|
60. Луи Крозе
(Руан), 28 сентября 1816 года.
Получил твое письмо № 9, от 15 сентября.
Кажется, мы довольно хорошо используем почту. Вчера, 27-го, два огромных письма отправились с оказией в Манс*. Они содержали ответы на твои замечания по 1-му тому**. Посылаю тебе обратно твои восемь страниц с моими замечаниями на полях. Кроме того, десять страниц собственного сочинения, содержащие апостолов*** и два дополнения для Леонардо. У меня хватит терпения переписать ту фразу, чтобы присоединить ее к этой, которая, однако, будет у тебя перед глазами только в горах Дофине.
* ()
** ()
*** ()
Во-первых, нужно будет изменить примечание сэра Уильяма Итона*, если только ты не выбросил его. Хотя революции и плод народных страстей, но страсти эти зависят от правительств.
* ()
Ты, конечно, получил письмо для Ашиля. Ландон* отпадает. Возьмем ту же бумагу, что и в книжке**.
* ()
** ()
Благодаря счастливейшему случаю я недавно познакомился с четырьмя или пятью англичанами самого высокого ранга и ума. Они меня просветили, и тот день, когда они дали мне возможность прочесть "The Edinburgh Review"*, будет великой датой в истории моего ума, но также и внушающей уныние датой. Представь себе, почти все хорошие мысли в "Истории живописи" - следствия общих и более возвышенных идей, изложенных в этой проклятой книге. В Англии, если "История живописи" когда-либо попадет туда, ее примут за сочинение образованного человека, а не человека, пишущего по непосредственному велению своего сердца.
* ()
Примечание о романтизме в темпераментах никуда не годится. Эти скучные немцы, всегда глупые и напыщенные, завладели романтическим учением, дали ему имя и испортили его. Это учение в том виде, как оно осуществляется лордом Байроном* (молодым безумцем, 36-летним Ловеласом**) и как оно преподносится "Edinburgh Review", несомненно, увлечет весь род людской.
* ()
** ()
Шлегель остается смешным педантом. Он говорит, что ему хотелось бы, чтобы французская литература имела только одну голову: тогда ее легко было бы отрубить; что совершенство во всех жанрах существовало еще до греков; что мы все время деградируем, и только немцы сохранили еще немного священного огня, а итальянский язык лишь испорченный немецкий. В общем он совершенный прототип трех прокуроров, выходящих с представления "Сида"* у Гельвеция; французскую литературу он ввергает в небытие. "Кажется, я доказал англичанам, что у них нет литературы,- сказал он однажды.- Есть только одна Германия. Шиллер - это лишь ученик Шекспира. Гете лишен нравственного чувства и разменял свой гений на мелочи. Остаются мой брат** и я, и "Лекции по драматической литературе", вероятно, лучшая книга нашего века".
* ()
** ()
Если можешь, подними на смех этого глупца, иначе еще подумают, что М. В. А. А.* заодно с этим чудовищем тщеславия, которого скоро втопчут в грязь. Байрон, Байрон - вот то имя, о котором нужно трубить на весь мир! "Эдинбургское обозрение" ставит его непосредственно после Шекспира в смысле изображения сильных страстей. Его сочинения - это истории трагической любви. "Корсар", поэма в трех песнях; "Гяур"** (христианин, который похищает турчанку; его возлюбленная убита, он мстит за нее и умирает от горя), поэма в трех песнях; "Абидосская невеста", в трех песнях, более нежная и не такая трагическая. Трое-четверо первых людей Англии считают, что эти произведения наверняка будут читать еще в 2500 году. Половина того, чем мы восхищаемся, в Англии уже отвергнута. Мы ничего не знаем об их успехах с 1790 года, а они, не считаясь с материком, смело шли по своему собственному пути. Платон, Цицерон, Аристотель и пр. не ставятся ни во что в отношении пользы для современности, но ими восхищаются, потому что они были велики в свое время. Подражатели этих людей - глупцы, не умеющие получить ответ от собственного сердца о том, что именно доставляет ему наслаждение. Существует двадцать томов "Эдинбургского обозрения", каждые четыре месяца выходит один номер; по четыре номера в год. Каждый номер стоит в Лондоне 6 шиллингов, или 7 франков 4 су. Я, не колеблясь, советую тебе пожертвовать 8 франков X 8 = 64 франка и купить выпуски этого сборника за 1815 и 1816 годы. Для нас там больше новых истин, чем в ста французских томах. Неудобство в том, что политические принципы там якобинские, но в каждом номере не больше тридцати страниц, зараженных этими плоскими рассуждениями (а всего в каждом номере 270 страниц ин-октаво убористого шрифта). Этот яд, я думаю, не помешает Теофилю достать эти книги и для тебя. Я уже написал ему, чтобы он мне их купил. Я не хочу приобретать никаких других книг. В этой книге есть выдержки из всего, что вышло за последние двенадцать лет, она говорит обо всем. Я читаю № 45, за апрель 1814 года; представляешь себе, что это будет за предприятие, если я буду читать по 4 тома в год. Первые люди Англии посылают туда свои статьи даром. Если они хороши, их печатают. Встревоженные министры тратят большие деньги, чтобы издавать журнал "Quarterly Review"***, но этот второй журнал кажется пресным по сравнению с тем другим. Я этот второй тоже читал.
* ()
** ()
*** ()
Словом, за два месяца в моих взглядах произошла революция. Я познакомился с семью или восьмью людьми первого ранга и по орденам и по уму. Я имел у них успех, польстивший моему самолюбию. Им понравилась моя болтовня. Поэтому я оправился от робости, всегда охватывающей меня перед людьми, которых я считаю великими. В одном из следующих своих писем я назову тебе имена этих новых знакомых.
Возвращаюсь к нашему делу.
Я настаиваю на М. В. А. А.
Если посвящение* грешит чрезмерной смелостью, оставь его, потому что с Ром...** по крайней мере оно пройдет.
* ()
** ()
Если оно недостаточно остро, выброси его. Но подумай об ужасном несчастье, которое может свалиться на мою голову. Я в когтях у семидесятилетнего иезуита*; если он доживет до возраста деда, т. е. до 82 лет, то как я проведу эти двенадцать лет? Он все время обещает дать мне тридцать тысяч франков, так же как и моим сестрам, но каждую минуту какое-нибудь иезуитское препятствие останавливает все. Одним словом, дела мои с марта 1814 года не подвинулись ни на йоту.
* ()
У меня только 1 600 франков в год. Хватит ли у тебя сочувствия ко мне и ума, чтобы понять такую вещь: привыкнув за десять лет ко все возрастающему достатку, я не могу прожить меньше, чем на четыре тысячи франков. Чем влачить жалкое существование и умереть с горя от чахотки, если старый иезуит доживет до восьмидесяти двух лет, я предпочитаю уехать в Россию в качестве преподавателя.
Похвала никогда не кажется тривиальной тому, кого хвалят. Если "История" окажется плохой, то уж не из-за посвящения она провалится. Если она хороша, то читатель рассердится, но его гнев растает от сорока страниц предисловия. И это будет для меня средством для России. Я сам себя убеждаю, пока пишу тебе. Итак, решительно, если только это тебя не компрометирует, оставь посвящение.
Если иезуит сдержит наконец свое обещание дать мне тридцать тысяч франков, эта сумма, из расчета 10% пожизненной ренты, даст мне 2 500 плюс 1 600 = 4 100. Я счастлив. Иначе придется как-то шевелиться, прежде чем, источив себя бессильным гневом, я не подохну где-нибудь в углу, как бешеная кошка. У меня есть посол, который покровительствует мне как ученому, и если я смогу опереться на хорошую книгу, он сделает меня преподавателем с жалованьем в
5 000 франков, которые вместе с моими 1 600 фр. позволят мне вытерпеть ужасный холод. Теперь ты знаешь об этом посвящении столько же, сколько и я. Отредактируй его самым лестным образом для его северного величества. Очень возможно, что в моем восторге перед прекрасным мне не хватает такта. Вряд ли я в этом отношении не становлюсь кое-где смешным. Подумай, насколько мысли мои не похожи, я не говорю уж на мысли Бассе* или Лабержери, но даже на мысли Белиля или Рин...
* ()
В отношении отсутствия такта, общего недостатка этого опуса, ты для меня лучший Совет Старейшин, поскольку ты имеешь большую склонность к жанру Свифта. Постоянно живя среди смешного, вдали от энтузиазма, ты усовершенствуешься в таком жанре: глубокая мысль, выраженная в иронической и остроумной форме.
Я перечитываю твое письмо; кажется, мы договорились обо всем.
Посвящение остается, если только оно тебя не компрометирует. В этом случае напечатать лапидарным стилем и четкими буквами на странице, следующей за заглавной, слова:
To
the happy few*.
* ()
Так было задумано уже два года тому назад. Это объясняет всю книгу. Я посвящаю ее чувствительным душам. Люди, вроде г-на Дарю, ничего в ней не поймут, и для них она будет ненавистна.
|