Глава III. Наполеон, бригадный генерал Итальянской армии, направляется с важным поручением в Геную. Его арестуют; он блистательно опровергает обвинение. Он приезжает в Париж, где его отрешают от должности. Он терпит сильную нужду. Заметки одной женщины о Наполеоне. Заметки другой женщины. Сношения Наполеона с г-ном де Понтекуланом. Общие соображения о состоянии Франции. 1 прериаля III года (20 мая 1795 г.) Высадка на Кибероне Конституция III года. Морской бой у Уэссана. 13 вандемьера IV г. (5 октября 1795 г.)

После осады Тулона Наполеон 6 февраля 1794 года^* был произведен в бригадные генералы и назначен начальником артиллерии в армию, действовавшую в Италии. Главнокомандующий, генерал Дюмербион, был стар, добродушен, честен, но совершенно бездарен. Начальник его главного штаба отнюдь не был способен восполнить то, чего не хватало главнокомандующему. Уже целых три года здесь, в высоких горах, расположенных к северу от Ниццы (Приморские Альпы), без толку палили из ружей; солдаты были рассеяны среди пустынных скал, где они умирали с голода.

^* (14 января 1794 года. Наполеон Бонапарт получил чин бригадного генерала)

Имя генерала Бонапарта было у всех на устах. Никому и в голову не приходило высмеивать этого малорослого человека, такого бледного, такого хилого, такого невзрачного. Поведение Наполеона, безупречное и всегда строго рассчитанное на то, чтобы заставить уважать себя, создало ему авторитет в глазах армии. Вскоре была осуществлена военная операция под Саорджо, и солдаты открыли в нем необыкновенного человека, сердце, жаждущее славы и горящее желанием даровать Республике победу.

Когда Наполеон прибыл в Ниццу, его адъютантами состояли Мюирон и Дюрок. Начальник артиллерии предложил план действий, который был принят на военном совете, где присутствовали комиссары Конвента Робеспьер-младший^* и Рикор^**, генералы Дюмербион, Массена, Рюска и другие. Задача заключалась в том. чтобы обойти пресловутую позицию Саорджо, уже давно задерживавшую продвижение французских войск. Они выступили 6 апреля 1794 года, на другой день после того, как один из основателей Республики, человек, равного которому не видела ни одна из революций, впоследствии предпринимавшихся в Европе, Дантон, был послан на казнь соперником, которого эта гордая душа чрезмерно презирала.

^* (Робеспьер-младший, Огюстен-Бон-Жозеф (1763- 1794) - брат и соратник вождя якобинцев Максимилиана Робеспьера. В 1793-1794 годах неоднократно направлялся в провинцию и на фронт в качестве комиссара Конвента. При осаде Тулона сблизился с Наполеоном Бонапартом и содействовал его выдвижению. После переворота 9 термидора был казнен вместе с братом.)

^** (Рикор, Жан-Франсуа (1760-1820) - французский политический деятель, член Конвента; был одним из комиссаров в армии, осаждавшей Тулон, арестован по делу о заговоре Бабефа, но оправдан После второй реставрации Бурбонов был изгнан из Франции.)

Итак, революция уже зашла довольно далеко к тому моменту, когда Наполеон стал играть в ней роль; период энергии кончится вместе с потребностью в энергии.

8 апреля Массена штурмом занял высоты, господствующие над Онельей; в гавани этого города находились суда англичан, этих деятельных и весьма ловких союзников австрийских и пьемонтских войск.

29 апреля Массена выступил в Саорджо; 8 мая он овладел Тендским перевалом, и на следующий день Итальянская армия наконец установила связь с Альпийской.

Так Итальянская армия, следуя плану молодого артиллерийского генерала, осуществила то, к чему тщетно стремилась в продолжение двух лет. Солдаты Республики заняли верхнюю цепь Приморских Альп; они захватили семьдесят орудий, четыре тысячи пленных и две крепости - Онелью и Саорджо.

Главнокомандующий Дюмербион вполне искренне писал военному комитету Конвента: "Таланту генерала Бонапарта я обязан теми искусными маневрами, которые привели к нашей победе".

Наполеон дерзнул предложить план более обширный, чем тот, который только что был успешно выполнен,- соединить под Кони Альпийскую армию с Итальянской, что дало бы Французской республике Пьемонт и помогло бы без особых усилий достигнуть берегов реки По. Однако добиться соглашения с главным штабом Альпийской армии не удалось; пришлось бы поставить обе армии под начало одного полководца, а ведь каждый дорожит своим положением.

Генерал Дюмербион, далекий от зависти к своему начальнику артиллерии, восхищался его дарованием и с большим усердием стал выполнять третий план, благодаря которому Итальянская армия достигла Савоны и ворот Чевы.

После победы при Саорджо в армии узнали, что одна из австрийских дивизий предполагает занять Дего на реке Бормиде, а оттуда пойти на соединение с английской дивизией, которой предстояло высадиться в Вадо. Объединившись, эти войска должны были занять Савону.

Нужно было предупредить это соединение. Молодой артиллерийский генерал, день и ночь изучавший местность, предложил овладеть высотами Сан-Джакомо, Монтенотте, Вадо, продвинув таким образом правый фланг армии до самой Генуи. Враждебность генуэзского сената была столь же очевидна, как и патриотизм низших классов, изрядно, впрочем, наживавшихся на том, что они поставляли французам хлеб.

Генерал Дюмербион принял этот план. Продвинувшись по течению Бормиды, он вторгся в Пьемонт и, спустившись в равнину, стал угрожать тылам австрийской армии, которая немедленно начала отходить на Дего. Преследуемые генералом Червони, австрийцы поспешно отступили на Акви, оставив Дего и все свои склады. Французская армия стремительно прошла по полям будущих сражений при Монтенотте и Миллезимо, которые Наполеону суждено было годом позже прославить на весь мир; она перешла Апеннины и снова увидела море; но теперь, господствуя над прибрежной полосой, над тем, что в этом крае называют "ривой" или "западной Ривьерой", она перерезала все сообщения между англичанами и австрийцами, внушила страх генуэзской аристократии и вселила бодрость в сердца патриотов.

Таковы были итоги третьего из планов, предложенных генералом Бонапартом.

Необычные движения армии, действовавшей в Италии, поставили в тупик участников коалиции; они были твердо уверены, что уничтожат Республику. Именно в эти дни, при начале действий того, кто должен был научить их страшиться Франции, были подписаны (14 и 19 апреля 1794 года) договоры, прочно объединившие против Республики Австрию, Пруссию, Сардинию, Голландию и Англию. Страна, в наибольшей степени обладавшая той свободой, бурная вспышка которой во Франции внушила государям такой страх, и благодаря этой свободе, которую она стремилась подавить, превосходившая другие страны просвещением, равно как и богатством, вскоре стала оплачивать всю коалицию и руководить ею.

В отличие от немцев англичане знают цену времени; их внимание не блуждает бесцельно. К тому же в те годы у них был человек (Нельсон)^*, достойный сражаться против французского полководца. Подобно ему, Нельсон любил вводить новшества и ненавидел своих начальников. Своим продвижением по службе он всецело был обязан тому страху, который они испытывали перед Наполеоном.

^* (Нельсон, Горацио (1758-1805) - английский адмирал, участник войн Англии против республиканской, а затем наполеоновской Франции. В 1798 году уничтожил в Абукирской бухте французский флот, доставивший армию Наполеона в Египет. 21 октября 1805 года в бою у Трафальгарского мыса Нельсон уничтожил франко-испанский флот, но сам погиб в сражении. Эта битва окончательно заставила Наполеона отказаться от планов высадки десанта в Англии.)

У немцев был только один настоящий полководец- эрцгерцог Карл; да и то его таланты, казалось, иссякли, когда ему пришлось пустить их в ход против Наполеона, защищая Норические Альпы. Великий Суворов явился в Италию лишь спустя четыре года, и мелкие дрязги австрийцев помешали ему проникнуть во Францию. Если бы зависть ничтожных людей, заполнявших дворы монархов, не препятствовала Нельсону и Суворову действовать свободно и в согласии между собой, Франция, быть может, погибла бы; но великих людей оценивают по заслугам только после их смерти.

Во время атак, которыми сопровождался краткий поход на Лоано, Бонапарт проявил большую храбрость; однако, как указывали генералы постарше, он никогда еще не командовал батальоном под вражеским огнем. Молодой генерал хотел, чтобы эти успехи были использованы для взятия Чевы - укрепленного лагеря, центра сопротивления пьемонтцев. Оттуда легко было бы двинуться в глубь итальянских равнин (долина По). Но этот план вторжения показался слишком смелым парижскому военному комитету, которому его представил Наполеон.

Вслед за тем комиссары Конвента при Итальянской армии приняли следующее постановление:

"Генерал Бонапарт отправится в Геную, чтобы совместно с поверенным в делах Французской республики обсудить с правительством Генуи вопросы, указанные в данных ему инструкциях.

Поверенный в делах Французской республики обязан признать полномочия генерала Бонапарта и содействовать признанию их правительством Генуи".

Лоано, 25 мессидора II года Республики (13 июля 1794 года)

Подпись: Рикор

К этому постановлению был приложен следующий документ:

"Секретные инструкции.

Генерал Бонапарт отправляется в Геную.

1. Ему надлежит осмотреть савонскую крепость и близлежащую местность.

2. Ему надлежит осмотреть генуэзскую крепость, Геную и местности, которые необходимо занять при начале войны, дальнейший ход которой невозможно предвидеть.

3. Ему надлежит собрать все сведения, какие только возможно, об артиллерии и других военных предметах.

4. Ему надлежит обеспечить доставку в Ниццу четырех тысяч бочонков [пороха], закупленных для Бастии и оплаченных.

5. Ему надлежит расследовать, насколько возможно, образ действий в гражданских и военных делах представителя Французской республики Тилли и других ее агентов, на которых к нам поступают различные жалобы.

6. Ему надлежит принять все меры и собрать все сведения, необходимые для выяснения намерений генуэзского правительства относительно коалиции.

Составлено и утверждено в Лоано, 25 мессидора второго года.

Подпись: Рикор".

Это поручение и дополняющие его инструкции показывают, каким доверием Бонапарт, едва достигнув двадцати пяти лет, пользовался у людей, кровно заинтересованных в том, чтобы не ошибиться в выборе своих уполномоченных.

Бонапарт едет в Геную; он выполняет там возложенную на него задачу. Настает 9 термидора II года^*. На место депутатов - сторонников террора становятся Альбит^** и Саличетти^***. Потому ли, что из-за царившего в то время беспорядка они не знали о данных артиллерийскому генералу инструкциях, или же потому, что люди, завидовавшие блистательному началу карьеры молодого Бонапарта, внушили им подозрения против него,- так или иначе, основываясь на поездке Бонапарта в Геную, они приняли следующее решение:

^* (27 июня 1797 года Тальен послал на эшафот Робеспьера, Сен-Жюста и всех их приверженцев.)

^** (Альбит, Антуан-Луи (1750-1812) - французский политический деятель, член Законодательного собрания и член Конвента. Исполнял обязанности комиссара в провинции. После переворота 18 брюмера служил в военном министерстве. Погиб во время похода 1812 года в Россию.)

^*** (Саличетти, Кристоф (1757-1809) - французский политический деятель, родом корсиканец; член Учредительного собрания и член Конвента. Был одним из комиссаров Конвент" в армии, осаждавшей Тулон, способствовал выдвижению Наполеона. С 1806 года до своей смерти - министр полиции и военный министр неаполитанского короля Жозефа Бонапарта, при Мюрате был смещен.)

"Именем французского народа.- Свобода. Равенство.

Народные представители при Альпийской и Итальянской армиях.

Принимая во внимание, что генерал Бонапарт, начальник артиллерии Итальянской армии, совершенно утратил их доверие вследствие своего чрезвычайно подозрительного поведения, а главное - вследствие недавней своей поездки в Геную, постановляют нижеследующее:

Бригадный генерал Бонапарт, начальник артиллерии Итальянской армии, временно отрешается от занимаемой им должности. Главнокомандующему названной армии под страхом личной ответственности предписывается взять его под стражу и препроводить под сильной и надежной охраной в Комитет общественного спасения в Париже. Все его бумаги и вещи надлежит опечатать; комиссары, назначенные на месте представителями народа Саличетти и Альбитом, составят опись означенных бумаг и вещей; бумаги, признанные подозрительными, подлежат отправке в Комитет общественного спасения.

Постановлено в Барселонетте 19 термидора II года Французской республики, единой, нераздельной и демократической (6 августа 1794 г.).

Подписи: Альбит, Саличетти, Лапорт.

С подлинным верно: Главнокомандующий Итальянской армии

Подпись: Дюмербион".

Генерал Бонапарт обратился к комиссарам Конвента Альбиту и Саличетти со следующим протестом:

"Вы отрешили меня от должности, взяли под стражу и объявили подозрительным.

Меня опорочили, не судив, или же осудили, не выслушав.

В революционном государстве существуют лишь два разряда людей: подозрительные и патриоты.

Когда первым предъявляют обвинение, это делается во имя безопасности, в порядке общих мер.

Угнетение тех, кто принадлежит ко второму разряду, колеблет основы общественной свободы. Судья имеет право осудить, лишь обладая самыми полными сведениями и основываясь на последовательности фактов, ничего не оставляющей произволу.

Объявить патриота подозрительным - значит отнять самое ценное, что у него есть: доверие и уважение, которыми он пользуется.

К какому же разряду хотят меня отнести?

Разве не был я с самого начала революции неизменно предан ее принципам?

Не боролся ли я постоянно на виду у всех то против внутренних врагов, то, будучи, военным, против чужестранцев?

Я отказался от пребывания на своей родине, я бросил свое имущество, я всем пожертвовал ради Республики.

Позднее я не без отличия сражался под Тулоном, а действуя в Итальянской армии, я вместе с нею заслужил те лавры, которые она завоевала взятием Саорджо, Онельи и Танаро.

В момент раскрытия заговора Робеспьера я вел себя как человек, привыкший руководствоваться только принципами.

Мне нельзя отказать в звании патриота.

Почему же меня объявили подозрительным, не выслушав меня? Почему меня арестовали через неделю после того, как пришло известие о смерти тирана?

Меня объявляют подозрительным, мои бумаги опечатаны.

Следовало поступить наоборот: следовало опечатать мои бумаги, выслушать меня, потребовать от меня объяснений, а затем уже объявить меня подозрительным, если бы к тому сказались основания.

Меня хотят отправить в Париж на основании постановления, которым я отнесен к разряду подозрительных. Все подумают, что представители народа поступили так, исходя из каких-то данных, и судьи отнесутся ко мне лишь с тем вниманием, какого заслуживает человек этого разряда.

Невиновный, оклеветанный, патриот - я не смогу жаловаться на Комитет, какие бы меры он ни принял.

Если бы три человека заявили, что я совершил преступление, я не мог бы жаловаться на суд, который вынес бы мне приговор.

Саличетти, ты меня знаешь; замечал ли ты что-нибудь в моем поведении за последние пять лет, что было бы подозрительно для революции?

Альбит, ты меня не знаешь. Тебе не могли привести никаких достоверных фактов; ты меня не выслушал; а ведь ты знаешь, сколь искусно иногда нашептывает клевета.

Неужели меня хотят приравнять к врагам отечества, неужели патриоты должны необдуманно пожертвовать полководцем, который не был бесполезен для Республики? Неужели народные представители должны поставить правительство в необходимость быть несправедливым и неосмотрительным?

Выслушайте меня, уничтожьте гнет, которому я подвергаюсь, и верните мне уважение патриотов.

Если же, час спустя, человеконенавистникам понадобится моя жизнь - я так мало дорожу ею! Я так часто ею пренебрегал! Да одна лишь мысль, что она еще может быть полезна отечеству, заставляет меня мужественно нести ее бремя".

Генерал Бонапарт пробыл под арестом две недели; вот постановление, в силу которого он был освобожден:

"Народные представители, и проч., и проч.

Тщательнейшим образом ознакомившись с бумагами гражданина Бонапарта, который после казни заговорщика Робеспьера в порядке охраны общественной безопасности был подвергнут аресту, и проч., и проч.

постановили: гражданина Бонапарта, впредь до выяснения, освободить, с оставлением его в главном штабе, и проч., и проч.

Составлено в Ницце, 3 фрюктидора II года (20 августа 1794 года).

Подписи: Альбит, Саличетти"^*.

^* (Записки Бурьенна, т. I, стр. 65.)

В Италии генерал Бонапарт приблизил к себе Дюрока, проделавшего с ним часть похода в звании адъютанта и артиллерийского капитана; Бонапарта неимоверно раздражали преувеличенные на гасконскии лад донесения офицеров, которым он поручал наблюдать за событиями. Математическая точность донесений Дюрока, человека холодного и сдержанного, вполне соответствовала его требованиям. Пожалуй, Дюрок был наиболее близким Наполеону человеком. Для него одного Наполеон впоследствии нарушал правила унылой комедии, которым он, приняв императорский титул, подчинил свою жизнь: даже тогда он требовал, чтобы, оставаясь с ним наедине, Дюрок по-прежнему обращался к нему на "ты".

Был ли генерал Бонапарт сторонником террора? Он всегда отрицал это. Отдавал ли он всю свою энергию на служение одной этой всемогущей партии или же только "подлаживался", что было совершенно необходимо, если он не хотел погибнуть? Он ничего не сделал для нее; он уже тогда усвоил то великое правило, что во время революции все надо делать для масс и ничего чрезмерного - для предводителей. Я не скрою, что некоторые заслуживающие доверия современники иначе рассказывают о той опасности, которой подвергся генерал Бонапарт. Вот их версия^*.

^* (Жизнь генерала Бонапарта от битвы при Лоано до 13 вандемьера явится в свое время предметом особого сочинения.)

Зимою 1794-1795 года Наполеону было поручено осмотреть батареи на побережье Средиземного моря; эта задача снова привела ею в Тулон и Марсель.

Народный представитель при армии в Марселе боялся, как бы народные общества, отличаясь большей горячностью, нежели он, не захватили пороховой погреб, ранее служивший для снабжения фортов Сен-Жан и Сен-Никола, частично разрушенных в первые дни революции. Он поделился своими опасениями с генералом Бонапартом; тот вручил ему план сооружения зубчатой стены, которая разобщила бы эти форты с городом. Этот план, свидетельствовавший о недоверии к народу, был переслан в Париж; Конвент признал его гибельным для свободы и приказал генералу Бонапарту явиться в Париж для объяснений.

Это было едва ли не равносильно смертному приговору. Так погибли многие полководцы.

Приказ Конвента был объявлен Наполеону в Ницце. Народные представители при Итальянской армии подвергли его домашнему аресту под надзором двух жандармов. Положение было тем опаснее, что уже много говорилось о молодом генерале Бонапарте и что термидорианцы знали о его дружеских отношениях с Робеспьером-младшим, который погиб вместе с братом. Гаспарен^*, очень привязавшийся к нему еще в Тулоне, ничего не мог сделать без согласия двух своих коллег. Г-н Деженет, человек умный, рассказывает^**, что в этой крайности адъютанты Наполеона Себастьяни^*** и Жюно задумали зарубить саблями обоих жандармов, стороживших их начальника, похитить его силой и увезти в Геную, где он сел бы на корабль. К счастью, передвижения неприятельских войск возбудили тревогу; под давлением опасности, страшась неудач, за которые они ответили бы головой, народные представители написали в Комитет общественного спасения, что армия не может обойтись без генерала Бонапарта, и приказ Конвента был отменен.

^* (Гаспарен, Гома-Опостен (1750-1793) - французский политический деятель. Был членом Законодательного собрания и членом Конвента, один из комиссаров Конвента в Вандее, а затем в армии, осаждавшей Тулон.)

^** (Записки, т. I.)

^***(Себастьяна, Орас де ла Порта, граф (1775-1851) - французский генерал, родом корсиканец. Участвовал в итальянской кампании 1796-1797 годов. Был одно время послом в Турции и руководил обороной Константинополя против английского флота. После июльской революции 1830 года был министром иностранных дел.)

Несомненно, Конвент управлял страной; но он часто тратил время на пустые напыщенные речи, и у него, окруженного предателями, не оставалось времени на то, чтобы вникать в сущность дел. Все преступления карались смертью. Кровавые ошибки Конвента отчасти будут оправданы в глазах потомства благодаря тем мемуарам, которые издали во время Реставрации г-да Фош-Борель, Бертран де Мольвиль, Монгальяр и многие другие. Как бы там ни было, нельзя не признать, что это собрание, равного которому не смогли создать ни Испания, ни Италия, имевшие этот пример перед глазами, подлинно спасло Францию. Благодаря законам, которые издал Конвент, население Франции, в 1789 году не превышавшее двадцати пяти миллионов, к 1837 году достигло почти тридцати трех миллионов.

Наполеон решительно отрицал, что он когда-либо был сторонником террора; по его словам, один из народных представителей объявил его вне закона на том основании, что он отказался предоставить ему всех своих артиллерийских лошадей для езды на почтовых. Но я не нашел этому подтверждения. Наполеон не прочь был выставить Республику в смешном свете; его раздражала не слава ее в настоящем (ибо все на нее клеветали), а слава в будущем, по сравнению с которой слава Империи покажется несколько мишурной.

В делах воинской славы рано или поздно вновь начинают ценить великие результаты, достигнутые малыми средствами.

Бесспорно, марш от Ульма до Аустерлица великолепен; но ведь Наполеон тогда был монархом, и какой опасности подвергалась тогда его армия? Со временем Кастильоне снова будет поставлен выше этого марша.

В Ницце народный представитель Робеспьер-младший восхищался молодым генералом, хмурым, сосредоточенным, столь непохожим на других; он никогда не выражался туманно, в его взгляде сквозил недюжинный ум. Вызванный братом в Париж незадолго до 9 термидора, Робеспьер-младший все пустил в ход, чтобы убедить Наполеона последовать за ним. Но тому нравилась жизнь в армии, где он чувствовал свое превосходство и заставлял всех признавать его; он не пожелал поступить в распоряжение адвокатов.

"Не откажись я бесповоротно,- говорил он впоследствии,- кто знает, к чему привел бы меня этот первый шаг и какая участь была бы мне уготована?"

Быть может, он помешал бы совершиться 9-му термидора; он умел сражаться на улицах Парижа, а в борьбе Тальена с Робеспьером несколько часов остались, неиспользованными.

Впрочем, Наполеон воздавал Робеспьеру должное в одном отношении: он говорил, что видел длинные письма его к брату, Робеспьеру-младшему, в то время народному представителю при Южной армии, в которых он высказывался против жестокостей революционеров и с жаром осуждал их, говоря, что они бесчестят революцию и могут погубить ее.

При армии в Ницце состоял еще и другой народный представитель, человек довольно ничтожный. Его жена, на редкость хорошенькая и весьма обходительная, разделяла с ним его работу, а иногда и руководила ею; она была родом из Версаля. Супруги необычайно носились с молодым артиллерийским генералом; они были от него без ума и угождали ему во всех отношениях, что представляло для него огромное преимущество, ибо в эти времена смут и предательств народный представитель воплощал собой закон. Тюро был в Конвенте одним из тех, кто в тревожные вандемьерские дни наиболее способствовал тому, чтобы взоры обратились на Наполеона: он помнил важную роль, которую тот на его глазах сыграл в армии.

"Я был тогда очень молод,- говорил Наполеон одному из своих верных слуг,- я был счастлив и горд своим скромным успехом и старался выразить свою признательность всеми знаками внимания, какими только располагал. Сейчас вы увидите, до чего может дойти злоупотребление властью и от чего может зависеть судьба людей; ведь я не хуже других.

Однажды, когда я прогуливался с г-жой Т. по нашим позициям неподалеку от Тендского перевала, мне внезапно пришла мысль представить ей зрелище войны, и я приказал передовым постам произвести атаку; правда, мы остались победителями; но ясно, что эта операция не могла дать никаких результатов; это была чистейшая прихоть, и, однако же, мы потеряли несколько человек. Вспоминая этот случай, я каждый раз сильно упрекаю себя за свой поступок".

Термидорские события вызвали полную смену состава комитетов Конвента. Обри, бывший артиллерийский капитан, оказался во главе военного комитета (то есть сделался военным министром). В дни наиболее грозной опасности для Республики всенародное ополчение привело к образованию множества корпусов; генералов создавали по мере необходимости. Стоило эфицеру проявить смелость и некоторое дарование, как 2го назначали генералом, а иногда и главнокомандующим. Зато генералы, терпевшие поражения, какими бы храбрецами они ни были (Гушар^*, Брюно), неизбежно представали перед революционным трибуналом.

^* (Гушар, Жан-Никола (1740-1793) - французский генерал. Во время революционных войн командовал сначала Мозельской армией, а затем Северной армией, одержал ряд побед и заставил англичан снять ocaav Дюнкерка. За сдачу Майнца был казнен.)

Этой системе, на вид нелепой и служившей предметом насмешек всей монархической Европы, Франция обязана всеми своими выдающимися полководцами. Когда повышения стали даваться последовательно, и притом знатоком этого дела (Наполеоном), генералами оказались сплошь люди безличные - адъютанты Наполеона, под начальством которых его войска с 1808 по 1814 год всегда терпели поражения (в Испании, Германии, и т. д., и т. д., - Макдональд^*, Удино^**, Ней, Дюпон^***, Мармон и т. п.).

^* (Макдональд, Жак-Этьенн-Жозеф-Александр (1765-1840) - французский генерал. В 1809 году получил от Наполеона звание маршала и титул герцога Тарентского. После реставрации Бурбонов был назначен пэром.)

^** (Удино, Шарль-Никола (1767-1847) - французский генерал. Участвовал во многих наполеоновских походах. В 1809 году получил от Наполеона звание маршала и титул герцога Реджо. В 1814 году перешел на сторону Бурбонов.)

^*** (Дюпон (1765-1840) - французский генерал, служивший при Наполеоне в Испании и капитулировавший при Байлене. Был за это предан суду и посажен в тюрьму. После реставрации Бурбонов был назначен военным министром; проявил на этом посту крайнюю угодливость перед старой знатью и бывшими эмигрантами.)

В героические годы Франции офицеры весьма нередко отказывались от повышений. Некоторые поступали так из осторожности, большинство же - из нежелания расстаться с ротой или полком, где служили их земляки и друзья. Впоследствии, около 1803 года, когда энтузиазм сменился монархическим эгоизмом, многие, став честолюбцами, горько раскаивались в этих отказах. У черствых душ тоже имелись причины отказываться: в 1793, 1794, 1795 годах офицерам не выплачивали жалованья; таким образом, ничто не вознаграждало за весьма реальные опасности, связанные с большей ответственностью. Обри предпринял в армии множество перемещений, не забыв при этом себя самого. Он произвел себя в артиллерийские генералы и оказал покровительство кое-кому из своих старых товарищей в ущерб "охвостью",- его он раскассировал.

Наполеон, которому едва исполнилось двадцать пять лет, был переведен в чине генерала в пехоту и направлен в Вандею Он оставил Итальянскую армию и поехал в Париж жаловаться на учиненную над ним несправедливость.

Объяснение с Обри вылилось в бурную сцену: в сознании своих воинских подвигов Наполеон горячо настаивал на своих правах; Обри желчно упорствовал, ибо власть была в его руках; к тому же, никогда не бывав в сражениях, он не знал, что противопоставить подвигам молодого генерала.

- Вы слишком молоды,- сказал он,- нужно дать дорогу старикам.

- На полях сражений быстро старишься,- возразил Наполеон,- а я прямо оттуда.

Человек пожилой и ничем не прославившийся только рад возможности повредить молодому человеку, сделавшему больше, чем он; Обри оставил свое решение в силе.

Наполеон, раздраженный таким обращением, подал в отставку или был смещен и, как в сходных обстоятельствах Микеланджело, стал подумывать о том, чтобы предложить свои услуги турецкому султану.

В одном труде, очень мало заслуживающем доверия^*, я нашел следующее постановление:

^* (Записки Бурьениа, т. I, стр. 69.)

"Свобода. Равенство.

Копия постановления Комитета общественного спасения от 29 фрюктидора III года (15 сентября 1794 года).

Комитет общественного спасения постановляет исключить генерала Бонапарта из списков генералов, состоящих на действительной службе, ввиду его отказа отправиться к назначенному месту службы.

Подписи: Летурнер^* (представитель Ламанша), Мерлен (представитель Дуэ), Т. Берлье, Буасси. Председатель - Камбасерес".

^* (Летурнер, Шарль-Луи-Франсуа-Оноре (1751-1817) - французский политический деятель. Был членом Законодательного собрания и членом Конвента, членом и одно время председателем правительства Директории. При Наполеоне был префектом и советником Счетной палаты. После второй реставрации Бурбонов изгнан из Франции.)

Себастьяни и Жюно сопровождали молодого генерала в Париж; они втроем сняли небольшую квартиру в доме на улице дю Майль, неподалеку от площади Победы. На войне Бонапарт не нажился. Жалованье, когда его платили, он получал обесцененными ассигнациями и вскоре стал сильно нуждаться. Высказывалось предположение, что в этот период он вел какую-то политическую интригу вместе с Саличетти, который позднее был замешан в восстании 1-го прериаля (20 мая 1795 года): по крайней мере, он часто виделся с ним и при встречах изъявлял желание оставаться с ним наедине.

Однажды Саличетти вручил генералу три тысячи франков ассигнациями в уплату за коляску, которую тот вынужден был продать.

Как раз в то время, как Бонапарт пребывал в печальном положении просителя, всюду получающего отказ, он узнал, что его старший брат, Жозеф, женился в Марселе на мадмуазель Клари, дочери богатого тамошнего купца. Это решение, обеспечивавшее Жозефу покой и благоденствие, поразило его брата. "Ну и счастливец же этот плут Жозеф!" - воскликнул он.

Бонапарт составил и передал правительству докладную записку, в которой выражал готовность отправиться в Константинополь, чтобы укрепить военную мощь Турции для борьбы ее с Россией^*. Эта записка осталась без ответа.

^* (Записки Бурьенна, т. I, стр. 74. Я не сомневаюсь, что все эти факты со временем будут выяснены в чьем-либо докладе, предназначенном для Академии надписей. Редактор "Записок", приписываемых Бурьенну и составленных на основании немногих заметок, врал сколько влезет.)

Наполеону пришлось продать несколько книг по военному делу, привезенных им из Марселя; позднее он продал свои часы. Одна дама, отличающаяся большим умом^*, несколько раз встречалась с Наполеоном в апреле и мае 1795 года; она любезно согласилась припомнить эти встречи и вручила мне следующие заметки:

^* (Говоря об одной даме, отличающейся большим умом, Стендаль имеет в виду жену маршала Жюно, герцогиню д'Абрантес, автора мемуаров о правлении Наполеона.)

"Это было поистине самое худощавое и самое странное существо, какое я только встречала в своей жизни. Следуя моде того времени, Наполеон носил огромные начесы, так называемые "собачьи уши", спускавшиеся до самых плеч. Своеобразный, зачастую несколько мрачный взгляд итальянцев плохо вяжется с этим обилием волос. От представления об остроумном, полном огня собеседнике слишком легко переходишь к представлению о человеке, с которым небезопасно встретиться под вечер на опушке леса.

Своей манерой одеваться генерал Бонапарт тоже не внушал доверия к себе. Сюртук, который он обычно носил, был до того обтрепан и придавал ему такой жалкий вид, что сначала мне с трудом верилось, что этот человек - генерал. Но я тотчас решила, что он человек умный или, по крайней мере, весьма своеобразный. Помню, мне казалось, что его взгляд похож на взгляд Жан-Жака Руссо, знакомый мне по превосходному портрету кисти Латура, который я видела в ту пору у г-на N.

Встретившись с этим генералом, фамилия которого звучала так странно, в третий или четвертый раз, я простила ему его непомерные начесы; я сочла его за провинциала, который несколько утрирует моду, но, несмотря на эту смешную черту, может быть человеком весьма достойным. У молодого Бонапарта были прекрасные глаза, оживлявшиеся, когда он говорил.

Не будь он так худощав, что казался болезненным и внушал жалость, тонкие черты его лица, несомненно, привлекали бы внимание. Особенно изящна была линия рта. Один художник, ученик Давида, бывавший у г-на N, где я встречалась с генералом, сказал мне, что у него греческие черты лица; это внушило мне уважение к нему.

Через несколько месяцев после вандемьерского переворота мы услышали, что генерал был представлен г-же Тальен, бывшей в ту пору царицей моды, и что она была поражена его взглядом. Это не удивило нас. В самом деле, чтобы производить благоприятное впечатление, ему не хватало лишь одного - быть не столь нищенски одетым. А ведь в те времена, сразу после террора, к одежде не предъявляли больших требований. Еще помнится мне, что генерал превосходно описывал нам осаду Тулона или, по крайней мере, очень занимал нас своими рассказами на эту тему. Он был словоохотлив и очень оживлялся в беседе; но бывали дни, когда он упорно хранил мрачное молчание. Говорили, что он очень беден и горд, как шотландец; он отказывался уйти из артиллерии и служить в звании генерала в Вандее. "Это мое оружие",- часто повторял он, что нас очень смешило. Мы, молодые девушки, не понимали, каким образом артиллерия, то есть пушки, может заменить кому-нибудь шпагу.

Вспоминаю, что тогда в силе был "максимум"^*. За все съестные припасы и за хлеб платили ассигнациями; поэтому крестьяне ничего не привозили на рынок. Когда кого-нибудь приглашали к обеду, гость приносил с собой хлеб; когда г-жа де N., наша соседка по имению, обедала у нас, она приносила с собой кусок превосходного белого хлеба, половину которого давала мне. На расходы по дому у нас уходило приблизительно пять - шесть франков в неделю. Я вполне представляю себе, что генерал Бонапарт, живший на одно только жалованье, выплачиваемое в ассигнациях, сильно нуждался. Он нисколько не походил на военного - рубаку, хвастуна, грубияна. Теперь мне кажется, что в очертаниях его рта, столь тонких, нежных и в то же время твердых, можно было прочесть презрение к опасности и полное равнодушие к ней".

^* (Так называемый закон о максимуме устанавливал цены, дороже которых запрещалось продавать продовольствие и другие товары.)

Представления об этом периоде искажены человеком, которого Наполеон позднее был вынужден прогнать за его явную нечестность; на основании злобных заметок этого человека были по заказу некоего книгоиздателя сочинены "Записки".

Свидетели, более достойные доверия, подробно рассказывают, как беден был человек, которому подлинно принадлежала честь взятия Тулона и победы при Лоано. По их словам, в ту пору Тальма, начинавший свою карьеру во Французском театре, где его притесняли старые актеры (совершенно гак же, как молодого генерала преследовал бывший капитан Обри), давал Наполеону бесплатные билеты, когда ему удавалось их достать. Чтобы не опустить ни одной подробности, добавлю, что ради экономии Наполеон обычно носил лосины У Жюно было немного денег; его уговорили вложить их в мебельный магазин на площади Карусели, и эти деньги пропали.

Одна женщина, бывшая о себе очень высокого мнения^* и невероятно уродливая, обратила внимание на прекрасные глаза генерала; она преследовала его своей смехотворной благосклонностью и пыталась вкусными обедами покорить его сердце. Он обратился бегство. Все же, поскольку я бесконечно уважаю очевидцев, какими бы смешными чертами они ни отличаясь, я приведу рассказы этой особы. "На другой день после того, как мы вторично вернулись из Германии, в мае 1795 года, мы встретили Бонапарта в Пале-Рояле, возле читальни некоего Жирардена. Бонапарт обнял Бурьенна^**, как старого товарища, встрече с которым бываешь рад. Мы пошли во Французский театр, где давали комедию "Глухой, или Переполох в гостинице". В зале стоял несмолкаемый хохот. Роль Даньера исполнял Батист-младший, он играл ее бесподобно. Взрывы смеха много раз заставляли актера прерывать свою речь. Один только Бонапарт, что сильно поразило меня, хранил ледяное молчание. В ту пору я заметила, что он нрава холодного и нередко мрачного; он улыбался неискренне и подчас не к месту. По этому поводу я припоминаю, что вскоре, через несколько дней после нашего возвращения, им однажды овладел приступ бешеной веселости, который огорчил меня и мало расположил в его пользу.

^* ("Женщина, бывшая о себе очень высокого мнения" - жена Бурьенна.)

^** (Бурьенн, Луи-Антуан (1769-1832) - французский политический деятель и дипломат. Был одно время секретарем Наполеона, затем дипломатическим представителем Франции в Гамбурге. После реставрации Бурбонов был назначен префектом полиции.)

С очаровательной живостью он рассказал нам, как во время осады Тулона, когда он командовал артиллерией, к одному офицеру того же вида оружия, его подчиненному, приехала жена, с которой он совсем недавно сочетался браком и которую нежно любил. Несколько дней спустя Бонапарт получил приказ снова штурмовать город, и офицер этот был назначен в дело. Его жена пришла к Бонапарту и со слезами умоляла его освободить на этот" день ее мужа от службы. Бонапарт (так он сам говорил нам с очаровательной и бездушной веселостью) остался неумолим. Час штурма наступил, и этого офицера всегда, по словам самого Бонапарта, отличавшегося необычайной храбростью, вдруг охватило предчувствие близкой гибели. Он побледнел и задрожал. Бонапарт поместил его возле себя и в ту минуту, когда осажденные особенно усилили огонь, сказал ему: "Берегитесь! На нас летит ядро!" Офицер, продолжал он свой рассказ, вместо того, чтобы отскочить, пригнулся к земле и был разорван пополам, Бонапарт хохотал до упаду^*, называя часть тела, которую ему оторвало.

^* (Этот род веселости, свидетельствующий лишь о философском отношении к собственной судьбе, часто встречается среди французских военных и отнюдь не доказывает наличия в их характере дурных черт. Наполеон верил в предчувствия.)

В эту пору мы виделись с ним чуть ли не каждый день; он часто приходил к нам обедать, а так как хлеба было мало и секции иной раз выдавали его только по две унции в день, го было принято просить приглашенных приносить свой хлеб, раз хозяева за деньги не могли его достать. Бонапарт и его брат Луи, бывший тогда его адъютантом, юноша кроткий и обходительный, приносили свой пайковый хлеб, черный, смешанный с отрубями; я должна, к сожалению, сказать, что адъютант съедал его без остатка, генералу же мы давали белоснежный хлеб, который нам тайком выпекал булочник из муки, скрытным образом доставлявшейся из Санса, где у моего мужа были фермы. Если бы на нас донесли, мы могли попасть на эшафот.

Мы провели в Париже полтора месяца, в течение которых часто ходили с Бонапартом в театр и на прекрасные концерты, которые Гара устраивал на улице Сен-Марк. То были первые блестящие собрания со времени смерти Робеспьера. В поведении Бонапарта все же было нечто своеобразное; так, он зачастую исчезал, ни словом не предупредив нас; а когда мы и не подозревали, что он в театре, оказывалось, что он сидит совсем один в ложе второго или третьего яруса, как будто чем-то недовольный

Прежде чем уехать в Сане, где мне предстояло впервые разрешиться от бремени, мы стали подыскивать квартиру, более просторную и уютную, чем квартира на улице Гренье-Сен-Лазар, служившая для нас только временным пристанищем. Бонапарт принимал участие в наших поисках. Мы остановили наш выбор на квартире во втором этаже на улице Маре, под № 19, в прекрасном новом доме. Ему хотелось поселиться 8 Париже, и он присмотрел себе дом, находившийся напротив нашего. У него было намерение снять его вместе со своим дядей г-ном Фешем, впоследствии кардиналом, и неким г-ном Патро, бывшим преподавателем военной школы, где он учился. Однажды он сказал нам: "Если я поселюсь в этом доме напротив вас с моими друзьями да еще заведу кабриолет, я буду счастливейшим из смертных".

Мы уехали в Сане, а он так и не снял этот дом, ибо назревали иные, великие события. В промежутке между нашим отъездом и роковым днем вандемьера он обменялся со своим товарищем несколькими письмами, чрезвычайно сердечными и любезными. (Впоследствии они были украдены, каким образом - будет рассказано дальше.)

Когда мы вернулись в ноябре того же года, все уже переменилось. Школьный товарищ стал важным лицом; в награду за 13 вандемьера он был назначен комендантом Парижа. Домик на улице Маре сменился роскошным особняком на улице Капуцинов, скромный кабриолет превратился в великолепную карету, и сам он уже был не тот; друзей детства еще принимали, но только по утрам; для них давались роскошные завтраки, на которых иногда присутствовали дамы, в том числе красавица г-жа Тальен и ее подруга, очаровательная г-жа де Богарне, тогда уже начинавшая привлекать его внимание. Он мало интересовался своими друзьями и уже не обращался к ним на "ты". Я упомяну лишь одного из них, г-на де Ре, отец которого, кавалер ордена св. Людовика, погиб при осаде Лиона; сам он, находившийся там же, спасся чудом. То был человек кроткий, любезный и преданный делу короля. С ним мы тоже виделись каждый день. Он отправился к своему школьному товарищу, но не мог заставить себя говорить ему "вы". Бонапарт повернулся к нему спиной, а когда он пришел в следующий раз, даже не стал с ним разговаривать. Он сделал для него только одно - предложил ему жалкую должность инспектора продовольствия, от которой де Ре не мог не отказаться. Он умер от чахотки три года спустя, оплакиваемый всеми своими друзьями.

После 13 вандемьера^* г-н Бурьенн редко встречался с Бонапартом. А в феврале 1796 года около семи часов утра шайка людей, вооруженных ружьями, арестовала моего мужа, как возвратившегося эмигранта. Они грубо оторвали его от жены и ребенка, которому было всего полгода.

^* (13 вандемьера (5 октября 1795 года) - контрреволюционный мятеж, поднятый в Париже монархистами; был подавлен войсками Конвента, которыми руководил Наполеон.)

Я последовала за ним; его повели из кордегардии в секцию, из секции - еще куда-то. Всюду с ним обходились возмутительнейшим образом; наконец вечером его бросили в арестное помещение при полицейской префектуре^*, где он провел две ночи и один день среди всякого сброда; там были даже уголовные преступники".

^* (Если не ошибаюсь, тогда оно называлось Центральным арестным домом.)

Его жена и друзья метались во все стороны в поисках влиятельных покровителей; бросились и к Бонапарту. Повидаться с ним оказалось делом весьма нелегким; г-жа де Бурьенн в сопровождении одного из приятелей своего мужа ждала коменданта Парижа до полуночи. Он не вернулся домой. На другое утро она снова отправилась к нему в очень ранний час; она изобразила ему, какая судьба ждала ее мужа (в те времена ему угрожала смертная казнь). Опасное положение друга очень мало тронуло Бонапарта. Все же он согласился написать министру юстиции Мерлену. Г-жа де Бурьенн сама пошла с этим письмом к министру. Она встретила этого человека на лестнице; он направлялся на заседание Директории, пышно разодетый, щеголяя бесчисленным множеством перьев и шляпой в стиле Генриха IV, что очень плохо вязалось с его наружностью. Он сразу распечатал письмо, и так как, видимо, генерал внушал ему такую же неприязнь, как и причина ареста г-на де Бурьенна, он сказал, что дело передано прокурору, что от него лично ничего уже не зависит, и проч., и проч.

В III году (1794) председателем военного комитета был назначен г-н де Понтекулан^*; в этой должности ему пришлось выполнять ряд важнейших обязанностей, возлагаемых на военное министерство. Чтобы обеспечить себе хоть некоторый покой и оградить себя от просителей, он устроился в уединенной комнате на седьмом этаже Тюильрийского дворца, в павильоне Флоры.

^* (Понтекулан, Луи-Гюстав, граф де Дульсе (1764-1853) - французский политический деятель умеренно либерального направления. В Конвенте примыкал к жирондистам. При Наполеоне был сенатором. В апреле 1814 года изменил Наполеону.)

Его очень тревожила судьба армии, сражавшейся в Италии. Ни одно из писем, которые ему, несомненно, посылали оттуда, не доходило до него. Из Марселя ему сообщали, что Итальянская армия голодает, и наконец дело дошло до того, что военный комитет стал опасаться, как бы в один прекрасный день не пришла весть о ее гибели.

Однажды член Конвента Буасси д'Англа сказал одному из своих товарищей, что знаком с молодым человеком, которого - по его, Буасси, мнению, несправедливо - изгнали из Итальянской армии, как сторонника террора.

- Это,- прибавил он,- человек с умом, который, пожалуй, мог бы сообщить ценные сведения.

- Пришлите его ко мне,- сказал г-н де Понтекулан.

На другой же день к нему на седьмой этаж, в павильон Флоры, явилось самое худощавое и самое странное существо, какое он только видел в своей жизни. Буасси д'Англа говорил ему, что речь идет о генерале, которого зовут Бонапарт. Но г-н де Понтекулан не запомнил этой странной фамилии; однако он нашел, что этот человек, обладающий столь необычайной наружностью, рассуждает весьма здраво.

- Изложите письменно все, что вы мне сообщили. Составьте докладную записку и принесите ее мне,- сказал он.

Несколько дней спустя г-н де Понтекулан, встретив Буасси д'Англа, сказал ему: "Я видел человека, о котором вы мне говорили. Но это какой-то сумасшедший; он больше не приходил". "Должно быть, он решил, что вы насмехаетесь над ним; он полагал, что вы предложите ему работать с вами". "Если так, это дело поправимое. Попросите его еще раз зайти ко мне". Бонапарт пришел, с хмурым видом вручил докладную записку и удалился. Г-н де Понтекулан велел прочесть ее вслух, пока его брили, и был так поражен ею, что приказал догнать молодого человека и вернуть его. Но Бонапарта уже не оказалось на лестнице; он пришел на следующий день. Обсудив факты, изложенные в записке, член Конвента спросил его: "Согласились бы вы работать со мной?" "С удовольствием",- ответил молодой человек и уселся за стол.

Г-н де Понтекулан нашел, что молодой генерал отлично понимает положение Итальянской армии и ее действительные нужды. Следуя планам Бонапарта, эта армия заняла Вадо, и ее снабжение было почти полностью обеспечено. "Что вы рассчитываете делать в будущем?" - спросил как-то молодого человека г-н де Понтекулан.

"Поеду в Константинополь; у падишаха храбрые солдаты, но ему нужны люди, которые научили бы их сражаться по-европейски".

В ту пору, когда Бонапарт начал работать с г-ном де Понтекуланом, продовольственный комитет, членом которого тот состоял, едва справлялся со снабжением Парижа, из расчета двух унций хлеба в день на человека. В таком же бедственном положении, как генерал Бонапарт, находились все те чиновники, которые не имели состояния.

Г-н де Понтекулан, дружески расположенный к нему, обратился в артиллерийский комитет с просьбой снова назначить его генералом артиллерии. Он получил резкий отказ. "Для этого требуются,- гласил ответ,- специальные знания, а ваш молодой человек не обладает ими; нужен опыт, которого у него нет. Быстрота, с которою он сделал карьеру, скандальна. Передайте ему: он еще должен считать себя счастливым, что числится генералом пехотной бригады".

После семи месяцев неустанной работы, днем и ночью, состав комитетов Конвента был обновлен; г-на де Понтекулана заменил Летурнер. "Я не хочу работать с этим человеком",- сказал Наполеон г-ну де Понтекулану. "Я снова спрашиваю вас: что же вы намерены предпринять?" "Поеду в Константинополь".

Вскоре настало 13 вандемьера. Конвенту понадобились способные люди, и для Наполеона нашлось дело. Он никогда не забывал того, кто правильно оценил его и спас от нищеты.

Став консулом, он призвал г-на де Понтекулана к себе.

- Вы сенатор,- сказал он, бросив на него тот чарующий взгляд, которым дарил, когда считал себя вправе следовать движениям своего сердца.

- Милость, которую вы хотите мне оказать, неосуществима,- ответил г-н де Понтекулан.- Мне всего тридцать шесть лет, а сенатором можно стать только в сорок.

- Ну что ж, вы будете префектом Брюсселя или любого другого города, какой вам понравится; но помните, что вы сенатор и займете ваше место, когда достигнете установленного возраста; мне хочется доказать вам, что я не забыл, кем вы были для меня в свое время.

Несколько лет спустя г-н де Понтекулан, став сенатором, поселился в Париже; он имел неосторожность поручиться за одного из своих друзей на сумму в триста тысяч франков; тот не смог ее уплатить, и г-н де Понтекулан оказался в величайшем затруднении; ему не представлялось иного выхода, как продать свое единственное поместье (Понтекулан, в департаменте Кальвадос).

- Отчего бы вам не обратиться к императору? - спросил его кто-то из друзей.- Он чрезвычайно благоволит к вам.

- По совести сказать, не решаюсь,- ответил г-н де Понтекулан.- Это было бы неделикатно. Я поставил бы императора и самого себя в пренеприятное положение.

Наконец в один прекрасный день г-н де Понтекулан, весьма удрученный необходимостью продать поместье, испросил у императора аудиенцию и рассказал ему о своей беде.

- Сколько времени вы в таком положении? - спросил его Наполеон.

- Три месяца, ваше величество.

- Значит, вы потеряли три месяца. Как вы думаете, неужели я могу забыть то, что вы сделали для меня? Пойдите сегодня же к казначею, который ведает моим цивильным листом, он вручит вам сто тысяч экю.

Прошло еще несколько лет. Г-ну де Понтекулану захотелось побывать в Константинополе. Он поспел туда в самый раз, чтобы оказать генералу Себастиани поддержку в течение той недели, которая создала ему известность. Он мастерски одурачил английского адмирала, который хотел и мог взять Константинополь, но остался ни с чем. Император распорядился, чтобы г-на де Понтекулана всюду принимали с величайшими почестями.

Теперь посмотрим, как произошло 13 вандемьера, вновь выдвинувшее покорителя Тулона.

События 1795 года отвратили жестокие опасности, и здравый смысл снова вступил в свои права; но вместе с лихорадочным пылом угасли энергия и восторженные порывы.

Эту великую эпоху ознаменовали смерть Дантона, падение Робеспьера и падение грозной Парижской коммуны. До той поры республиканские чувства крепли во всех сердцах; после 9 термидора они всюду стали слабеть. Можно смело сказать, что смерть Дантона поразила Республику в самое сердце. Ее агония длилась шесть лет - до 18 брюмера (9 ноября 1799 года).

Нужно признаться, нет ничего более тягостного, чем диктатура наидостойнейшего и революционное правительство. Как только правительство перестает быть необходимым, оно всех начинает стеснять; причина в том, что народ обладает силой и имеет какое-то значение лишь тогда, когда он разгневан; тогда ему все по плечу. Стоит гневу утихнуть - и малейшая жертва кажется ему невозможной.

После 9 термидора Конвентом управляли одна за другой несколько партий, но ни одна не сумела достигнуть длительного преобладания. Энтузиасты, считавшие себя необходимыми для сохранения Республики, несколько раз пытались вернуть себе власть; это им не удалось, люди холодные одержали верх. Вскоре роялисты стали пытаться извлечь выгоду из их полумер.

Таково происхождение всех попыток государственного переворота, всех тех малопамятных дней, что последовали за достопамятным днем 9 термидора. Однако при всей слабости власти, установившейся после этого переворота, люди не дерзнули совершенно отречься от великих принципов, провозглашенных во времена Дантона, и ранее проявленная энергия приносила свои плоды, подобно тому, как энергия Ришелье сказывалась при безвольном Людовике XIII.

Пишегрю^* завоевал Голландию. Один монарх, подлинно самый мудрый из всех - великий герцог Леопольд Тосканский,- соизволяет заключить мир с Республикой; Вандея, одно время столь близкая к победе и не одержавшая ее лишь потому, что у нее не было ни полководца, ни принца крови, вступает в переговоры с Конвентом. С того дня (31 мая), как Парижская коммуна возглавила революцию, она управляла государством. Этот огромный город слишком могуществен; за ним остается привилегия в часы жестоких потрясений избирать правительство Франции. Но его муниципалитет расчленили на двенадцать частей (двенадцать муниципальных округов), и больше о нем не было речи.

^* (Пишегрю, Шарль (1761-1804) - французский генерал и политический деятель. Изменил Франции и вступил в тайные сношения с представителями дворянской эмиграции. После переворота 18 фрюктидора (4 сентября 1797 года), направленного против монархистов, был сослан в Кайенну, бежал оттуда и присоединился к эмигрантам. В 1804 году участвовал в заговоре против Наполеона; с этой целью тайком прибыл в Париж, но был схвачен полицией и вскоре найден мертвым в тюремной камере.)

Основываются центральные школы, Политехническая школа. То было самое прекрасное время в истории народного просвещения. Вскоре правители начали побаиваться его и с того времени под благовидными предлогами всегда старались причинить ему ущерб. В наши дни детей учат, что equus значит лошадь; но тщательно остерегаются сообщить им, что такое лошадь. Ведь по своему нескромному любопытству дети в конце концов могли бы спросить, что такое должностное лицо, более того, каким оно должно быть. Стараются воспитывать низкие души и усовершенствовать какой-нибудь специальный вид обучения, тогда как политика, мораль и логика вовсе не преподаются. Сам Бонапарт побаивался Политехнической школы и решился посетить ее только после своего возвращения с острова Эльба.

12 жерминаля III года (1 апреля 1795 г.) партия энергии снова попыталась захватить власть. Предпринявшие эту попытку Колло д'Эрбуа, Бильо-Варенн^*, Барер^**, Вадье^*** были не гильотинированы, а сосланы. Страх за свои польские владения заставил деспотическую, воинственную Пруссию заключить мир с Республикой. В самой Франции имущество казненных возвратили их семьям.

^* (Бильо-Варенн, Жан-Никола (1756-1819) - французский политический деятель, был членом Конвента. Участвовал в перевороте 9 термидора. После победы контрреволюции был сослан в Гвиану.)

^** (Барер, Бертран (1755-1841) - французский политический деятель. Был членом Учредительного собрания и членом Конвента. Примыкал к якобинцам, но потом отошел от Робеспьера. Секретный советник Наполеона по делам внешней политики. После реставрации был изгнан. После июльской революции 1830 года возвратился во Францию.)

^*** (Бадье, Марк (1736-1828) - французский политический деятель. Был членом Учредительного собрания и членом Конвента. После переворота 9 термидора подвергался преследованиям; как участник заговора Бабефа, просидел четыре года в тюрьме. После реставрации Бурбонов был изгнан из Франции.)

1 прериаля III года Конвент снова в опасности; толпа врывается в здание, где он заседает. Насаженную на пику голову члена Конвента Феро подносят неустрашимому Буасси д'Англа, и он почтительно склоняется перед мертвой головой своего товарища.

Партия энергии снова терпит поражение. Франция могла очутиться в величайшей опасности. Но партия мягкотелых, одержавшая верх, имела счастье обрести генерала Бонапарта и его победы.

Эта дало отсрочку на три года. Вскоре эта партия начала опасаться генерала и послала его в Египет. Тогда, в 1799 году, Франция была на краю гибели. Своим спасением она обязана единственно случаю, а именно-битве при Цюрихе и мелочности австрийцев, которая задела самолюбие неистового Суворова.

Будь после 9 термидора религиозное чувство хоть сколько-нибудь сильным, Франция сделалась бы протестантской. Следствием слепого возврата к прошлому явилось то, что католический культ, а вместе с ним и роялистская партия вновь получили в свое распоряжение ранее отнятые здания и тем самым огромное могущество. Уж если решились на такую меру, нужно было заставить оплатить ее заключением конкордата; но законы были тем оружием, которым партии оспаривали друг у друга власть; никто не думал о будущем.

Англичане высаживают на Кибероне несколько эмигрантских полков; происходит любопытная борьба старого военного искусства с новым. Гош сражается блестяще, но в правительстве гнев или наследственный страх за власть одерживает верх над здравой политикой. Следовало приговорить к пожизненному тюремному заключению всех тех сражавшихся на Кибероне эмигрантов, которые прежде состояли в офицерских чинах во флоте. Три года спустя египетский поход удался бы.

Сами англичане, вопреки своей черствости и горькому эгоизму, в котором состоит их любовь к родине, устыдились похода на Киберон. "Английская кровь не пролилась",- заявил в парламенте Уильям Питт, этот достойный министр аристократии всей Европы. "Это так,- возразил ему Шеридан^*,- но английская честь сочилась через все поры".

^* (Шеридан, Ричард Бринсли (1751-1816) - видный английский писатель, драматург и политический деятель. Принадлежал к партии вигов (умеренных либералов) и был одним из выдающихся парламентских ораторов того времени.)

Здесь и дальше Стендаль рассказывает о событиях не вполне в той последовательности, в какой они происходили.

Вскоре после катастрофы на Кибероне^*, 1 августа 1795 года, Карл IV Бурбонский, король Испании, подписал мир с Республикой. У парижского правительства не хватило звонкой монеты, чтобы выдать курьеру, привезшему эту весть, деньги на проезд из Перпиньяна в Мадрид. Прождав несколько недель, курьер уехал из Перпиньяна дилижансом.

^* (Она произошла 19 июня 1795 года.)

Декретом Конвента были закрыты народные общества, в моменты грозной опасности служившие правительствам необходимым дополнением, но в периоды спокойствия неимоверно стеснявшие их. Другие декреты отменили закон о подозрительных^*, объявили Рейн границей территории Французской республики и, наконец, предложили на утверждение французов конституцию III года, устанавливавшую Директорию, Совет старейшин и Совет пятисот.

^* (По этому закону различали просто подозрительных и явно подозрительных.)

С прекращением подавлявшего роялистов террора возникает множество заговоров в пределах самой Франции. Пишегрю продает свою армию принцу Кон-де; он посылает тысячу французов под Мангейм, где их ждет полный разгром; немногие уцелевшие сдаются в плен. Рейнская армия снова отходит за Рейн; армия Самбры и Мааса вынуждена последовать за ней. Патриот Журдан^* оказывается между Моро и Пишегрю. Республика, спасенная Дантоном, снова на краю гибели, и на этот раз ее враги действуют более искусно, а ее правительству не хватает воодушевления и таланта.

^* (Журдан, Жан-Батист (1762-1833) - французский генерал. 26 июня 1794 года одержал блестящую победу над австрийцами при Флерюсе. При Наполеоне получил звание маршала и графский титул. После июльской революции 1830 года был министром иностранных дел.)

Комитет общественного спасения заменяют Директорией в составе пяти человек: первый из них, Бар-рас,- светский развратник и по этой причине пользуется в Париже большим уважением; Ребель^*, человек бескорыстный и трудолюбивый, был бы хорошим префектом; Ларевельер-Лепо^** любит родину и придерживается честных взглядов; Карно руководит военными действиями, но упреки в жестокости, которые ему делаются, смущают этот блестящий ум, и он не действует в полную меру своих возможностей.

^* (Ребель, Жан-Батист (1747-1807) - французский политический деятель. Член Учредительного собрания и член Конвента; примыкал к якобинцам, но потом разошелся с ними. Был членом правительства Директории.)

^** (Ларевельер-Лепо, Луи-Мари (1753-1824) - французский ученый (ботаник) и политический деятель. Был членом Учредительного собрания и членом Конвента. Примыкал к жирондистам. Был членом Директории. После провозглашения империи отказался принести присягу Наполеону и был исключен из Академии наук.)

Только победы, которые одержала на следующий год армия, действовавшая в Италии, спасли это бессильное правительство от гибели. Не будь Наполеона, 1799 год наступил бы в 1796 году.

Таковы предвестники 13 вандемьера и возвышения Бонапарта. За 1795 год Конвент третий раз в опасности и сама свобода близка к гибели; можно подумать, что с упразднением Комитета общественного спасения иссякли ее жизненные силы. Вконец обесценены ассигнации и даже национальные земли, на которые повсюду предъявляют претензии возвратившиеся во Францию эмигранты.

Войска еще одерживают большие победы, потому что никогда еще они не были столь многочисленны; но они изо дня в день несут тяжелые потери, восполнить которые уже невозможно. Армиями овладевает уныние, и, что хуже всего, иностранцы, осведомленные изменниками, видят это и торжествуют.

В то время как в Альпах солдаты томились в бездействии, триста тысяч французов вторглись в Бельгию и Пфальцскую область, разбили войска коалиции при Туркуане, Флерюсе, Кайзерслаутерне, на реке Урт, на реке Рур, отбросили англичан, голландцев, австрийцев и пруссаков за Рейн, победоносно вступили в Брюссель, Антверпен и Мастрихт, перешли по льду реки Вааль и Маас, с торжеством вступили в Амстердам, город, которому некогда тщетно угрожали Людовик XIV и Тюренн, и заняли Кельн и Кобленц, бывшую главную квартиру эмиграции. Две другие армии под начальством Дюгомье, Периньона^* и Монсе^**, одержав две блестящие победы при Фигерасе и Сан-Марсиале, вторглись в Каталонию и Бискайю. И, наконец, сто тысяч человек ценою больших усилий смирили роялистов Бретани и Вандеи.

^* (Периньон, Доминик, граф (1754-1818) - французский генерал, участник революционных войн. Получил от Наполеона звание маршала и графский титул. В 1814 году перешел на сторону Бурбонов.)

^** (Монсе Роз-Адриан-Жанно, граф (1754-1842) - французский генерал, участник революционных и наполеоновских войн. В 1801 году был назначен первым инспектором жандармерии, в 1804 году получил звание маршала. Во время Ста дней перешел на сторону Наполеона.)

Франция одерживает победы на суше, но терпит поражения на море. Внутри страны свирепствует голод; двадцать пять линейных кораблей выходят из Бреста с целью облегчить прохождение в гавань большому каравану торговых судов, ожидаемому из Америки.

Адмирал Гоу приближается с двадцатью пятью судами, чтобы помешать каравану войти в гавань. Член Конвента Жан-Бон-Сент-Андре^* заставляет адмирала Вилларе-Жуайеза принять бой, хотя адмирал располагает лишь неопытными молодыми офицерами и старыми капитанами, ненавидящими Республику. Моряки храбро сражаются, но строгий порядок и спокойствие англичан одерживают верх над неумело направленной отвагой. Французы теряют семь кораблей: одни из них захвачены неприятелем, другие потоплены; битва при Уэссане выводит из строя океанский флот, а пожар в Тулоне - флот средиземноморский.

^* (Жан-Бон-Сент-Андре (1749-1813) - французский политический деятель. Был членом Конвента и членом Комитета общественного спасения, руководил работой по укреплению военно-морских сил Франции. При Наполеоне был префектом в Майнце.)

Тем временем храбрый Костюшко тщетно пытался защищать свою родину. Решительность мер, принятых внутри страны, не соответствует храбрости солдат. У Польши нет ни Карно, ни Дантона, и она перестает существовать.

Во Франции наступает 9 термидора; Робеспьер уходит со сцены. Постепенно республиканская энергия перестает воодушевлять правительство; у роялистов возникает надежда захватить власть и уничтожить свободу при помощи тех самых предназначенных к ее защите установлений, которые она дала народу. Карно ушел от руководства военными делами, Испания и Пруссия заключили мир с Республикой.

Всенародное ополчение, которое при Дантоне спасло Республику, привело к образованию множества разношерстных частей; их стали сливать воедино и занялись созданием регулярной армии.

При деятельном участии Сьейеса Конвент выработал Конституцию III года, установившую Палату в составе пятисот членов и, в качестве контрольного органа, Совет старейшин из трехсот членов. Эти советы должны были обновляться по одной трети общего числа членов в год. Исполнительная власть передается Директории из пяти членов, состав которой обновляется по одному члену в год.

Но больной еще не начал поправляться, и режим, годный для здорового человека, был ему еще не по силам. Конвент увидел, что роялисты намерены захватить выборы в свои руки; опасность реакции стала угрожающей. Конвент издал два декрета, постановлявшие, что две трети его членов должны войти во вновь учрежденные советы и что родственники эмигрантов не могут избираться на законодательные посты.

Революционное правительство спасло Францию от иностранного вторжения; в ту пору такое правительство было необходимо, но это была жестокая необходимость. Люди, взгляды которых сложились под влиянием развращенного деспотизма Людовика XV, совершенно не понимали преимуществ свободы. К тому же эти преимущества еще находились в зародыше и отнюдь не напоминали утопий, грезившихся в 1789 году.

Возвратившиеся во Францию эмигранты, наемные агенты Англии, роялисты воспользовались ненавистью, которую состоятельные классы питали к якобинцам, чтобы восстановить все население Парижа против декрета, казалось бы, предназначенного упрочить владычество этих классов. Богатая буржуазия, создавшая вандемьерское движение, была далека от мысли, что революция стремится поставить ее на место дворянства, как это показали затем наполеоновский Сенат и палаты пэров Людовика XVIII и Луи-Филиппа.

13 вандемьера из сорока восьми парижских секций по меньшей мере тридцать не желали ни этих декретов, ни Конвента. У каждой из них был свой хорошо вооруженный батальон национальной гвардии; наемные агенты Англии придали сплоченность движению, которое направлялось в расчете на высадку графа д'Артуа в Вандее.

Если бы в это время у ворот Страсбурга не были сосредоточены сто пятьдесят тысяч австрийцев и если бы сорок английских кораблей не стояли в виду Бреста, Наполеон, быть может, перешел бы на сторону секций. Но когда родине угрожает вторжение, первый долг каждого гражданина - примкнуть к людям, находящимся у власти. К тому же, как генерал, пользовавшийся авторитетом, Наполеон занимал определенное место во главе войска. Перейди он на сторону мятежников, ему пришлось бы вступить в соперничество с болтунами-адвокатами, самой ненавистной ему породой людей.

Наполеон по приказу Барраса принял начальство над войсками; в его распоряжении было сорок орудий и пять тысяч солдат, да еще полторы тысячи патриотов 1789 года, организованных в три батальона.

13 вандемьера IV года (4 октября 1795 года) восставшие секции двинулись на Конвент. Выйдя из улицы Сент-Оноре, одна из их колонн пошла в атаку. Ее встретили картечью; восставшие обратились в бегство. Они хотели было закрепиться на паперти церкви св. Роха; на соседней улице Дофина, в те времена очень узкой, войска Конвента смогли установить только одно орудие, из которого они обстреляли национальных гвардейцев, еще не закаленных в боях; те разбежались, оставив несколько убитых. В полчаса все было кончено. Колонна, которая двигалась вдоль набережной Вольтера, намереваясь взять приступом Королевский мост, проявила большую храбрость, но не избежала той же участи.

Это событие, само по себе незначительное, не стоившее каждой из сторон и двухсот жертв, имело чрезвычайно важные последствия: оно помешало революции повернуть вспять. Наполеон был назначен дивизионным генералом, а вскоре - главнокомандующим внутренней армии.

Париж, родина моды, подтрунивал над энергией, с которою Наполеон уже в течение трех лет спасал свободу; то была пора наибольшего увлечения "балами жертв". На эти балы допускались только те, кто мог доказать, что отец или брат у них погибли на гильотине. Людям надоела скорбь и мрачная сосредоточенность. Эти чувства были объявлены устарелыми.

Роялистская партия, которую Робеспьер решил уничтожить, снова осмелела и стала вести себя вызывающе по отношению к тем, кто спас ее 9 термидора.

Республике предстояла гибель. Кризис назревал по следующей причине: конституция 1791 года перестала существовать в силу декрета Учредительного собрания, которое в своем безрассудном великодушии постановило, что никто из его членов не может быть избран членом следующего за ним собрания.

Конвент вспомнил об этой ошибке. Конституция III года была дополнена двумя законами. Первый из них гласил, что Совет пятисот и Совет старейшин должны на две трети состоять из членов Конвента. Второй закон постановил, что на этот раз оба Совета только на одну треть будут состоять из людей, прошедших на избирательных собраниях. Третьим законом оба предыдущие, как неотделимые от новой конституции, представлялись на утверждение народа.

Сосредоточенная за границей роялистская партия рассчитывала на палаты, составленные из роялистов или бывших патриотов, которых удалось бы подкупить, как был подкуплен Пишегрю. Таким образом, свобода была бы уничтожена при помощи тех прав, которыми она наделила народ и которые было выгодно опорочить в глазах разумных людей.

Как только были изданы дополнительные законы, эта партия, умеющая пускать в ход лицемерие, начала на республиканский лад всячески сокрушаться о потере свободы, якобы отнятой у народа Конвентом. Как! Тот самый Конвент, единственным назначением которого было выработать конституцию, осмеливается узурпировать права совокупности избирателей, иначе говоря, самой нации!

Из сорока восьми секций, составлявших в Париже национальную гвардию и имевших каждая по вооруженному, вполне экипированному батальону, только пять были за республику; сорок три секции восстали, объединились и объявили свои заседания непрерывными.

На этих заседаниях, куда члены секции являлись вооруженными, блистали Лакретель-младший^*, Реньо де Сен-Жан-д'Анжели, Воблан, Серизи, Лагарп и др. Эти сорок три секции отвергли дополнительные законы.

^* (Лакретель-младший, Жан-Шарль-Доминик (1766-1855) - французский историк и публицист, автор ряда трудов по истории Французской революции, консульства и империи, написанных в конституционно-монархическом духе.)

В глазах патриотов Конституция III года была лучше всех предыдущих опытов; то был крупный шаг на пути к созданию пригодного для Франции правительства.

Тайные комитеты, руководившие сторонниками вмешательства иностранных держав, не придавали никакого значения установлениям, которые они не намеревались сохранить.

Эта партия вела себя очень вызывающе; она чувствовала за собой силу - национальную гвардию численностью в сорок тысяч человек, вооруженных и экипированных. Среди этих людей было много старых, храбрых офицеров и испытанных роялистов. Полагали, что национальную гвардию легко будет обмануть и использовать для свержения Республики.

Конвент мог выставить против национальной гвардии не более трех - четырех тысяч солдат, да и то их могли подкупить; а в таком случае все те члены Конвента, которые были известны стойкостью своих убеждений, вполне могли быть объявлены вне закона и посланы на казнь; предстояла борьба не на жизнь, а на смерть.

23 сентября Конвент объявил, что большинство первичных избирательных собраний Республики приняло Конституцию и дополнительные законы.

24-го группа избирателей, враждебных Конвенту, а на наш взгляд,- и свободе, собралась в Одеоне.

2 октября (10 вандемьера IV года) это незаконное собрание было разогнано вооруженной силой. Начинается война. Секция Лепеллетье, собиравшаяся в монастыре монахинь ордена св. Фомы (на этом месте впоследствии было построено здание Биржи), яростнее других возмущалась закрытием Одеона; Конвент постановил закрыть монастырь и разоружить эту секцию.