Сэру Вильяму Д. в Лондон

"Вы просите меня, дорогой Вильям, рассказать вам о последнем конклаве? Анекдотическая история Грегорио Лети^* и заседания последнего конклава возбудили ваш интерес, и вы хотите узнать обо всех тех интригах, которые предшествовали воцарению Льва XII на престоле св. Петра? Задача, которую вы мне ставите, очень трудна. Римская полиция хорошо организована: ее агентам весьма помогают духовники. В conversazioni^** каждый намекает на некоторые обстоятельства, которые здесь неизвестны только дуракам; но никто не захотел бы взять на себя труд посвятить во все эти тайны иностранца. Поэтому мне пришлось приложить большие старания, чтобы собрать сведения о том, что я вам сейчас расскажу.

^* (Грегорио Лети (1630-1701) - итальянский историк-протестант, автор множества работ по истории римской церкви.)

^** (Салонах (тал.).)

"После падения Наполеона в 1812 году папа Пий VII прислал сюда одного кардинала^* со всеми необходимыми полномочиями. Этот кардинал в своем пылком и слепом рвении отменил все законы и установления, введенные французами, и упразднил все власти, созданные здесь этими еретиками. Меньше чем за час Рим лишился правительства, полиции и всяких средств, чтобы защищаться от преступлений или предотвращать их. Партия фанатиков надеялась, что та же самая страшная чернь, которая когда-то лишила жизни генерала Дюфо, и особенно трастеверинцы, живущие в кварталах, расположенных к юго-западу от Тибра, перебьют двести или триста человек, избранных Наполеоном для управления городом. Чернь, кажется, склонна была учинить такое, и если бы ей этого захотелось, она не встретила бы никаких препятствий. Гуманные люди сумели отвлечь ее внимание, устроив торжественные празднества по случаю восстановления папского престола. Конец этих празднеств должен был быть ознаменован избиением философов, а в число таковых включали чуть ли не всех французов, вплоть до какого-нибудь бедняка-хирурга, получавшего во французском военном госпитале пятнадцать франков в месяц.

^* ("Риваролу. В то время он был только прелатом". (Запись на экземпляре Сержа Андре.))

"По окончании празднеств некоторые добрые граждане нашли еще один способ отвлечь внимание толпы и предупредить предполагавшееся избиение. В продолжение восьми или десяти дней люди, навлекшие на себя ярость черни, все время находились под угрозой. Прибыв в Рим, Пий VII узнал обо всем этом и горько упрекал себя за то, что сделал такой неудачный выбор, послав вышеназванного кардинала. Он с ужасом думал о том, что благодаря этому выбору несколько сот виновных душ могли перейти в вечную жизнь, не получив причастия и тем самым навеки закрыв себе доступ на небо. Тогда же этот превосходный человек передал кардиналу Консальви отправление своей мирской власти. Он оставил за собой только назначение епископов и удовольствие строить памятники архитектуры, которую он страстно любил, как и большинство его соотечественников.

"В Риме есть четыре высокие должности, с которыми отправляющие их лица расстаются лишь для того, чтобы получить кардинальский сан; в числе этих должностей находится пост правителя Рима и tesoriere, то есть министра финансов. Носители трех других должностей почти добились той же привилегии; так, например, декан аудиторов Роты почти всегда получает кардинальскую шляпу. La rota - верховный трибунал церковной области.

"Когда кардинал Консальви взял правление в свои руки, эти посты занимали непреклонные прелаты, упорно защищавшие привилегии, связанные с их должностями в течение целого столетия. Этому умнице нужно было стать хозяином положения, чтобы реорганизовать управление Папской области. Он избавился от своих упрямых подчиненных, сделав их кардиналами. Только они одни осмеливались иногда сопротивляться ему.

"До конца XVIII века кардиналы окружали себя почти таким же блеском, каким были окружены принцы крови при каком-нибудь светском дворе; эти господа считали себя законными советниками папы. Консальви низвел этих высоких сановников до положения простых сенаторов Наполеона. Он был чем-то вроде Ришелье или Помбаля^* церковной области, но с тем отличием, что он никогда не применял насилия. За все время его диктатуры, с 1814 по 1823 год, кардиналы продолжали пользоваться в Риме величайшими почестями. Когда какой-нибудь член священной коллегии проезжает перед кордегардией, солдаты отдают честь оружием, а барабанщик выбивает дробь. Но с начала управления кардинала Консальви кардиналы имели на папское правительство не больше влияния, чем на правительство французского короля.

^* (Помбаль (1699-1782) - португальский государственный деятель, всесильный министр. После покушения на жизнь короля (1758) Помбаль казнил нескольких крупнейших представителей португальской аристократии и навсегда уничтожил ее прежнее политическое значение. Это дало Стендалю основание сравнивать Консальви с Помбалем.)

"Неизменным правилом политики кардинала Консальви было назначать в священную коллегию людей ограниченных способностей и робкого нрава, чтобы невозможно было найти ему заместителя в случае, если бы врагам удалось лишить его милости Пия VII.

"Когда папа умер, то среди должностных лиц в Италии нельзя было найти людей более бездарных, чем большинство переживших его кардиналов. Исключение составляли только кардинал Спина, архиепископ Генуэзский, кардинал Феш, дядя Наполеона, и некоторые другие, из которых почти все были весьма преклонного возраста; кардиналу Спине было семьдесят два года.

"Я должен был сообщить вам эти предварительные сведения, чтобы вы могли понять мое повествование: без этого вы каждую минуту останавливали бы меня, прося разъяснения, на которое мне пришлось бы тратить много времени и слов. Теперь я подхожу вплотную к истории конклава 1823 года.

"Пий VII умер 20 августа 1823 года. За четыре или пять недель до своей смерти он впал в детство. Кардинал Консальви, власть которого, по обычаю римской курии, должна была бы прекратиться, если бы состояние папы стало известно, имел невероятную дерзость не впускать кардиналов-сановников в спальню папы.

"Он решил назначить нового папу и самому остаться министром. Надежда эта, хотя она могла бы показаться совершенно сумасбродной, едва не осуществилась,- настолько священная коллегия привыкла подчиняться ему. К тому же продление его власти было бы полезно для христианского мира благодаря его властному, но сдержанному и осторожному характеру.

"Через двенадцать дней после смерти папы кардиналы, согласно древнему обычаю, вступили в конклав; на следующий день, 3 сентября, он был заперт. Я избавлю вас от описания церемониала, о котором вы можете прочесть в любой газете того времени; единственной моей задачей будет сообщить вам то, о чем не посмели рассказать авторы этих статей. Палаццо Монте-Кавалло во время заседаний конклава должен быть постоянно заперт, и никто не имеет права ни выходить из него, ни входить туда. Князь Киджи со своей стражей охранял достойное собрание и не дозволял никаких сношений с внешним миром: это - наследственное право его фамилии, но право, дорого стоящее.

"Конклав заседал в Монте-Кавалло, а не в Ватикане из-за лихорадок, вызываемых малярией и очень частых в это время года в кварталах, прилегающих ко дворцу. Посол Ф.^*, совесть которого была очень робка, ни за что на свете не хотел согрешить, поддерживая сношения с членами священной коллегии, но представитель России, еретик, старик очень хитрый и гораздо менее щепетильный, получал сведения из коллегии по два раза в день: обычным способом сношений были записки, вкладываемые в апельсины или в жареных цыплят. Стражники князя Киджи очень тщательно обыскивали входивших и выходивших слуг, но князь боялся поссориться с их преосвященствами, осматривая птиц и фрукты, предназначавшиеся для их стола. Австрийский посол, как и представитель России, поддерживал с конклавом ежедневную связь.

^* ("Франции". (Запись на экземпляре Сержа Андре.))

"Кардиналы дважды, утром и вечером, производили выборы. Но ни один из кардиналов не мог получить большинства голосов, и каждый раз избирательные листки сжигались в камине, труба которого была видна с площади Монте-Кавалло. На этой площади в течение целого дня толпился народ: когда римляне замечали по вечерам небольшой дымок, вылетавший из трубы, на которую были устремлены все взоры, они расходились, говоря: "Значит, у нас все еще нет папы!" Церковное правительство - это чистейший деспотизм, и для римского народа имеет очень большое значение, кто будет избран папой. Среди высших классов нет человека, который не имел бы личных отношений с некоторыми членами священной коллегии, а кардинал, делающийся папой, как полагается, заботится о благоденствии своей семьи и друзей.

"В эту пору особенное внимание римлян, людей одновременно остроумных, суеверных и жестоких, привлекало одно обстоятельство: смерть Пия VII ясно и с удивительной точностью была предсказана в "Casamia", альманахе, пользовавшемся большой популярностью и издававшемся не в Льеже, как альманах Матье Лансберга^*, а в Фаэнце.

^* (Матье Лансберг - льежскяй каноник начала XVII века. О нем не сохранилось никаких достоверных сведений. Приписываемый ему "Льежский альманах" впервые появился в 1635 году; он содержал астрологические предсказания погоды и событий и врачебные рецепты. "Льежский альманах" перепечатывался ежегодно, с новыми пророчествами и рецептами, в частности и во Франции, еще в 1820-х годах.)

"Ни один папа после св. Петра не занимал престола полных двадцать пять лет; отсюда пословица: "Non videbis annos Petri" ^*. Если бы милейший Пий VII дожил до 14 марта 1825 года, он правил бы Папской областью столько же, сколько правил апостол Петр, и все были уверены, что в таком случае Рим немедленно развалился бы. Подобные мысли у вас, в Лондоне, вызывают смех, но здесь они владеют умами всех. Римские князья обычно воспитываются лакеями или бедными священниками, которые нелепейшие суеверия считают основой религии. Здесь все верят в предсказания больше, чем в евангелие. Кстати сказать, евангелие, на мой взгляд, не пользуется в Риме особым доверием. Можно думать, что его нарочно отодвигают на второй план; напрасно вы стали бы искать в Риме чего-нибудь вроде Библейского общества, как в Лондоне, в Париже, в Берлине и т. д.; о нем здесь думают с ужасом.

^* ("Ты не доживешь до возраста Петра" (лат.).)

"3 сентября, когда перед священной коллегией раскрылись двери Монте-Кавалло, ее воодушевляло одно общее чувство. Это была ненависть к Консальви, который в течение девяти лет деспотически управлял кардиналами. За время своего правления он весьма ослабил значение римского пурпура, и хотя три четверти кардиналов обязаны были ему своим назначением, они не могли простить ему того ущерба, который он нанес их достоинству. Вдобавок ко всему Консальви, несмотря на свою природную вежливость и умение себя держать, не умел скрывать того презрения, которое ему внушала бездарность многих кардиналов.

"Поскольку Рим и звание кардинала всецело зависят от религии", а "религия особенно должна опасаться Франции" (слова, вошедшие в пословицу среди их преосвященств), кардиналы пришли в конклав с решением избрать на папский престол человека мужественного и твердого, способного защищать интересы церкви. Даже в самом Риме нетрудно было заметить успех новых идей; еще заметнее он был в Равенне, в Болонье и в прекрасном краю, расположенном по ту сторону Апеннин. В Риме толпа верит в святых и в деву Марию и очень мало думает о боге.

"Поскольку кардиналы решили избрать человека с твердым характером, можно было думать, что их выбор падет на г-на Кавалькини, бывшего губернатора Рима. Об этом кардинале говорят в народе еще до сих пор, вспоминая, как энергично он карал за некоторые убийства, которые во время его правления были совершены на улице среди бела дня. Кавалькини стал бы папой, если бы, на его беду, в последний момент не прибыли французские газеты с умеренной прокламацией, изданной его королевским высочеством герцогом Ангулемским^* после его первых успехов в Испании.

^* (...прокламацией, изданной... герцогом Ангулемским...- имеется в виду ордонанс, данный герцогом Ангулемским, главнокомандующим французской армией, действовавшей В Испании, 8 августа 1823 года. После установления абсолютной монархии в Испании началось жестокое преследование либералов-конституционалистов. Желая воспрепятствовать репрессиям, герцог Ангулемский издал ордонанс, в котором он лишал испанские власти права арестовывать кого бы то ни было без разрешения французского военного командования. Ордонанс был встречен с восторгом во французской армии, но вызвал неудовольствие ультрароялистов. Герцог Ангулемский был сыном графа д'Артуа, будущего короля Карла X, и, следовательно, приходился племянником королю Людовику XVIII.)

"Прокламация герцога совершенно изменила решение этих слабоумных старцев: решив, что андухарский миротворец действовал лишь по указке министров своего дяди, они заключили из этого, что французское правительство придерживается умеренной политики и что ради большего сближения с Тюильрийским кабинетом нужно избрать более податливого папу. Поэтому бедный Кавалькини, которого можно было упрекнуть только в том, что он установил хорошую полицию и повесил нескольких убийц, не смог собрать большинства голосов.

"Казалось, что теперь выбор падет на кардинала, об имени которого я здесь умолчу; но один из его коллег и, как говорят, его близкий друг напомнил их преосвященствам, что во время правления Пия VII этот человек, в то время, простой "монсиньор", совершил клятвопреступление в знаменитом процессе Лепри. Процесс этот в свое время наделал большого шуму. Вот что я о нем слышал. Один очень богатый человек, по имени Лепри, вел тяжбу, от которой зависело все его состояние; он получил духовный сан, и Пий VII обещал ему кардинальскую шляпу. В благодарность за почет, которым его удостоили, он подарил все свое состояние, в том числе и то, о чем шла тяжба, герцогу Браски, племяннику папы. Суд оказался настолько честен и независим, что решил дело не в пользу папского племянника.

"Пий VII в гневе кассировал постановление суда и, как говорят, присвоил большую часть имущества Лепри. Роль, которую играл в этом деле вышеупомянутый кардинал, и коварная память одного из его друзей погубили все его шансы.

"Сомнения иного рода, и не столь серьезные, помешали избрать кардинала N., который, казалось, мог бы собрать большинство голосов. На пятнадцатый день конклава, 17 сентября 1823 года, тридцать три голоса могли бы составить необходимое большинство, а этот кардинал был уверен в двадцати восьми; но стало известно, что он выпил чашку шоколада в постный день, и эта несчастная чашка стоила ему тиары: так, по крайней мере, говорили в Риме по окончании конклава.

"Тогда вспомнили о кардинале делла Сомалья, старике высокого происхождения, славившемся когда-то своими легкими нравами, но позже остепенившемся и уже тридцать лет как жившем в строгом благочестии. Кардиналы, приняв во внимание его преклонный возраст (ему было тогда восемьдесят лет), решили, что самое важное - узнать, кого он сделает своим segretario di stato, или первым министром. Стали его выспрашивать об этом, и он назвал кардинала Альбани. "Кардинал Альбани! - воскликнули в ужасе их преосвященства.- Этот человек стоит, по меньшей мере, двух Консальви, а сколько мы уже вытерпели от одного!"

"Кардинал Альбани, брат которого вступил в нелепый брак, имеет двенадцать тысяч фунтов стерлингов дохода (триста тысяч франков). Хотя кардиналом он был уже давно, однако пострижение принял незадолго перед конклавом 1823 года. Альбани все время получал отсрочки на три года, но мирянин не может быть членом конклава. В Риме его обвиняли - и, конечно, неосновательно - в том, что это он в 1814 году придумал избиение, чтобы уничтожить племя философов, выросшее во время французского управления. Враги его утверждали, что с распущенными нравами он сочетал пылкую и жестокую нетерпимость - сочетание, очень распространенное у римских прелатов XVI века, но, к счастью, в наше время довольно редкое. Говорят, что часть своих огромных доходов он употреблял на удовлетворение своего сластолюбия. Его обвиняли в гораздо худшем: говорили, что он был одним из вдохновителей покушения на жизнь Басвиля и генерала Дюфо.

"Партия zelanti^*, или святых, обуреваемая ненавистью к Консальви, почти с самого начала взяла выборы в свои руки. После того как кардинал делла Сомалья испортил себе дело своим неосторожным признанием, zelanti стали подумывать о кардинале Североли. Североли казался им святым, так как, получив богатое епископство Витербское, он запретил слугам подавать на свой стол больше трех блюд.

^* (Ревностных (итал.).)

"Этот кардинал, очень мягкий и сдержанный по натуре, держался совершенно средневековых взглядов и искренне был убежден, что раскрыть книгу - значит рисковать спасением своей души. Он поссорился с императором Францем II в 1809 году, когда в качестве папского нунция жил в Вене. Наполеон имел безумие просить руки одной австрийской эрцгерцогини, и Франц был очень рад этому средству предупредить третий визит французов в Вену. Но Североли, неспособный применяться к этой мирской политике, со всей смелостью апостола, или, как сказал бы г-н де Ламене, французский священник, пользующийся большим уважением в Риме, со всем мужеством священнослужителя, поставил императору на вид, что он не может выдать свою дочь замуж за человека, жена которого еще жива, что это значило бы узаконить адюльтер, и т. д. Этот твердый поступок привлек к нему внимание пятнадцати старейших кардиналов. Большая часть из них была изгнана Наполеоном из Парижа за то, что они не хотели присутствовать на его бракосочетании.

"Чтобы понять крупное событие, составляющее важнейший эпизод этого конклава, нужно знать, что запретить избрание в папы какого-нибудь кардинала могут четыре державы; эти державы: Австрия, Франция, Испания и Португалия. Но этой прерогативой можно пользоваться только один раз в продолжение конклава. Однажды Североли получил двадцать шесть голосов, тогда как нужно было тридцать пять. Из числа нехватавших девяти ему удалось собрать еще восемь; значит, ему недоставало еще одного голоса, чтобы восторжествовать над своими противниками.

"Протестов Франции, Испании и Португалии не очень опасались. Испанский король, пленник кортесов, должен был беспокоиться о делах, для него гораздо более важных, чем конклав. Рассчитывали, что протест Португалии не поспеет вовремя, а кардиналы де Ла-Фар и де Клермон-Тоннер, представители Франции, не вызывали больших опасений. Итальянские кардиналы убедили этих господ в том, что именно они руководят конклавом, между тем как в действительности они ничего не знали из того, что там происходило. Французские кардиналы говорили, что не пристало людям прекословить внушениям святого духа и что французский двор воспользуется своим veto только в случае избрания эрцгерцога Рудольфа или кардинала Феша^*.

^* (Кардинал Феш был дядей Наполеона и потому был неприемлем для Бурбонов.)

"Кардиналам, стоявшим во главе партии Североли, нужно было узнать отношение Австрии к их кандидату. Это единственный эпизод в истории последнего конклава, который остался для меня не совсем ясным. Однажды вечером семь или восемь сторонников Североли собрались вместе и послали шпиона проследить за кардиналом Альбани, которому была известна тайна Австрии, то есть было поручено заявить ее veto. Вдруг им сообщают, что этот кардинал направляется к коридору, в который открывается дверь кельи, где они находятся; они начинают прислушиваться и слышат, как Альбани на цыпочках идет по коридору. Тогда кардинал Палотта, голос которого соответствует его высокому росту, восклицает тоном человека, раздраженного возражениями: "В конце концов, желают этого ваши преосвященства или нет, нам безразлично; мы уверены в тридцати четырех голосах, и завтра Североли будет папой!" Сказав это, Палотта быстро выходит из кельи и сталкивается лицом к лицу с кардиналом Альбани. Этот последний был бледен как смерть. Палотта прикинулся чрезвычайно смущенным.

"Вечером кардинал Альбани послал к австрийскому послу доверенного агента. Этот человек обманул бдительность князя Киджи и его стражи; на следующее утро, в тот момент, когда собирались подсчитывать голоса, кардинал Альбани с взволнованным видом человека, чувствующего, что успех его честолюбивых планов зависит от того, что он сейчас предпримет, объявляет конклаву, готовящемуся избрать папой Североли, что австрийской двор протестует против избрания епископа Витербского.

"Все взоры обратились на Североли; он вынес этот неожиданный удар с мужеством и покорностью. Вспомнив о своем звании священнослужителя и обязанностях, которые оно налагает, он поднялся со своего места, подошел к кардиналу Альбани, сердечно обнял его и сказал: "Как я благодарен вашему преосвященству, счастливое посредничество коего освобождает меня от бремени, чуть не обрушившегося на мои слабые плечи!"

"Вернувшись на свое место, Североли потребовал, чтобы секретарь занес в протокол протест; его коллеги хотели избавить его от этого унижения, но он настойчиво потребовал этого. Так как правом veto каждая держава может пользоваться только один раз, то просьба его показалась вполне основательной, и даже противники его отдали должное величию его души. Veto Австрии, занесенное в протокол, не позволяло ей воспользоваться своим правом во второй раз, в случае, если бы вторично было избрано лицо, неугодное Австрии и принадлежавшее к партии епископа Витербского.

"Однако Североли не мог долго выдержать эту героическую роль; когда veto было официально закреплено, он почувствовал всю горечь своей неудачи. Он даже принужден был покинуть залу заседаний конклава, удалиться в свою келью и лечь в постель. С этой минуты и до самой смерти, случившейся через несколько месяцев после этого, он все время хворал.

"После того как он оставил залу заседаний, стали подсчитывать голоса; это было бесполезной формальностью, однако в данном случае она давала некоторую передышку священной коллегии и позволяла ей собраться с мыслями, чтобы решить, как действовать дальше. Несколько очень пожилых, искренне верующих кардиналов, убежденных в том, что, подавая голос за епископа Витербского, они поступали согласно внушению святого духа, решили посоветоваться с Североли, прежде чем приступить снова к выборам. На следующее утро кардиналы эти зашли к нему и сказали: "Мы целиком передаем себя в распоряжение вашего преосвященства и умоляем сказать нам, кого мы должны возвести на престол святого Петра". Кардинал Североли отвечал: "Я бы избрал кардинала делла Дженга или кардинала де Трегорио".

"В пользу кардинала делла Дженга говорила его ненависть к кардиналу Консальви. Кардинал Кварантотти, дядя этого министра, постоянно преследовал монсиньора делла Дженга. В молодости этот кардинал славился своей красотой, и поговаривали о том, что он не всегда умел бороться с искушениями, в которые его вводило это счастливое качество.

"Его враги говорили даже, будто бы несколько детей г-жи П. в Риме и одной очень важной дамы в Мюнхене... Слухи эти ходили по всему Риму, который является в одно и то же время большой столицей и маленьким городком. Однако если даже кардинал действительно совершил эти грехи в своей молодости, то позже он искупил их многолетним глубоким благочестием. Немало голосов доставило ему то, что он уже семнадцать раз, готовясь к смерти, причащался святых тайн и ежегодно бывал при смерти из-за кровотечений.

"Соперник его, кардинал де Трегорио, с 1814 года беспрестанно повторял французскому послу: "Я Бурбон, и для его христианнейшего величества пристойнее сего было бы, чтобы престол святого Петра занимал кто-нибудь из его фамилии". Кардинал говорил правую он был незаконным сыном Карла III^*, а следовательно, братом двух последних королей Неаполя и Испании. У него весьма благородная внешность, и хотя нос у него гигантских размеров^**, лицо - открытое и приятное. Обращаясь к австрийскому послу, кардинал де Трегорио говорил: "Рано или поздно вы захотите, чтобы был избран эрцгерцог Рудольф, и тогда другие державы попытаются помешать этому, так как он принц крови. Самое лучшее, что вы можете сделать,- это содействовать моему избранию: я королевского происхождения и почти принц; я уготовлю путь вашему эрцгерцогу".

^* (Карл III (1716-1788) - король испанский (Карл V - король сицилийский, Карл VII - король неаполитанский).)

^** (...и хотя нос у него гигантских размеров...- длинный нос - наследственная особенность фамилии Бурбонов, которою отличались все ее представители, как испанские, так и итальянские и французские Бурбоны.)

"Оставив Североли, кардиналы направились в Capella Paulina для голосования. Счетчики, подсчитывая голоса, насчитали тридцать четыре голоса в пользу кардинала делла Дженга; прекратив подсчет, они приблизились к новому папе и распростерлись у его ног.

"Кардинал делла Дженга так же хорошо скрыл свою радость, как Североли скрыл вначале свое огорчение. Приподняв свою длинную пурпуровую мантию и показывая кардиналам свои распухшие ноги, он воскликнул: "Неужели вы хотите, чтобы я согласился принять бремя, которое вы на меня возлагаете? Оно слишком тяжело для меня. Что станет с церковью среди всех окружающих ее трудностей, если она окажется на попечении папы, удрученного, как вы видите, тяжкими недугами?"

"Кардиналы отвечали ему достойным образом и тотчас же приступили к первым церемониям, сопровождающим избрание папы. Поклонение, которое ему воздают, ничем не отличается от поклонения самому богу, но католики оправдывают это тем, что почести эти, по их словам, воздаются наместнику Иисуса Христа.

"В продолжение конклава 1823 года, длившегося двадцать три дня, с 5 по 28 сентября, Рим находился в сильнейшем волнении. Ожидавшееся избрание должно было решить, какая партия победит: либеральная ли, поддерживаемая Консальви, или крайняя правая, руководимая кардиналом Паккой. У Консальви не было достаточно глубокого ума и твердого характера, чтобы даровать римскому народу либеральные учреждения и сделать невозможной революцию, угрожающую Риму и всем итальянским тронам. Он не осмелился сделать из священной коллегии просвещенное учреждение, способное руководить делами церкви в направлении, соответствующем духу XIX века. Консальви был лишь человеком с благоразумными и умеренными взглядами, с твердой волей и замечательной ловкостью. Его относительный либерализм был, однако, достаточно велик для того, чтобы поразить римлян, отставших на двести лет от Англии и Франции; но в Болонье, в Форли и других городах Романьи, где просвещения было больше, его правление оценивалось не так благосклонно. Теперь же о нем жалеют.

"Пока продолжался конклав, внимание римского народа привлекли странные события: жители Рима одно время думали, что их покорили австрийцы. Ничто не может с большей убедительностью показать непопулярность церковной власти, чем то удовлетворение, с каким была принята эта весть, даже несмотря на всем известную скупость Австрии, преследования карбонариев и нелюбовь итальянцев ко всякому иностранному владычеству. Вот что дало повод для этого странного слуха.

"Один австрийский капитан, отправлявшийся в оккупирующую Неаполь армию, 15 сентября с пятьюстами рекрутов вступил в Витербо. Этот капитан, восхищенный дешевизной вина, так много в этот день выпил, что охмелел, и солдаты его поступили так же. Будучи пьяным, он узнал, что папа умер и папский престол освободился. Эта мысль стала бродить у него в голове, и когда стража у витербских ворот окликнула его: "Кто идет?",- он ответил, что идет, чтобы занять Папскую область от имени его величества

Франца II, императора римского. Папские солдаты не оказали ему никакого сопротивления, и капитан направился со своими солдатами на Витербский плацдарм. Он получил наряды на квартиры согласно обычному порядку. У своих хозяев солдаты напились еще сильнее и позабыли о совершенном ими завоевании, но губернатор Витербо отправил в Рим курьера, чтобы сообщить туда эту новость. Менее чем за час она распространилась по всему городу, и местные жители решили, что Рим еще раз станет столицей империи. На следующий день в четыре часа пополудни, когда австрийский капитан со своим небольшим отрядом вступил через Порта-дель-Пополо в Рим, его встретила огромная толпа, собравшаяся, несмотря на уверения австрийского посла Даже кое-кто из членов конклава поверил этому известию, и все были твердо убеждены в том, что если бы австрийское посольство догадалось воспользоваться моментом, эрцгерцог Рудольф был бы избран в этот день; во всяком случае оно могло бы добиться избрания какого-нибудь кардинала-немца или ломбардца. Новый папа тотчас же назначил бы три десятка преданных Австрии кардиналов, и избрание эрцгерцога было бы обеспечено на ближайшем же конклаве. Самое забавное в этой победе было бы то, что причиной ее оказались бы речи пьяного незначительного офицера и нескольких солдат. Капитан этот, который мог бы возвести на престол папу, если бы посол его государя оказал ему поддержку, был арестован.

"Я уже говорил вам, что французские кардиналы, считавшие себя вожаками конклава и громко хваставшиеся этим, на самом деле были совершенно одурачены. И до такой степени, что они узнали о большинстве голосов, собранных кардиналом Североли, только когда кардинал Альбани заявил об австрийском veto. К тому же их развязность жестоко уязвила гордость итальянцев - членов священной коллегии.

"Празднование семейного торжества дома Бурбонов происходит в половине сентября. Утром этого дня один из французских кардиналов сказал священной коллегии: "Если ваши преосвященства изберут нового папу в такой день, это доставит моему королю большое удовольствие". Вы не можете себе представить, какое негодование вызвали эти слова. Могущество тиары очень ослабело, но внешние формы римской курии вечны, а эти формы говорят о великом превосходстве тиары над всеми остальными коронами. Это удивительное заявление глубоко уязвило гордость римского пурпура, и как раз в тот момент, когда он выполнял свою самую высокую прерогативу - назначение главы христианского мира. Еще до сих пор слова эти в Риме не забыты, и мне не раз приходилось слышать, как их здесь повторяли.

"Такова, мой друг, история вступления кардинала Аннибале делла Дженга на папский престол. Папа Лев X, умерший в то время, когда усилия его были направлены к благородной цели двинуть вперед цивилизацию Италии, даровал земли предкам маркиза делла Дженга, которые были в то время простыми дворянами маленького городка Сполетто. Имя Льва XII, принятое кардиналом делла Дженга, является знаком благодарности по отношению к Медичи, создавшим богатство его рода. Папа Лев XI был из рода Медичи, так же как и Лев X, но он мало кому известен, так как занимал престол всего лишь двадцать семь дней. Вы, с вашей протестантской наивностью, конечно, будете удивлены таким количеством интриг в собрании, утверждающем, что оно действует по внушению святого духа. Если вы скажете об этом католикам, то они ответят вам, что пути господа неисповедимы и что для исполнения своих великих замыслов он пользуется даже слабостями и страстями людскими.

"Лев XII - человек весьма умный, с манерами дипломата. Этот государь завоевал себе право на уважение своих современников тем благоразумием, с каким он подавил в самом зародыше начинавшиеся во французской церкви волнения. Этот человек, столь мудрый в своих сношениях с иностранными государствами, придерживался во внутреннем управлении, по-моему, очень неразумно, крайне реакционной политики. Запретив спектакли и всякие другие развлечения в продолжение всего юбилейного года, он превратил Рим в пустыню. Тогда у меня была огромная и превосходная квартира, стоившая мне двадцать экю в месяц; а теперь она стоит сорок восемь. Доход, который небогатые жители Рима извлекают из своих домов, представляет для них почти единственное средство заработка. Вот почему такое постановление сделало правительство Льва XII вначале очень непопулярным. Я убежден, что если бы Франциск I, король неаполитанский, пользующийся здесь большими симпатиями, захотел в это время овладеть Римом, он смог бы добиться этого с согласия Священного союза или без него, не сделав ни единого пушечного выстрела".

После нашего возвращения из Неаполя мы получали удовольствие в Риме только потому, что в каждом памятнике папского Рима находили след одного из тех событий, которые я здесь напомню в нескольких словах.

Одно из величайших несчастий Италии, а может быть, и всего мира,- смерть Лоренцо Медичи^*, который представляет собой образец всех узурпаторов и королей. Он умер во Флоренции в 1492 году, едва достигнув сорокапятилетнего возраста. Это был великий государь, счастливый человек и приятный человек; он умел сдерживать беспокойный дух флорентинских республиканцев с помощью ловкости и не слишком угнетая национальный характер. Как человек умный, он терпеть не мог низких царедворцев, которых он, как монарх, должен был бы награждать. Он очень любил античность, и все в ней казалось ему очаровательным, даже ее заблуждения и грехи. Таковы были взгляды всех выдающихся людей этой страны, начиная с Петрарки и Данте вплоть до вторжения испанского деспотизма в 1530 году. Портрет Лоренцо Великолепного был нарисован пастелью (неверными красками, которые слишком подчеркивают внешний блеск и уничтожают подлинное величие) г-ном Роско. Он гораздо меньше разыгрывал роль, чем то думает английский автор, делающий из него современного государя, который не хочет отстать от моды. Лоренцо Медичи проводил свою жизнь в обществе лучших людей своего века в своих чудесных виллах в окрестностях Флоренции. Он любил молодого Микеланджело, отвел ему помещение в своем дворце и приглашал его к своему столу. Часто он призывал его, чтобы насладиться его восторгом при виде античных статуй и медалей, которые присылали Лоренцо из Греции или Калабрии.

^* (Книга английского историка В. Роско, которую Стендаль упоминает неоднократно, называется "Жизнь Лоренно Медичи, прозванного Великолепным" (1796).)

Эти первые впечатления объясняют возвышенный характер, который проявляется в биографии и произведениях Микеланджело.

Лев X был сыном Лоренцо Великолепного; но второй его сын, Пьетро, наследовавший от него престол, был просто глупцом, которого изгнали из Флоренции. С этих-то пор главной заботой флорентинцев стало сохранить свободу, и столицей искусств сделался Рим - так же, как теперь Париж является столицей европейской культуры.

Папы, которым нечего было бояться за свою власть, предпринимали самые обширные работы в области живописи, скульптуры и архитектуры, какие только были выполнены в новые времена. Мы подходим теперь к трем лицам, настолько замечательным, что жизнь их была бы любопытной, даже если бы они царствовали где-нибудь в самом глухом углу Европы. Я имею в виду Александра VI, Юлия II и Льва X.

В течение всего XV века главной задачей пап было уничтожать огнем и мечом могущественных римских вельмож. То же самое во Франции, в более поздний период, было сделано Ришелье. В средние века Рим имел собственное свое управление; после Александра VI у него остались только муниципальные власти. Правду о Риме нигде нельзя прочесть. Поэтому я надеюсь, что читатель простит мне несколько беглых, неуклюжих и неизящных фраз, целью которых является предохранить его от излишнего доверия к той лжи, которая повторяется во всех историях XVI века.

Иннокентий VIII, всю жизнь служивший только своему сладострастию, умер в один год с Лоренцо Великолепным, 24 июля 1492 года.

6 августа того же года кардиналы вступили в конклав. Их было только двадцать три, и они так ясно понимали преимущество небольшого числа, что каждый из них клятвенно обязался не назначать новых кардиналов без согласия всех остальных, в случае если он станет папой. Эти двадцать три кардинала обладали огромными богатствами и большой властью; почти все они были выдающимися людьми. Благочестие в священной коллегии встречалось редко, а атеизм - довольно часто.

Среди кардиналов, вступивших в конклав в 492 году, двое отличались редкими талантами: Джулиано делла Ровере, ставший впоследствии Юлием II, и бессмертный Родерико Борджа, который был самым совершенным воплощением дьявола на земле. Этот великий человек был сыном сестры Каликста III^* Борджа испанца, который заставил его отказаться от своей фамилии Ленцуоли и принять фамилию Борджа. Папа Каликст осыпал своего юного племянника всеми почестями, какие только были в его распоряжении. Он передал ему свое архиепископство Валенсии в Испании, сделал его в 1456 году кардиналом-диаконом и одновременно с этим поручил ему ведомство, очень в то время доходное, называвшееся "вице-канцелярией церкви". При преемнике Каликста кардиналу Борджа доверяли самые трудные миссии; ему почти всегда удавалось их выполнить.

^* (...был сыном сестры Каликста III...- Стендаль вслед за другими историками фамилии Борджа повторяет ошибку, впервые встречающуюся у Томмазо Томмази (1665). Родерико Борджа, впоследствии папа Александр VI, происходил не от сестры Каликста III, но от мужского представителя фамилии Борджа (по-испански Borja). Томмазо Томмази ввело в заблуждение имя другого Родерико Борджа, который носил также имя Льянколь (в итальянском произношении Ленцуоли) и приходился внучатым племянником Александру VI. Родерико Ленцуоли (Александр VI) фигурирует в отрывке Стендаля "Юность папы Павла III", который является первым сюжетным ядром замысла "Пармского монастыря".)

В 1492 году, когда он вступал в конклав, он получал доходы с трех архиепископств, нескольких епископств и большого количества церковных бенефициев; это давало шансы на успех, потому что папа, вступая на престол, раздавал своим прежним коллегам все бенефиции, какими он пользовался, будучи кардиналом. Препятствием к вступлению на престол кардинала Борджа было его поведение: его чрезвычайная галантность когда-то вызвала общественное порицание; в настоящее время он жил со знаменитой Ванозией, которую выдал замуж за богатого римлянина; он имел от нее четырех сыновей и одну дочь. Этот скандал в наше время был бы гораздо более непереносимым, чем в 1492 году: еще недалеки были те времена, когда священники имели наложниц и даже законных жен. Иннокентий VIII, папа, которому нужно было найти преемника, славился своей чрезвычайной галантностью; а любовь была в Италии тем, чем сейчас является во Франции тщеславие: всеобщим грехом.

У Борджа было два соперника - кардиналы Джулиано делла Ровере и Сфорца. Этот последний, дядя герцога Миланского и брат знаменитого злодея Лодовико Моро, обладал несметными богатствами; испытав силу своей партии, он продался Борджа, который обещал передать ему пост вице-канцлера, в случае если сам он сделается папой. Кардиналы победнее были подкуплены деньгами (кардинал-патриарх Венеции, например, получил пять тысяч дукатов), и, наконец, 11 августа Александр VI после конклава, длившегося пять дней, вступил на престол. Тотчас же он передал кардиналу Сфорца должность вице-канцлера; кардиналу Орсини он подарил свой римский дворец со всей обстановкой, а также два замка - Сорьяно и Монтичелло; кардинал Колонна получил аббатство Суббьяко. Кардиналу Сант-Анджело достались епископство Порто и погреб Борджа с самыми лучшими винами.

Джулиано делла Ровере и четыре других кардинала оказались неподкупными. Как только его соперник вступил на престол, Джулиано заперся в своем замке в Остии, а затем перебрался еще дальше. В Риме анархия достигла пределов; во время долгой агонии Иннокентия VIII было убито двести двадцать жителей. По одному слову Александра VI на улицах столицы воцарилась безопасность; он умел править. В то время при папской курии находился один славный немец, который, как маркиз де Данжо при дворе Людовика XIV, сообщает день за днем все, что делал папа. Стоит прочесть у Буркгардта^* описание непристойных празднеств, которыми Александр VI в собственном своем дворце ознаменовал бракосочетание дочери своей Лукреции с Джованни, властелином Пезаро.

^* (Латинский дневник Буркгардта напечатан в "Corpus historicum medii aevi a G. Eccardo". Лейпциг, 1723, т. II, столбцы 2134-2149.)

Эти и многие другие бесчинства породили Джироламо Савонаролу. То был человек сильного характера и большого ума; он попробовал сыграть роль Лютера и стараниями Александра VI был сожжен на костре в 1498 году.

Призванный к умирающему Лоренцо Медичи, Савонарола согласился дать ему отпущение грехов только при условии, если он возвратит свободу своему отечеству. Когда Савонаролу вместе с двумя его друзьями привязали к столбу над костром, на котором он должен был сгореть, епископ флорентийский заявил ему, что он отлучает их от церкви. Савонарола кротко ответил ему: "От воинствующей", - желая этим сказать, что как мученик он отныне вступает в "церковь торжествующую" (таковы богословские термины). Савонарола не произнес больше ни слова и умер в возрасте почти сорока шести лет. Микеланджело был его другом.

Много времени еще должно было пройти, прежде чем папы действительно почувствовали страх и всерьез попытались прекратить бесчинства. Но в конце концов вслед за Савонаролой явился Лютер; его не удалось сжечь: пришлось созвать Тридентский собор.

Этот несколько демократический собор действовал под влиянием гнева и углубил трещину, разделявшую протестантизм, или религию "личного исследования", с одной стороны, и религию папы - с другой. Тридентский собор создал ту религию, которая сохраняется и до настоящего времени. Пап стало беспокоить скандальное поведение кардиналов, и они решили назначать членами священной коллегии только глупцов знатного происхождения. В настоящее время все это изменилось к лучшему^*.

^* (В настоящее время все это изменилось к лучшему.- Как показывает запись на экземпляре Сержа Андре, эта фраза была добавлена к тексту "из осторожности, чтобы избежать возможных судебных преследований".)

Александр VI должен был смириться и пропустить через Рим Карла VIII, молодого государя, совсем неумного, но очень отважного. Побуждаемый кардиналом Джулиано делла Ровере, император, проезжая через Рим, охотно низложил бы Александра VI, но крепость св. Ангела спасла папу.

Александр VI лично вел войну с Орсини и Вителли, могущественными вельможами его области; война эта не лишена была опасности для него самого. Он взял себе новую любовницу, Джулию Фарнезе, по прозванию Красавица Джулия, с которой он жил благонравно, как Людовик XIV с г-жою де Монтеспан^*. В апреле 1497 года она подарила ему сына. Через два месяца после этого Франческо Борджа, герцог Кандии и старший сын папы, был убит в Риме, когда он выходил на улицу после одного пира. Вскоре обнаружилось, что убийцей был его родной брат, Цезарь Борджа, кардинал Валенсианский. Они были соперниками, так как оба любили прекрасную Лукрецию, свою сестру.

^* (...с г-жою де Монтеспан.- Стендаль, очевидно, ошибся: следовало сказать, и с г-жою де Ментенон, которая в последние годы царствования Людовика XIV была его морганатической супругой.)

Удар был слишком тяжек для сердца Александра VI. Это может служить доказательством того, что нет совершенных злодеев. Рыдая, он перед всей своей консисторией признался в беспутствах своей прошлой жизни; он говорил, что это навлекло на него справедливую кару господню. Во Франции царствовал добрый Людовик XII; он имел слабость мечтать о завоеваниях в Италии и осыпал милостями Цезаря Борджа, сына могущественного Александра VI. Цезарь принял к себе на службу Леонардо да Винчи, которого он назначил своим главным инженером.

Окружающие Рим земли почти целиком принадлежат двум могущественным фамилиям - Орсини и Колонна. Орсини владели землями, расположенными к западу от Тибра, Колонна - землями, простирающимися на восток и на юг от реки. В эту эпоху мужества и силы Орсини, Колонна, Савелли, Конти, Санта-Кроче и т. д.- все были кондотьерами: каждый из них стоял во главе отряда, который мы теперь назвали бы небольшим полком. Чем больше у знатной римской фамилии было молодых людей, способных владеть оружием, тем большим уважением она пользовалась. Каждая фамилия заключала самостоятельно, как одна держава с другой, договоры с папой, с королем неаполитанским, с королем французским или с Флорентийской республикой. Понятия, которые в наше время называются законностью, бунтом и т. д., в те времена были никому не известны.

Ожесточенные войны Колонны против Орсини (1499) прогнали земледельцев из Римской кампании, и без того опустевшей в период падения Западной империи из-за набегов варваров. Этим и объясняется пустынность римских окрестностей, которая способствует их красоте и вызывает удивление путешественников. Солдаты Орсини не только убивали людей и животных на землях Колонны, но также вырывали виноградные лозы и сжигали оливковые деревья. На следующий год Колонна отплачивали тем же жителям земель Орсини.

Александр VI не был достаточно могуществен для того, чтобы прекратить эти войны. Обстоятельства побудили его вступить в союз с Орсини, и нередко сражения происходили даже на улицах Рима, счастью, его сын, Цезарь Борджа, обладал большой храбростью и некоторыми военными таланами.

Было бы слишком долго излагать искусную политику Александра VI; мы хотели только нарисовать нравственное состояние страны, в которой рос юный Рафаэль. В 1499 году ему было шестнадцать лет, и он работал в мастерской Перуджино в Перудже. Микеланджело было двадцать пять лет, и казнь его друга Савонаролы привела его в такой ужас, что он перестал работать.

4 сентября 1501 года Лукреция Борджа, дочь папы, еще более замечательная своим умом, чем своей редкостной красотой, вышла замуж за Альфонса, старшего сына герцога Феррарского. Князь Пезаро, о свадьбе которого рассказывает Буркгардт, был ее вторым мужем. С первым она развелась.

Второй развод, узаконенный ее отцом, отдал ее Альфонсу Арагонскому, незаконному сыну Альфонса II, короля неаполитанского. Но французы завоевали Неаполь. Альфонс оказался всего-навсего неудачливым государем. 15 июля 1501 года неизвестная рука нанесла ему несколько ударов кинжалом на лестнице базилики св. Петра, а так как он умирал от своих ран недостаточно быстро, то 18 августа он был задушен в своей постели. Таким-то образом Лукреция получила в наследство Феррарское герцогство^*.

^* (У лорда Байрона была небольшая прядь прекрасных золотистых волос Лукреции Борджа.)

Поведение ее стало более приличным: у нее было несколько связей, о которых трудно рассказывать, но ее разводы нужно приписывать только политике ее страшного отца; к тому же не следует забывать, что Цезарь Борджа, брат ее, был героем "Государя" Макьявелли. Цезарь стал бы королем Италии, если бы 18 августа 1503 года, когда он потерял своего отца, он сам не оказался почти при смерти.

Павел Иовий, епископ Комо, - лживый историк, который лжет всякий раз, когда ему за это хорошо заплатили: он сам сообщает нам об этом; но он человек умный и современник описываемых им событий. Вот как он рассказывает о смерти папы и о болезни Цезаря.

Папа пригласил к ужину кардинала Адриано да Корнето в свой бельведерский виноградник, поблизости от Ватикана; он хотел отравить его. По его воле такая участь уже постигла кардиналов Сант-Анджело, Капуи и Модены, которые были в свое время ревностными его слугами, но потом слишком уж разбогатели. Папа хотел наследовать их богатства.

Цезарь Борджа в этот день прислал папскому виночерпию отравленное вино, не сообщив ему об этом заранее; он только приказал, чтобы вино это не подавали иначе, как по его особому приказу. Во время ужина виночерпий на минуту вышел, а в его отсутствие слуга, которому ничего не было известно, налил этого вина папе, Цезарю Борджа и кардиналу Корнето.

Последний говорил потом Павлу Иовию, что в тот момент, когда он выпил зелье, ему показалось, что желудок его горит: он потерял зрение и вскоре затем лишился сознания. Наконец после долгой болезни он поправился, но у него слезла вся кожа^*. Александр VI умер, промучившись несколько часов; сын его Цезарь оказался прикован к постели и не в состоянии был действовать.

^* (Павел Иовий. Жизнь Льва X, кн. II, стр. 82. Жизнь кардинала Помпео Колонна, стр. 358. Этот яд представлял собой белый порошок приятного вкуса; смерть была неизбежна, но по желанию ее можно было отдалить на несколько дней. Так умер Зизим, брат султана Баязета.)

Александр VI назначил сорок три кардинала; большинство этих назначений доставили ему по десять тысяч флоринов. В числе других весьма благоразумных мероприятий, до сих пор еще являющихся для церкви законами, Александр VI, понявший все значение восстания Савонаролы, приказал печатникам под угрозой отлучения от церкви не печатать ни одной книги без разрешения архиепископов (бреве от 1 июня 1501 года).

Он предписал архиепископам сжигать все книги, в которых обнаружатся еретические, нечестивые и неблагонамеренные учения.

Цезарь Борджа впоследствии говорил Макьявелли, будто он учел все, что могло произойти в момент смерти его отца, и принял меры, чтобы устранить любые затруднения, но он никогда не предполагал, что во время этого события сам он будет пригвожден к постели жестокими страданиями. Цезарь полагал, что он сумеет назначить преемника своего отца; он рассчитывал на восемнадцать кардиналов-испанцев, которых он ввел в священную коллегию.

Хотя и очень ослабленный действием яда, он все же не потерял самообладания. В Риме и в области все укрепленные места были заняты его солдатами. Он захватил Ватикан и заключил мир с Колонной.

Как только в городе распространилась весть о смерти папы, народ стал толпами стекаться к собору св. Петра. Римляне приходили взглянуть на останки этого страшного человека, который в течение девяти лет держал их в подчинении с помощью страха.

Жорж д'Амбуаз, честолюбивый министр доброго Людовика XII, приехал в Рим, чтобы стать папой. Его щедро осыпали обещаниями, а между тем кардиналы избрали папой добродетельного старца, процарствовавшего под именем Пия III только двадцать шесть дней; избрали его по той причине, что он находился уже почти при смерти; впрочем, говорят, что он был отравлен.

Потеряв надежду на свое собственное возвышение, Жорж д'Амбуаз стал работать в пользу кардинала Джулиано делла Ровере. Этот великий человек, изгнанный Александром VI, провел при французском дворе почти все время, пока на папском престоле был его враг. Александр говорил о нем, что у него нет ни одной добродетели, кроме искренности.

Джулиано был очень богат и владел многочисленными бенефициями. Все друзья его предоставили в его распоряжение свои собственные бенефиции и богатства, чтобы он мог купить себе голоса на конклаве. По этому поступку можно узнать итальянскую натуру, в которой привычка к самой тонкой политике не может угасить страстей.

Цезарь Борджа, все еще находившийся при смерти, принужден был продать своих испанских кардиналов своему старинному врагу Джулиано. В первый же день конклава, 31 октября 1503 года, кардинал делла Ровере был провозглашен папой и принял имя Юлия П.

Вы, вероятно, помните прекрасный портрет его, писанный Рафаэлем, находящийся ныне в Венеции, а в свое время бывший в музее Лувра.

Сила воли и воинский талант вступили на престол вместе с Юлием II. Он обдумывал создавшееся положение в течение нескольких дней, а затем приказал арестовать Цезаря Борджа, который отправился в Испанию и бесславно погиб при осаде какой-то ничтожной крепостцы.

Вам известно, что Юлий II был одним из организаторов знаменитой Камбрейской лиги, едва не уничтожившей Венецию и основавшей в Европе республику государей, обычаи которой носят название международного права^*. В царствование этого папы французы вели войны в Италии. Едва вступив на престол, Юлий II призвал к себе Микеланджело; великому художнику было в то время тридцать лет, и он находился всецело во власти своего гения и своего характера. Эти два необыкновенных человека, одинаково гордые и одинаково вспыльчивые, любили друг друга и часто ссорились.

^* (Ансильон. История политического равновесия.)

В 1503 году, при вступлении на престол Юлия II, Рафаэль собрался в первый раз поехать во Флоренцию. Годы его учения в Перудже совпали с приготовлениями к войне. Горожане, в то время очень храбрые, упражнялись во владении оружием и с живейшим интересом поддерживали политические предприятия Джан-Паоло Бальони, мелкого, но очень ловкого тирана, царствовавшего в их городе. Бальони достиг высшей власти, перебив нескольких своих кузенов и племянников. Любовницей его была собственная его сестра, и он имел от нее нескольких детей. Он конфисковал в свою пользу имущество спасавшихся бегством богатых граждан Перуджи. За некоторое время до сражения при Гарильяно он ухитрился украсть у французов значительную сумму денег.

Этот плутоватый тиран со своей армией, состоявшей из тысячи человек, со своим городом Перуджей, взгромоздившимся на вершину горы, и с поддерживавшими его жителями презирал всех своих врагов. Но Юлий II оказался хитрее его и, не вступая в сражение, заключил с ним договор, в результате которого Бальони лишился своей власти.

Переговоры эти происходили в 1505 году. Рафаэль писал фрески в капелле Сан-Северо в Перудже в то время, как Бальони готовился оказать папе отпор. В 1508 году Юлий II призвал Рафаэля в Рим. Людовик XTV удостаивал своим высоким покровительством наименее энергичных из великих писателей, воспитавшихся при Ришелье и среди нравов Фронды. Юлий II чувствовал потребность жить с великими современными ему художниками. Он возвышал их до степени своих самых дорогих наперсников и страстно наслаждался их произведениями. Правда, живопись может быть революционной только если она этого непременно захочет; между тем почти невозможно писать что бы то ни было, не напоминая хотя бы намеком об истинах, которые смертельно оскорбляют правительство.

Не будем подробно рассказывать о завоеваниях и обширных замыслах Юлия II. Наконец он почувствовал, что жизнь от него уходит. При приближении смерти он стал, может быть, еще более великим, чем когда бы то ни было прежде; вплоть до последнего момента он сохранял твердость и постоянство, характеризовавшие каждый час одного из лучших царствований, о котором может рассказать история. 21 февраля 1513 года он перестал дышать. Самым пламенным его желанием было освободить Италию от ига варваров - так называл он всех живущих по ту сторону Альп. Он действительно искренне уважал свободу. Он любил швейцарцев, так как видел, что они сочетают свободу с отвагой. Он умер счастливым, так как ему удалось выполнить свои замыслы и расширить границы Церковной области больше, чем это удавалось кому-либо из его предшественников. У Юлия II была дочь, прожившая свою жизнь в неизвестности и не пользовавшаяся никакими милостями.

Ребячество - основная особенность народов, если рассматривать их как отдельные личности: все в Риме желали, чтобы преемник Юлия II как можно меньше походил на него. Он вступил на престол шестидесяти пяти лет - римляне хотели молодого папу. Он был буен, нетерпелив, гневен - все взоры устремились на человека, который благодаря своей любви к литературе, наслаждениям и эпикурейской жизни казался Риму и курии спокойным властелином.

Когда закончились похороны папы, двадцать четыре кардинала заперлись в конклаве. Джованни Медичи выехал из Флоренции при первом известии о смерти Юлия, но из-за мучительной болезни он принужден был передвигаться медленно, лежа на носилках; он прибыл в Рим только 6 марта и вступил в конклав последним. Джованни Медичи было в то время тридцать девять лет. 11 марта самому кардиналу Джованни было поручено подсчитать голоса, которые избрали его первосвященником. Он принял имя Льва X.

Он имел только сан диакона; он был рукоположен в священники 15 марта и коронован в соборе св. Петра 19-го. Лев X вторично короновался в Сан-Джованни-ди-Латерано, который является соборной церковью римского епископа. Он избрал для этой церемонии 11 апреля, так как в этот самый день год назад он был взят в плен французами в знаменитом сражении при Равенне. Лев X сидел на той же лошади, на которой он был в день сражения. Роскошь и великолепие этих церемоний показали римлянам, что строгая и суровая экономия Юлия II навеки отошла в прошлое. Лев X истратил сто тысяч флоринов на одни только празднества во время своего коронования. Он прежде всего дал архиепископство флорентийское и шляпу кардинала своему кузену Джулио Медичи, который был в то время еще очень молодым человеком и рыцарем Родосского ордена. Это был незаконный сын Джулиано, убитого Пацци^* во флорентийском соборе во время знаменитого заговора свободы. Родосский рыцарь впоследствии вступил на папский престол под именем Климента VII и не совершил ничего, кроме глупостей.

^* (Пацци - члены древней флорентийской фамилии, в 1478 году составили заговор против захвативших власть в городе Медичи. Заговор не удался, и Пацци были казнены восторжествовавшими Медичи. Альфьери избрал этот эпизод из истории Флоренции сюжетом одной из лучших своих трагедий.)

В царствование любезного сына Лоренцо Великолепного римский двор стал самым пышным на свете и вновь обрел тот блеск, который делал из него украшение мира. Лев X был беспечен, как всякий человек, преданный удовольствиям; он не смог привлечь к работе Микеланджело, но Рафаэль продолжал расписывать Станцы Ватикана, и папа был очарован мягкостью его характера.

Французы и испанцы продолжали бороться из-за Италии. В 1515 году, через два года после вступления на престол Льва X, Франциск I обессмертил себя сражением при Мариньяно, в котором потоками крови было отмечено поражение швейцарцев, пользовавшихся уважением всей Европы после неудач Карла Смелого^*.

^* (...после неудач Карла Смелого.- Карл Смелый, герцог Бургундский, был разбит швейцарцами при Морате в 1476 году.)

Если Лев X был бесконечно милее того великого человека, которому он наследовал, то политика его была не столь тверда и более коварна. В его царствование Италия была опустошена и разграблена, но он достиг большой победы как церковный деятель. Всем известна история знаменитых переговоров, которые он вел с Франциском I в Болонье. Папа добился того, что король отказался от вольностей галликанской церкви, которая попыталась пробудиться только при Людовике XIV.

Альфонсо Петруччи, молодой кардинал, очень постарался для избрания Льва X, а затем объявил о нем народу с восторгом, воскликнув при этом: "Да здравствуют молодые люди!" Он был сыном Петруччи, сьенского тирана. Но впоследствии для политики Льва X оказалось выгодным прогнать из Сьены братьев кардинала. Этот последний был весьма оскорблен таким поступком и несколько раз повторил, что готов броситься на папу перед консисторией с кинжалом в руке. У него явилась мысль попробовать уговорить папского хирурга впустить отраву в язву Льва X, которую ему ежедневно перевязывали. Письма кардинала Петруччи, адресованные его секретарю, были перехвачены; в них излагались планы жестокой мести. Лев X решил возбудить уголовный процесс против столь неудобного врага, но того в это время не было в Риме. Папа написал ему дружеское письмо и отправил грамоту, гарантировавшую его неприкосновенность. Кроме того, он дал слово испанскому послу, что если кардинал вернется в Рим, то он не подвергнется там никакой опасности. Петруччи имел глупость поверить этим словам. Он вернулся в Рим и был тотчас же заключен в крепость св. Ангела.

Правосудие того времени было менее совершенно, чем наше. Да и в наше время, за исключением только Англии, разве оправдывают когда-нибудь обвиняемых, которые навлекли на себя гнев правительства? Лев X, абсолютный монарх, избегал всего, что могло бы нарушить сладостную беспечность его жизни, протекавшей в наслаждениях. Молодой человек, полный страсти и отваги, угрожал ему отравлением. Этот юноша был удавлен в тюрьме 21 июня 1517 года (в это время Рафаэль заканчивал последние Станцы Ватикана). Вместе с Петруччи были обвинены несколько кардиналов, которые откупились огромными суммами денег. В священной коллегии было теперь только двенадцать кардиналов. Лев X воспользовался их страхом и дал им сразу тридцать одного нового коллегу.

Как это иногда случается и у нас в палате пэров, для того, чтобы привлечь общественное мнение Рима в этот важный момент на свою сторону, Лев X вынужден был назначить кардиналами многих достойных людей. Он даровал красную шляпу представителям нескольких самых могущественных римских фамилий. Все кардиналы заплатили папе за шляпу, и было замечено, что плата была тем выше, чем менее достоин был новый кардинал.

Лев X вступил на престол в эпоху, когда во всех областях одновременно подвизались гениальные люди. В области искусств он нашел Микеланджело, Рафаэля, Леонардо да Винчи, Корреджо, Тициана, Андреа дель Сарто, Фра Бартоломео, Джулио Романс; литературу прославили Ариосто, Макьявелли, Гвиччардини и множество поэтов, которые теперь нагоняют на нас скуку, но которые в то время казались прелестными. Аретино взял на себя обязанность говорить всем неприятные истины; он представлял собой оппозицию той эпохи и поэтому пользуется репутацией негодяя.

Все эти великие люди, порожденные множеством счастливых обстоятельств, как, например, Рафаэль или Микеланджело, заявили свету о своем существовании еще до того, как Лев X вступил на престол; но он с большим удовольствием награждал выдающихся людей, живших в Риме и составлявших украшение его курии, из богатых бенефициев, которыми он располагал во всех частях христианского мира, и баснословных сумм, поступавших к нему от продажи индульгенций.

В год смерти кардинала Петруччи Мартин Лютер начал в Германии свою деятельность; но Лев X и даже сам Лютер далеко не предвидели всех последствий этого события, иначе Лютер был бы подкуплен или отравлен.

Лев X глубоко, как художник, понимал чудесные произведения искусств. Этот государь представляет собою совершенно исключительное явление среди людей, которых случай когда-либо сажал на престол: он умел наслаждаться жизнью, как то подобает умному человеку,- а это вызывает великий гнев у скучных педантов.

Папа устраивал охоты, во время обеда его развлекали шуты, которые в то время еще были при каждом дворе. Лев X не хотел принимать вид скучного достоинства; он веселился, наблюдая тщеславие глупцов, находившихся при его дворе, и не отказывал себе в удовольствии подшутить над ними,- это вызывает негодование важных историков. Иногда он поддавался искушению наградить каким-нибудь несуществующим званием глупца, который добивался этого и потешал город и курию своим торжествующим тщеславием. Рим, город насмешников, был в восторге от остроумия своего государя, но он так смеялся над несколькими одураченными педантами, что они умерли от огорчения.

Нравы папы не были ни лучше, ни хуже нравов всех других вельмож той эпохи; не следует забывать, что приличия с момента появления Лютера каждые пятьдесят лет делали огромный шаг вперед. Все в Риме были веселы и хорошо настроены; Лев X особенно любил, чтобы его окружали смеющиеся лица. Если какая-нибудь охота бывала удачна, он щедро награждал всех, кто в этот день находился около него. Если вы вспомните оригинальный ум и таланты итальянцев эпохи Ренессанса, если вы соблаговолите вспомнить, что этот двор не был испорчен военным педантизмом, то вы, наверно, признаете, что никогда еще не существовало столь приятного двора. Если политика Льва X и отличалась макьявеллизмом, то в Риме этого никто не замечал. Папу упрекают за его поступок со знаменитым Альфонсом, герцогом Феррарским. Гамбара, протонотарий апостольской церкви, ставший впоследствии кардиналом, получил приказание подкупить Рудольфа Гелло, немца, капитана гвардии у милейшего Альфонса. Действительно, Рудольф, получив две тысячи дукатов, обещал зарезать Альфонса и впустить папские войска в ворота Кастель-Теальдо феррарской крепости. Был назначен день для выполнения этого замысла, и уже историк Гвиччардини, командовавший войсками в Модене, двинул папские войска на Феррару, но вдруг Рудольф Гелло признался во всем своему господину, который, желая избежать скандала, ограничился тем, что сохранил подлинные письма Гамбары в архивах фамилии д'Эсте. Здесь-то и познакомился с ними священник Муратори^*, человек, лучше всех знавший историю Италии. Гвиччардини не захотел рассказывать в своей истории о замысле этого убийства. Этого обстоятельства одному жалкому английскому панегиристу оказалось достаточным для того, чтобы отрицать самый замысел (г-н Роско, "Жизнь Льва X"), Вы видите, что, если хотите что-нибудь узнать, нужно читать первоисточники.

^* (Муратори (1672-1750) - итальянский историк, издавший огромное собрание документов, касающихся истории Италии. Стендаль высоко ценил его труды и часто в своих сочинениях упоминал имя их автора.)

Рафаэль умер в 1520 году, во время этого гнусного покушения на Феррару. Папа искренне оплакивал смерть великого человека. Лев X открыто признался, что его двор потерял лучшее свое украшение. При военном дворе такие знаки любви властелин проявляет только к заслугам сабли, которая при жизни ее владельца выше всех других заслуг.

24 ноября 1521 года Лев X узнал о взятии Милана испанцами; он был чрезвычайно этим доволен, так как надеялся, что Италия освободится от "ига варваров". Пушка крепости св. Ангела, палившая по случаю этой победы, гремела в течение всего дня. Папа, находившийся в своем саду Мальяна, выразил намерение созвать консисторию, чтобы официально известить о великом событии кардиналов и повелеть, чтобы во всех церквах служили благодарственные молебны. Он вернулся к себе в комнату и через несколько часов стал жаловаться на легкое недомогание. Он велел перевезти себя в Рим. Болезнь казалась пустячной, как вдруг положение чрезвычайно ухудшилось, и этот милый человек умер 1 декабря. Ему было всего сорок семь лет; правление его продолжалось восемь лет, восемь месяцев и девятнадцать дней.

Во время своей болезни Лев X получил известие о взятии испанцами Пьяченцы и еще в день своей смерти смог понять новость, которую ему сообщили,- о взятии Пармы. Это было событие, которого он особенно желал. Он говорил своему кузену, кардиналу Медичи, что охотно заплатил бы своей жизнью за взятие Пармы.

За день до его болезни кравчий его Маласпина подал ему чашу вина; выпив ее, папа повернулся к нему с раздраженным видом и спросил, откуда он достал такое горькое вино. После того, как Лев X умер (в ночь на 1 декабря), Маласпина на рассвете пытался выехать из Рима. Он вел на своре собак, как будто отправлялся на охоту; стража у ворот собора св. Петра, удивленная тем, что папский слуга собирается развлекаться охотой в день смерти своего господина, задержала кравчего Маласпину. Но кардинал Джулио Медичи приказал отпустить его - из страха, говорит Павел Иовий, что если бы заговорили об отравлении, то могли бы назвать какого-нибудь видного князя и тем самым сделали бы его непримиримым врагом фамилии Медичи.

Изящные искусства испытали три несчастья, которые показались бы гораздо более значительными, если бы я имел время рассказать подробнее об их последствиях. Это смерть Рафаэля в тридцать семь лет, смерть Лоренцо Великолепного в сорок четыре года и, наконец, смерть Льва X в сорок семь лет, между тем как большинство пап достигало семидесятилетнего возраста. Не будем говорить о том, что политическое деление Италии было бы совсем иным; но какого процветания достигли бы изящные искусства, если бы Лев X процарствовал еще двадцать лет! Альфонс, герцог Феррарский, доведенный до крайности, был чуть ли не осажден в своей столице и готовился дорого продать свою жизнь, когда он получил известие о смерти Льва X. Способствовал ли он ей? В своей радости он приказал выбить золотые монеты, на которых был изображен пастух, вырывающий ягненка из когтей льва, с надписью из Книги царей: "De manu leonis"^*.

^* (Из лапы льва (лат.).)

Да позволит мне читатель в нескольких словах рассказать о слабом Клименте VII; в его правление жили еще Микеланджело, Тициан, Корреджо и почти все великие люди, после смерти которых следовало бы в законодательном порядке запретить заниматься живописью.

Конклавы, избравшие Александра VI, Юлия II, Льва X, были очень недолгими; история конклава, избравшего преемника этого великого человека, более сложна. Конклав начался 26 декабря. Все расхваливали кардинала Джулио Медичи, который был главным и самым искусным министром своего кузена (на знаменитом портрете Льва X работы Рафаэля, который находился у нас в Париже, а теперь возвратился во Флоренцию, изображен также и Джулио: это кардинал с крупными чертами лица, находящийся напротив папы).

Министр Льва X нашел опасного соперника в лице кардинала Помпео Колонна. Самые тонкие политические маневры были пущены в ход двумя искушенными в делах царедворцами, боровшимися за высшую власть. Кардиналы, которые не могли притязать на престол, начинали томиться в неудобной тюрьме, где они были заключены. Один из них шутки ради предложил кандидатом кардинала Адриана Флорента, который никогда не бывал в Италии. Этот кардинал, сын пивовара, был учителем Карла V. Случилось так, что без всяких интриг, без уговора все кардиналы, наскучив конклавом, подали свой голос за этого незнакомца, который стал папой благодаря чистой случайности и принял имя Адриана VI. Он не знал итальянского языка; когда он приехал в Рим и увидел античные статуи, с такими издержками собранные Львом X, он воскликнул с ужасом: "Sunt idola anticorum!" - "Это идолы язычников!" Этот папа, человек порядочный, показался римлянам варваром; со своей стороны, он был возмущен развращенностью их нравов. Он умер 14 сентября 1523 года.

Для римлян не могло быть ничего ужаснее, чем видеть на месте милого Льва X "варвара", который не знал их языка и чувствовал отвращение к поэзии и изящным искусствам. Известие о смерти Адриана было принято с живейшей радостью, и на следующий день дверь его врача Джованни Антрачино была украшена гирляндами цветов с надписью: "Сенат и римский народ - освободителю отечества". В правление Адриана евреи и мавры, принявшие христианство, были изгнаны из Испании и толпами прибывали в Рим со своими огромными богатствами. Адриан собирался преследовать их; смерть помешала ему в этом. Лев XII принудил потомков этих богатых евреев бежать в Ливорно.

1 октября 1523 года тридцать шесть кардиналов вступили в конклав; Джулио Медичи снова встретился там со своим соперником Помпео Колонной. Кардинал Вольсей, опалу и смерть которого так хорошо изобразил Шекспир, тоже добивался тиары, как некогда Жорж д'Амбуаз, но римляне ни за что не хотели "варвара". В течение долгого времени Джулио Медичи располагал только двадцатью одним голосом; ему нужно было двадцать четыре, то есть две трети всех присутствовавших кардиналов. Помпео Колонна препятствовал его избранию. Несколько других кардиналов также притязали на престол; они пытались купить голоса, но так, чтобы избежать обвинения в симонии. Приемом, вошедшим в моду на этом конклаве, было пари; так, сторонники Джулио Медичи предлагали всем кардиналам противоположной партии биться об заклад на двенадцать тысяч дукатов против ста за то, что Медичи не будет избран.

Борьба между двумя партиями продолжалась с таким ожесточением и так мало было надежды на примирение, что римляне боялись, как бы обе партии не воспользовались каким-нибудь предлогом, чтобы покинуть конклав и избрать двух пап одновременно. Всюду были развешаны латинские двустишия, в которых новый Юлий и новый Помпеи обвинялись в желании вторично погубить Рим своими распрями. В то время римские острословы пользовались латинским языком, и, как видите, исторические намеки считались остроумием.

Но этот конклав постигла судьба, которую святой дух обычно посылает слишком затянувшимся конклавам. Невероятное зловоние распространилось в кельях кардиналов, сделав пребывание на конклаве невыносимым. Многие заболели; самые старые чувствовали, что конец их близок. Один из них предложил кардинала Орсини, а Медичи притворился, будто он хочет передать ему свой двадцать один голос, которые обеспечили бы избрание. Помпео Колонна испугался того, что верховная власть перейдет к фамилии, которая столь долгие годы была наследственным врагом его семьи. Он пошел к кардиналу Медичи и предложил сделать его папой, но с условием, что он, Помпео, получит должность вице-канцлера церкви вместе с великолепным палаццо, которое занимал Джулио. В ту же ночь перед Медичи пала ниц большая часть кардиналов, а на следующий день, 18 ноября, в годовщину того дня, когда два года тому назад он вступил победителем в Милан, он был провозглашен папой. Он принял имя Климента, чтобы подтвердить взятое им обязательство - простить всем своим врагам.

Редкий государь достигал трона с лучшей репутацией; военный в молодости, затем первый министр Льва X, он сумел завоевать симпатии своих соотечественников-флорентинцев, которыми он правил в течение многих лет с почти абсолютной властью. Его трудолюбие и выносливость были всем известны; было также известно, что он не имел дорогостоящих вкусов своего кузена. Рим отпраздновал его восшествие на престол с живейшей радостью, а через пять лет после этого (в 1527 году) город постигло величайшее бедствие: он был отдан на разграбление, длившееся семь месяцев.

Климент VII был очень умен, но ему недоставало характера, а наша революция показала нам, что, как только политические обстоятельства усложняются, ум бывает не нужен и все решает сила характера.

В царствование Климента VII закончилась наконец война в Италии, опустошавшая страну в течение тридцати лет. Испания и Франция нашли для себя удобным драться за разрешение своих споров на плодоносных полях Италии. Впоследствии полем битвы для Европы стали Нидерланды. Италия легко могла бы оправиться от опустошений войны, но в 1530 году Карл V лишил ее всякой свободы. Монархия, не та благородная и прекрасная монархия^*, которой мы наслаждаемся благодаря хартии Людовика XVIII, но монархия подозрительная, близорукая, унизительная утвердилась во Флоренции, в Милане и в Неаполе. В глазах всех этих мелких итальянских князьков, правивших с 1530 по 1796 год, самым страшным врагом был человек, обладавший хоть какими-нибудь достоинствами. Одна только музыка, не заключающая в себе ничего бунтарского, пользовалась их благосклонностью.

^* (...благородная и прекрасная монархия...- эти слова Стендаля внушены, конечно, осторожностью. Однако фраза "благодаря хартии Людовика XVIII" имеет другой смысл: правительство Карла X пыталось свести на нет все "свободы", гарантированные хартией, и либералы в ответ на клич ультрароялистов: "Да здравствует король!" - кричали: "Да здравствует хартия!")

На смену мелким тиранам вроде Бальони, царствовавшего в Перудже, когда Рафаэль учился под руководством Пьетро Вануччи, пришли князья, подобные последним Медичи. Этим низким людям, опиравшимся на огромную власть Карла V, не нужны были ни дипломатические таланты, ни таланты военные. Единственным их делом было преследовать умных людей. В этом им помогал Рим, который наконец понял опасность личного исследования и учения Лютера.

После взятия Флоренции войсками Климента VII в 1530 году всякого, кто обнаруживал сколько-нибудь значительный талант, рано или поздно карали смертью или тюремным заключением: такова была судьба Джанноне^*, Чимарозы^** и т. д. Даже в "Биографии" Мишо^***, несмотря на ее иезуитизм, вы можете прочесть о полном ничтожестве Медичи, которые вплоть до 1730 года унижали этот знаменитый город, считавшийся в момент восшествия на престол Климента VII духовно наиболее одаренным во всей Италии.

^* (Джанноне (1676-1748) - неаполитанский историк. В своей работе "Гражданская история Неаполитанского королевства" он резко высказался против светской власти пап, после чего ему пришлось бежать в Швейцарию. Через некоторое время после этого он был схвачен на савойской границе и посажен в тюрьму, где и умер)

^** (Чимароза был пылким сторонником неаполитанской революции (1799). После установления в Неаполе монархии Чимароза был арестован и умер бы в тюрьме, если бы не заступничество русского посла. Ходили слухи, что тяжелая болезнь, от которой он умер через два года, была следствием отравы, подсыпанной ему по приказу королевы неаполитанской Каролины. Подругой версии, смерть Чимарозы наступила в результате побоев, которые он терпел в тюрьме.)

^*** (Мишо (1772-1858) - французский историк, предпринявший в 1810 году издание огромного биографического словаря под названием "Всемирная биография". Словарь этот, законченный в период Реставрации, составлен в крайне реакционном духе.)

Установление твердых правительств дало обществу огромное количество досуга.

Граждане, которые уже не могли заниматься интересами своего отечества, превратились в праздных богачей, думавших только о развлечениях. Богатый и знатный человек должен был отказаться от всякого благородного честолюбия. Бедняк хотел разбогатеть, богач - стать маркизом, художник хотел создавать шедевры; но повторяем, какие стимулы могли побудить к деятельности человека богатого и знатного?

Вот в чем причина нравственного падения этого класса^*.

^* (См. тип римского маркиза в "L'Ajo nell'imbarrazzo" графа Жиро^** и в комедиях Герардо де Росси.)

^** (Жиро, Джованни (1776-1834) - итальянский комедиограф. Его комедия "Гувернер в затруднении" была представлена впервые в 1807 году.)

Наконец, в 1534 году, посеяв семена всех этих несчастий, Климент VII умер. Он пережил свою репутацию и понимал, что Рим, Флоренция и вся Италия глубоко презирают его. Он не мог презреть презрение и умер от этого.

Алессандро Фарнезе, принявший имя Павла III, был избран 12 октября 1534 года. Его великолепная гробница находится в соборе св. Петра. Этот государь хотел передать престол своим детям. Фамилия его была небезызвестна. Владея замком Фарнетто в области Орвьето, она дала XV веку несколько выдающихся кондотьеров. Павел III имел незаконного сына Пьер-Луиджи, развратнейшего из людей, прославившегося убийством молодого епископа Фано. Этот гнусный человек правил в Пьяченце и был зарезан в собственном своем кресле 10 сентября 1547 года городской знатью, возмущенной его поведением.

Павел III умер 10 ноября 1549 года от нового огорчения, которое ему доставила его семья. Он назначил более семидесяти кардиналов; эта предосторожность сильно помогла ему. Преемник его, принявший имя Юлия III, из благодарности возвратил Парму Оттавио Фарнезе, сын которого, Алессандро Фарнезе^*, был великим полководцем, достойным соперником Генриха IV.

^* (Алессандро Фарнезе (1545-1592) - испанский полководец, итальянец по происхождению, сражался во главе испанских войск с армией французских протестантов и принудил Генриха IV снять осаду Парижа.)

Павел III был последним из честолюбивых пап. Юлий III думал только об удовольствиях. Он любил одного молодого человека, которого сделал кардиналом в восемнадцатилетнем возрасте под именем Инноченцио дель Монте (если читатель устал от этой хроники, он может пропустить несколько страниц и перейти к статье "О разбойниках". Я хотел избавить путешественников от скучных разысканий).