Глава X. Описание озера Гарда и его окресностей. Веселость французских солдат. Военный гений Наполеона развивается и растет при самых опасных обстоятельствах. На смену Вурмзеру главнокомандующим австрийской армией в Италии назначается Болье. Наполеон вынужден снять осаду Мантуи. Г-жа Бонапарт едва не попадает в плен к австрийцам. Внезапное нападение при Лонато. Битва при Кастильоне

Мы сейчас приступим к рассказу об изумительных военных операциях; но, чтобы читатель был в состоянии почувствовать все их величие, я убедительно прошу его взглянуть на мало-мальски сносную карту озера Гарда.

Берега этого озера, с их контрастами великолепных лесов и тихих вод, принадлежат к числу самых очаровательных пейзажей всего мира, и юные солдаты Итальянской армии отнюдь не были нечувствительны к их красотам. На севере в сторону Ривы озеро сужается, теряясь среди высоких гор, вершины которых покрыты вечным снегом, а против живописного городка Сало оно расстилается прекрасной водной гладью шириной по крайней мере в три лье; там путник может охватить взором пространство более чем в десять лье, от Дезендзано до южного берега, где проходит дорога из Брешии в Верону.

Берега озера и окружающие его холмы покрыты великолепными оливковыми деревьями, которые в этом краю достигают значительной высоты, а на южном берегу, защищенном от северного ветра холмами, круто обрывающимися к озеру, высятся могучие каштаны. Темная листва прекрасных апельсинных деревьев, растущих здесь в грунте, чудесно выделяется на фоне окружающих озеро гор, окутанных легкой, прозрачной дымкой.

Против Сало с восточной стороны озера возвышается огромная гора круглой формы, лишенная растительности, что, думается мне, и дало повод назвать ее Монте-Бальдо. За этой горой к востоку от озера и в некотором отдалении от него протекает в глубоком ущелье река Адидже, прославленная теми битвами, о которых мы собираемся рассказать.

Здесь, на плоскогорье или ровной возвышенности, расположенной между Адидже, Монте-Бальдо и городком Гарда, от которого озеро получило свое название, произошла в январе следующего года знаменитая битва при Риволи.

Лесистые и плодородные холмы, отделяющие на южной стороне озера городок Дезендзано от Лонато, пожалуй, самые приятные для глаза и самые своеобразные во всей Ломбардии, славящейся своими живописными холмами, увенчанными лесом. Слово атепо кажется созданным для этих пленительных ландшафтов.

С холмов Дезендзано, по которым дорога вьется вверх по направлению к Брешии, можно насладиться видом, открывающимся на озеро и его берега. У своих ног путник различает мыс Сирмио, воспетый Катуллом и замечательный еще в наши дни своими вековыми деревьями. Дальше, несколько правее, в сторону Вероны, видна мрачная крепость Пескьера, приземистая и черная, построенная, словно мельничный шлюз, в том месте, где Минчо вытекает из озера. В 1796 году она принадлежала венецианцам; в свое время, страшась Камбрейской лиги^*, они затратили двадцать миллионов франков на ее постройку.

^* (Камбрейская лига - союз германского императора Максимилиана I, папы Юлия II, французского короля Людовика XII и испанского короля Фердинанда Католического, заключенный в г. Камбре 10 декабря 1508 года для борьбы с Венецианской республикой. Война началась успешно для союзников, но раздоры между ними вскоре привели к распаду лиги.)

Вдали, на дороге в Брешию, вырисовывается белый шпиль церкви в Лонато. Дальше к югу виднеется Кастильоне, невзрачный городок, расположенный в ложбинке, среди бесплодной, каменистой равнины. Это единственный лишенный прелести уголок в окрестностях озера.

Позади Кастильоне и Лонато, другими словами - к западу от озера, протекает речка Кьезе, которую летом даже короткий ливень превращает в бурный поток. Она течет с Альп параллельно озеру, и австрийцы не раз атаковали левый фланг французской армии, идя вдоль ее берегов. Когда же их отбрасывали, они обычно старались укрыться в поросших каштанами горах Гавардо.

Сколько бы офицеры ни возражали, солдаты уходили из крестьянских домов, где они были размещены на постой; они устраивались на вольном воздухе под деревьями, которых так много в Гавардо и окрестностях. Часто целая рота располагалась под огромным каштаном, а на другое утро нескольких солдат уже трясла лихорадка. Нельзя сказать, чтобы это была нездоровая местность вроде Мантуанской равнины; но переход от нестерпимого дневного зноя к свежести ночей, еще охлаждаемых ветром с Альп, слишком резок для французов.

В тот месяц, когда пребывание на берегах озера бывает особенно приятно, в дни палящего августовского зноя, два городка, расположенных в его окрестностях, Лонато и Кастильоне, навеки были прославлены битвами, которые названы их именами. В это время года долины и равнины являли зрелище бесконечных плантаций маиса; в этих краях маис достигает высоты в восемь или десять футов, а стебли его разрастаются так пышно, что могут облегчить врагу внезапное нападение. Вдобавок на равнинах и холмах во множестве растут могучие вязы, вышиной в двадцать- тридцать футов; они увиты виноградными лозами, перебрасывающимися с одного дерева на другое, что придает ландшафту вид густого леса. Летом взор зачастую не может проникнуть дальше чем на сто шагов в сторону от большой дороги.

Миловидные крестьянки ближних к озеру деревень ласково принимали солдат - молодых, веселых, получивших сразу жалованье за много месяцев.

Можно сказать, что в эту пору в армии было совершено множество легкомысленных поступков, но ни одной низости. Мерзкие хищения были уделом чиновников всякого рода, толпами являвшихся из Парижа и выдававших себя за родственников Барраса. Генералу Бонапарту, находившемуся под покровительством Барраса, неудобно было чересчур строго наказывать их. И без того главнокомандующий по ряду вопросов расходился во взглядах с Директорией. Неужели он должен был вдобавок мешать наживаться троюродным братьям членов Директории?

Эти господа совершали блистательные безумства в честь примадонн, ибо в большинстве городков, занятых французской армией, имелись труппы оперы-буфф. Гро^*, в то время рисовавший миниатюры, художник очень популярный в армии, где он был едва ли не самым отчаянным сорвиголовой, писал портреты этих красавиц.

^* (Гро, Антуан-Жан (1771-1835) - видный французский живописец, ученик Давида. Создал серию картин, изображающих отдельные эпизоды наполеоновских войн; картины эти проникнуты идеализацией Наполеона и его армии.)

Можно сказать, что армия никогда не знала такой веселости, как в промежуток времени от вступления в Милан, 15 мая, до начала битвы при Арколе, в ноябре. Нужно признаться и в том, что дисциплина была слаба; республиканское равенство сильно подрывало уважение к чинам, и офицерам беспрекословно повиновались только в бою, но это мало их заботило: подобно своим солдатам, они только и думали, что о развлечениях. Пожалуй, во всей армии один только главнокомандующий казался равнодушным к удовольствиям, хотя несчастная страсть, которую питала к нему самая знаменитая и самая обворожительная актриса того времени, ни для кого не была тайной.

До битвы при Лонато Наполеон во всех сражениях показал себя отличным полководцем второго ранга. Переход через По у Пьяченцы был стремителен, переход моста у Лоди свидетельствует о блистательной смелости. Но французской армии ни разу еще не угрожала гибель. Правда, на равнинах Пьемонта она едва было не очутилась в опасном положении; но туринский двор поспешил выручить ее, порвав с Болье и испросив перемирие в Кераско.

Совсем иного рода те военные действия, которые мы сейчас изложим. Не одержи Наполеон побед при Лонато и Кастильоне, армия была бы уничтожена. Его молодые солдаты не были бы способны преодолеть трудности неудачной войны, целиком состоящей из отступлений и непрерывных стычек, да и сам он не смог бы руководить ими. Вот единственное, притом важное свойство, которого недоставало его военному гению. Его кампания 1814 года во Франции - всецело наступательная; после Ватерлоо он совсем пал духом; после отступления из России в 1813 году ему следовало до последней крайности оставаться на линии Одера.

Можно сказать, что на его месте 29 июля 1796 года никто другой из полководцев Республики не имел бы стойкости продержаться. Австрийцы обошли левый фланг его армии и в то же время превосходящими силами атаковали его в лоб.

Мы последовательно расскажем о битвах при Кастильоне, Арколе и Риволи, поставивших Наполеона в первый ряд великих полководцев. Сражения при Кастильоне и Риволи характеризуются смелостью плана; при Арколе к этому достоинству присоединилась еще изумительная настойчивость в искусном выполнении деталей.

Необычайная твердость духа, которую Наполеон проявил в двух разных случаях, не дрогнув ни перед Лонато, ни перед Арколе,- быть может, самое прекрасное выражение гениальности, какое только встречается во всей новой истории. И, заметьте, в этом отнюдь не сказалось отчаяние ограниченного ума. Нет, то было решение мудреца, которого неминуемая грозная опасность не лишает способности ясно, вполне отчетливо видеть, что еще возможно предпринять. Это - деяние из числа тех, которые даже лесть не может исказить, ибо нет в мире ничего выше; а в то же время это одно из тех деяний, вернее сказать, то единственное в мире деяние, которое оправдывает деспотизм как с точки зрения того, кто его осуществляет, так и в глазах тех, кто его терпит.

Нашему представлению о Ганнибале, Цезаре, Александре не хватает одного: мы недостаточно подробно знаем их историю, чтобы судить, доходили ли они когда-либо до столь плачевного состояния, как Наполеон накануне Арколе.

В сражениях при Монтенотте, Миллезимо и на мосту у Лоди Наполеон сам водил свои дивизии в бой. Теперь, когда опасность увеличилась во сто крат и когда недосмотр, оплошность, минутная слабость могли повлечь за собой гибель всей армии, ему приходилось вводить в действие крупные силы иной раз далеко за пределами своего взора. По крайней мере ему нужно было бы иметь генералов, на которых он мог бы положиться^*. Но, по несчастью, увеличивающему его славу, быть может, только один Массена был достоин осуществлять планы такого вождя. Ланн, Мюрат, Бесьер, Ласаль состояли в армии, но служили в младших чинах.

^* (Таких, например, как Клебер, Сен-Сир или Дезе, во время Аркольской битвы командовавший вместо Вобуа в Тироле.)

Операциям при Лонато и Кастильоне, как бы подчеркивая их величавую красоту, предшествовали события, которые все сочли за тягчайшие поражения и которые благодаря этим операциям удалось исправить.

Брешия была внезапно захвачена противником, и в Милане все, даже самые пылкие приверженцы французов, считали, что армия погибла безвозвратно.

Г-н фон Тугут, не без основания встревоженный успехами Наполеона и опасностью, грозившей Мантуе, решил противопоставить французам новую армию и нового полководца. Поэтому на смену Болье из Мангейма во главе двадцатитысячного отборного войска явился маршал Вурмзер.

Вурмзер, родившийся в Эльзасе в дворянской семье, прослужил в австрийской армии пятьдесят лет; он отличился и в Семилетнюю и в Турецкую войны. Таким образом, ему выпала на долю слава воевать с Фридрихом Великим и с Наполеоном. В 1793 году он прорвал линии противника у Вейсенбурга, в 1795 году разбил Пишегрю при Гейдельберге и вторгся в Пфальцскую область; то был старый гусар, еще полный энергии.

В последних числах июля 1796 года силы сосредоточенной в Триенте австрийской армии достигли шестидесяти тысяч человек, а Наполеон мог выставить против нее лишь тридцать пять тысяч. Взоры всей европейской аристократии были устремлены на Италию; она твердо верила, что французская армия будет разгромлена.

Вурмзер не терял времени даром; во главе тридцатипятитысячного войска он выступил из Тироля, держась долины Адидже, которая, как мы видели, тянется параллельно восточному берегу озера Гарда и отделена от него Монте-Бальдо. Квазданович с двадцатипятитысячным корпусом двинулся вдоль западного берега озера к Сало и Брешии.

Вечером 29 июля в Вероне и затем ночью Наполеон получил донесения о том, что накануне в три часа утра Массена под напором неприятеля, неизмеримо превосходившего его силами, оставил важную позицию Ла-Корона на Адидже и что пятнадцать тысяч австрийцев неожиданно атаковали в Сало дивизию генерала Соре, который, не проявив в решающих обстоятельствах должного хладнокровия, отступил к Дезендзано, вместо того, чтобы прикрывать Брешию.

Любой из числа известных в то время полководцев, окажись он в положении Наполеона, счел бы себя погибшим; он же сообразил, что противник, разделив свои силы, тем самым дает ему возможность вклиниться между двумя главными массами его армии и атаковать их поодиночке.

Но необходимо было немедленно принять смелое решение - вот то качество, без которого нельзя быть полководцем.

Отсюда, к слову сказать, видно, почему о войне так легко писать умные вещи и указывать правильные пути, предварительно зрело обдумав их.

Следовало любой ценой помешать Вурмзеру соединиться на Минчо с Кваздановичем, ибо тогда его натиск был бы неотразим. Наполеон имел мужество снять осаду с Мантуи, оставив в траншеях сто сорок орудий крупного калибра. Это была вся его тяжелая артиллерия.

У него хватило смелости рассудить следующим образом и поверить своему рассуждению: "Если я буду разбит, к чему мне осадный парк? Придется тут же бросить его. Если же мне удастся разбить неприятеля, то я снова найду под Мантуей свои пушки". Была еще третья возможность: разбить противника - и оказаться не в состоянии продолжать осаду Мантуи; но эта беда была бы не столь велика, как несчастье быть изгнанным из Италии.

По-видимому, Наполеон пожелал оказать моральное воздействие на своих генералов, дать им возможность узнать его и самому поближе познакомиться с ними; он созвал военный совет. Кильмен и ученые генералы высказались за отступление; якобинец Ожеро, исполненный благородного пыла, заявил, что не уйдет, прежде чем его дивизия сразится с врагом.

Бонапарт сказал им, что, отступив, они потеряют Италию, что невозможно будет снова привести десять тысяч солдат на Савонские скалы; что действительно армия Республики слишком слаба, чтобы устоять против совокупности сил австрийской армии, но что она может разбить поодиночке каждую из двух ее Главных масс. А, к счастью, эти мощные колонны еще в течение тридцати или сорока часов будут разобщены водами озера Гарда.

Следовало быстро отступить, охватить неприятельскую колонну и, спустившись к Брешии, разбить ее наголову; затем вернуться на Минчо, напасть на Вурмзера и отбросить его назад в Тироль. Но чтобы осуществить этот план, нужно было в двадцать четыре часа снять осаду Мантуи; нельзя было промешкать даже шесть часов. Кроме того, следовало без малейшей проволочки перейти на правый берег Минчо во избежание охвата французской армии обеими главными массами неприятельских войск.

Тем временем г-жа Бонапарт, последовавшая за мужем в Верону, отправилась было назад в Милан, дорогой на Дезендзано и Брешию; но неприятель успел перерезать этот путь. Таким образом, она очутилась совсем близко от австрийских застав и среди австрийских патрулей. Она решила, что ее муж погиб, пролила немало слез и наконец вернулась в Милан, но обходом через Лукку. Почтительный прием, который ей всюду оказывали, несколько утешил ее.

Вечером 30 июля дивизии Массены и Ожеро вместе с резервом пошли на Брешию; но австрийская дивизия, овладевшая этим городом, немедленно выступила оттуда, чтобы атаковать Наполеона, и уже подошла к Лонато. 31 июля генерал Даллемань снова занял Лонато после сражения, долго тянувшегося с переменным успехом. 32-й пехотный полк стяжал себе там неувядаемую славу; им командовал храбрый полковник Дюпюи (впоследствии уже в чине генерала убитый в Каире); то была первая битва при Лонато.

Французская армия расположилась на Кьезе. Ква-зданович горными проходами отошел к Гавардо. 1 августа в десять часов утра дивизия Ожеро во главе о Наполеоном вошла в Брешию.

Дела австрийцев обстояли не так еще плохо; но чтобы расстроить столь смело задуманный план Наполеона, Вурмзер должен был со всей поспешностью 31 июля перейти Минчо у Пескьеры. Он мог без особых затруднений дойти до Лонато и соединиться с Кваздановичем; тогда французской армии не осталось бы ничего другого, как немедленно вернуться на Тичино или в Пьяченцу, а затем уже Вурмзер мог бы беспрепятственно насладиться в Мантуе своим торжеством.

Но вместо того чтобы двинуться как можно скорее на соединение со своим помощником, Вурмзер под звон колоколов совершил триумфальный въезд в Мантую и только 2 августа вечером, направляясь на Кастильоне, перешел Минчо у Гойто. Квазданович, которому горы и леса Гавардо облегчали попятное движение, правда, отступал, но большого урона он не понес.

2 августа Ожеро вернулся в Монте-Кьяро, а Массена занял позиции у Лонато и Понте-Сан-Марко.

Того же 2 августа, под вечер, генерал Валет (вскоре после этого разжалованный), которому было поручено оборонять Кастильоне и удерживать авангард Вурмзера подальше от армии, оставил Кастильоне с половиной своего отряда и явился в Монте-Кьяро, где поднял тревогу в дивизии Ожеро.

3 августа эта дивизия, подкрепленная резервом, двинулась на Кастильоне; дивизия Массены все еще стояла в Лонато.

Чтобы принудить Кваздановича продолжать отступление, французский полководец поставил под угрозу его коммуникации с Тиролем и послал генералу Гюйё приказ спешно двинуться к Сало.

Все произошло совсем иначе, чем предполагалось. Наполеон думал ударить по войскам Вурмзера, а вместо этого наткнулся на левый фланг Кваздановича, который снова пытался продвижением на Лонато соединиться со своим главнокомандующим. Верный австрийскому методу, Квазданович разделил свои силы на несколько колонн. Одна из них напала у Лонато на авангард Массены; французы вступили в бой с чрезмерной горячностью и понесли некоторые потери. Но вскоре главнокомандующий, подоспев с основными силами дивизии, восстановил положение, стремительным натиском захватил Лонато и велел преследовать по пятам эту колонну Кваздановича.

Но по счастливой для неприятеля случайности небольшая австрийская колонна, прибывшая в Сало раньше, чем Гюйё, решила, не найдя там никого, двинуться дальше той самой дорогой, по которой направилась колонна, только что разбитая дивизией Массены. Она нагнала остатки этой колонны и помогла сплотить их.

В тот вечер (3 августа) Квазданович снова привел свои колонны на их исходные позиции в Гавардо. А пока Наполеон, намереваясь идти на Вурмзера, наносил поражения Кваздановичу, Ожеро у Кастильоне атаковал и разбил авангард австрийского маршала. В тот же день и еще два дня спустя Ожеро был великим полководцем, чего никогда больше с ним не случалось.

4 августа, обнаружив, что Вурмзер после понесенной им накануне неудачи подвигается очень нерешительно, Наполеон воспользовался этой передышкой, чтобы бросить против Кваздановича Гюйё и Сент-Илера. Эти генералы сумели пройти незамеченными за Гавардо, где стояли двенадцать или пятнадцать тысяч солдат Кваздановича. Последний ввиду угрозы с тыла наконец решился двинуться обратно на Риву, в северный конец озера.

Итак, Наполеон отделался от этого корпуса, еще накануне весьма грозного; сила этого корпуса представляла такую же опасность, как и направление, которое он избрал; продолжай он идти этим путем, он мог бы непрестанно тревожить левый фланг французской армии и помешать ей дойти до Минчо.

Вот при каких обстоятельствах (4 августа в 5 часов вечера), в то самое время, когда Квазданович принял решение отойти к Риве, произошло знаменитое внезапное нападение при Лонато, которое дало французскому генералу случай проявить такое присутствие духа.

Две тысячи австрийцев, которым пригрозили расстрелом, благодушно сдались в плен; у них было четыре орудия.

Здесь ясно обнаруживается различие в духовном складе двух народов: в ту самую минуту, когда двухтысячный австрийский отряд сложил оружие, даже не подумав попытать счастья в бою, Гюйё и Сент-Илер стремительно атаковали австрийский лагерь в Гавардо. Нападение при Гавардо вызвало беспорядочное бегство австрийцев, которых было двенадцать - пятнадцать тысяч. А нападение австрийцев на штаб-квартиру Наполеона доставило ему больше пленных, чем у него было солдат.

Все эти изложенные нами здесь маневры были искусны, смелы, но еще не дали решающих результатов. Если бы Кваздановичу не пришла странная мысль бежать дальше, чем за ним гнались, он смог бы через озеро Гарда или даже через Дезендзано установить связь со своим главнокомандующим. Обе главные массы австрийских войск могли ударить одновременно и сойтись у Лонато.

Но ничего этого не случилось: Вурмзеру не хватало предприимчивости, а Кваздановичу - смелости.

Битва, которая должна была решить успех всей операции, произошла 5 августа.

Вурмзер разделил свое войско на несколько колонн и наконец не придумал ничего лучшего, как привести на поле решающего сражения всего-навсего двадцать пять тысяч человек. Одни только дивизии Массены и Ожеро, подкрепленные резервами и расположенные Бонапартом вблизи Кастильоне, достигали численности неприятельской армии, а французский полководец еще поджидал дивизию Серрюрье, которая должна была выйти в тыл левого фланга австрийцев.

"5 августа на рассвете мы оказались лицом к лицу с неприятелем,- пишет Наполеон в своем донесении Директории^*. Но еще и в шесть часов все оставалось неподвижным. Я заставил всю армию несколько отойти назад, чтобы привлечь на себя неприятеля".

^* (Сочинения Наполеона, 4 тома, изд. Панкука, 1826, т. I, стр. 104.)

Сражение началось; но французы дрались, не пытаясь оттеснить неприятеля; вдруг вдали на равнине, со стороны Каврианы, появляются войска Серрюрье. Тогда Бонапарт завязывает ожесточенный бой на правом фланге и в центре своего расположения.

Вурмзер видит, что его обошли с левого фланга; он боится быть сброшенным в озеро Гарда; наконец он соображает, что только поспешное отступление может его спасти; он переправляется обратно через Минчо, оставив двадцать пушек.

Но ведь он мог призвать к себе войска Кваздановича и основательно укрепиться на Минчо: ничто не мешало ему опереться левым флангом на Мантую, гарнизон которой - пятнадцать тысяч свежего войска - имел теперь полную свободу действий.

6 августа, в то время как на Минчо главные силы французской армии оживленной пальбой приковывали к себе внимание австрийцев, Массена поспешно перешел реку у Пескьеры и обрушился на правый фланг Вурмзера, расположенный напротив этой крепости; наспех сооруженные, едва законченные полевые укрепления были взяты стремительным натиском, и неприятель наконец решился отступить в долину Адидже; в этом деле отличился генерал Виктор.

7 августа в десять часов вечера Наполеон снова вступил в Верону. При этом венецианский проведитор сыграл самую комическую роль; он уверял, что соблюдает нейтралитет, а на деле вел себя двулично; он пытался выставить войска против армии-победительницы, но не нашел ни одного солдата, который согласился бы драться.

Вурмзер впервые показал, что он может двигаться быстро; он прошел по долине Адидже до Аллы. Генерал Бонапарт приказал преследовать его, и наконец 12 августа французская армия вновь овладела всеми теми позициями, которые она занимала до того, как австрийский маршал предпринял наступление.

Эти изумительные успехи были куплены дорогой ценой - непоправимой потерей всей тяжелой артиллерии, которую армия с таким трудом сосредоточила под стенами Мантуи. Дивизия Серрюрье под командованием генерала Фьорелла снова расположилась в виду этой крепости, но об осаде нечего было уже думать. Пришлось ограничиться простой блокадой. Это дело поручили генералу Саюгэ.

Маршал Вурмзер вернулся в Тироль, отнюдь не отбросив французов до Алессандрии. Он потерял десять или двенадцать тысяч человек и пятьдесят орудий, но, что еще важнее, он утратил воинскую честь.

Если бы образование этого полководца соответствовало его личной храбрости, он мог бы почерпнуть в истории войн полезные предупреждения. Ведь именно здесь, в тех самых местах, где он был разбит наголову, принц Евгений Савойский^* в 1705 году совершил свой изумительный поход против герцога Вандомского. Этот генерал, среди полководцев Людовика XIV слывший одним из самых стремительных, завладел Мантуей, но дал обхватить свой левый фланг. Принц Евгений имел неслыханную смелость переправить свою пехоту на лодках с левого берега озера к Гавардо, по водам, где ветер вызывает такое же бурное волнение, как на море. Этот необычайный маневр занял целых шесть дней. Наполеону не потребовалось бы и половины этого времени, чтобы уничтожить армию, которая посмела бы на виду у него предпринять подобную попытку. Нельзя забывать, что в промежутке между 1705 и 1796 годами появился великий Фридрих, который ввел в военное искусство быстрые переходы.

^* (Принц Евгений Савойский (1663-1736) - видный полководец и дипломат, фельдмаршал Австрийской империи. Держался тактики стремительного наступления. Одна из побед Евгения Савойского была одержана в битве с турками под Веной в 1683 году.)