|
12. Сестре Полине
Термидор, год XII. (Август 1804 года).
Нравы влияют на проявление страстей; нравы меняются приблизительно каждые пятьдесят лет. Нравами я называю поступки, совершаемые сообществом людей, расценивающих тот или иной поступок как хороший или дурной, благородный или бесчестный, смешной или прекрасный, хорошего или дурного тона.
Страсти оказывают влияние на общество людей, живущих в тот или иной период времени. И потому главной задачей этих людей должно быть изучение нравов.
Выражаясь более точно, в каждом городе господствуют определенные нравы; особые нравы присущи в каждом городе и отдельным кругам общества, наконец у каждого человека свои характерные особенности. Вот самое исчерпывающее выражение этой истины. Итак, ты видишь, что во Франции, где в настоящее время насчитывается 30 миллионов человек (личностей), имеется 30 миллионов индивидуальных нравов, но все эти нравы имеют между собой нечто общее. Большинство жителей одного и того же города придерживаются приблизительно одного и того же мнения по поводу одного и того же события или факта. Изучение, с одной стороны, нравов нашего века, а с другой,-наиболее совершенных из всех мыслимых нравов дало бы нам возможность жить счастливо, ознакомление же с нравами прошедших веков-это предмет чистой любознательности.
Нравы у каждого народа различны; забавы ради можно бы заняться изучением нравов прошлых веков у любого народа, например, у испанцев, немцев, французов, англичан.
Сейчас (термидор, год XII) в Испании, например, умный человек, желающий понравиться своей даме, каждый вечер распевает у нее под окном серенады, аккомпанируя себе на гитаре; итальянец устраивает в ее честь катание по озерам или прогулки на загородные виллы, где все создано для наслаждения: француз, проникнув в общество любимой женщины, пускает в ход все средства, которые диктует ему разум и допускает его карман, чтобы возможно больше польстить ее тщеславию.
Лично мне пришлось наблюдать эту картину только в двух последних случаях. Если она вообще соответствует действительности, перед тобой имеется три разновидности современных нравов, резко отличающиеся друг от друга: мужчина, который во Франции вздумал бы ухаживать за женщиной на испанский лад, сделался бы всеобщим посмешищем, а так как пользоваться успехом у человека смехотворного - честь не из больших, то есть не очень-то льстит тщеславию, он бы ничего не добился.
Итальянец, ухаживающий за женщиной на французский манер, не замедлил бы прослыть несносным болтуном.
Француз, добивающийся благосклонности какой-нибудь дамы так, как это принято в Италии, был бы менее смешон, чем если б он действовал как истый испанец, поскольку итальянские нравы ближе к нашим, нежели испанские. Его дом был бы полон гостей, потому что там можно было бы весело провести время, хозяину бы льстили, чтобы иметь возможность ходить к нему, но, как правило, понравился бы его даме не он сам, а какой-нибудь молодой человек из его гостей, который сумел бы больше всех польстить ее тщеславию.
Я считаю французские нравы самыми совершенными из всех существующих, но представляю себе и другие, еще более совершенные, которые, возможно, воцарятся через четыре - пять веков; и поскольку, вообще говоря, нравы неизменно улучшались с той поры, что мы их изучаем (со времен Гомера), нельзя назначить срок, когда они окончательно перестанут совершенствоваться.
Значит, существуют две вещи, которые необходимо познать, а следовательно, наблюдать:
1° Страсти, то есть усилие, которое человек, видящий в чем-либо свое счастье, способен приложить для его достижения.
2° Нравы, или то, что люди в ту или иную эпоху считали соответственно хорошим, дурным, смешным, благородным, проявлением хорошего или дурного тона, кротким, жестоким, и т. д., и т. д.
Пример: поэт, сочиняющий трагедии, не нуждается в углубленном изучении нравов: чтобы создать хорошую трагедию, ему достаточно иметь некоторое представление о наисовершеннейших из них; он изобразит, как страсти руководят людьми, которые, презрев смешное и не считаясь ни с чем на свете, неуклонно идут к своей цели.
Ты это видишь в "Андромахе"*; в ней дано лишь слабое отражение античных нравов.
* ()
Подобно тому, как автор трагедий может почти совершенно обойтись без знания нравов, так и сочиняющий комедии почти не нуждается в изучении страстей. "Смешные жеманницы" Мольера, пожалуй, одна из самых забавных комедий для зрителей, на которых она была рассчитана, почти не отражает знания страстей. Комедия эта с каждым днем теряет свою остроту: Мольера здесь можно узнать только по яркости характеров и по sceneggiatura* (термин Альфьери**).
* ()
** ()
Меняются нравы, но отнюдь не страсти; меняются с нравами лишь проявления страстей.
Раз страсти остаются неизменными, то не могут устареть и трагедии в том случае, если они изображают наиболее сильные страсти, живущие в сердцах людей, чьи умы познали максимум существующих истин. "Орест" Альфьери будет столь же бесподобен через пять тысяч лет, как и сейчас, если он уцелеет до тех пор.
Комедии стареют, потому что все в них, относящееся к нравам, тоже, в свою очередь, стареет; комедии изображают: 1° нравы; 2° страсти; а ведь не стареют только страсти.
Тщеславие, вызывающее смешные поступки Белизы, Арманды и Филаменты в "Ученых женщинах"*, будет существовать вечно, однако средства, к которым им для его удовлетворения придется прибегать, будут различны. Например, четыре года тому назад подобного рода тщеславие толкало женщин изучать химию, а в настоящее время в порядочном обществе это увлечение отошло в область прошлого.
* ()
Честолюбие, владевшее Тартюфом, существует и поныне; зачастую оно для достижения своей цели избирает те же пути, что и ранее (лицемерие). Между прочим, обращаю твое внимание, что повсюду, за исключением благоустроенных республик, честолюбец всегда в некотором роде лицемер: вспомним Кромвеля*, восходящего на трон с евангелием в руках и высмеивающего это в кругу своих приближенных. Потому-то "Тартюфа" и ставят на сцене значительно чаще, чем "Ученых женщин", что он все еще возбуждает интерес.
* ()
Будь "Филент" Фабра* позабавнее и лучше написан, его бы играли каждый день; это характер, который в 1780 году встречался в Париже на каждом шагу; сейчас он отошел на второй план; первое место занимает Тартюф, изображающий нежные чувства, потому что за него стоят женщины, между тем как Филент находит поддержку только у тех из них, которые пренебрегают общественным мнением.
* ()
Тартюф Мольера существует и по нынешний день под личиной Жоффруа, Фьеве*, Вайи**, пожалуй, даже Шатобриана; Лагарп был в достаточной мере смешным Тартюфом.
* ()
** ()
Вот, милая Полина, четыре страницы философских рассуждений, которые я только что набросал на почтовую бумагу, вместо того, чтобы вписать их в свою тетрадь; мне надо было доискаться новой истины, и это путь, которым нужно следовать в подобном случае: постараться набрать возможно больше примеров. Стоит только уклониться в сторону, как пускаешься рассуждать предвзято, нести такой вздор, что слушатели над тобой смеются. Это самое в наши дни произошло с Монтескье и Бюффоном; Руссо тоже в какой-то мере впал в ту же ошибку; первый, по-моему, искажал истину из подлой трусости, второй - отчасти из тщеславия, а третий - всегда искренне. Монтескье восхваляет тиранов, потому-то его и превозносит чернь; он ничего не говорит об Альфьери, которого побаивается.
Но будет об этом. Что ты поделываешь? Пиши чаще, помоги мне ознакомиться с провинциальными нравами и страстями: опиши мне нравы в пансионе м-ль Лассень. Приводи мне факты, побольше фактов - этим ты мне доставишь величайшее удовольствие и поможешь избавиться от моих безумств; ибо мое поведение в прошлом году было достаточно глупым; я поступал, как многие другие, судил о людях по себе, упускал из виду тщеславие. Я познал наконец эту страсть, столь распространившуюся во Франции в этом году. Первым ее благодетельным результатом было то, что я отказался от произнесения выспренних тирад, чем я неизменно пять - шесть раз в месяц задевал чужое тщеславие; вторым ее результатом было то, что я покончил с любовью.
Помоги же мне узнать женщин; в этом отношении я сильно рассчитываю на тебя. Не будь я так стар для своих лет или будь я богат, я бы под тем или иным предлогом пробрался в какой-либо пансион; вот где можно по-настоящему изучить людей! Слишком много времени проводишь с ними вместе, чтобы у них, как правило, хватило выдержки скрывать свое истинное лицо. Не знаю, куда это меня заведет, но эта новая мания вытеснила мою страсть к тирадам; она кажется мне даже более сильной. Думаю, она проявлялась уже и в моем увлечении эффектными фразами. Прежде меня увлекали прекрасные образы, теперь я пристальнее вглядываюсь в натуру. Я по десять часов кряду провожу за чтением; вчера я только в восемь часов пошел обедать; я читал "Историю Франции" Луве*, в которой 299 страниц в восемнадцатую долю листа и которая замечательно написана. Страсть эта несколько утешает меня в моих бедах: чтение - чудесная вещь. Оно развлекает меня еще и по вечерам, когда я чувствую себя утомленным от общества, в котором находился.
* ()
Замечаю, однако, что я впал в ошибку людей, одержимых страстью: я превозношу свой кумир.
Подробное описание твоих подруг. И живее, живее, живее!
|