26. Сестре Полине

Я считал себя навеки свободным от любовной суеты и на пороге к спасению души, но моя гордость только что испытала сильное унижение: я получил письмо, доставившее мне столько удовольствия, что, надо полагать, я не иначе как влюблен в ту, кто его написала.

Итак, вот мой рассказ. Был здесь месяцев восемь тому назад один полковник, с которым я познакомился в силу своего служебного положения; у него была жена двадцати трех лет, чрезвычайно умная, с возвышенным характером, который я так люблю у итальянок. Три или четыре раза я вел с ней шутливый разговор, раз, между прочим, когда выиграл у нее один или два луидора, играя по шесть су. Муж ее уезжает со своим полком, но умирает в шести лье отсюда. Через несколько дней она возвращается; отправляюсь к ней. Вижу, что она в своем глубоком горе принимает меня хорошо, но как и всех. И вот, несмотря на то, что я мог бы быть принят у нее наравне с другими, что я изнываю от скуки и знаю, что скучает и она, я целых четыре месяца не являюсь к ней, хотя уверен, что мог бы провести в ее обществе приятные минуты. Однажды вечером случай сталкивает нас на прогулке: она собиралась уезжать через неделю; с этого момента мы проводим время вместе. Она знала те же города Италии, что и я, и даже почти тех же людей. Она уезжает, и я скачу десять лье у дверцы ее кареты. В продолжение целой ночи мы ведем самый нелепый разговор в мире; она почти не ложится, и это ради того, чтобы говорить об охотничьих удовольствиях и тому подобных интересных вещах; впрочем, мне кажется, что взоры наши были умнее. Наконец, расстаюсь с нею; возвращаюсь, загнав своих лошадей, и нахожу, что был слишком, даже неестественно глуп. Она обещала писать мне - пустое, она должна была меня забыть! Позавчера приносят мне невзрачный конвертик из желтой бумаги; у него такой вид, что я решаю - это от Барраля. Вскрываю конверт - и через добрых четверть часа я уже покраснел до ушей, расхаживаю большущими шагами, вздыхаю и чувствую себя счастливейшим из людей.

Не смешно ли, что лишь от меня зависело в течение всех этих четырех долгих месяцев, проведенных в Брауншвейге, видеть, а то и обладать прелестной женщиной и что надо было дождаться того момента, когда нас разделят ни больше, ни меньше, как три сотни лье, чтобы это пришло мне в голову?

Затем, позавчера, то есть десятого,- сражение! Ружейная стрельба, в которую я попал, причем одна старуха, скрестившая руки на животе, удостоилась того, что пуля пронизала ей руки, как Спасителю, а кроме того и живот, и таким образом она смогла тотчас испытать на себе его милосердие. Было и несколько сабельных ударов, которыми никто не хвастает. Прекрасный лунный свет; широкая улица, полная народу. "Fer-flou-ke-ta FrariQause", что означает "проклятый мошенник француз", сыпалось со всех сторон на мою форменную шляпу; ружейный выстрел - и двадцать человек растянулись вокруг меня, другие поспешили под прикрытие стены, один я продолжал стоять. Красивая девушка лет восемнадцати, голова ее почти у меня под сапогом... я подумал, что она ранена, так сильно она дрожала, но не из-за моей руки, которая вполне невинно ощупывала весьма красивое, свежее плечо. Поднимаю ее с благоговением, чтобы посмотреть, не сломана ли у нее нога; сражение развертывается, снова раздаются ружейные выстрелы, несу ее к стене; думаю о Сганарелле, несущем Клелию; кладу ее на землю, она смотрит на меня, делает мне изящный реверанс и убегает.

Тем временем прибегают солдаты... Здесь мой стиль становится скромнее, потому что герой уходит. Он находился посреди народа, восставшего против французов, один из которых "немножечко" убил одного штатского; народ атаковал госпиталь, где лежал убийца, а сто пятьдесят храбрых солдат вели огонь по упомянутому сброду. Вспоминаю это приключение из-за прекрасного колорита всей сцены, который придавало ей освещение: свет был чистый, как глаза мадмуазель де Б., вот и сравнение в духе Шатобриана, который описывает римскую Кампанью, сравнивая ее с окрестностями Вавилона. Мадмуазель де Б.- взрослая особа семнадцати лет, у которой привлекательности столько же, сколько титулов у ее предков. У нее большие темно-синие глаза, выделяющиеся на прекраснейшей в мире белизне; глаза, которые благодаря своему блеску и своей чистоте вонзаются в глубь души; эти глаза - нечто бестелесное, это обнаженная душа.

Ну, отвечай же мне, наконец!