Глава XXX
Но, возвращаясь к Анджелине, мне бы хотелось умереть в ее объятиях. Такое сочетание величия души и привязанности ко мне заставило бы меня достойно проглотить эту пилюлю; впрочем, я уверен, что при моей гордости приму ее как подобает. Но мне было бы так приятно плакать с Анджелиной!
Чувствуется, что я весьма далек от Мочениго. Я утратил тот душевный покой, который позволил бы мне находить острое удовольствие в подобных вещах.
Сестра Анджелины* оказала мне хороший прием. Сегодня вечером, после Ave Maria, она с г-ном Видманом будет петь для меня у Боррони.
* ()
Сегодня утром, во дворе бань, Анджелина сказала мне в туманных выражениях - так как нас могли слышать,- что у нее с мужем отношения только дружеские и что она уже два года живет как монахиня.
1) Итак, я недостаточно люблю ее, чтобы жить ради нее в Милане, не будучи постоянно с нею.
2) Но мне думается, что я нашел бы счастье в том, чтобы любить ее на итальянский лад, то есть чтобы постоянно быть с нею.
3) Но она заставит меня проливать слезы при расставании, и тоска будет моей дорожной спутницей.
Вот кометы, которые мне известны:
брак, в IV или V году, до нас;
г-н Гро вплоть до VII года;
г-н Луи Жуанвиль;
еще один француз (комиссар по финансовой части); и я сам.
Милан, 15 сентября* 1811 г. (записано 16 сентября).
* ()
Весь Милан собрался на Корсо и у Восточных ворот, чтобы посмотреть подъем на воздушном шаре г-жи Бланшар. Это тот же подъем, который я видел на очень близком расстоянии в Сен-Клу по случаю крестин римского короля.
Я не был расположен к тому, чтобы смотреть на всю эту толпу в качестве Мочениго.
Я был взволнован, но довольно приятными чувствами, и с лицом безумца искал Анджелину во всех экипажах. Не найдя ее, вернулся домой переодеться и в восемь часов был на балконе у г-жи Боррони.
Я намеревался быть немного мрачным. Мое поведение было очень хорошим с точки зрения интересов той страсти*, которую я питаю к г-же Пьетрагруа. Я заговорил с нею пылко и без всякой рисовки; она сказала мне, чтобы я не был молчаливым.
* ()
Тогда я стал шутить с ее сестрой, которую мне было приятно снова встретить. Я беседовал о дворе с г-дами Тюренном и Видманом.
В г-не Видмане есть благородство вельможи: благородство итальянское, то есть непринужденное, без мещанского высокомерия, как то отмечает г-н Сисмонди* в начале пятого тома своей истории.
* ()
У г-на Тюренна нет благородства, но есть большая доля здравого смысла и проницательности.
Если бы я не питал никакого нежного чувства и путешествовал в интересах Мочениго, мне следовало бы возможно чаще видеться с г-дами Тюренном, Тордоро и Баридзони*.
* ()
По-моему, это выдающиеся люди. Новое доказательство исключительных достоинств Анджелины*.
* ()
Разговаривал вчера о дворе, желая внушить к себе больше уважения, и это удалось, как и следовало ожидать.
Г-жа Боррони встретила меня самым любезным образом. Гости хотели заняться пением, но фортепьяно оказалось расстроенным. Все отправились к г-же Пьетрагруа. Я взял ее под руку, когда мы пошли к ней. Она, казалось, питала ко мне любовь и обещала, что разрешит мне поцелуй в бедро.
Гости стали петь. Выбор музыкальных вещей был посредственный, но у Пепины прекрасное контральто, вполне итальянское, приятное и густое, как кофе со сливками в кафе Нуово на Корсо деи Серви.
Анджелина сказала мне, что ее огорчает то, что я так весел. Когда я вел какой-то шутливый разговор с ее матерью, она заметила мне: "Значит, вы уже не помните того, что я вам говорила?"
Она сказала внезапно, как это свойственно итальянцам, и словно подводя итог своим размышлениям: "Приходите завтра в половине первого".
Мне показалось, что это предвещает развязку. Я бы вовсе не хотел этого, если бы мне пришлось продолжать свою нынешнюю жизнь. Если бы я пожертвовал ради этой женщины путешествием по Италии, мне бы хотелось, как в романе, всегда быть с нею, например на берегах Сезии.
Я ломаю трость, когда она заявляет, что не разрешит мне поцелуя, и говорю нараспев: "Van male e malissimo gli affari miei"*.
* ()
|