Глава XXII. Конец героического периода жизни Наполеона

12 мая 1797 года Большой совет под председательством дожа постановил распустить правительство. 16 мая четыре тысячи французов заняли Венецию.

Приветливый нрав венецианцев, великое несчастье, которое их постигло, интерес, внушаемый пытливости философа этим народом, самым веселым на земле^*,- все это заставляет нас глубоко сожалеть о принятом Наполеоном решении. Если бы он мог поступить иначе, Венецианская республика, быть может, существовала бы еще и поныне и свинцовое иго Австрии не столь тяжко давило бы несчастную. Г-н фон Меттерних не отправлял бы в Шпильберг самых выдающихся итальянцев^**. Однако нельзя не признать, что поведение французского полководца было совершенно законным. Он сделал все, что было в человеческих силах, чтобы сохранить Венецию, но он имел дело с людьми слишком глупыми.

^* (См. сочинения поэта Буратти, умершего в 1832 году; например, сатиру "Элефантеида".)

^** ("Записки" Сильвио Пеллико, Борсьери, Андрианна и др.)

Вступлением французов в Венецию заканчивается поэтический и вполне благородный период жизни Наполеона. Отныне он в целях самосохранения был вынужден принимать меры и совершать действия, которые, хотя они и были вполне законными, уже не могут быть предметом страстного энтузиазма. В этих действиях отражается отчасти низость Директории.

Итак, на этом заканчиваются героические времена Наполеона. Я прекрасно помню тот восторг, который его юная слава возбуждала во всех благородных сердцах. Наши представления о свободе еще не были, как теперь, углублены опытом недавнего прошлого с его мошенническими проделками. Все мы твердили: "Дай бог, чтобы молодой главнокомандующий Итальянской армии стал главою Республики!"

Французу нелегко оценить по достоинству действия обдуманные и глубоко обоснованные, единственные, которые приводят к частым успехам; в своем герое он хочет видеть черты юные и отважные и, сам того не сознавая, переносит на него пережитки рыцарских идеалов. В 1798 году люди склонны были думать, что генерал Бонапарт выигрывает битвы так, как, по мнению провинциальных литераторов, Лафонтен писал свои басни: не задумываясь.

Когда стало известно, что Наполеон в Париже и что он представился Директории, все думали: "Они его отравят!" Эта мысль стала омрачать энтузиазм, который внушал полководец, действовавший в Италии. В Париже он был поглощен мыслью о том, как избежать козней Директории. Героический период его славы миновал.

Весть о походе в Египет укрепила веру в мощь его дарования, но умалила то представление, которое мы составили себе о его страстной любви к отечеству. Республика, говорили мы, не так богата, не так успешно вершит свои дела, чтобы посылать в Египет лучшее, что у нее есть. Наполеон согласился возглавить это предприятие из боязни двух возможностей: быть забытым - или отравленным.

Но вернемся к сражениям; мы изложили, и почти всюду словами самого Наполеона, битвы при Монтенотте, Миллезимо, Дего, Лоди, Лонато, Кастильоне, Ровередо, Бассано, Сан-Джорджо, Арколе, Риволи, Фаворите, Тальяменто, Тарвисе.

Мы гораздо более кратко расскажем о Хебреиссе, Пирамидах..., Ватерлоо.

Чтобы изложить ход битвы с точки зрения военного искусства, требуется пятьдесят страниц; чтобы вообще изобразить ее сколько-нибудь понятно,- двадцать. Нетрудно увидеть, что можно было бы заполнить сражениями всю эту книгу. К тому же всякий читатель, имеющий некоторое представление о геометрии, любит читать о сражениях в книгах Гувьон де Сен-Сира, Наполеона, Жомини, в сочинениях или в мемуарах таких авторов, которые дали себе труд внимательно сопоставить военные бюллетени и вымыслы обеих борющихся сторон.