора, держащий в когтях голову быка; он был найден одновременно с "Кентавром". Посреди находится красивый стол из прекраснейшего античного малахита.

В другой зале мы обратили внимание на красивую козу, найденную поблизости от церкви Сан-Грегорио, на свинью с двенадцатью детенышами, найденную на Квиринале, на группу Геркулеса, убивающего Гериона.

Чтобы дать взору отдых от белизны мрамора, в галерее статуй мы подняли глаза на несколько картин Пинтуриккьо и Мантеньи. Мы остановились перед барельефом Микеланджело, изображающим гнусного Козимо I, восстанавливающего Пизу; мы увидели "Париса" из палаццо Альтана, статую сидящей женщины "в этрусском стиле", то есть раннем греческом стиле, статую Калигулы, найденную в Отриколи, прелестную группу "Сатир с нимфой", "Амазонку Мастею", прекрасную статую Юноны, чудесную маленькую "Сидящую Уранию".

Полнейшая правдивость статуи комического поэта Посидиппа позволила нам отдохнуть от идеала. Она была найдена в Риме при Сиксте V. Мы заметили голову Менелая, из которой римляне сделали Пасквино; статую Августа, уже в старости, с челом, украшенным камеей, изображающей Юлия Цезаря; колоссальную статую сидящего Юпитера, находившуюся прежде в палаццо Вероспи; прекрасную голову Нервы, найденную у арки Константина; голову Корбулона, которая считалась прежде портретом славного Брута, героя шекспировского "Юлия Цезаря".

Я боюсь злоупотреблять терпением читателя, поэтому назову еще только бюсты в горельефе, известные под именем "Катона и Порции"; нагую статую Септи-мия Севера, на которую ссылался Канова, изобразив Наполеона в том же костюме; этрусского "Аполлона", "Адониса, раненного в правое бедро вепрем", что позволило скульптору выразить боль и страх; нагую "Венеру, выходящую из воды", копию Венеры Книдской; наконец, обломок, который мог принадлежать группе "Гемон, поддерживающий тело Антигоны и убивающий себя". Мы сравнили этот фрагмент со знаменитой группой виллы Лудовизи (в палате депутатов в Париже есть копия с него).

Наконец, в глубине большой залы мы нашли "Покинутую Ариадну", которую прежде называли "Клеопатрой". Меня перестали бы понимать, если бы я изложил сотую часть споров, которые возбудила эта статуя. Привычка совместной жизни создает общий словарь, благодаря чему вас понимают с полуслова, когда вы говорите о таких оттенках, которые потребовали бы двух страниц, чтобы растолковать их читателю.

Крайняя усталость помешала нам осмотреть статуи Gabinetto delle Maschere^*.

^* (Кабинета масок (итал.).)

Особенно утомило наших друзей созерцание нагих статуй и идеальной красоты. Зачем вменять себе в обязанность восхищаться Аполлоном? Почему бы не признаться в том, что "Персей" Кановы доставляет гораздо больше удовольствия? Спустившись с высот принудительного восхищения "Торсом" и "Тезеем", я заметил, что наши спутницы поняли все достоинства многих бюстов, изображающих порядочных людей двора Августа и его первых преемников. Этим дамам величайшее удовольствие доставляла та легкость, с которой они обнаруживали в этих лицах привычное желание нравиться и изящный вкус. Голова Музы, врача Августа, особенно нас поразила (Браччо Нуово).

Большая часть бюстов, принадлежащих эпохе, отличается, напротив, настоящей античной грубостью. Лицо Сципиона Африканского (который, по всей вероятности, хотел совершить 18 брюмера, но не сумел и решил удалиться в изгнание, опасаясь худшего) очень напоминает современного вельможу; я хочу сказать, что в нем заметна привычка быть постоянно на людях и боязнь насмешки со стороны лиц, в присутствии которых находишься (см. "Опыт о нравах" Дюкло). Самый прекрасный бюст Сципиона находится в Студии в Неаполе; он вылит из бронзы.

Несколько пап расширили Ватиканский дворец, в котором помещался Карл Великий, когда Лев III короновал его императором. Сикст V, который умудрился совершить столько дел за пять лет правления, выстроил огромное здание, находящееся в восточной части двора церкви Дамазия.

В течение тысячи лет все знаменитые архитекторы римской школы работали над Ватиканом. Нам показали работы Браманте, Рафаэля, Лигорио, Фонтаны, Карло Мадерны и, наконец, кавалера Бернини, человека остроумного, человека талантливого, явившегося предвестником упадка во всех областях искусства. Позволю себе низкое слово: Бернини был отцом дурного вкуса, называемого в мастерских немного вульгарным именем "рококо". Жанр "париков" восторжествовал во Франции при Людовике XV и Людовике XVI. Наши статуи XIX века ближе к самому Бернини, который значительно превосходит своих пошлых учеников. Этот великий художник не отрекся бы от "Людовика XIV" на площади Победы. Мы отправились в "покои Борд-жа" искать античную фреску, прославленную в XVIII веке под именем "Альдобрандинской свадьбы", В Неаполитанском музее вы найдете гораздо более интересные античные фрески; они похожи на плохого Доменикино. "Свадьба" не доставила нам никакого удовольствия. Мы все еще продолжали смеяться над некоторыми фресками в галерее Ватиканской библиотеки, изображающими главные события жизни Пия VI. Эти фрески, которые антифранцузская партия дерзнула поместить в каких-нибудь ста шагах от фресок Рафаэля, по своему достоинству ниже мазни у дверей маленьких парижских кафе, изображающей бутылку пенящегося пива, которое само льется в стакан какого-нибудь драгуна. Художник, получивший этот заказ, был, наверно, весьма благонамеренным человеком. Мы вспомнили о нескольких крестиках, розданных на последних выставках.

Каким способом легче всего проехать из Парижа в Рим, спрашивают нас из Франции. Прежде всего почтой, но для этого нужно иметь коляску, изготовленную в Вене и очень легкую. Берите с собой поменьше багажа: когда вы проезжаете по этим мелким подозрительным государствам, то из-за каждого сундука или чемодана приходится испытывать всяческие мытарства в таможне или в полиции. Мы отправили наши сундуки багажом, и это оказалось для нас очень выгодным. В Италии путешественник, едущий на почтовых, расходует вдвое больше, к тому же разбойники часто останавливают только почтовые экипажи и пренебрегают другими.

В мальпосте можно ехать до Бельфора и Базеля, если вы хотите проехать по северной части Швейцарии, или же до Понтарлье или Ферне, если хотите ехать прямо на Симплон. В мальпосте вы едете до Лиона или Гренобля, если хотите поехать через Мон-Сенис, и, наконец, если хотите избежать горных перевалов и вступить в Италию по прекрасной приморской дороге, проложенной г-ном де Шабролем, поезжайте до Драгиньяна. Вы приезжаете из Ниццы в Пизу через Геную; эта дорога самая длинная. Проезжая вдоль берега прекраснейшего на свете моря, вы наслаждаетесь чудным пейзажем. Это меньше всего напоминает океан.

Самая выгорая и, по-моему, одна из красивейших дорог начинается двумя сутками путешествия в мальпосте. Вы приезжаете в Бельфор; маленькая тележка доставляет вас в Базель (двенадцать франков). Можно поехать дилижансом на Люцерн. Затем вы плывете по странному и опасному озеру, на котором совершил свои подвиги Вильгельм Телль; вы осматриваете место, где он оттолкнул ногой ладью Геслера. Вы приезжаете в Альторф; в этом-то городе на главной улице под липами Вильгельм Телль прострелил яблоко на голове своего сына. В Италию вы въезжаете через Сен-Готард, Беллинцону, Комо и Милан.

По моему мнению, Симплон красивее, чем Сен-Готард, и поэтому я часто совершал путь в дилижансе, идущем из Базеля в Берн. Я приезжал в долину Роны через ущелья Луэка и в Турдемане получал свои чемоданы, пропутешествовавшие через Лозанну, Сен-Морис и Сион.

Здесь можно встретить превосходный дилижанс, идущий от Лозанны в Домодоссолу, по ту сторону Симплона. Кондуктор - милейший человек; уже сама спокойная физиономия этого славного швейцарца отгоняет всякую мысль об опасности. В течение целых десяти лет он трижды в неделю переезжает через Симплон. Лавины бывают страшны только в апреле, во время таяния снегов. Дорога через Симплон не окаймлена пропастями, как дорога через Мон-Сенис, или, лучше сказать, сторона, обращенная к пропасти, покрыта деревьями, которые могут задержать экипаж в случае падения. Перевалить через гору в дилижансе гораздо безопаснее, чем в собственном экипаже. Словом, мне помнится, что с самого открытия дороги через Симплон погибло только четырнадцать путешественников, да и то девять из них были несчастные итальянские солдаты, возвращавшиеся из России и попавшие в беду по собственной неосторожности.

В деревне Симплон, уже на итальянской территории, находится одна из лучших гостиниц Европы; ее содержит какой-то лионец. Нет ничего живописнее видов долины Изелы, по которой проходит дорога к мосту Креволы, где начинается прекрасная Италия.

Маленький экипаж за двенадцать франков везет вас из Домодоссолы в Бавено на Лаго-Маджоре, у Борромейских островов. За двадцать минут лодка доставляет путешественника в гостиницу "Дельфин" на Изола-Белла; это одно из прекраснейших мест на земном шаре. Здесь вы можете отдохнуть после переезда через Симплон. Знаменитый сад, разбитый в 1660 году графом Виталиано Борромео, находится в пятидесяти шагах от гостиницы "Дельфин". На небольшом пароходике вы без всякого труда можете проехать к колоссальной статуе св. Карла, поблизости от Ароны, и осмотреть прелестные берега одного из прекраснейших озер на свете.

За четыре часа пароход доставляет вас от Борромейских островов в Сесто-Календе; за пять часов велосифер привозит вас в Милан.

По-моему, гораздо приятнее ехать в Милан через Варезе: вы едете на лодке от Борромейских островов до Лавено, а оттуда добираетесь до Варезе на почтовых. Этот путь, мне кажется, можно сравнить с дорогой из Неаполя в Помпею, по-моему, прекраснейшею из всех, какие только есть на свете. За пять часов велосифер доставляет вас из Варезе в Милан. Если вы позволите себе однодневную экскурсию, то вы можете из Варезе проехать к озеру Комо. Вы едете вдоль прелестных холмов, за которыми слева виднеются вечные снега.

Из Милана ходят регулярно дилижансы в Венецию и Мантую. Из Мантуи маленькая тележка отвозит вас в Болонью, где вы находите превосходный мальпост, недавно учрежденный папским министром финансов. Он везет вас в Рим по великолепной дороге через Анкону и Лоретт

Мне кажется, что гораздо интереснее ехать из Милана в Рим с веттурино.

На одной из миланских улиц поблизости от почты вас встречает толпа vetturini, которые предлагают вам за восемь или десять франков в день место в открытой коляске или экипаже, напоминающем фиакр, с той только разницей, что козлы кучера помещаются в кузове. За эти восемь или десять франков в день веттурино оплачивает обед, который вам дают в семь часов вечера по приезде на ночлег, и комнату в гостинице. Сорок миль, отделяющие Болонью от Милана, вы проезжаете за трое с половиной суток.

В веттуре можно натолкнуться на малоприятных спутников; в таком случае вы оставляете ее в первом же городе, через который проезжаете, уплатив условленную цену за весь проезд до Болоньи - тридцать или тридцать пять франков; но если вам посчастливилось или если у вас хватит терпения выносить слишком деревенские манеры ваших спутников, у вас будет превосходный случай познакомиться с итальянским характером. Часто можно найти в экипаже хорошее общество. Может случиться так, что какой-нибудь богатый и высокомерный человек проедет через всю Италию на почтовых, а тремя или четырьмя ценными впечатлениями, вынесенными из его путешествия, он будет обязан только небольшим поездкам, которые он по необходимости сделал в веттуре. Однажды мне пришлось путешествовать с тремя проповедниками, ехавшими на проповеди в различные города Италии и в первый же день заставившими меня читать молитву утром, в полдень и вечером. Я едва не расстался с ними на первом же ночлеге, однако желание завершить ремесло путешественника было сильнее; вскоре общество этих господ показалось мне очень приятным. Им я обязан самыми верными сведениями об образе жизни женщин в различных городах Италии. К концу второго дня, почувствовав ко мне некоторое доверие, они стали рассказывать самые веселые и вполне достоверные анекдоты. Эти истории они выслушали в исповедальнях. Отеческое покровительство этих святых людей освободило меня от всяких притеснений в таможнях, а один из них, поистине красноречивый проповедник, остался моим другом. Когда я еду в Италию, я делаю крюк, чтобы навестить его.

На пути от Болоньи до Флоренции в веттурах вы можете встретить довольно хорошую компанию. Чтобы проехать эти двадцать две мили, нужно потратить два дня (двадцать франков).

Во Флоренции все гостиницы хороши, и все веттурино хотя и честны, но очень любят деньги. Вы платите сорок или сорок пять франков и тратите четыре или пять дней на поездку из Флоренции в Рим. Я предпочитаю дорогу через Перуджию дороге через Сьену.

Вы осматриваете Ареццо, где, кажется, ничто не изменилось со времен Данте. Окрестности Тразименского озера необычайно хороши. По мере приближения к Риму гостиницы становятся настолько отвратительными, что не мешает запастись съестными припасами в Кастильоне или в Перуджии. Следует захватить из Тосканы несколько бутылок вина. На границе утонченная вежливость тотчас же сменяется диким и недоверчивым варварством.

Мне иногда случалось видеть, как веттурино становился другом путешественников. Один из них, Джованни Коста из Пармы,- человек замечательный. Я повидал бы его вновь с большим удовольствием; рекомендую его всем любопытным. Во Флоренции нужно вступать в соглашение непосредственно с г-дами Менкьони или Полластри, держащими большое количество экипажей на дорогах в Рим и в Болонью. Вы подписываете маленький договор, в котором изложено все в малейших подробностях. Здесь отмечено, что у вас будет отдельная постель и posto buono^*, то есть в глубине экипажа. Аккуратные люди имеют при себе образцы договоров, заключающих множество пунктов.

^* (Хорошее место (итал.).)

Путешествуя по Италии, нужно быть одетым очень просто и не носить на себе никаких драгоценностей. Как только вы замечаете какого-нибудь жандарма или таможенного чиновника, вы достаете монету в двадцать су и вертите ее в руках так, чтобы он это заметил. Свирепость его не сможет устоять против этого соблазнительного зрелища. По воскресеньям нужно ходить к мессе: это стало бы вашим удовольствием, если бы не было вашей обязанностью. Лучшее исполнение музыки Россини мы слышали в церкви деи Серви в Милане; при возношении чаши превосходные немецкие кларнеты исполнили нам дуэт из "Армиды". Лакей из гостиницы, которому вы дадите десять су, сведет вас в модную церковь. Советую платить наличными за все мелкие услуги такого рода. Самыми полезными тратами нашего путешествия были тридцать или сорок розданных таким образом монет в десять су.

В государствах с такой страшной полицией нужно притворяться больным, говорить, что путешествуешь ради своего здоровья, и, входя в комнату, тотчас же садиться. Осмотр, которому вы там подвергаетесь, длится иногда три или четыре часа, и вы бываете принуждены отвечать на самые странные вопросы.

"Зачем вы приехали в эти края?" "Я приехал для того, чтобы посмотреть памятники искусства и красоты природы". "Здесь нет ничего любопытного; должно быть, у вас есть какая-нибудь другая причина, которую вы скрываете. Были ли вы в этой стране во времена Наполеона?"

Потом вдруг начинают рассматривать ваш костюм с необычным вниманием. "Каковы ваши средства к существованию? Ведь путешествие обходится недешево. Есть ли у вас рекомендация к какому-нибудь здешнему банкиру? Как его имя? Пригласил ли он вас к обеду? С кем? О чем говорили за столом?"

Этот вопрос имеет целью рассердить вас и заставить забыть об осторожности. Мы отвечали с очень холодным видом: "Я слегка глуховат и не слышу того, что мне говорят, когда не вижу лица говорящего". "Есть ли у вас рекомендательные письма?" Если вы ответите "да", на это последует: "Покажите их"; если вы скажете, что у вас их нет, то могут осмотреть ваш чемодан. Приехав в Домодоссолу, мы разослали наши рекомендательные письма по почте на наше имя в те города, где они должны были нам понадобиться. Один из наших друзей путешествовал на почтовых, отправив впереди себя курьера; у него есть ордена и титул. Вследствие этого или благодаря простой случайности ни одно полицейское бюро не задержало его. Он путешествовал по Ломбардии так, как если бы это была Франция. С другой стороны, мы видели, как гнусно придирались к очень богатым англичанам и молодым швейцарским коммивояжерам восемнадцатилетнего возраста. Всегда можно выйти из затруднения, сказавшись больным, ежедневно посещая мессу и никогда не раздражаясь: веселый вид сбивает с толку полицейских агентов. Все это итальянские ренегаты.

Мы только что осмотрели "Снятие с креста" в церкви Тринита-де'Монти. Это знаменитая фреска Даниэля да Вольтерра, которая когда-то по ценности стояла на втором месте после "Преображения" и "Причащения св. Иеронима".

Во время какого-то нашествия неаполитанцев, кажется, в 1799 году, эту церковь отвели на постой батальону солдат; они испортили фреску. В 1811 году я видел ее у знаменитого Пальмароли, реставратора картин, в бывшем французском дворце на Корсо, напротив палаццо Дориа. Генерал Миоллис, губернатор Папской области, требовал, чтобы он вернул эту картину, которую надлежало отправить в Париж. Пальмароли отвечал, что он еще не кончил работы; он тянул ее от 1808 до 1814 года. Он говорил своим друзьям: "И так слишком много картин увезли из нашего бедного Рима; постараемся спасти хоть эту". Ему это удалось. В Тринита-де'Монти нас было восемь или десять путешественников. Эта ученая фреска доставила удовольствие только г-ну Фальчоле, который нам ее показывал; другие зрители предпочли бы увидеть хорошую копию маслом. Г-н Фальчола с негодованием и не без злорадства продекламировал нам прекрасный сонет Монти о произведениях искусства, вывезенных французами в 1798 году:

      Sopra i monument! dell'arte 
       presi a Roma dai Francesi 

             Sonetto 

 Questi che dalle vinte attiche arene 
     Sull'agreste passar Lazio guerriero, 
     Famosi marmi, e al vincitor severo 
     Gli error portaro, e le virtu d'Atene; 

 Or nuovo a Roma ad involarli viene 
     Fatal nemico con possente impero; 
     E lo mertammo, che il valor primiero 
     Perse Italia incallita alle catene. 

 Ma Gallia un giorno pentirassi: erede 
 Dell'arti Greche stracciera la chioma, 
 Se inerte il brando alio scalpello cede; 
 Che, ov'e fasto e mollezza, ivi al fin doma 
     Muor Libertade; e dolorosa fede 
     Le ceneri ne fan d'Atene e Roma *.

^* (О памятниках искусства, вывезенных из Рима французами.

Прославленные мраморные статуи, которые перешли из завоеванных аттических амфитеатров в деревенский и воинственный Лациум и привили суровому победителю заблуждения и добродетели Афин!.. Теперь новый роковой враг идет на Рим с могучей силой, чтобы похитить их; мы заслужили это, так как Италия, привыкшая к цепям, утратила свою былую доблесть. Но Галлия когда-нибудь раскается в этом: наследница греческих искусств станет рвать на себе волосы, если заменит бездейственный меч резцом; ибо там, где царит роскошь и изнеженность, в конце концов умирает свобода; и мучительные распри превращают в пепел Афины и Рим (итал.). )

Когда мы остались одни с г-ном Фальчолой, он сказал мне: "В течение четырех с половиной лет, когда нами управляла Франция, мы могли пожаловаться только на некоторые мелкие постановления: рекрутские наборы производились умеренно; из всех французских косвенных налогов мы платили только пошлину за ввоз съестных припасов и оплачивали пробу на золотые и серебряные вещи".

Римляне необычайно умны, говорил мне г-н Фальчола, недолюбливающий их. Управление налогов посылало им из Парижа циркуляры с печатными графами, которые им было чрезвычайно трудно заполнять; через тридцать шесть часов они уже понимали, что от них требовалось, и давали соответствующие ответы. В Кельне на ту же работу уходило шесть месяцев.

Чрезвычайно раздражало высшее общество страны то, что в 1811 году князь Ланте, князь Спада и еще восемь или десять молодых людей того же круга неожиданно получили приказ о назначении их сублейтенантами, а, в довершение несчастья, многие из них должны были тотчас же отправиться в свои полки, находившиеся в Испании. В то же время император отобрал шестнадцать или двадцать мальчиков из княжеских семей; их поместили в парижские лицеи. Какой ужас! Вы теперь понимаете, сударь, что Наполеон был единственным человеком, который мог спасти монархический принцип. Его железная рука охраняла бы аристократию, пока у той не нашлось бы достаточно силы характера, чтобы защищаться самой.

Сегодня вечером я гулял по Корсо с одним знатным и весьма умным пьемонтцем. Он встретил очень богатого буржуа из своего города, который сказал ему с рабской улыбкой и самым униженным видом: "I ей ben l'ounour de riverilo"^*. Аристократ ответил: "Сегеа monsu Magi". Эти высокомерные слова сопровождались движением двух пальцев правой руки. Никогда еще я не видел приветствия, так явно выражающего разницу в общественном положении.

^* (Имею честь кланяться (итал.).)

Живопись в конце концов играет очень небольшую роль в нашей жизни. Все, что мне в этой области кажется замечательным, моим друзьям представляется безобразным, и наоборот. Тем не менее я с большим удовольствием провожу очаровательные вечера, отдыхая от утренних восторгов. Вечер, проведенный с итальянцами, напоминает шедевры их страны; французская любезная манера держать себя является полной противоположностью манере итальянцев. У итальянцев похвала Рафаэлю - это дозволенное общее место, так как в этом случае вы обращаетесь к душе больше, чем к уму; вот почему даже фраза, в которой нет ничего нового, может выразить или возбудить чувства; у нас же нужно одновременно удовлетворять двух великих соперников - ум и сердце.

Поль, мой постоянный противник, ценит Рим только из-за чудесных балов г-на Торлонии; ему нравится этот старый банкир, и он ходит по утрам разговаривать с ним. Что касается меня, то, если мне случается увидеть лицо торгаша, Рафаэль перестает для меня существовать на целые сутки. Если бы это было в 1817 году, когда я был без ума от искусства, я расстался бы со своими друзьями. В страстном восхищении много необычайной нетерпимости.

Пантеон - несомненно, прекраснейший памятник римской древности. Этот храм так мало пострадал от времени, что мы видим его таким же, каким он был для римлян. В 608 году император Фока, тот самый, которому раскопки 1813 года возвратили его колонну на Форуме, принес Пантеон в дар папе Бонифацию IV, сделавшему из него церковь. Как жаль, что в 608 году религия не взяла в свое владение всех языческих храмов! Древний Рим сохранился бы тогда почти целиком.

Пантеон имеет одно большое преимущество: достаточно двух мгновений для того, чтобы проникнуться его красотой. Вы останавливаетесь перед портиком, делаете несколько шагов, видите храм - и все кончено. Иностранцу довольно только что мною сказанного: ему не нужно других объяснений. Он будет восхищен соразмерно степени художественного чувства, какою одарило его небо. Мне кажется, никогда еще я не встречал человека, который бы не испытал хоть какого-нибудь волнения при виде Пантеона. Значит, в этом знаменитом храме есть нечто такое, чего нельзя найти ни во фресках Микеланджело, ни в статуях Капитолия. Я думаю, что этот огромный свод, висящий над вашими головами без всякой видимой опоры, возбуждает чувство страха у глупцов, но они вскоре успокаиваются и думают: "Но ведь строители старались вызвать у меня такое сильное впечатление только для того, чтобы доставить мне удовольствие".

Это здание восхитительно. Насладившись Пантеоном, вы, может быть, когда-нибудь захотите узнать его историю. Если читатель не бывал в Риме, я попрошу его отыскать в сборнике г-на Лесюэра литографии портика и внутреннего вида храма.

Храм, выстроенный Кановой в Поссаньо,- прелестная копия Пантеона; он имеет девяносто четыре фута в вышину, и его фронтон заменен колоннадой. Тому, кто не видел Рима, приблизительное представление о внутреннем виде Пантеона может дать церковь Успения на улице Сент-Оноре.

Хорошенькая церковка в Берлине представляет собою миниатюрный Пантеон. Почему бы не выстроить копию Пантеона в западной части Парижа, где так остро ощущается необходимость в новых церквах? Этот знаменитый храм имеет всего сто тридцать три фута в диаметре и сто тридцать три фута в вышину. Он был выстроен Марком Агриппой во время его третьего консульства, то есть в 727 году после основания Рима, за двадцать шесть лет до христианской эры (тысяча восемьсот пятьдесят четыре года тому назад). На фризе портика видна надпись:

 M. AGRIPPA Z. F. COS. TERTIUM FECIT.

Он был реставрирован императорами Адрианом, Марком Аврелием и, наконец, Септимием Севером и Антонином Каракаллой. В этом нет ни малейшего сомнения; на архитраве портика можно прочесть следующую надпись:

IMP. CAESAR. LUCIUS. SEPTIMUS. CEVERUS. PIUS. PERTINAX. ARABIC. AGIABENIC. PARTHIC. PONT. MAX. TRIB. POT. XI. COS. III PP. PROCOS ET. IMP. CAES. MARCUS. AURELJUS. PIUS. FELIX. AUC. TRIB. POT. V COS. PROCOS. PANTHEUM. VETUSTATE. CORRUPTUM. CUM. OMNI. CULTU. RESTITUERUNT^*

^* (Император Цезарь Луций Септимий Север Пий Пертинакс Аравийский, Адиабенский, Парфянский, понтифекс Максимус, облаченный властью трибуна в течение одиннадцати лет, консул в течение трех лет, проконсул, и император Марк Аврелий Пий Феликс Август, облеченный властью трибуна в течение пяти лет, консул, проконсул, восстановили Пантеон, поврежденный временем, со всем, что в нем было (тал.).)

Агриппа был зятем Августа. Он посвятил этот храм Юпитеру-Мстителю в память знаменитой победы, которую его тесть одержал при Акциуме над Марком Антонием и Клеопатрой (тысяча восемьсот пятьдесят девять лет тому назад). Там находились статуя Марса, покровителя Рима, и Венеры, покровительницы рода Юлиев.

Может быть, вы заметили в Парижском музее в зале Дианы задумчивое лицо Агриппы. Это был первый министр Августа. Он выполнял при этом государе роль благоразумия, почти ту же, которую играл г-и Камбасерес при Наполеоне. Так как читатель находится в Риме уже в течение нескольких месяцев, я должен вкратце рассказать ему о длинных спорах, касающихся истории Пантеона.

Предполагали, что огромная ротонда, находящаяся перед вашими глазами, вначале служила вестибюлем или по крайней мере большой залой в термах Агриппы, но что в скором времени и прежде, чем здание было закончено, ее назначение было изменено, и из нее сделали храм, так как ротонда и находящиеся позади нее термы не имеют сообщения. Другие знатоки (intelligent!) говорят, что Агриппа выстроил только портик, а храм был сооружен в предшествовавшую эпоху; это мнение подкрепляется тремя доводами:

на фасаде храма фронтон совершенно отделен от портика;

антаблемент портика не соответствует антаблементу храма;

наконец, архитектура портика нам нравится больше, чем архитектура храма, но круглая зала соединена со стеной терм, а поскольку термы построил Агриппа, можно считать весьма вероятным, что по его же приказанию была воздвигнута и ротонда. Никогда еще Рим не видел такого смелого свода, как свод Пантеона; вероятно, в храмах своды были редкостью. Крыша поддерживалась деревянными балками, как в храме св. Павла fuori le mura. Если бы это предположение было доказано, им можно было бы объяснить частые пожары. В закрытых храмах со сводами вроде наших запах горелого мяса был бы невыносим.

Возможно, что красота свода, о котором идет речь, побудила Агриппу посвятить эту залу богам. В таком случае он должен был присоединить к ней портик, чтобы придать больше величия входу в свой храм, и поручить постройку более искусному архитектору.

Портик Пантеона открывается восемью колоннами, расположенными в один ряд.

Священные обряды древних требовали, чтобы между портиком и храмом было нечто вроде вестибюля. Христианская религия заимствовала это расположение. Некоторые грешники, еще не примирившиеся с церковью, во время молитв стояли в нартексе церкви^*. Вестибюль Пантеона очень невелик.

^* (Я предпочитаю подвергнуть себя нареканиям за некоторые повторения, чем отсылать к сказанному раньше.)

Восемь колонн портика поддерживают фронтон, который когда-то был украшен барельефами и статуями работы Диогена, афинского скульптора.

Портик этот, самый красивый из всех существующих в Италии, имеет в ширину 41 и в длину 303 фута.

Он состоит из шестнадцати коринфских колонн; каждая из восьми колонн фасада состоит из одного куска белого с черным восточного гранита. Они имеют 4 фута 4 дюйма в диаметре и 38 футов 10 дюймов в высоту, не считая баз и капителей. Расстояния между колоннами немного больше двух диаметров, а колонны, помещающиеся перед дверью, расставлены еще шире.

Было замечено, что расстояние между колоннами все время уменьшается, начиная с середины; колонны по краям портика, расположенные напротив, имеют больший диаметр, чем те, между которыми вы проходите к двери храма.

Дион сообщает нам, что в вестибюле, между портиком и храмом, находились статуи Августа и Агриппы. Этот вестибюль образован каннелированными мраморными пилястрами и украшен фризом, на котором изваяны различные орудия, употреблявшиеся при жертвоприношениях.

Нынешняя бронзовая дверь Пантеона не та, которую отлил Агриппа; говорят, будто старая дверь была снята Гензерихом, королем вандалов.

Лестница в 190 ступеней, ведущая к куполу, пробита в толще стены, направо от входа. С левой стороны существовала совершенно такая же лестница, теперь разрушенная.

Внутренность храма, которую древние называли целлой, представляет собою правильную окружность, имеющую 133 фута в диаметре. Окон нет. Свет падает из круглого отверстия в верхней части свода; оно имеет 27 футов в ширину; через него дождь свободно проникает в храм. Это самый поразительный в христианской церкви след культа, требовавшего сожжения некоторых частей жертв.

Пантеон имеет в высоту 133 фута и делится на две равные части: верхняя - это свод, а нижнюю архитектор разделил на пять частей. Из них первые три, считая от пола,- коринфского ордера, совершенно похожего на ордер портика. Две остальные части образуют аттик с его карнизом.

Это место было испорчено Септимием Севером, поставившим здесь маленькие пилястры из цветного мрамора, которые около 1750 года были заменены более жалкими украшениями.

Когда после первых минут благоговения вы захотите осмотреть отдельные части этого замечательного храма, вы заметите четырнадцать колонн с каннелюрами, идущих вдоль круглой стены; базы и капители- из белого мрамора, коринфского ордера. Большая часть этих колонн, имеющих 27 футов в вышину, состоит из одного куска; диаметр их - 3 фута 6 дюймов; восемь колонн - из желтого мрамора, шесть других- из pavonazzetto^*. Каждой колонне соответствует пилястр из такого же мрамора. В стене, толщина которой равна 19 футам, архитектор Агриппы сделал две полукруглые и четыре прямоугольные ниши; теперь там устроены капеллы; седьмой промежуток составляет проход, а против него - полукруглая трибуна. Вероятно, здесь император Адриан, большой любитель архитектуры, устроил трибунал, где он вместе с некоторыми должностными лицами обычно производил суд.

^* (Фиолетовый мрамор (итал.).)

Восемь маленьких христианских алтарей заменили статуи богов Агриппы. Четыре из них еще сохранили свои желтые античные каннелированные колонны; у двух других колонны из порфира. Думают, что их поставил сюда Септимий Север. Наконец, перед двумя последними капеллами - колонны из обыкновенного мрамора; полагают, что они поставлены были здесь христианами.

Плиний сообщает нам, что в этом храме были знаменитые кариатиды, погибшие, как и все произведения скульптора Диогена. Статуя Юпитера-Мстителя занимала, без сомнения, место, где сейчас находится главный алтарь, напротив дверей. Можно думать, что кариатиды находились в центре храма и были расположены почти так же, как кариатиды храма Эрехфея в Афинах. Они отделяли от остальной части храма то, что теперь мы назвали бы капеллой Юпитера. Говорят, кариатиды были названы так потому, что статуи эти, поддерживающие груз, символизируют наказание за предательство, которое некогда совершили карийцы.

Пантеон - самое совершенное, что осталось нам от римской архитектуры. Мы просим разрешения рассказать его историю с некоторыми подробностями, как сделали это по отношению к собору св. Петра.

В 732 году после основания Рима в скипетр, находящийся в руке статуи Августа, ударила молния. В 80 году нашей эры произошел пожар, после которого храм был реставрирован Домицианом. Но какой же горючий материал мог здесь оказаться? Надо сказать, что все это для нас очень неясно. При Траяне вновь возник пожар от молнии, и храм был реставрирован последовательно Адрианом, Антонином Пием и, наконец,- Септимием Севером и Каракаллой, имена которых стоят в надписи.

В 608 году, когда Бонифаций IV превратил этот храм в церковь, он велел вынести из него не только всех идолов, но также, вероятно, и кариатид, человеческие фигуры которых могли напомнить пылким христианам идолов. Четыре из маленьких порфировых колонн были перенесены на другое место. Констанций II снял с этой церкви все покрывавшие ее металлические дощечки, когда в 664 году он отправлял в Константинополь все, что мог взять из римских сооружений.

В 713 году Григорий III заменил бронзовые черепицы свинцовыми пластинами. В 830 году Григорий IV посвятил церковь всем святым и повелел, чтобы праздник этот справлялся 1 ноября. Евгений IV произвел различные перестройки в церкви. В это время под портиком стояла красивая порфировая урна, которую Климент XII перенес в капеллу Корсини, в Сан-Джованни-ди-Латерано. Угловая колонна портика, на капители которой изображена пчела, была поставлена по приказу Урбана VIII; бронзу, которая оставалась в отделке, он употребил на другие сооружения и велел построить две уродливые колокольни. Александр VII закончил портик, поставив с правой стороны две колонны, которых еще не хватало.

Маленькие домики, стоявшие против Пантеона, были снесены. Папа начал гораздо более крупные реставрационные работы: он срыл некоторую часть земли, покрывавшей древнюю площадь, но раскопать античный пол не удалось.

Милейший Ламбертини, Бенедикт XIV, к сожалению, не сумел выбрать хорошего архитектора. Он многое испортил в этом храме, особенно в той части его, которая находится между колоннами и сводами. Говорят, что огромная статуя из белого мрамора, изображающая мадонну, была изваяна Лоренцетто согласно последним планам Рафаэля. Винкельман, немножко склонный, как всякий немец, к высокопарному стилю, считает ее одним из лучших произведений нового времени.

Нам остается только рассказать о наступившей затем мерзости запустения. После смерти Рафаэля останки его были погребены в Пантеоне. Позднее художник Карло Маратти поставил бюст этого великого человека на его гробнице. В наше время одна политическая партия одержала победу над Рафаэлем так же, как в Париже она одержала победу над Вольтером и Руссо.

Бюст Рафаэля был снят с его могилы и поставлен в маленькую низкую комнату Капитолия. В Пантеоне он был освещен светом, падавшим из отверстия в потолке и вызывавшим религиозное настроение,- в темном помещении, где он теперь находится, его почти нельзя разглядеть. Кто мог предвидеть в дни падения Наполеона, что религиозная реакция посягнет на Рафаэля, умершего в 1520 году? Бюст Аннибале Карраччи последовал за бюстом этого великого человека, которого он изучал с таким вниманием. Вы можете видеть эти изуродованные могилы у алтаря с левой стороны от входа. Не знаю, почему не уничтожили очаровательных стихов кардинала Бембо, конечно, совсем не католических:

 Ille hic ect Raphael* и т. д.

^* (Здесь покоится Рафаэль (лат.).)

Надпись на гробнице Аннибале Карраччи волнует своей наивностью, напоминая несчастную судьбу, постоянно преследовавшую этого великого реформатора живописи. Если бы он прожил еще несколько лет, он увидел бы завершение революции, ради которой он трудился с таким самоотвержением. Гвидо и Ланфранко, два его ученика, жили в достатке и почете.

В нескольких шагах от надписи, повествующей о преждевременной смерти и о бедности Аннибале, вы заметите бюст, дающий весьма ложное представление о хитрой физиономии кардинала Консальви. Г-н Торвальдсен сделал из него деревенского священника. Реакционная партия не могла воспрепятствовать тому, чтобы этот бюст был помещен здесь; кардинал Консальви был титулярием Санта-Мария ad martyres; это - латинское название Пантеона, данное ему в 608 году, когда Бонифаций IV перевез сюда двадцать восемь телег с костями святых мучеников.

Кардинал Консальви имел своим преемником по титулу Санта-Мария ad martyres знаменитого кардинала Риваролу, того самого, на которого было совершено покушение у Равеннских ворот, наделавшее столько шуму в Риме и по всей Италии, но оставшееся совершенно неизвестным в Париже. 6 мая 1828 года было казнено несколько человек, обвиненных по этому делу,- в Романье царит террор. Это страна, давшая итальянской армии Наполеона самых храбрых солдат, как, например, Скьяссетти, Североли, Нербони и т.д.

Статуя из белого мрамора, воздвигнутая кардиналу Ривароле при его жизни, помещена на мосту Сантерно, поблизости от Имолы; мы видели на ней маленькие серые пятна - следы пуль, которые были в нее выпущены; теперь ее охраняет часовой, который находится в постоянном страхе. Почтальоны предложили нам выйти из экипажа, чтобы осмотреть статую. Они рассказали много подробностей, повторить которые я не решаюсь. Народ в Романье ненавидит священников, но, тем не менее, льстит им с чрезвычайной низостью. У подножия статуи кардинала Риваролы мы встретили две телеги, в которых находились закованные карбонарии. Поль оказал им помощь и дал два номера "Constitutionnel". В толпе крестьян, сбежавшихся посмотреть на карбонариев, царило глубокое молчание. В глазах крестьян это были мученики.

Термы Агриппы имели сто семьдесят ванн - они были первыми термами в Риме; это было признаком упадка нравов: Цезарь и Катон ходили купаться в Тибр.

Остатки терм Агриппы доходят до наружной стены Пантеона со стороны, противоположной портику. Счастливый зять Августа, умирая, завещал эти термы римскому народу вместе с обширными садами, орошаемыми Аква Верджине. Они помещались в том месте, где теперь находится арка делла Чамбелла.

Климент XI водрузил перед портиком Пантеона небольшой обелиск, покрытый иероглифами; это украшение крайне здесь неуместно. Вместо того, чтобы ставить памятники вокруг Пантеона, нужно было бы освободить его от слоя земли в двенадцать футов толщиной. Когда Тибр заливает Рим, то все крысы этого квартала спасаются у Пантеона на той части мостовой, которая находится под фонарем, и там на них натравливают стаи кошек^*.

^* (Каждый римский памятник породил два - три тома in-4°. По этим работам можно судить о том, какая мода господствовала в науке об античности во время их написания. Эти толстые тома противоречат друг другу даже в определении размеров описываемых ими памятников. Г-н де Ла-Кондамин, очень педантичный француз, измерил много римских памятников (Записки Академии Надписей за 1757 год). Согласно r-дам де Ла-Кондамину и Дегоде, внутренние размеры Пантеона - 137 футов 2 дюйма в диаметре между осями колонн и 133 фута 10 дюймов между поверхностью колонн. Отверстие в своде имеет 27 футов 5 дюймов в диаметре, портик Пантеона - 98 футов 10 дюймоз между осями колонн, колонны-15 футов 10 дюймов в окружности.

Современный римский фут относится к королевскому футу как 11,82 относится к 10,83 или как 11 к 10.)

Реставрация, которая обошлась бы очень недорого, вернула бы Пантеону его прежнюю красоту и позволила бы нам видеть его таким, каким знали его римляне. С этим храмом нужно было бы сделать то же, что один умный префект сделал с Квадратным домом в Ниме^*, то есть снять землю до глубины античной мостовой. Можно было бы оставить улицу шириною в 15 футов вдоль домов, стоящих на площади, напротив портика. Эту улицу поддерживала бы стена в 12 или 15 футов высоты, приблизительно такая же, какая окружает базилику у колонны Траяна.

^* (Квадратный дом в Ниме подробно описан Стендалем в "Записках туриста".)

Многие молодые прелаты, в руки которых в течение ближайшего полувека неизбежно перейдет власть, вполне достойны того, чтобы осуществить такую реставрацию античного памятника.

В 1711 году полагали, что антики нужно украшать, и перед Пантеоном поставили обелиск. В 1611 году сносили древние триумфальные арки, чтобы расширить улицы, и думали, что так и нужно. Удивительная вещь! Деспотизм Наполеона закалил характер народа, изнеженного тремя столетиями спокойного и мирного деспотизма! Дело в том, что Наполеон отнюдь не преследовал всякую правильную мысль.

5 апреля 1828 года.

Наконец-то, мы получили из Парижа французский перевод "Жизни Бенвенуто Челлини, написанной им самим". Мы читали ее до трех часов ночи. До опубликования мемуаров Казановы де Сейнгальт произведение Челлини было самой любопытрюй работой такого рода. Переводчик Челлини благонамеренно выпустил наиболее скабрезные места. По одной этой книге можно составить себе более полное представление об Италии, чем по трудам г-д^* Ботты, Сисмонди, Роско, Робертсона и т. п.

^* (...можно составить себе более полное представление об Италии, чем по трудам г-д...- Стендаль имеет в виду следующие исторические работы: Ботта "История Италии с 1789 года по 1814 год" (изд. на итальянском и французском языках одновременно в 1826 году); Сисмонди "История итальянских республик в средние века"; Роско "Жизнь Лоренцо Медичи" (1796) и "Жизнь Льва X" (1805); Робертсон "История правления Карла V" (франц. пер. 1777 года).)

Фредерик в восторге от Виллани, старинных флорентийских историков; он только что купил великолепное издание их, выпущенное во Флоренции года два назад.

Милан - это колония, которой боится австрийский царствующий дом; суровость его полиции известна всей Европе; однако там печатается множество оригинальных произведений. Флоренция пользуется достаточной свободой, тем не менее там не печатается ничего нового. Такова сила культурной закваски, которой Ломбардия обязана Наполеону и двум или трем тысячам замечательных людей, привлеченных им в администрацию. Если знатный миланец, как бы он ни был реакционен по своему общественному положению, в 1796 году имел пять лет от роду, воспитание он получал в городе, полном восхищения по отношению к великому человеку, возродившему Италию из небытия. Аристократ, которого я взял в виде примера, родившись около 1791 года, теперь имеет тридцать восемь лет от роду и через несколько лет вступит во владение своим фамильным состоянием. Вот почему книгопечатание в Милане стоит значительно выше, чем во Флоренции.

Поль рассказал нам, что один из его новых друзей показывал ему ключ, при помощи которого некий князь Савелли отравлял тех из своих приближенных, от которых он хотел отделаться. На рукоятке этого ключа есть маленький, почти незаметный шип. Его натирали каким-то ядом, и затем князь, отдавая этот ключ, говорил одному из своих дворян: "Такой-то, принесите мне бумагу из такого-то шкафа". Замок плохо отмыкался; дворянин крепко сжимал ключ в руке, надавливал его, и замок наконец поддавался. Но, сам того не замечая, он слегка царапал себе руку маленьким шипом на рукоятке ключа, и через двадцать четыре часа после этого его уже не было в живых.

Наши спутницы долго рассуждали о ядах с г-ном Агостино Манни, лучшим химиком в Риме; с этим очень неглупым человеком нас познакомил г-н Демидов.

Г-н Агостино Манни думает, что acqua tofana существовала еще сорок лет тому назад, во времена знаменитой княгини Джустиньяни, которая едва не стала ее жертвой. Acqua tofana ничем не пахла и была бесцветна; достаточно было принимать по одной капле в неделю, чтобы человек умер через два года. Если в этот период времени он заболевал хотя бы самой легкой болезнью, она неизбежно заканчивалась смертью, и отравители рассчитывали на это. Acqua tofana можно было подмешивать к кофе или к шоколаду, и от этого она не теряла своей силы. Вино отчасти ее нейтрализовало^*.

^* (Знаменитый врач С. говорил мне. что он знает один состав, который растворяется в воде и в таком виде не имеет почти никакого вкуса. Две капли этой воды, если их принимать каждую неделю, убивают через два года; следовательно, acqua tofana существует, хотя, по всей вероятности, способ ее приготовления, который применялся в XV веке ныне неизвестен.)

Г-н Манни знал одного предсказателя, отец которого жил в достатке, хотя и не имел никаких занятий; он полагает, что человек этот торговал ядами. К счастью, этого искусства уже не существует. Г-н Манни думает, что в те времена, когда процветали отравления, около 1650 года, можно было разрезать грушу на две части золотым ножом, отравленным только с одной стороны. Одну половину давали женщине, которую ревновали. Можно было без вреда для себя съесть ту половинку, которой касалась неотравленная сторона ножа; другая половинка причиняла смерть. Г-н Манни полагает, что почти всегда напиток, который давали несчастному, испытывавшему первые муки после отравления, был приготовлен таким образом, что действие яда от него становилось еще более сильным. Самые дорогие яды были те, действие которых обнаруживалось только через несколько лет. Он думает, что человек, ослабевший под влиянием acqua tofana, был гораздо более подвержен лихорадке, а хинин в этом случае оказывался роковым.

Г-н Манни говорит нам, что acqua tofana и другие яды, действие которых было почти сверхъстественным, подобны

 L'araba Fenice 
 Che vi sia ognun lo dice, 
 Dove sia nessun lo sa*.

^* (Арабскому фениксу: все говорят, что он существует, но никто не знает, где он находится.)

Этот умный человек в споре с нами в конце концов сообщил нам больше того, что он хотел сказать (например, какова причина смерти кардиналов М. и М.).

Г-н Манни чувствует себя гораздо увереннее, рассказывая нам о "перстне смерти". Он не отрицает того, что ему случилось видеть этот любопытный инструмент, состоящий из двух львиных когтей, сделанных из очень острой стали. Эти два когтя длиною в несколько дюймов приходятся на внутренней стороне правой руки; они прикрепляются к пальцу двумя перстнями. Когда рука сжата, то можно видеть только два перстня. Когти приводятся в движение двумя средними пальцами. Они покрыты глубокими желобками; вероятно, в эти желобки впускали яд.

Например, в толпе на каком-нибудь балу вы с галантным видом схватывали обнаженную руку женщины, которой хотели отомстить; сжав ее руку и затем отдернув свою, вы причиняли ей глубокую царапину и тотчас же роняли "перстень смерти". Как найти преступника среди толпы? Кому была охота обвинять какого-нибудь римского князя, папского племянника или какого-нибудь другого знатного вельможу, не имея на то никаких доказательств? Оставалось только знаменитое изречение:

 Преступник тот, кому на пользу преступленье.

В XVI веке за отравление мстили отравлением. Теперь говорят, будто преступников останавливает боязнь того, что общественное мнение Рима через два месяца после происшествия получит гласность в какой-нибудь английской газете. Называют г-на Хазлитта^* и нескольких других репортеров английских газет, которые вернули себе издержки по путешествию в Италию письмами, напечатанными ими в "Times" и в "Morning Chronicle". Так свобода прессы бывает полезна даже для тех стран, которые ее лишены. Г-н Мании был настолько добр, что обещал показать некоторым членам нашего кружка несколько забавных приспособлений, которые должны были излечивать от страха средневековых мужей. Они превосходно выполняли свое назначение.

^* (Хазлитт (1778-1830) - английский публицист и критик. Его "Заметки во время путешествия по Франции и Италии" появились отдельным изданием в 1826 году, но еще до этого они были напечатаны в виде статей в "Morning chronicle".)

Взволнованные этими мыслями о смерти и яде, мы отыскали у Банделло историю прекрасной Пии Толомеи из Сьены, которую Данте считал невинной.

Вот эти трогательные стихи из пятой песни "Чистилища", поэмы, которую напрасно ставят ниже "Ада":

 Deh! Quando tu sarai tomato al mondo, 
 ..............................
 Ricordati di me, che son la Pia. 
 Sienna mi fe: disfecemi Maremma; 
 Salsi colui, che inannellata pria, 
 Disposando m'avea con la sua gemma.

Purgatorio, V^*.

^* (

 Когда ты возвратишься в мир земной, 
 То вспомни также обо мне, о Пии! 
 Я в Сьене жизнь, в Маремме смерть нашла, 
 Как знает тот, кому во дни былые 
 Я, обручаясь, руку отдала.

)

Женщина, говорящая с такой сдержанностью, испытала втайне судьбу Дездемоны, хотя могла бы одним своим словом сообщить о преступлении своего мужа друзьям своим, оставшимся на земле.

Нелло делла Пьетра получил руку мадонны Пии, единственной наследницы рода Толомеи, самой богатой и самой благородной фамилии в Сьене. Красота ее, вызывавшая удивление всей Тосканы, и большая разница в летах между нею и ее мужем пробудили в сердце последнего ревность, которая под влиянием ложных доносов и постоянно возрождающихся подозрений привела его к жестокому замыслу. Теперь трудно решить, была ли его жена совершенно без греха, но Данте считал ее невинной.

Муж отвез ее в Маремму под Сьеной, знаменитую в то время, как и теперь, своей aria cattiva ^*. Он ни разу не сказал своей несчастной жене о причине ее заключения в этом опасном месте. Нелло был настолько горд, что не позволил себе ни жалоб, ни обвинений. Он жил одиноко вместе с нею в покинутой башне; я посетил ее развалины на берегу моря. Он ни разу не нарушил своего высокомерного молчания, он не отвечал на вопросы своей молодой супруги, никогда не внимал ее просьбам. Он холодно ожидал, когда смертоносный воздух окажет свое действие. От испарений этих болот поблекло лицо ее, которое, как говорили, было прекраснейшим из всех, какие можно было встретить в эту эпоху. Через несколько месяцев она умерла.

^* (Малярия (итал.).)

По рекомендации г-на Демидова мы взяли очень образованного учителя, г-на Дардини, который читает нам превосходные лекции о Данте. Он разъясняет нам каждый намек у этого поэта, который, как лорд Байрон, полон намеков на современные события.

Сегодня утром г-н фон ***, встретившийся нам на вилле Памфили, говорил, что пребывание в Риме св. Петра кажется ему очень сомнительным^*. Мы никогда не узнаем правды об этом. Не только современники, но и все переписчики рукописей в течение четырнадцати столетий находили выгодным лгать. Относительно истории церкви в первые века можно сказать то же, что об истории карфагенян,- ее нужно искать в рассказах их врагов римлян. В Риме всякий, кто осмеливался подвергать сомнению официальные сообщения консула, считался врагом родины, и наказанием ему была всеобщая ненависть. Если у такого человека оказывался враг, то этот враг мог безнаказанно убить его, будучи уверен в том, что народ простит его, если его привлекут к суду. "Нужно уметь не знать",- часто повторяет нам ученый фон ***.

^* (Наш век педантичен, поэтому нужно восстановить следующее примечание, уничтоженное мною в корректуре.

"Д. советует мне добавить восемьдесят таких примечаний. Любопытный узнает из них, где искать разъяснений, которые ему покажутся необходимыми. Процитировать также две или три выдержки из этого болтуна Винкельмана, родившегося в моем фамильном имении, говорит г-н Д ". (Запись на экземпляре Сержа Андре.))

Сегодня мы совершили чудеснейшую прогулку; никогда еще, быть может, наши спутницы не были так довольны своим пребыванием в Риме. Письма из Парижа только и говорят о плохой погоде да поздних холодах, здесь же с середины февраля мы наслаждаемся весной, более приятной, чем лето.

За эти дни мы были на нескольких приятных балах у английских дам. Нам попались там комичнейшие физиономии и четыре или пять девушек небесной красоты. Но лучше всего, утверждает Поль, были там лица порядочных людей. Мы знакомы с семью или восемью англичанами, которых считаем образцом честности, хороших манер и твердости характера. Это люди, которых самый недоверчивый человек мог бы избрать своими душеприказчиками или судьями. Многие из них могли бы быть честными до героизма; они доказали это в трудные минуты, но никогда не упоминают об этом. Эти люди зрелого возраста не более чопорны, чем молодые двадцатипятилетние лорды. Словом, они очень близки к социальному совершенству. Можно ручаться, что они обладают самыми высокими социальными добродетелями, однако нет ничего смешнее их теорий. Их рассуждения кажутся нам особенно комичными потому, что они произносят их с чрезвычайной серьезностью. Как бы ни были умны эти господа, все же они не могут понять, что можно поступать иначе, чем поступают в Англии. По их мнению, этот маленький остров создан для того, чтобы служить примером для всей вселенной.

Но что нам за дело до убеждений человека, если мы уверены в его поведении? Кроме этих англичан, которые в социальном отношении были бы совершенством, если бы у них были менее строгие физиономии и не такой унылый вид, мы различаем два типа людей, к несчастью, слишком распространенные среди этого народа.

1. Бесстыдные сторонники министерства, которые всегда и за все хвалят правительство, лицемерят во всем и жаждут дорогостоящих наслаждений, как люди, не привыкшие иметь деньги. Эти люди противоречат самым очевидным истинам с бесстыдством, которое может подчас вывести вас из себя.

2. Встречаются богатые и знатные, вполне порядочные люди, единственное удовольствие которых заключается в том, чтобы негодовать. Самая большая неприятность, которую можно им причинить,- это не давать им никакого повода для раздражения. Мы могли это наблюдать в течение последних дней во время прогулки в Пезенту, на озеро Фучино и в Субиако. Поль, организовавший прогулку и очень желавший доставить всем удовольствие, видя, что англичанки все время страдают от дурного настроения их отцов или мужей, постарался устранить всякий повод для раздражений. Чтобы добиться этого, он изучил все причуды путешествовавших с нами англичан. В результате эти господа были раздосадованы тем, что не могли ни к чему придраться.

Люди этой породы ощущают жизнь только тогда, когда сердятся. А так как они очень благоразумны, хладнокровны и решительны, то приступы их гнева почти всегда приносят им маленькую победу, но они от этого не чувствуют никакого удовлетворения. Им необходимо только преодолевать препятствия. Они не могут сохранить умственную свободу во время борьбы с препятствием, так как бывают совершенно поглощены ею и прилагают все свои силы. Они ничего не могут делать смеясь. Если показать им что-нибудь прекрасное, они станут думать: "Я не испытываю от этого никакого удовольствия, однако каким я буду несчастным, когда потеряю возможность наслаждаться всем этим! Какие жестокие сожаления будут терзать мою душу!" Это люди, неспособные испытывать радость. Их чопорность еще больше увеличивается, когда они видят, что другие получают удовольствие, не спросив у них на то разрешения. Тогда они становятся высокомерными и distant^*. Если англичанину, который находится в таком состоянии духа, предоставить свободу и не обращать на него внимания, его огорчение увеличится, и к вечеру он готов будет сделать сцену своей жене. Если вы постараетесь смягчить это дурное расположение духа нежными словами и дружеским и предупредительным вниманием, вы заметите, что настроение его еще больше ухудшится, и вот почему: в вашем поведении есть brio, вы говорите с ним с воодушевлением, которое увеличивает огорчение англичанина, так как он ясно видит, что в его душе нет того огня, который он замечает в вашей душе, и он начинает вам завидовать. Нам удалось развеселить одного из наших англичан или по крайней мере вывести его из убийственного состояния духа, дав ему упрямого мула, который трижды сбросил его на землю. Мы предупредили его об этом, но он сел на него с тем большей охотой, что нашел трудность, которую должен был преодолеть. В сущности, таково единственное удовольствие этой угрюмой нации, залог всех дальнейших ее успехов. Они последними в Европе уверуют в ад.

^* (Отчужденными (англ.).)

Герцог де Лаваль-Монморанси дал чудесный костюмированный бал, очаровательный, как все, что происходит во Французском дворце; хозяин дома был необычайно изящен и любезен. Поль говорит, что в этом вельможе нет ничего, что могло бы напомнить выскочку, а во Франции это встречается очень редко. Нет ничего труднее, чем с достоинством носить голубую ленту. Действительно, ведь в 1829 году мы составляем племя выскочек. Никто в обществе не занимает того положения, к которому его готовил отец, когда сыну было двенадцать лет.

Королевой бала, к великому огорчению других дам с большими претензиями, была одна красивая богемка, г-жа де Р. Так как на балу у г-на де Лаваля было гораздо больше северян, чем итальянцев, то общественное мнение склонилось в пользу английских красавиц, которым и было отдано первенство над римлянками. Хорошенькую г-жу де Р. приняли за испанку. Мы, наверно, никогда еще не видели в одном салоне двенадцать столь привлекательных женщин. Бал, конечно, не обошелся без тех великих происшествий, о которых потом целых два дня говорит весь город; эти приятные сплетни позволили нам отдохнуть от восхищения.

Одинокий путешественник - пуританин, отклоняющий приглашение своего посла и лишающий себя возможности наблюдать мелкие происшествия в свете, может сказать, что он не видел собора св. Петра. Что остается от посещения собора св. Петра через год? Только воспоминания. Если путешественник входит в собор в мрачном настроении и уже пресытившись восхищением, воспоминание, которое он о нем сохранит, будет тусклым и холодным.

Целью нашей сегодняшней прогулки было насладиться приятной погодой (легкая облачность с порывами теплого ветра и отовсюду едва слышный запах цветущих апельсинных деревьев и жасмина). Мы взяли с собой на гробницу Менения Агриппы кофейники, хлебцы и кофе. Этот веселый и добродушный патриций известен нашим спутницам по Шекспиру (трагедия "Кориолан").

Прежде всего мы, может быть, в двадцатый раз посетили церковь Санта-Мария-дельи-Анджели, принеся дань восхищения Микеланджело. Оттуда мы пошли осматривать украшенный мрамором бассейн в саду у церкви св. Сусанны. Римские чичероне утверждают, что бассейн этот - работы Микеланджело. В этом чудном саду мы провели около часа; иногда целых пять минут протекало в молчании. Нет, на севере нельзя испытать подобных ощущений; это нежные, благородные, трогательные минуты: вы не верите в существование злых людей, вы обожаете Корреджо, и т. д., и т. д.

Я воспользовался этим, чтобы экспромтом произнести маленькую проповедь о том, что не следует обращать внимания на десятки мелких неприятностей, испытываемых нами по поводу паспортов или из-за двух - трех приемов meno civili^*, оказанных нам нашими французскими агентами. Что нам за дело сейчас до того, что бедняки, получающие по шесть тысяч франков жалованья и умирающие от страха быть уволенными, приняли нас за якобинцев?

^* (не особенно учтивых (итал.).)

Фонтан Термини ни на минуту не задержал нашего внимания; он довольно груб. Наши души способны были наслаждаться лишь самыми тонкими красотами: нам нужны были арабески Рафаэля или фрески Корреджо.

Мы зашли в церковь Санта-Мария-делла-Виттория. Внутренность ее Карло Мадерна разукрасил, как будуар, но мы позвали монаха-привратника не ради архитектуры. Все эти мало посещаемые церкви на римских холмах запираются после мессы, в одиннадцать часов утра. Три паоло сделали бедного монаха счастливейшим существом на свете, и он любезно показал нам свою церковь.

"Где "Св. Франциск" Доменикино?" - спросили мы его. Он провел нас во вторую капеллу справа. Наконец мы пришли к знаменитой группе Бернини и к известной капелле, сооруженной одним из двоюродных дедов нашего друга, милейшего графа Корнера.

Св. Тереза изображена в экстазе божественной любви; фигура полна глубокой и естественной экспрессии. Ангел со стрелою в руке как будто хочет обнажить ей грудь, чтобы пронзить сердце; он смотрит на нее со спокойным лицом, улыбаясь. Какое божественное искусство! Какое сладострастие! Наш славный монах, думая, что мы не понимаем, объяснял нам это изображение. "E un gran peccato^*,- сказал он наконец,- что эти статуи могут легко вызвать мысль о мирской любви".

^* (Большой грех, большая беда (итал.).)

Мы простили кавалеру Бернини все то зло, которое он причинил искусствам. Создал ли греческий резец что-либо подобное лицу св. Терезы? Бернини сумел выразить в этой статуе самые страстные письма молодой испанки. Греческие скульпторы Иллисса и Аполлона, если хотите, сделали больше: они показали нам величественное изображение Силы и Справедливости; но как это не похоже на св. Терезу!

Мы не получили никакого удовольствия от картины Гверчино и двух картин Гвидо в соседней капелле; нам хотелось поскорей выйти на свежий воздух.

Наши маленькие резвые лошадки быстро доставили нас на угол улицы Макао. Здесь зарывали живыми бедных провинившихся весталок; это также были души, объятые страстью, как св. Тереза. Двое из нас когда-то видели бессмертный балет Виганб. Фредерик раскрыл том Тита Ливия, так забавно переведенный г-ном Дюро, и прочел нам рассказ о казни двух весталок в 536 году по основании Рима. Мы произнесли имена Опимии и Флоронии спустя больше чем две тысячи лет после мученической смерти, принятой ими на этом месте. Все эти подробности сообщил нам Фредерик. Г-жа Лампуньяни и я, видевшие балет Вигано^*, были глубоко тронуты.

^* (Виганд, Сальваторе - итальянский балетмейстер. Стендаль называл его "великим немым поэтом" и считал его одним из величайших людей современной Италии.)

Мы прогуливались в садах Шарра и Костагути, среди цветущих апельсинных деревьев. Все это еще находится в пределах Рима. Наконец мы вышли из города через Порта-Пиа, сооруженную Микеланджело.

На тротуаре большой дороги, за стенами, мы встретили трех или четырех гуляющих кардиналов; это место их святейшества посещают особенно охотно. Кардинал Кавалькини был настолько любезен, что указал нам виллу Патриции на холме, по правую руку от дороги. Его святейшество рассказал нам ее историю очень подробно, остроумно и просто; за то мы пожелали ему стать папой при первой возможности. Он будет покровительствовать искусствам, которые в этом очень нуждаются.

Выйдя из виллы Патриции, мы отправились на Монте-Сакро (Священную гору), находящуюся в двух милях оттуда. Это знаменитое место все было покрыто высокой травой и очень зелеными деревцами; пышная растительность придает ему какой-то особенный вид.

Сюда ушел римский народ, оставив город патрициям, которых он считал тиранами, хоть и не поднимал против них восстания; он не смел сделать это (260 год по основании Рима). Ему не позволяла этого религия, всегда столь полезная для власть имущих^*. Плебеи возвратились в Рим после остроумного аполога Менения Агриппы.

^* (Ср. замечательный отрывок Монтескье^**, озаглавленный "Религиозная политика Рима". Primavera del Ventinove; L. for Sanscrit and jea 46.)

^** (...замечательный отрывок Монтескье...- Сочинение Монтескье "О религиозной политике римлян" было прочитано им на заседании Бордоской академии 18 июня 1716 года. Монтескье утверждает, что начало религии в Риме было положено не страхом и не благочестием, но соображениями политической необходимости.)

Последние слова примечания, по-видимому, были добавлены Стендалем в корректурах. Слова эти нужно понимать так: "Весна 1829 года. Любовь к Санскриту и ревность. 46 лет". Именем "Санскрит" Стендаль называл г-жу де Рюбампре, так как она интересовалась индийской философией и языком. В 1829 году Стендалю исполнилось 46 лет.

Через сорок пять лет после этого, взволнованные страшной картиной отца, убившего свою дочь, чтобы спасти ее от посягательств децемвира Аппия, плебеи снова удалились на Священную гору, но они были так же скромны, как и их отцы: "Modestiam patrum suorum nihil violando imitati"^*. На этот раз народ добился закона о неприкосновенности личности трибунов (это наша палата депутатов). После этого стало уже невозможно посягать на свободу, не подкупив трибунов. Ведь из числа тысячи двухсот депутатов, заседавших в палате с 1814 года, по меньшей мере тысяча получила какую-нибудь должность или ленточку.

^* (Они подражали скромности отцов своих, не совершая насилий (лат.).)

Только кровь женщины могла тронуть этих суровых римлян: Лукреция и Виргиния дали им свободу.

Спускаясь со Священной горы, мы долго размышляли о гробнице этого забавника Менения. Мы находились в трех милях от Рима. Вернувшись назад и не переходя через Тевероне по мосту Ламентано, разрушенному Тотилой и вновь отстроенному Нарсесом, мы спустились в долину и нашли там превосходный кофе, приготовленный нашим слугой-итальянцем, славным Джованни. Молоко нам дали коровы, пасущиеся теперь на гробнице Менения.

Мы пошли осматривать виллу Альбани. Здесь следовало бы поместить двадцать страниц описаний. У нас были большие планы. Кардинал С. достал нам билет, чтобы мы могли осмотреть один из прекраснейших в мире памятников - виллу Лудовизи. То, что возбуждает только любопытство, показалось нам холодным; мы осмотрели бюст Ганнибала, статуи Брута и Цезаря. Архитектура этой виллы, хоть и очень современная, отнюдь не нелепа. Северянам кажутся очень странными эти полные построек сады, слабым подражанием которым являются Тюильри и Версаль.

Нам понравился этрусский стиль барельефа "Левкотеи", кормилицы Вакха. На "Парнасе" Менгса мы нашли холодно выполненные портреты красавиц, славившихся в Риме в царствование Пия VI; нас заинтересовал портрет г-жи Лепри благодаря известному анекдоту^*.

^*(Через две недели после смерти своего весьма престарелого мужа эта очаровательная женщина объявила, что она беременна, и спустя девять месяцев и несколько дней родила ему наследника. Брат маркиза Лепри, который благодаря этому лишился огромного наследства, возбуждает скандальный процесс против своей хорошенькой невестки. Он уже должен был его проиграть, но в последнюю минуту он приносит этот процесс в дар правящему папе Пию VI, который делает его монсиньором. Папа проигрывает процесс; тогда он запрещает судьям входить к нему и завладевает колоссальным наследством Лепри. В 1811 году, в то время, когда римскими финансами управлял г-н Жане, это дело, помнится мне, еще не было закончено. (См. Горани. Записки о дворах Италии.

В лице красивой маркизы Лепри есть что-то меланхолическое; приключение ее объясняют деликатностью чувств: при жизни своего мужа она не хотела его обманывать до конца и сдерживала порывы своего возлюбленного, которого обожала.)

Статую Юноны следовало бы рассмотреть с большим вниманием, но пора уже было уходить. Мы хотели осмотреть виллу Лудовизи; она превзошла ожидания наших спутниц.