Глава VIII. Размышления о моральном состоянии французской армии в Италии. Венеция; ее нравы, ее правительство. Массена вступает в Верону 3 июня 1796 г. Генералу Серрюрье поручена осада Мантуи

Наполеон прекрасно понимал, что, пока Мантуя не взята, можно будет говорить, что французы прошли по Италии, но не завоевали ее. Ничто не могло быть проще, как заняться преследованием солдат Болье: они были до такой степени подавлены неожиданностью и быстротой своего поражения, что один французский батальон, не задумываясь, атаковывал и обращал в бегство три батальона противника. Несмотря на это огромное преимущество, неминуемо утрачивающееся, если им вовремя не воспользоваться, Наполеон оказался недостаточно силен, чтобы устремиться в глубь Австрии, пока Рейнская армия еще находилась по ту сторону Рейна.

Сейчас, в 1837 году, крестьяне и простолюдины всех цивилизованных стран Европы более или менее поняли, что французская революция стремилась превратить их в собственников, и уяснили они себе это благодаря Наполеону. В 1796 году над их умами властвовали священники и дворянство, и они были весьма склонны возмущаться неразлучными с войной притеснениями и мелкими несправедливостями. В те времена французской армии приходилось тщательно охранять свои тылы, чтобы больных и отставших воинов не убивали у нее на глазах. Мелочные заботы такого рода сильно раздражали Наполеона, и, по правде сказать, он довольно плохо с этим делом справлялся. Ему был бы нужен опытный предводитель партизан, который следил бы за безопасностью тылов и сурово карал бы убийства.

Крестьяне и мелкий люд Ломбардии, где со стороны крупной буржуазии и значительной части дворянства французы встретили столь радушный прием, только что доказали в Павии, что они далеко не все одинаково смотрят на своих так называемых освободителей. Король сардинский, герцоги Пармский и Моденский сложили оружие; но донесения шпионов не оставляли никаких сомнений в том, что они готовы напасть на французов при первой же серьезной неудаче. Римская курия, на власть которой посягали декреты учредительного собрания, даже не пыталась скрывать свою бешеную злобу. Неаполь мог оказать ей помощь, и, что еще важнее, англичане, завладевшие Корсикой, могли высадить шесть тысяч человек в Чивита-Веккье или Анконе, собрать двадцать тысяч солдат-итальянцев и двинуться на выручку Мантуи или по крайней мере занять правый берег По.

У Наполеона было не более сорока пяти тысяч солдат. В Мантуе стоял австрийский гарнизон численностью в двенадцать тысяч; у Болье, соединившегося с тирольцами, было тридцать тысяч человек в долине Адидже, и еще тридцать тысяч испытанных солдат шли с Рейна к Инсбруку в подкрепление его армии.

Найдись в Венеции хоть один человек, подобный тем, каких она в изобилии порождала около 1500 года, в пору битвы при Аньяделло, Венецианская республика даже одна оказалась бы достаточно сильной, чтобы обеспечить перевес австрийским войскам и освободить Италию от французов. А для войны у нее были поводы, притом достаточно веские: разве французы не захватили Пескьеру и Верону? Разве французская армия не жила реквизициями натурой, сильно обременявшими жителей, которые иногда откупались от них, поручая евреям поставлять продовольствие?

Но после утраты Морей, около 1500 года отданной туркам, венецианская аристократия, не нуждаясь более в энергии, предавалась неге. Этот приятный город стал в Европе средоточием наслаждений. В ту пору, когда Париж еще представлял собою довольно первобытное сборище торговцев и солдат, наперебой обкрадывавших друг друга^*, в Венеции уже умели развлекаться со вкусом. До конца царствования Людовика XIV Венеция была тем городом Европы, где приятнее всего было жить. Те граждане, которые не порицали правительство открыто, пользовались гораздо большей свободой, чем граждане Парижа в 1715 или даже 1740 году. В Венеции не было ничего похожего на буллу^** Unigenitus, и священники там ни на кого не могли навлечь преследований. Венецианская республика имела мужество выставить против римской курии даровитейшего человека, Фра Паоло Сарпи, которого в Париже заключили бы в Бастилию^***.

^* ("Записки" Бассомпьера^****. Письма кардинала Бембо^***** и Аретино^******.)

^** (Булла (папское послание) Unigenitus 1713 года явилась предметом длительной ожесточенной распри между янсенистами и иезуитами.)

^*** (Всему этому можно найти тысячу доказательств в "Истории Венеции" графа Дарю, особенно же в мемуарах Гольдони^*******, Казановы и Дж. Пьетро Гоцци. Существует замечательное, достойное Плутарха сочинение: "Жизнь Фра Паоло Сарпи, богослова республики, написанная его преемником", томик in-12°; французы вообще настолько поглощены своей собственной всегдашней манерой поведения, что не постигают смысла общих рассуждений о нравах других народов. Для них нет иного способа, как читать мемуары частных лиц, например, Пьетро Гоцци. Там все объяснено так понятно, что нет возможности ошибиться; погоню за счастьем, в том виде, в каком она происходила повседневно в Венеции 1760 года, нельзя спутать с нашей парижской жизнью, какой она была в эпоху "Мемуаров" г-жи д'Эпине^********.)

^**** (Бассомпьер, Франсуа, барон (1579-1646) - французский маршал. Оставил мемуары, изданные в 1665 году.)

^***** (Бембо, Пьетро (1470-1547) - итальянский кардинал и писатель.)

^****** (Аретино, Пьетро (1492-1556) - итальянский поэт, автор любовных сонетов и нескольких комедий.)

^******* ("Мемуары" знаменитого итальянского драматурга Карло Гольдони (1707-1793) появились в 1784-1787 годах. В 1826 году было начато печатание мемуаров известного авантюриста Казановы (1725-1798). Что касается итальянского драматурга графа Пьетро Гоцци (1720-1806), то, по-видимому, Стендаль смешал его с Карло Гоцци, автором комедий и известных мемуаров, опубликованных в 1797 году.)

^******** (Г-жа д'Эпине, Луиза-Флоранс (1726-1783) - французская писательница, хозяйка литературного салона, покровительница Ж.-Ж- Руссо.)

Когда вторжение генерала Бонапарта привело в трепет мелких князьков Италии, в Венеции оказался только один энергичный человек - прокуратор Педзаро. Правда, всем сенаторам, всем влиятельным должностным лицам этот своеобразный человек внушал только зависть и злобу. Венецианские аристократы были, безусловно, самые приятные, но, быть может, и самые скудоумные из всех тех, кто обращал свою ярость против Французской республики. Ведь они не могли, как английские пэры или французские аристократы, купить выдающегося человека, происходящего из низших классов, и принять его в свое лоно. Полюбопытствуйте узнать, какое имя носили, когда им было двадцать лет, все те английские пэры, которые проявили энергию в борьбе с Наполеоном, и посмотрите, кто во Франции защищает аристократию.

Французский полководец, превосходно осведомленный шпионами, которых он щедро оплачивал, знал, как малодушно правительство Венеции; но осторожность предписывала ему не слишком рассчитывать на это заблуждение державы, располагавшей против его армии весьма внушительной силой. Разве не могла Англия послать на помощь Венеции кого-либо из своих полководцев, прошедших выучку в Индии?

Венеция имела три миллиона подданных, и ее государственный доход равнялся тридцати миллионам франков; страх перед французами мог доставить ей принудительный заем на такую же сумму. Правда, у нее было всего лишь двенадцать тысяч солдат, распределенных на семь пехотных и шесть кавалерийских полков; но за деньги она могла бы получить восемь или десять швейцарских полков и множество далматинцев, от природы весьма храбрых. Наконец, ее правительство могло вывести в море двадцать четыре линейных корабля, а ее столица была неприступна.

Как видите, стоило только Наполеону действовать недостаточно быстро - и часть его врагов могла, стряхнув с себя оцепенение, заставить его войска беспорядочно отступить под самые стены Алессандрии. Это обстоятельство он тщательно скрывал. Ему было известно, что венецианский посол в Париже мог купить все те письма, которые он посылал Директории.

Невозмутимым внешним спокойствием он сумел внушить почтение к себе ненадежным своим союзникам и даже противникам. Никто другой из всех полководцев, выдвинутых революцией, не был бы способен так держать себя.

После того как Болье отступил в Тироль, Наполеон сосредоточил все свое внимание на Мантуе; те немногие осадные орудия, которые Итальянская армия смогла собрать, применялись в то время для осады миланской цитадели, и пришлось ограничиться тем, что Мантую обложили. Но, чтобы успешно провести хотя бы простую блокаду, нужно было владеть Вероной и течением Адидже, этими ключами позиции, занятой войсками, блокировавшими крепость. Тщетно проведитор Фоскарелли представлял всякие вымышленные доводы, чтобы отговорить французов идти на Верону. 3 июня Массена овладел этим городом, расположенным в тридцати двух лье от Милана, в двадцати пяти - от Венеции и в шестнадцати - от Триента; в Вероне имеются три каменных моста через Адидже и надежный крепостной вал.

Будь Мантуя такой крепостью, как Лилль, армия, действующая в Италии, не смогла бы одновременно и осадить ее и прикрывать осаду. Но по счастливой случайности, как нельзя лучше возмещавшей немногочисленность французов, сильно заболоченные озера, являющиеся оплотом Мантуи, не оставляли гарнизону иного выхода, кроме пяти насыпей, из которых в 1796 году только одна, соединявшая крепость с постом Ла-Фаворита, была защищена фортом. По приказу Наполеона, французские войска атаковали гарнизон, быстро отбросили его назад, в крепость, а затем при поддержке нескольких редутов, сооруженных у самых концов насыпей, Наполеону удалось с четырьмя тысячами солдат преградить двенадцати тысячам австрийцев выход в сторону По. Чтобы обложить крепость, тоже требовалось не менее четырех тысяч солдат. Серрюрье, полководец осмотрительный, суровый, твердый, никогда не бравший на себя непосильной ответственности, был назначен руководить блокадой и командовать осадными войсками в числе восьми тысяч. Ожеро, стоявший на нижнем течении Адидже, вблизи Леньяно, прикрывал осаждающих.