|
Римские церкви
5 октября 1828 года.
В Лисабоне и в Испании католицизм доказал, что он ненавидит представительное правление, которое составляет единственную страсть XIX века. Поэтому вполне возможно, что к концу этого столетия многие благоразумные люди примут какую-либо новую форму для поклонения всемогущему вознаграждающему и карающему богу. Пока у человека будет воображение, пока он будет чувствовать потребность в утешении, он будет стремиться беседовать с богом и в зависимости от своего личного характера с большим удовольствием будет беседовать с ним либо под великолепными сводами собора св. Петра в Риме, либо в маленькой полуразрушенной готической церковке своей деревни. Когда религиозное чувство глубоко, великолепие мешает ему, и человек предпочитает одинокую, заброшенную среди леса часовню, особенно когда за ее стенами бушует гроза, а вдали едва слышен колокол какой-нибудь другой церкви.
Мы, северяне, не можем обрести в римских церквах этого ощущения одиночества и скорби: они для этого слишком прекрасны. Для нас архитектура Браманте, являющаяся подражанием греческой, кажется праздником. Но римляне находят это чувство одиночества и грусти во многих из тех маленьких церквей, которые я здесь кратко опишу, например, в Санта Сабина на Делийском холме.
Насколько в истории памятников царского Рима, Рима республиканского и даже императорского все крайне недостоверно, настолько же в истории римских церквей все твердо установлено, но зато и крайне неинтересно.
Рекомендую вам зачеркивать карандашом названия церквей, которые вы уже осмотрели.
Прежде всего я, для памяти, перечислю двадцать четыре церкви, которые кажутся мне самыми замечательными.
Собор св. Петра. Базилика выстроенная Константином, заново отстроенная Николаем V и Юлием II.
Пантеон (или Санта-Мария ad Martyres). Бюст Рафаэля здесь отсутствует. Законченный образец античной архитектуры.
Санта-Мария-Маджоре. Базилика; напоминает салон.
Сан-Джованни-ди-Латерано. Базилика; ничего красивого (пошлая архитектура).
Сант-Андреа-делла-Валле. Красивый фасад и (божественные) фрески Доменикино.
Санта-Мария-дельи-Анджоли. Превосходная архитектура. Простая древняя библиотека, более благородная, чем большинство наших церквей 1.
Ara Coeli. На Капитолии, налево, когда поднимаетесь; прежде храм Юпитера*, античные колонны, мрачный вид; Sacro Bambino**; гигантская мраморная лестница.
* ()
** ()
Сан-Паоло-фуори-ле-Мура. Сгорел в 1823 году. Величественные развалины; печальный вид готической церкви.
Санти-Апостоли. Гробница Ганганелли, а на паперти - маленький памятник работы Кановы; античный орел.
Сант-Агостино. "Пророк Исайя", фреска Рафаэля; стиль его напоминает стиль Микеланджело.
Мадонна-делла-Паче. Прекрасные фрески Рафаэля.
Церковь Капуцинов. Пьяцца Барберини; "Святой Михаил" Гвидо*.
* ()
Сан-Карло Катинари. Фрески Доменикино.
Сан-Клементе. Лучший из сохранившихся образцов первых христианских церквей; хоры посредине церкви.
Сан-Стефано-Ротондо. Оригинальная форма; ужасные картины мученичества.
Сан-Грегорио, на Целийском холме*.
* (
"Я все еще восхищаюсь двумя фресками, изображающими св. Андрея Сторож, кажется, очень доволен двумя паоло, но все же не совсем Фреска Гвидо гораздо трогательнее благодаря правдивости солдат, волнению святого при виде креста, ангельской красоте женщины, журящей своего сына, и той, которая стоит справа и смотрит Правдиво изображено любопытство юноши рядом с ней" (Запись на экземпляре Сержа Андре.))
Церковь Иезуитов. Начата Виньолой в 1575 году; капелла и гробница св. Игнатия, главная квартира иезуитов.
Сант-Игнацио. Начата в 1626 году; период упадка архитектуры.
Cанта-Мария-делла-Навичелла. Превосходное местоположение, чудесная архитектура Рафаэля, двадцать великолепных колонн.
Санта-Мария-дель-Пополо. Рядом с воротами, через которые вы вступаете в Рим, когда приезжаете с севера. Прекрасные гробницы XVI века.
Сант-Онофрио. На Яникульском холме; гробница Тассо; великолепный вид. Вы находитесь напротив палаццо Монте Кавалло; между этими двумя церквами расстилается Рим.
Сан-Пьетро-ин-Винколи*. "Моисей" Микеланджело, картина Доменикино в ризнице.
* ()
Санта Прасседе. Выстроена в 162 году, заново отстроена около 280 года; шестнадцать гранитных колонн, удачно расположенный главный алтарь.
Сан-Лоренцо-фуори-ле-Мура. Один из самых любопытных христианских памятников. Эта базилика была заложена Константином около 330 года, через четыре года после позорнейшей и ужасной смерти его сына, юного принца, подававшего большие надежды. Она была отстроена совершенно заново около 589 года, реставрирована в 716 году, расширена в 772-м и снова реставрирована около 1216 года Гонорием III, мозаичный портрет которого мы видели под воздвигнутым им портиком. Последняя реставрация относится к 1647 году. Внутренность чрезвычайно любопытна. Церковь эта полна колоннами. Там надо побывать несколько раз.
Читатели-либералы, досадующие на то, что иезуиты притесняют Францию (1829), найдут смешным предложение прочесть двадцать страниц описания церквей. Эти здания были по большей части выстроены людьми, которые почти что подвергались преследованиям, как теперь в Италии подвергается преследованиям путешественник, слывущий либералом. Эти церкви не были выстроены на государственные средства и против воли подавляющего большинства, желающего во Франции вместо церквей строить школы для крестьян.
Римские церкви, выстроенные частными лицами или по подписке, вплоть до 1700 года были самыми желательными сооружениями для подавляющего большинства. Поэтому мы можем рассматривать их как выражение душевных запросов той эпохи.
Папы во сто раз усилили любовь к прекрасному, дав ей в помощники страх перед адом; с 1200 по 1700 год все действия богатых стариков определялись этим страхом. У чувствительных людей боязнь божьего суда проявляется в любви к богоматери; они обожают эту несчастную мать, испытавшую столько страданий и утешенную такими поразительными событиями, как воскресение ее сына, открытие, что он бог, и т. д., и т. д. В Риме насчитывают двадцать шесть церквей, посвященных мадонне.
Страх перед земным судом смущает меня, когда я заявляю следующее. Хотя судебная власть и полагает, что она укрепляет веру в бога, я должен заявить, что это возвышенное чувство остается в моих глазах гораздо выше эстетической и мирской критики, которую я позволю себе по поводу римских церквей. Даже существование инквизиции не в силах помешать чувствительным душам понимать возвышенность учения Христа; и тем менее могут этому помешать Тартюфы, которым это учение дает средства разъезжать в каретах, или же важные и высоконравственные лица, пользующиеся этим учением, чтобы добиваться почета и власти (ср. английский cant и "нравственные обозрения")*.
* ()
Когда вам случится проходить мимо одной из восьмидесяти шести церквей, имена которых следуют ниже, советую вам зайти в нее, если только не будете во власти какого-нибудь пылкого чувства.
.............................*
* ()
7 октября 1828 года.
Какой-то новоприбывший попросил Фредерика записать ему в альбом, как нужно осматривать Рим. Фредерик написал:
"Интересоваться тем, что вы осматриваете, не очень заботиться о названиях, верить только надписям".
Несколько дней тому назад одна из наших спутниц рисовала пейзаж, пользуясь камерой-обскурой, на берегах озера Альбано, поблизости от Гротта-Ферраты. Ее брат, который совершил небольшую прогулку и, по-видимому, немного вспотел, присел рядом с нею на несколько минут, чтобы исправить ее рисунок. Он почувствовал приятную свежесть. Эта неосторожность вызвала приступ лихорадки, длившийся тридцать часов. Если бы он повторился, мы все поехали бы в Сьену, город, славящийся учтивостью манер и красотой речи своих жителей. Г-н Метакса, насколько мне помнится, знаменитый врач и умный человек, составил карту мест, зараженных лихорадкой. Границы этих местностей на карте чрезвычайно причудливы. Это интересный предмет для размышлений, но размышлений разумных, а не составленных из туманных красивых фраз во французском стиле. Я забыл сказать, что ученые предполагают, будто Гротта-Феррата находится как раз на том месте, где прежде стоял загородный дом Цицерона в Тускуле.
"В этой стране мало пошлости",- сказал один француз. "Я думаю,- ответил Фредерик.- Здесь почти нет благородных манер". После смерти Льва X в Риме не осталось никого, чтобы обучать придворному изяществу, которым отравил нашу литературу и наши манеры двор Людовика XV. Разве трагедии Вольтера не благороднее, чем трагедии Расина?
10 октября.
Вещь, которая меня раздражает в Риме, - это запах гнилой капусты, отравляющий великолепную улицу Корсо. Вчера, в то время как я ел мороженое перед дверьми кафе Русполи, я увидел, как в церковь Сан-Лоренцо-ин-Лучина, окруженную домами, как церковь св. Роха в Париже, внесли три гроба. За один сегодняшний день состоялось двенадцать похорон. Тела хоронятся в маленьком внутреннем дворе церкви, а сегодня как раз дует очень жаркий и влажный сирокко. Мысль об этом - уж не знаю, основательно или нет - еще более увеличивает отвращение, вызываемое во мне уличным зловонием и дурным правительством этой страны. К предложению устроить кладбище за городской чертой отнеслись бы как к ужасному кощунству; даже кардинал Консальви не рискнул сделать его. В Болонье, где правительство Наполеона перенесло кладбище за пол-лье от города, мысль снова устроить кладбище в центре жилой части города в 1814 году, после падения власти французов, вызвала бы ужас. Из этого вы видите, насколько ослабели лучи цивилизации, пройдя расстояние от Болоньи сюда (семьдесят лье).
11 октября.
Бедные молодые французские богачи, хорошо воспитанные, кроткие, милые и т. д., но слишком мистически настроенные или слишком застенчивые, чтобы посещать римское общество, каждый вечер собираются вместе в большой зале гостиницы, чтобы играть в экартэ и проклинать Италию. Надо признаться, что молодые дижонцы, приехавшие в Рим с президентом де Бросом (1740), вели несколько иную жизнь. Это был век Вольтера, непохожий на век г-на Кузена.
Молодой парижанин 1829 года может понять красоту хорошо выполненных гравюр английских альманахов, а также картин современных художников, о которых ему полгода подряд толкуют газетные статьи. Картины эти обладают самым главным достоинством: их краски очень свежи. Молодой француз расстается с Булонским лесом и парижским светским обществом ради Рима, где он надеется найти всевозможные наслаждения, а на самом деле находит лишь самую невежливую скуку. Через несколько недель после своего прибытия, если небо наделило его художественным чувством, он постепенно начинает ценить некоторые картины великих художников, сохранившие свежесть колорита и могущие быть названными красивыми; галерея палаццо Дориа обладает несколькими такими картинами. Он замечает достоинства Кановы, и чистая, почти великолепная архитектура собора св. Петра производит на него впечатление. Некоторые молодые парижане благодаря фразам наших великих прозаиков в конце концов начинают понимать прелесть развалин. Чтобы быть вежливым, я не стану отрицать, то, может быть, один из ста в конце концов научится понимать античные статуи, а один из тысячи - фрески Микеланджело.
Все притворяются, будто обожают эти произведения, и повторяют чужие фразы; самое главное - уметь выбирать фразы достаточно свежие и не успевшие еще стать общим местом. Нет ничего забавнее этих скучающих лиц, изображающих страстное восхищение, которые так часто можно встретить в Риме.
Молодые англичане искреннее французов: они признаются, что невыносимо скучают; но родители заставляют их провести год в Италии.
Хотите избежать скуки, приехавши в Рим?
Прежде чем выехать из Парижа, имейте мужество прочесть великолепный словарь художников иезуита Ланци* под названием "Historia pittorica della Italia" ("История живописи в Италии"). Книга эта есть во французском переводе.
* ()
Можно было бы взять учителя изящных искусств, который по тем картинам, которые еще остались у нас в Лувре, научит вас различать манеру письма пяти итальянских школ: флорентийской, венецианской, римской, ломбардской и, наконец, болонской, возникшей в 1590 году, через семьдесят лет после смерти Рафаэля и представляющей собою подражание всем остальным школам.
Изображение благородных и трагических страстей, покорность мученика, нежное уважение мадонны к своему сыну, который в то же время ее бог, составляют славу Рафаэля и римской школы. Флорентийская школа отличается тщательным рисунком, а венецианская - совершенством колорита; в этом отношении никто не может сравниться с Джорджоне, Тицианом и Мороне, знаменитым портретистом. Сладостное и меланхолическое выражение "Иродиад" Леонардо да Винчи и божественный взгляд мадонн Корреджо составляют духовную особенность ломбардской школы; техническую особенность ее составляет искусство светотени. Болонская школа хотела усвоить все, что было лучшего в остальных школах; особенно она изучала Рафаэля, Корреджо и Тициана. Гвидо изучал головы группы "Ниобеи", и таким образом живопись впервые воспроизвела античную красоту. После смерти Карраччи, Доменикино и Гверчино в истории итальянской живописи можно встретить лишь отдельных художников, на большом расстоянии один от другого,- Пуссена, Микеланджело да Караваджо и т. д.
Прежде чем выехать из Парижа, следовало бы научиться определять с первого взгляда, написана ли какая-нибудь посредственная картина в стиле Рафаэля или же она является подражанием Корреджо. Нужно было бы научиться понимать огромную разницу между стилем Понтормо и стилем Тинторетто. Если вы поленитесь приобрести эти первоначальные сведения, которые вы можете получить, посещая музей в продолжение трех месяцев, то в Риме вы будете испытывать только самую раздражающую скуку, ибо вы будете думать, что сосед ваш получает удовольствие. Что вы скажете о молодом иностранце, который в поисках светских развлечений приехал бы в Париж в январе, не умея танцевать? Если вам не жаль пожертвовать неожиданностью впечатлений и вы хотите, чтобы лучше понять Рим, заранее приучать себя к чувствам, которые должны в нем испытать, советую вам в Париже пойти посмотреть двор Люксембургского дворца, в особенности один фонтан в северо-восточной части этого сада, а также внутренность церкви Валь-де-Грас. Фасад церкви Сен-Сюльпис даст вам представление о том, что редко можно встретить в Италии: это огромная масса без всякого стиля, ничего не говорящая душе.
12 октября
Несколько лет тому назад по улицам Рима бродил нищий, известный полиции своей склонностью к отравлениям. Два или три человека погибли; раз или два бродягу сажали в тюрьму, но потом выпускали благодаря заступничеству какого-нибудь fratone. Бродяга взял себе в помощницы одну бедную испанку, тоже, кажется, занимавшуюся нищенством, и через несколько месяцев отравил и ее мышьяком. Бедная женщина подняла шум; но, едва оправившись благодаря усилиям одного милосердного врача, она заявила, что отравилась сама и что ее муж не имел к этому ни малейшего отношения.
Она снова появилась на улицах Рима, искалеченная действием мышьяка; но она еще сильнее полюбила спутника своей жизни, который через несколько месяцев снова решил отравить ее. На этот раз несчастная испанка умерла. Бродяга отправился просить милостыню в другой квартал Рима. Но в то время испанским послом при папском престоле был весьма беспокойный человек, г-н Варгас, который потребовал, чтобы убийцу наказали.
Губернатор Рима прислал ему великолепный ответ, полный гуманных чувств, и в заключение сообщал, что человек, которого можно было бы подозревать в преступлении, исчез. Г-н Варгас дал несколько луидоров местным жандармам, которые оказали правительству плохую услугу, арестовав убийцу. После этого происшествия требования посланника стали более настойчивыми, а правительству отвечать на них стало труднее. Произошел обмен множеством нот. Г-н Варгас понял, что покровители нищего хотят выиграть время и затянуть дело, чтобы выпустить на свободу убийцу после того, как он, Варгас, уедет из Рима.
Выведенный из терпения, он отправился к кардиналу-государственному секретарю и, чтобы устрашить его, стал стучать кулаком по столу этой почтеннейшей особы. Такая несдержанность привела в волнение весь дворец: "Эти иностранцы хуже самого сатаны",- говорили при папском дворе. Однако гнев г-на Варгаса не охладевал, и, несмотря на самые искусные инсинуации и ловкие проволочки, какие только можно изобрести, в Риме случилась вещь неслыханная: убийца был публично казнен. Но г-н Варгас приобрел в хорошем обществе репутацию человека жестокого и омерзительного.
Покровители убийцы были всего лишь людьми гуманными и не имели никаких оснований покровительствовать этому оборванцу. Если бы несчастная, отравленная им, была римлянкой, никогда бы ее убийцу не покарали смертью. Для этого понадобился невоспитанный посол, человек полудикий, сохраняющий свой гнев в течение нескольких месяцев.
Римский народ, в сущности, не зол, но страстен и неистов, когда бывает разгневан. Отсутствие уголовного правосудия приводит к тому, что он не сдерживает своих первых порывов, каковы бы они ни были. Если вы отправитесь гулять пешком с хорошенькой женщиной, она очень легко может подвергнуться оскорблениям или, по меньшей мере, на нее будут поглядывать с наглостью.
Одиночное заключение в темнице для римлян, одаренных живым воображением, было бы достаточно сильным наказанием. Надо было бы заставить монахов наговорить им об этом всяких ужасов. Я не сторонник слишком суровых наказаний, но следовало бы сделать так, чтобы ни одна наглость или покушение на убийство не оставались ненаказанными. Здесь у каждого влиятельного священника есть одна или две семьи, которым он покровительствует; судьями бывают какие-нибудь другие священники, а в Риме ничто не забывается. Во время конклава 1823 года, избравшего Льва XII, одному кардиналу помешало взойти на престол мнение, высказанное им по делу Лепри*.
* ()
Я отнюдь не стремлюсь омрачить эту книгу пятью или шестью историями вроде случая с несчастной испанкой; к тому же мне недостает пуританского пафоса, чтобы заставить верить мне людей сугубо серьезных. То, что здесь называют галерами, представляет собой очень суровую тюрьму в Сполето или где-нибудь в другом месте. Но вспыльчивый человек, который позволит себе ударить кого-нибудь ножом, всегда может надеяться на три обстоятельства (а у народа, обладающего воображением, основание для надежды, сколь бы незначительно оно ни было, достаточно для того, чтобы позабыть обо всех противоположных мотивах и дать страсти восторжествовать).
Вспыльчивый человек надеется:
1) не быть пойманным;
2) не быть осужденным благодаря покровительству какого-нибудь fratone;
3) а если даже его осудят, то получить освобождение опять-таки по протекции какого-нибудь монаха, чего не могло случиться, когда городом управлял генерал Миоллис*. Но так как все имеет оборотную сторону, то в 1811 году иметь в семье красивую женщину было не таким уж большим преимуществом; а из этого можно сделать вывод, что французское правительство - противник красоты.
* ()
Что скажет на это немецкая чувствительность? Я десять лет провел в Италии. Я командовал там небольшими отрядами и смею утверждать, что для этой страны было бы лучше, если бы был осужден какой-нибудь невинный, но чтобы ни один виновный не имел надежды спастись. Около 1801 года, казнив тысячу человек, Наполеон искоренил убийства в Пьемонте и с 1801 по 1814 год сохранил жизнь тысяче человек, которые должны были бы погибнуть от ножа.
Но имеет ли право человек предавать смерти себе подобных? Имеет ли право человек, заболевший лихорадкой, принять хинин? Не значит ли это явно идти против воли божьей? Пустившись в туманные рассуждения на эту тему, вы можете прослыть человеком весьма моральным. Пример Пьемонта в 1801 году показывает, что, не применяя безжалостно смертной казни, в Италии никогда не искоренить убийства.
15 октября 1828 года. Сегодня утром мы начали наши странствия с церкви Сан-Клементе, позади Колизея; она существовала уже в 417 году. Внешнее положение этой церкви может дать вам некоторое представление о том, чем было христианство 1 411 лет тому назад.
Вам придется вспомнить об этой церкви, если вы когда-нибудь серьезно захотите изучить великий механизм цивилизации и идеи вечного блаженства, который носит название "христианство". В этом отношении церковь Сан-Клементе самая любопытная в Риме.
Паперть, границ которой в 417 году не переступали грешники, недостойные находиться вместе с другими верующими, теперь представляет собою маленький портик перед Сан-Клементе с четырьмя колоннами (произведение IX века). Дальше идет двор, окруженный портиком, где располагались христиане, совесть которых была в лучшем состоянии.
Церковь в собственном смысле слова разделяется на три нефа двумя рядами колонн, взятых из разных языческих построек. Посредине находится ограда из белого мрамора с монограммой папы Иоанна VIII, правившего в 872 году.
Окруженное оградой место служило хорами; верующие окружали священников и могли слышать их. По обеим сторонам этих хоров вы видите амвоны или пюпитры, на которые клали книгу священного писания, читавшегося народу.
В Сан-Клементе sanctuarium*, расположенный так же, как и в церквах греческого вероисповедания, совершенно отделен от остальной части церкви. Там находятся кресла епископа, отправляющего службу, и священников, помогающих ему во время богослужения.
* ()
Осмотрев архитектуру Сан-Клементе, мы заметили в нем несколько красивых произведений искусства, которые дают возможность передохнуть после утомительного осмотра памятников первых веков христианства.
Гробница кардинала Ровареллы очень хороша. Скульптура XV века всегда имеет какой-то смысл; плохо ли, хорошо ли, она всегда о чем-то вам говорит, как стихи Буало*.
* ()
Мазаччо, один из талантов флорентийской школы, умерший в 1443 году, до того, как живопись достигла технического совершенства, в капелле налево от входа написал al fresco несколько эпизодов распятия Христа и мученичества св. Екатерины. Эти фрески по глупости были переписаны заново, и теперь в них можно найти лишь некоторые части, достойные великого имени Мазаччо (лучшие произведения этого знаменитого человека находятся в церкви дель-Кармине во Флоренции). Достоинства этого художника можно понять, только прожив два года в Италии. Мазаччо умер во Флоренции сорока двух лет от роду, вероятно, от яда (в 1443 году). Это одна из самых великих потерь, какую когда-либо понесло искусство. Если бы Мазаччо родился на сто лет позже, когда живопись создала уже великие образцы, он стал бы соперником Рафаэля, обладая равным с ним гением.
Мы не имеем ни малейшего представления о христианстве первых веков. После св. Павла, этого гениального человека, которого можно было бы сравнить с Моисеем, и вплоть до Льва XII, felicemente regnante*, как говорят в Риме, христианская религия, подобно большим рекам, изменяющим свое русло в зависимости от встречающихся на их пути препятствий, изменяла свое направление каждые два или три столетия.
* ()
Так, например, теперешняя религия, которую толпа считает "древней", создана была папами, правившими после Тридентского собора. Но все это стараются скрыть от нас те, кто зарабатывает на этом "хорошие кареты с мягкими рессорами" или сладость обладания властью (прочтите жизнь св. Карла Борромейского, который пренебрегал каретами).
16 октября.
Может быть, читатель найдет, что нижеследующие страницы выходят за пределы, которыми я хотел себя в этой книге ограничить. Статья, которую он сейчас прочтет, взята из одного серьезного журнала, называющегося "Revue Britannique"*, который вольно перевел ее из английского журнала. Все в Риме утверждают, что факты в ней переданы точно и статья написана еще очень мягко по отношению к некоторым лицам.
* ()
|