Глава LXXV

Я предполагал начать эту тетрадь дневника копией письма несчастного любовника, которое я только что написал Анджеле. Но переписывать его было бы еще скучнее, чем писать, а этим уже многое сказано.

Бог мне свидетель, что я написал вчера Анджеле письмо несчастного любовника, исполненное такта и стойкости. Оно было в духе Дюкло и оказалось бы вполне уместным в "Воспоминаниях графа де ***"^*. Вот что значит разница в воспитании и различие во взглядах на природу вещей! Письмо показалось Анджеле отвратительным. "Разве вы писали бы подобным образом, если бы вы были несчастны?" - сказала она мне сегодня утром на улице Дуэ-Мури^**.

^* ("Воспоминания графа де ***" - роман Дюкло.)

^** (В меблированной комнате.)

Там я впервые виделся с ней без всякой помехи. Я старался не думать заранее об этом свидании, чтобы не сходить с ума. Я не успел им насладиться; почти не успел быть естественным и, следовательно, насладиться. Я сообщил ей о продлении моего отпуска; она - что муж ее узнал о моей второй поездке в Мадона-дель-Монте от того самого человека, который сопровождал меня. Нашу любовь преследуют всевозможные случайности: две монахини, этот человек, который, оказывается, вел продолжительный разговор с мужем.

Она несколько раз повторила мне, что если б один из ее друзей рассказал ей все, что с нами приключилось, она посмеялась бы над этим, как над каким-нибудь романом. Эта мысль, по-видимому, ее поразила. Она сказала мне сегодня вечером, что опишет в Новаре историю наших отношений.

Сегодня утром она была не на шутку встревожена. По-видимому, между Тюренном и ею существуют нежные отношения. Тем более лестно для меня, что я одержал победу.

Сегодня вечером у ее матери, в половине седьмого, я видел ее в продолжение получаса по-настоящему влюбленной и похорошевшей от любви. Мы беседовали, сидя на скамье, стоявшей в лавке, между тем как мать была занята с приказчиками. Нам пришлось разговаривать, перекидываясь шутками. Эта манера, когда надо быть шутливо-нежным, совсем в моем духе; я в таких случаях сохраняю полную естественность и очень счастлив. В ее глазах и румянце щек я различил несомненное действие великой души на другую душу, ей подобную. Она говорила о том, чтобы бросить все и поехать со мной во Францию. Сказала, что ненавидит Италию.

По-видимому, она более чем уверена в том впечатлении, какое производит на всех окружающих. Она настолько выше остальных женщин, что никому из ее друзей не может прийти мысль пренебречь ею. Можно быть нечувствительным к ее достоинствам, но уж если их оценишь, то невольно останешься у ее ног: ведь в Милане она единственная в своем роде.

Это могло бы льстить ее самолюбию; я не знаю, делает ли она на этот счет соответствующие выводы, но такая уверенность заставляет ее скучать.

Сегодня утром она была очень расстроена всеми случайностями, которые обращаются против нас, и, когда я объявил ей о чудесном продлении моего отпуска, сказала мне: "Надо уехать". Она сообщила мне, что отправляется в Новару.

Ревность мужа вспыхнула с дьявольской силой. Но я не думаю, чтобы он имел честь ревновать. Он блюститель интересов Тюренна, присутствие которого ему выгодно.

Этого великого политика ждут сегодня вечером. Мне думается, что он прибудет только завтра. А пока что мне предстоит в десять часов свидание. Но мошенник-парикмахер, у которого я снял комнату, вздумал выследить Анджелу до самого ее нового дома.