Глава LXXI

Я приехал в Милан 22 октября 1811 года с наступлением ночи, употребив меньше месяца на то, чтобы посмотреть всю Италию. Миланец боялся, что его убьют на дороге из Лоди. Наконец-то я вновь увидел Порта Романа.

По мере того, как улучшается мое путешествие, дневник мой ухудшается. Описывать счастье для меня нередко значит ослаблять его. Это слишком хрупкое растение, к которому не следует прикасаться. Вот несколько отрывочных заметок, описывающих те или иные моменты моего вторичного пребывания в Милане. Но ничто не в силах передать непрерывное упоение, испытанное мною в то время, и безудержную живость, не оставлявшую меня ни днем, ни ночью.

Вчера, 23-го, вообразив, что я следую заветам мудрой политики, и будучи полон любовного порыва, который волновал мою душу, но не лишал меня хладнокровия и подвижности человека, желающего добиться чего-то трудного, я выехал в половине третьего из Милана в Варезе.

Прибыл в Варезе в половине девятого. Мне никогда не доводилось читать Оссиана, я впервые прочитал в экипаже "Фингала".

Сегодня мне пришлось испытать кое-какие приключения и погоду в духе Оссиана.

В половине седьмого я отправился верхом в Мадонна-дель-Монте.

Я добирался до этого высоко расположенного и необыкновенного места по холмам, столь же прекрасным, как те, какие я мысленно рисовал себе на протяжении всей моей юности. Деревня, выросшая вокруг церкви Мадонны, весьма примечательна. Величественные горы. От Варезе до деревни четыре мили.

После двух миль пути открывается вид на Варезское озеро, а милей выше - на озеро Ароны (Лаго Маджоре).

Солнце всходило в дымке тумана. Низкие холмы казались островами среди моря белых облаков.

Я почти не обращал внимания на все эти красоты и только подумал, что если когда-нибудь мне захочется прожить несколько месяцев на лоне природы, надо будет поселиться в Сант-Амброджо, расположенном на одну милю выше Варезе; Варезе - маленький городок, тогда как Сант-Амброджо - деревня.

Проехав две трети дороги, я сошел с лошади, оттого что она скользила, а мне хотелось поскорее добраться до цели. Вижу г-на Пьеграгруа (мужа), который спускается вниз. Он встречает меня приветливо. Я взбираюсь еще быстрее и наконец оказываюсь в деревне. Мне говорят, что для входа в гостиницу надо подняться по лестнице. Поднявшись, я оказываюсь подле богато разукрашенной церкви, где происходит богослужение.

Спускаюсь обратно. Спрашиваю, где живет г-жа Пьетрагруа, и наконец вижу ее. Мне некогда описывать то, что творилось у меня в душе.

Не нужно забывать, что ради нее я с радостью покинул Рим и Неаполь.

Я не сказал ей тех нежных и очаровательных слов, какие мысленно твердил, пока ехал на почтовых от Рима до Фолиньо. Я очень смутился; хотел поцеловать ее; она напомнила мне, что это не в обычае страны.

Она спросила, известно ли мне все, что случилось, а именно - что она себя ужасно скомпрометировала, что все знают о свидании у бань Аламанни, что ее плутовка-горничная, достойный предмет страсти г-на Тюренна, выдала ее и т. д., и получил ли я ее письмо.

Затем она сочла нужным упрекнуть меня. Она вскрыла по моей просьбе письма Феликса и вынесла из них такое впечатление, будто я, проезжая через Милан, был заранее намерен включить ее в список моих побед. Я внимательно прочитал письма Феликса; они свидетельствуют только о моей любви к г-же Пьетрагруа. Там есть одна-единственная фраза, которая могла показаться милой Анджеле двусмысленной. Но я надеюсь уговорить Анджелу перечесть ее и согласиться с тем, что эта фраза опять-таки свидетельствует только о моей любви к ней.

Я не отдавал себе отчета в том, что делал. Мы выпили с ней шоколаду и пошли гулять. На этой горе нет ни одной рощи.

Когда я ехал ночью из Рима в Фолиньо, я сочинял диалог нашей первой встречи. Я говорил ей такие нежные и ласковые слова, так хорошо описывал то, что к ней испытываю, что на глаза у меня навертывались слезы.

Сегодня я был очень смущен, старался все предусмотреть и обо всем условиться, пользуясь отсутствием мужа, и, должно быть, показался ей бездушным и педантичным. Я чувствовал, что кажусь не таким нежным, каким я был в действительности. Но страх, что я могу ежеминутно увидеть входящего г-на Пьетрагруа, поддерживал во мне непрерывное смущение. Мне надо было убедить Анджелу поскорее вернуться в Милан. Я все время боялся что-нибудь упустить из виду. Словом, я вел себя нелюбезно и боюсь, как бы это не уменьшило ее любви^*.

^* (Мне кажется, что я не раз был ей непонятен. В женщине, привыкшей понимать с первого слова тех, кто с ней разговаривает, это должно было вызвать холодность.- 1813 г.)