Глава XV

Два года воздыханий, слез, любовных порывов и меланхолии, проведенные мною в Италии без женщин, в этом климате, тогда, когда я был юношей и не питал никаких предрассудков, по всей вероятности, стали для меня тем неисчерпаемым источником чувствительности, благодаря которому я теперь, в двадцать восемь лет, ощущаю все, вплоть до мельчайших подробностей, и мог бы, например, продиктовать пятьдесят страниц художественных заметок о горном перевале у Изеля.

Я сравниваю эту нынешнюю свою чувствительность с жидкостью, которой хватает на то, чтобы проникнуть в мельчайшие кровеносные сосуды того тела, куда ее впрыскивают. Ее хватает на все, она повсюду в изобилии.

Итак, мне кажется, я был в Милане в 1800 году на положении Керубино, но без его нежного изящества,- думаю, что оно во мне совершенно отсутствовало.

Однажды, когда я был болен, военный интендант Мазо навестил меня в моей комнате (casa Bovara, над столовой г-жи Петье; над моей кроватью висела картина, изображавшая Ганимеда, картина, навеки для меня священная, которую я уже никогда не увижу). Итак, Мазо сказал г-же Петье, что он заходил к Бейлю и что Бейль похож на больного льва. Мне думается, что благодаря черным и очень курчавым волосам, свойственному мне уже в ту пору выражению силы и гордому виду меня меньше всего можно было упрекнуть в нежном изяществе.

Итак, в то время, столь полное для меня нежных воспоминаний, Жуанвиль, бывший тогда чиновником при г-не Дарю, человек добрый от природы, повел меня к высокой, красивой и величественной женщине, которою он обладал. То была г-жа Анджелина Пьетрагруа.

Эту именно женщину я только что увидел вновь после без малого девяти лет разлуки.

Я видел ее еще, кажется, I вандемьера X года, по пути из Брешии в Савильяно, где стоял мой полк. Но жизнь в Бергамо и Брешии уже задолго до того разъединила меня с нею. Возможно даже, что в Бергамо и в Брешии я ее ненавидел.

Я мог, стало быть, считать, что прошло десять лет, как я не видел ее, десять лет, как я не видел ту, которую любил больше всего на свете.