Глава XIII. Занятие Модены французами. Болонья и Феррара образуют одну из двух Циспаданских республик, Реджо - другую. Деятельность Бонапарта от битвы при Сан-Джорджо до штурма Кальдьеро. Генерал Джентили высаживается на Корсике 19 октября 1796 года

Октябрь месяц Наполеон посвятил заботам о внутренних делах Италии.

Угроза вторжения Вурмзера оживила надежды римской курии, и она перестала выполнять условия перемирия в Фолиньо. Чтобы удерживать эту опасную илу в покорности, приходилось искусно чередовать переговоры с угрозами; двадцать месяцев спустя кардинал Руффо в Калабрии показал, какие чудеса может совершить умело направленный религиозный фанатизм^*.

^* (См. весьма правдивый труд Колетты "История Неаполя с 1735 по 1815 год".)

Снабдив гарнизон Мантуи заранее заготовленным продовольствием, правительство Модены тем самым нагло нарушило условия перемирия. Французы заняли Модену. Патриоты Реджо сами совершили у себя революцию.

Возник вопрос о создании республик по образцу Франции. В результате конгресса, созванного по предложению французского полководца и мудро им организованного, Болонья и Феррара образовали одну республику; другая была создана в Реджо. Обе эти республики, в память о древних названиях римских провинций получившие наименование "Циспаданских", просуществовали очень недолго. Бонапарт стремился к созданию этих государств только в интересах своей армии; более возвышенные соображения возбранялись ему предрассудками Барраса и Ребеля, да и самих итальянцев. В те времена каждый город Италии ненавидел и презирал соседний город; судя по всему, это положение вещей установилось еще до того, как Италия была завоевана римлянами, и несколько смягчилось только в период существования Итальянского королевства, с 1802 по 1815 год. Еще и поныне эта ненависть является самым сильным препятствием к свободе или, по крайней мере, к независимости Италии.

Поощряя образование этих недолговечных республик, Наполеон вместе с тем охотно сохранил бы кое-какие привилегии за дворянами и духовенством, ибо он прежде всего желал, чтобы во время борьбы, предстоявшей на Адидже, эти два могущественных класса не были против него. Неудачи республиканской армии в Германии заставляли его ожидать, что эта решительная борьба начнется в весьма близком будущем; но говорить молодым патриотам, составлявшим его армию, о чем-либо ином, кроме чистой демократии, было бы с его стороны величайшей неосторожностью.

Энтузиазм миланцев охлаждало весьма основательное опасение, как бы после заключения мира их не вернули под власть Австрии, возместив ей этим утрату Бельгии. Движимый политической честностью, генерал Бонапарт старался как можно меньше компрометировать население этих областей, которое претерпело бы ужасные страдания, если бы Австрия когда-либо получила возможность покарать его за любовь к французам^*; поступая так, он следовал предписаниям Директории, на сей единственный раз проявившей благоразумие.

^* (Ссылки в Бокка ди Каттаро в 1799 году. В 1801 году я был очевидцем возвращения сосланных в Брешию. См. захватывающую историю их заключения в книге несчастного Апостоли^** (указ. соч.). О Шпильберге в 1821 году см. "Le mie Prigioni" Сильвио Пеллико.)

^** (Апостоли, Франческо - венецианский политический деятель; во время реакции 1799 года был арестован и выслан; жил в Венгрии. По возвращении выпустил анонимную брошюру, в которой рассказал о страданиях своих товарищей по несчастью.)

Истинная цель всего этого показного политического устроения Верхней Италии заключалась в том, чтобы дать пищу самолюбию жителей этого края и побудить Ломбардию создать несколько наемных полков. Предполагалось, что эти полки совместно с национальной гвардией республик долины По обеспечат порядок в завоеванных областях, благодаря чему часть французских гарнизонов сможет найти иное применение.

Остальные области Италии не сулили для армии ничего доброго. Переговоры с Неаполем затягивались; политика Пьемонта казалась неустойчивой. Было непостижимо, каким образом король Виктор-Амедей не замечал, что его положение совершенно совпадало с положением, создавшимся в 1705 году, когда его предок Карл II выступил против стоявших на Адидже войск Людовика XIV и привел их к гибели.

Оправившись от первого испуга, папа уже не помышлял о заключении мира. Генуэзский сенат, устав от реквизиций, производившихся для содержания французских войск, поощрял мятежи, то и дело вспыхивавшие в имперских ленных владениях, вкрапленных в генуэзскую территорию.

Что касается Венеции, то она люто ненавидела Французскую республику; она имела возможность наносить армии огромный вред, но ей почти в равной мере недоставало и просвещения и мужества. К счастью для Франции, в Венеции уже перевелись такие люди, как Морозини^*, Дандоло, Альвиано. Их ничтожные преемники даже не заметили, что они держат в своих руках судьбу этой армии, внушавшей им такой ужас.

^* (Морозини, Франческо (1618-1694) - венецианский дож, прославившийся своими военными талантами. Дандоло - венецианская семья, давшая несколько дожей. Альвиано, Бартоломео - венецианский полководец.)

Там, как и повсюду, старая Европа не могла противопоставить Республике ничего, кроме изворотливости и предательства. За пределами Франции сила воли уже не существовала; исключение составляли только Питт и Нельсон. Быть может, именно поэтому Англия, так мало заинтересованная в борьбе старых монархий материка с Республикой, оказалась в конце концов во главе коалиции; ибо мне не верится, чтобы в 1796 году английской аристократии приходилось хоть сколько-нибудь опасаться радикалов. Как бы то ни было, Англия и по сей день расплачивается за то удовольствие, которое ее аристократия сорок лет назад доставила своей гордости; существует огромный государственный долг, по которому приходится платить проценты.

Франция, имевшая тогда двадцать пять миллионов населения, насчитывает его теперь тридцать три миллиона (1837); народ стал в ней собственником, приобрел благосостояние, нравственность и досуг; тогда как из пятнадцати миллионов англичан десять миллионов вынуждены работать по четырнадцать часов в сутки, чтобы не умереть с голоду на улице. Таким образом, Англия ныне - единственная страна Европы, на которой еще отзываются бедствия, вызванные борьбою с революцией, а Франция растет и возвышается, несмотря на свою неуверенность в том, какое правительство у нее будет в 1847 году.

Чтобы сделать мало-мальски сносным положение тех, кто не имеет собственности, английская аристократия вынуждена отказываться от своих привилегий; ей приходится под страхом неминуемого восстания давать больше свободы. Вот, думается мне, грозный ответ г-ну Питту; вероятно, близкое будущее готовит такой же ответ г-ну Меттерниху.

В октябре 1796 года Наполеон главным образом старался продлить то сонное оцепенение, в котором находилась Венеция; в этом начинании ему противодействовал прокуратор Педзаро, который ценою настойчивых просьб и бесчисленных унижений убедил скудоумный сенат объявить набор словенской милиции и снарядить флотилию для защиты лагун.

Поведение римской курии становилось нестерпимым, и Бонапарт уже намеревался идти на Рим, но передвижения австрийских войск заставили его заняться исключительно тем, что должно было совершиться на Адидже.

Все еще отказываясь понять истинное положение дел в Италии, Директория представила папе проект мирного договора, содержавший шестьдесят четыре статьи; такой договор она могла бы навязать ему, если бы ее войска стояли лагерем на Яникуле^*.

^* (Яникул - один из семи холмов, на которых расположен Рим (на правом берегу Тибра).)

Эта дерзость имела для армии печальные последствия; римская курия сочла перемирие несостоявшимся, и деньги, назначенные на уплату военной контрибуции, не были внесены.

Молитвы, мессы, сорокачасовые бдения, процессии - все было пущено в ход, чтобы разжечь ненависть невежественного и страстного народа, который впоследствии давал Франции превосходных солдат. Коннетабль Колонна за свой счет снарядил пехотный полк; князь Джустиниани - кавалерийский; удалось таким образом вооружить восемь тысяч человек. В дальнейшем мы расскажем о забавной судьбе этой армии.

Положение республиканской армии несколько улучшилось благодаря мирному договору с Неаполем, подписанному 10 октября; Наполеон убедил Карно в необходимости заключить этот мир; остальные четыре члена Директории дали свое согласие весьма неохотно. Ларевельер-Лепо был человек благородный и прямой; Ребель был не лишен административных способностей; но можно утверждать, что Директория никогда ничего не понимала в итальянских делах.

Престарелый король Сардинии умер; его преемник Карл-Эммануил ответил на предложение союза просьбой уступить ему Ломбардию. Членам Директории следовало обещать ему хотя бы часть этой провинции и позволить Наполеону раздать придворным нового короля четыре миллиона. Они не пошли на это: казалось, они ревностно подготовляли страшное событие, которое едва не произошло при Арколе. Они упорно отказывались признать, что стоит только Пьемонту изменить свою политику, и французская армия, не имея ни операционной базы, ни даже линии отхода, окажется в опаснейшем положении.

В момент самых тяжких затруднений на Адидже Наполеон послал к генуэзскому дожу своего адъютанта, которому поручено было изложить ряд претензий и потребовать их удовлетворения, угрожая в случае отказа двинуться на Геную. Среди генуэзской аристократии не нашлось никого, кто бы расхохотался в лицо адъютанту, и 9 октября она подписала мирный договор, которым предоставляла себя в распоряжение Французской республики и обязывалась уплатить четыре миллиона.

Крестьяне имперских ленных владений оказались менее безвольными, чем эта аристократия; ненависть придала им мужество; вторично вспыхнуло восстание, но оно было подавлено летучим отрядом.

Корсиканцы, недовольные англичанами, которых они призвали к себе на остров, обстреливали их из ружей; английский генерал занял Порто-Феррайо. Наполеон весьма умело подготовил экспедицию генерала Джентили; несмотря на сторожевые суда неприятеля, он 12 октября 1796 года с кучкой солдат высадился на Корсике. В несколько дней Джентили изгнал с острова англичан и французских эмигрантов.

Такова была политическая деятельность Наполеона от битвы при Сан-Джорджо 15 сентября 1796 года до безуспешного штурма Кальдьеро 12 ноября того же года. Директория, втайне, быть может, желавшая его поражения, не оказывала ему никакой поддержки. Нетрудно представить себе, что его переписка с этим бездарным и недоброжелательным правительством не была образцом искренности.