|
64. Барону де Маресту, Париж
Милан, 21 марта 1818 года.
Когда я читаю ваши письма, мне на мгновение становится жаль, что я не в Париже. То, что вы говорите мне о месте, верно; но я не умею хлопотать за себя. Помните, какое усилие мы должны были сделать над собой, чтобы надеть шелковые чулки и отправиться к г-же Беньо, и как мы были огорошены, узнав от привратника, что она вот уже две недели не принимает. Разве это не невыносимая неловкость, не совершеннейшая бездарность? Когда у вас был дядя министр, вам все удавалось, так же как и мне, когда министром был мой кузен. Кроме того, вы принадлежите к кругу лиц, если не господствующему, то во всяком случае тайно одобряемому, я же всего-навсего собака-либерал. Помните, какое презрение проявлял Стендаль во Франкфурте; это кусок моего парижского дневника. Итак, я еще недостаточно низок, чтобы восхищаться докладами господ таких-то. К тому же я уже убедился, что всем глупцам кажется, будто от меня за версту несет гордостью. Хотя я никого не ненавижу, половина людей, с которыми я сталкиваюсь по службе, испытывает ко мне какое-то утонченное отвращение, и т. д., и т. д. Кроме того, Италия мне нравится. Каждый день от семи часов вечера до полуночи я слушаю музыку и смотрю по два балета; и, наконец, такой климат... Знаете ли вы, сударь, что вот уже шесть дней, как у нас здесь четырнадцать градусов тепла по Реомюру. Знаете ли вы, что в Венеции живут da signore* за девять лир и что эта лира стоит пятьдесят сантимов? Я проживу еще год или два в Милане, потом столько же в Венеции, а затем, в 1821 году, принужденный к тому неудачами, еду в Гренобль, продаю право собственности на этаж г-на де Сальвена** (без права на доходы), за которые Бижильон предлагал мне в этом году десять тысяч франков, и попытаю счастья в Париже. Избавьте меня от чувства презрения, верните мне коней площади Карусели***, и я пред вами. Вы скажете, что я сумасшедший; но что же вы хотите? Единственная вещь, которая чего-нибудь да стоит в этом мире, это наше собственное я. Преимущество такого рода характера - это способность отнестись к отступлению из России, как к стакану лимонада. Пеняйте на себя, мой милый друг, если я так долго говорил вам о своей персоне.
* ()
** ()
*** ()
Обертен рассмотрел ваш баланс. Он, как и вы, опасается неизбежного оглупления. Средство против этого: пять часов, потраченных аккуратно каждую неделю и посвященных очистительной работе. Прописываю: новое издание Гельвеция у Лептй и Краплё, 15 фр. за три тома, четыре тома де Траси + Джефферсон*. Итого: восемь томов, и читайте-ка все это по пять часов в неделю, положив перед собой на стол часы; кроме того, прочитывайте все четыре выпуска "Эдинбургского обозрения".
* ()
Судя по приятному шуму, который вызвала книга этого подлого защитника Антиноя*, я не сомневаюсь, что глава духовенства и все остальные высокочтимые мужеложцы захотят приобрести такое благонамеренное сочинение.
* ()
Продажа ста тридцати экземпляров дает мне возможность рассчитаться с Дидо. Значит, я могу истратить то, что получу за 395 (минус 35) экземпляров Эгрона на мою страсть - "Эдинбургское обозрение". Прилагаю записку для Эгрона, который меня маленько обсчитывает. Когда у вас будет на это время, возьмите его вексель на 395 минус 35. Учтите его и передайте деньги Ван Броссу* для Дессюрна.
* ()
Пусть этот торгаш купит мне полный комплект моего милого "Эдинбургского обозрения" и отправит его Жомберу.
My dear*, в июле 1817 года** вы говорили мне, что в Лионе не было заговора. Вспомните инструкции, данные Мармону; в ту пору вы стояли горой за Сенвиля. А три беглеца в Швейцарию, которых Ватвиль не хотел выдавать? А этот ваш друг, так благородно использованный де Фельтром*** для доставки ему мелких заговорщиков? Я нахожу, что вы изменились. Вы говорите, как агент короля, а не как поборник будущего счастья страны. Станет известным, что чрезвычайный суд приговорил к расстрелу двадцать восемь несчастных, заслуживающих самое большое года тюрьмы: что в этом плохого? Великолепно, но не для короля, а для счастья страны, что в марте 1818 года публично и свободно обсуждались события июля 1817 года. Знаете ли вы, что еще происходит? Я это знаю от приезжих англичан.
* ()
** ()
*** ()
Представляю себе, как трясутся ваши тупые префекты, из которых тридцать по-прежнему мерзки, а двадцать - слабы. Знаете ли вы об успехах зеленого цвета* в Гренобле и о том, что священники превозносят до небес Донадье** и в лицо говорят ему, что он затмил Байара*** и Ледигьера****?
* ()
** ()
*** ()
**** ()
Мне пишут, что Шоппена* собираются вернуть. "Не может быть!" - восклицаете вы. Допускаю, но мне об этом писали. Вы, конечно, скажете, что они боятся этих ужасных перевыборов пятой части палаты, которые маячат в будущем. Я не вижу середины: нужно быть или железным тираном, как Бонапарт, или человеком рассудительным и давать людям возможность рассуждать. Не думаю, чтобы сам кардинал Ришелье выходил из положения посредством mezzo-termine**. Можно приобрести четыре миллиона и герцогский титул, но тем временем вся лавочка полетит к черту. Я прихожу к выводу, что в глубине души вы, сами того не подозревая, подались к крайним правым. Я же сторонник действующей конституции, минус оба дворянства***, плюс суд присяжных по делам печати; и плюс еще - вернуться к конституции третьего года. Иначе человек, пользующийся пожизненной рентой, никак не сможет связать своего наследника. Эта фраза кажется вам тривиальной; терпение, в ближайшие три года вы ее встретите миллион раз. У Франции будут продолжаться родовые схватки до тех пор, пока она не разрешится этим; таково почти единодушное мнение приезжих англичан. Впрочем, Франция скоро станет счастливейшей страной в Европе, вне всякого сравнения. То, что мы платим союзникам, ничего не значит. Мы прекрасно сможем объявить себя на две трети банкротами в 1830 году. Я вместе с Джефферсоном думаю, что это единственно верная политика. Иначе у вас не будет недостатка в Питтах****, которых бессмертные Лакретели назовут неподкупными, потому что после смерти они не оставят ни гроша даже на собственные похороны. Малейшая ошибка в духе Тимона***** может ввергнуть вас в море крови. Полудеревенщина, разбогатевшие крестьяне в бешенстве; и против кого? И где же реальная сила? Я не могу понять, зачем вы высылаете иностранцев******. Не будет иностранцев, не будет и конкордата, одно без другого невозможно. В этом отношении я придерживаюсь мнения Стэнхоупа*******. Умер ли он, по крайней мере? Если он сможет отделаться от этих дуэлей, у него будет имя; но это трудный шаг. Объясните же мне это ребячество с высылкой иностранцев! Наверное, ваши шпионы вводят вас в заблуждение своими донесениями или хотят вам угодить. Раздобудьте-ка копии сведений, которые русские шпионы посылают своему хозяину. Но боже мой! Вас ненавидит вся чернь; как вы этого не замечаете? От 1793 года вас отделяет всего лишь дюймовое стекло. Вы же видите, что Англия не в состоянии оплачивать новую коалицию в продолжение двух войн; ответьте-ка мне на это убедительными доводами.
* ()
** ()
*** ()
**** ()
***** ()
****** ()
******* ()
Ах, друг мой, какой голос у м-ль Елены Вигано*! Подумайте, ложа обошлась моей сестре в тридцать франков и то по особой милости. Елена - дочь Вигано и сестра "Отелло", "Мирры", "Прометея" и других шедевров, которые я обожаю. Канова, Россини и Вигано - вот слава современной Италии.
* ()
Елена - первая дилетантка Италии; вчера ей исполнилось двадцать пять лет. Это именно il cantar che nell'anima si sente*. Ее гибкий голос слегка appannata (приглушен), когда она поет первую арию. Сама же она воплощенное брио, остроумие, кокетство. Я хожу к ней уже месяц и каждый вечер слушаю ее пение. У нее душа подлинной артистки; она совершала героические поступки ради любви. Например, семь месяцев ухаживала за умирающим возлюбленным; во время блокады Венеции выбралась оттуда в гондоле через австрийские посты, двадцать раз была задержана и наконец добралась до своего возлюбленного, который, проболев семь месяцев, все-таки умер от истощения в Падуе, как и следовало ожидать. Посмотрите в газете за 22-е и за 24-е и 25-е подробности о ее сегодняшнем концерте. Все дамы в городе ее ненавидят, потому что она умеет собирать вокруг себя пятнадцать мужчин каждый вечер и сорок по пятницам - талант, в этих местах совершенно неизвестный. Любая женщина здесь всегда боится, что какая-нибудь другая ruba у нее il morous** (Tinnamorato). У меня такой критерий: если музыка наводит меня на высокие мысли о том предмете, который меня занимает (каков бы он ни был),- эта музыка, на мой вкус, превосходна. А с вами это тоже происходит? Всякая музыка, которая заставляет меня думать о музыке, кажется мне посредственной.
* ()
** ()
24 марта. И отвратительная же музыка - эта "Этелинда" Винтера*, которую освистали вчера вечером! Балет Виганб "La Spada di Kenneth"**, короля Шотландии, очень мил. Здесь сочли, что "Отелло" - слишком сильная вещь, что в нем слишком много действия, что он слишком tetro***, "La Spada" - праздник для воображения. Паллерини и молодой танцовщик Молинари доставили бы вам истинное удовольствие. Мы в этом очень нуждаемся; вся музыка, которую мы слышали нынешней зимой, была отвратительна. Гении во всех жанрах разменялись на мелочи. Что до меня, то через час я прикажу пустить себе кровь; в остальном чувствую себя прекрасно. Продолжение - завтра.
* ()
** ()
*** ()
Ваше министерство бессильно. В каком направлении двигалась нация с марта 1817 года? В направлении прямо противоположном пожеланиям г-на министра юстиции; разве он осмелился бы сегодня осудить и Риу, и Конта*, и Дюнуайе? Значит, ваши министры ни в коей мере не руководят событиями и полагаются только на теорию. Ваш закон о воинской повинности** - просто ужас. Это так же глупо, как и отпустить наших друзей - врагов, но все это очень хорошо для страны. Дерево в саду Галиньяни все больше завоевывает уважение. Будущий конгресс, говорят, созван только для того, чтобы поднять вопрос о договоре с Францией и заткнуть рты либералам в печати.
* ()
** ()
Англичанин.
Передайте от меня Ленге, что на месте его друга я отменил бы всякое дворянство и задержал бы иностранную армию. Обратное, а также закон о воинской повинности я считаю двумя грубыми ошибками. А это уже от меня.
Политика
В моем предыдущем январском письме я спрашивал у вас, не станет ли друг Ленге ультрароялистом из страха перед неизбежными перевыборами пятой части*. По-моему, это вполне вероятно. Как быть, чтобы воспрепятствовать этим перевыборам?
* ()
Я прочел в "Debats" о возвращении зеленого Донадье. Прекрасно! Ну, а как же супрефект де Бургуен? А все зеленые супрефекты 1815 года? Ура! Да здравствует "Minerve"* и ее № VI!
* ()
Прочитав эти скучные восемь страниц, за которыми последуют еще восемь таких же, напишите мне хотя бы две, чтобы новости не заплесневели.
Я еще ничего не получил от своего книгопродавца по почте, даже "Эдинбургское обозрение". Ах, вот почему не жить в Париже поистине несчастье! Тысячу приветов Белилю и милому Ленге*. Не огорчила ли его диатриба от 9-го? Я готов сделать все, то есть даже заменить страницы, если только он этого захочет. А вы читайте Джефферсона и бросьте Бенжамена Констана: это жидкая кашка для детей.
* ()
|