Глава LXXII

Записано в Изола-Белла, 25 октября 1811 г., в девять часов вечера.

Вчера я написал все предыдущее с намерением показать Анджеле.

Терзаемый вчера присутствием красивого юноши^* ** и боязнью, как бы не вошел тот, чье появление положит конец моему счастью, я вел себя немного непонятно, и, быть может, мне слегка не хватало естественности. Вместо того, чтобы показать Анджеле мой дневник и попросить за него прощения, я только что написал ей с еще большей откровенностью.

^* (Красивый юноша - Антонио, сын Анджелы Пьетрагруа.)

^** (Антонио)

Быть может, душе, способной на что-то возвышенное, свойственна известная суровость в решительный момент, когда она напрягает все свои силы. Эпитет "возвышенное" в применении к моим вчерашним действиям может показаться смешным. Вес был мал, но и рычаг ничтожен.

Сегодня в восемь часов утра я выехал из Варезе в Лавено и добрался туда к одиннадцати часам. Я проехал по такой местности, лучше которой мое воображение не может себе представить. Вот они, те места, где надо побывать, чтобы насладиться природой, и всего лишь в шести часах езды от большого города. Лучшего и желать нельзя.

Я отправился на лодке, по-прежнему под дождем, сменявшимся время от времени сильной облачностью, на Борромейские острова. После переезда, длившегося час с четвертью, я высадился на Изола-Мадре и в полчаса осмотрел его.

Оттуда - на Изола-Белла, где пишу все это. Побывал в палаццо. Заброшенные картины Джордано (из Неаполя). Осмотрел сад, "сооруженный" в 1670 году. "Сооруженный" - это самое подходящее для него слово. Современник Версаля. Он просторнее для частного лица, чем Версаль для короля, но так же, как и Версаль, ничего не говорит сердцу.

С террасы открывается прелестный вид. Слева - Изола-Мадре и кусочек Паланцы, дальше - рукав озера, уходящий в Швейцарию и теряющийся вдали; прямо передо мной - Лавено, справа - рукав озера, уходящий к Сесто.

Пять - шесть оттенков в окраске гор, затянутых облаками.

Этот вид может сравниться с видом Неаполитанского залива, но он захватывает меня гораздо больше. Борромейские острова, по-моему, в большей степени вызывают ощущение красоты, чем собор святого Петра.

Наконец-то мой ум, из любви к прекрасному порицающий чересчур прекрасное, нашел нечто такое, где нечего порицать: местность между Варезе и Лавено и, по-видимому, все горы Брианцы.

Мне думается, что даже независимо от присутствия г-жи Пьетрагруа и воспоминания о ней я предпочел бы Милан Неаполю и Риму.

Неимоверная толщина и высота пихт и лавровых деревьев, выросших в земле глубиной в два фута, насыпанной поверх сводов.

Я написал письмо на восьми страницах. Вчера смущение слегка помешало мне быть любезным. Моя любовь ослабела^*, сегодня она возродилась в полной мере. Боюсь, что вчера я был педантичен. Г-жа Пьетрагруа заметила, что у всех нас натянутые лица. Она любезно показала мне письмо Видмана, но всего лишь одну строчку из письма Тюренна.

^* (Так я думал, когда писал это. Счастье для меня, что я в середине ноября уехал из Милана. Если бы я пробыл еще месяц, я послал бы прошение об отставке и остался бы там.- 1813 г.)

Сегодня вечером я продолжал чтение "Фингала" под шум дождя и даже раскаты грома.