67. Барону де Маресту, Париж

^* (Начинаем с Юпитера (лат.).)

Стендаль дал вам верное изображение миланского правительства. Скучающий хозяин императорского совета формирует министерства. Граф Заурау - министр внутренних дел. Граф Миллерио, богатый миланский ханжа, которого все ненавидят, назначен заместителем государственного секретаря и уехал в Вену 1 апреля. Граф Страссольдо (итальянская фамилия) из Фриуля возглавляет правительство. Он ненавидит дворян и священников; вице-президент - знаменитый граф Гвиччарди, Талейран Ломбардии. Франц I говорил ему: "Я никогда не забуду, что это вам моя династия обязана Вальтеллиной"^*. Гвиччарди как раз такой человек, какого следовало бы дать в наставники этому слабенькому Евгению. У него четырнадцать детей; он целый день играет в коммерческие игры с миллионерами и, не плутуя, выручает по пятнадцать тысяч франков; он был сенатором.

^* (Вальтеллина - долина в Итальянских Альпах. В 1814 году вместе с Ломбардией была присоединена к Австрии.)

Эрцгерцог Ренье, будущий вице-король, имеет тридцать тысяч франков годового дохода и занимает в Вене квартиру на третьем этаже. Это был бы хороший, дотошный начальник департамента в министерстве внутренних дел. Удивительно, что с таким практическим образованием, имея в голове целую статистику, можно быть настолько слепым и не видеть самых ближайших следствий тех или иных событий. В качестве мажордома, или кого-то в этом роде, у него граф Сан-Джульяно, человек умный, глубоко знающий Италию. Многие мои знакомые из правительства говорят: "Шпионы нам не нужны: мы и так знаем, что нас ненавидят; но если через пятнадцать лет народам Италии не подадут руки Россия или Франция, все поймут, что мы были правы".

Правительство, вообще говоря, очень неплохое. Правительство Милана, которому подчинено немного меньше половины итальянского королевства, составляет бюджет и, кроме того, взимает налог в двадцать два миллиона франков, представляющих собой прибыль императора; я говорю: прибыль, потому что эта сумма поступает в Вену в его личную кассу. Он чертовски боится, что его прогонят. Все высшие чиновники разделяют этот химерический страх; сколько бы вы ни приписывали их хозяину пороков, они со всем соглашаются и в конце концов говорят вам: "Мне пятьдесят лет; я всегда собирался уйти в отставку в шестьдесят; только бы это продолжилось еще двадцать лет, чтобы мне лет десять получать пенсию,- больше мне ничего не надо".

От мала до велика, то есть от чиновника с жалованьем в шестьсот франков до гг. Бубны, генерала, и Страссольдо, председателя, все искренне верят, что через двадцать лет Италия займет, как они говорят, естественное положение. Я в это нисколько не верю; во всяком случае, накануне того дня, когда начнутся убийства, я удеру. За Прину^* отомстят, покончив с двумя тысячами дворян. Они говорят, что если во Франции телега не перевернулась, то это потому, что у нее на дне лежал груз национальных имуществ. Никогда власть короля, ограниченная конституцией, до такой степени не сводилась к нулю, как власть Чекино (Франческино) (в период славы его Camera Aulica^**). Когда он был в Милане, там расклеивались декреты, подписанные им в Вене за пять дней до этого, и в то же время декреты, которые предписывали противоположное тому, что он говорил. Но, как и король Сардинский, он делает все, как говорится, для voglio (во славу принципа: Я так хочу).

^* (Прина, Джузеппе (1766-1814) - министр финансов Итальянского королевства. Его налоговая политика вызвала к нему всеобщую ненависть, и после падения Наполеона он был убит на улицах Милана разъяренной толпой.)

^** (Императорского совета (лат.).)

Дворяне крайне недовольны и, стараясь добиться своей цели не мытьем, так катаньем, убийцы Прины становятся либералами. Священники взбешены. Граф Гайсрук, архиепископ Миланский,- великий охотник перед господом; кроме того, он заядлый курильщик. С большим трудом удается убедить его не появляться в Ла Скала в большой ложе. Епископ или архиепископ Триента, у которого он служил, согласился бы лучше пропустить чтение своего молитвенника, чем не пойти в театр.

Крики дворян и священников, этих великих врагов всякой цивилизации, я думаю, склонили бы в пользу Австрии умы этих богатых и чувственных буржуа, которые в Милане составляют основу населения; но из принципов справедливости и честности, чисто по-немецки глупых, правительство захотело применить к Италии отеческие законы, придуманные тяжеловесными обитателями берегов Дуная. Например, двух свидетелей достаточно, чтобы составить завещание; два свидетеля могут показать, что г-жа де Вальсерра в их присутствии устно заявила о своем намерении оставить все свое имущество третьему, отсутствующему, мошеннику, и этого достаточно. Убийцам и ворам не полагается защитников; с них довольно того, что у судьи добрая душа, и т. д., и т. д.; словом, законодательство ослят и гусей в применении к племени хитрых и злых обезьян.

Чтобы ввести это прекрасное законодательство, только что сменили все суды и прогнали шестьсот судей-итальянцев, которые со своими семьями пошли по миру. В каждом суде теперь одна треть судей немцев, мера необходимая, потому что итальянцы никак не могут понять духа таких диковинных законов.

Увольнение судей-итальянцев глубоко оскорбило народ. Вы видите, что эта страна, хотя и счастливая, считает себя достойной большого сожаления. Богатство их невероятно. Было приказано починить балконы и укрепить их консолями или подпорками там, где они выступают больше чем на шесть дюймов. Под предлогом этого мелкого полицейского постановления была перестроена половина всех фасадов Милана. Под другим предлогом переделали две трети лавок; словом, денег хоть отбавляй. Банкиры Чани за две недели выручили миллион на своих шелках. Пропорционально остались в прибыли и все, потому что в Лондоне шелка непонятным образом тоже поднялись в цене,- причина этого в Бенгалии.

Богатство миланцев еще растет из-за невероятной абсурдности законов, сменяющих друг друга в Пьемонте. Все богатые люди приезжают дышать воздухом Милана. Это зрелище немного излечивает миланцев от мании считать себя несчастными. Милан - фактически богатая республика, преданная искусствам и наслаждениям.

Вот, мой дорогой философ, как будто все, о чем я не мог написать вам оттуда. Я забыл о двух необыкновенных людях: о г-не Дальпоццо, которого вы, наверное, знали в Риме председателем Консульты, или в Генуе, первым председателем суда, или в Париже, рекетмейстером Государственного совета: это Бенжамен Констан Пьемонта.

В Милане печатают "Opere d'un avvocato nativo Milanese"^*, это серия консультаций, представляющих собой самую убийственную критику постановлений Туринского Сената - юридического учреждения, которое вызывало к себе всеобщее уважение до революции, а теперь слывет архипродажным. У г-на Дальпоццо двадцать пять тысяч франков годового дохода, он настолько простосердечен или тщеславен, что остается в Турине. В феврале по поводу него было большое заседание Совета; хотели посадить его в Фенестреллу^** на четыре года.

^* ("Сочинения адвоката родом из Милана" (итал.))

^** (Фенестрелла - крепость близ Турина, служившая государственной тюрьмой.)

Губернатор Турина, г-н де Ревель, честный старик шестидесяти пяти лет, только что унаследовал огромные богатства от некоего г-на де Ла-Тюрбй. Он сказал в Совете: "Но, в конце концов, Дальпоццо говорит правду?" "О! Без сомнения". "В таком случае мы должны быть очень счастливы, что хоть кто-нибудь противится всем этим адвокатам". Только этому заявлению Дальпоццо и обязан тем, что его отпустили на все четыре стороны; как землевладелец, де Ревель боялся постановления Сената. Так как Дальпоццо не посажен в тюрьму, то вполне можно было бы дать ему место; вероятно, поэтому он и остался в Турине. Это человек, у которого любезность идет от большой рассудительности. Каждый вечер я встречался с ним в одной ложе, и он рассказывал нам забавные вещи. Король - прекраснейший человек, и, быть может, он идет на поводу у своих министров не меньше, чем если бы он согласился на две палаты: но voglio! как отказаться от voglio? - говорил мне один пьемонтец, остроумный человек, показывая нам дворцовую площадь. Габриак^* ведет себя так, что над ним смеются; он занимается любовью в духе Людовика XIII, не гневя бога. Русский посол, открыто поссорившись с здешними министрами, объявил, что отныне будет жить в Генуе; это самодур. Граф Лоди, по-моему, очень ловкий, наводнил Пьемонт шпионами. Что до меня, то я считаю весьма выгодным и полезным, чтобы Пьемонт оставался in status quo.

^* (Габриак (1792-1865) - атташе французского посольства в Турине.)

Другой замечательный человек - это врач Радзори^*, один из мантуанских заговорщиков, вышедший из тюрьмы 20 марта. Бедный, как Иов, веселый, как зяблик, и столь же великий, как Вольтер, он еще обладает удивительно твердым характером: воля у него железная. Если поставить в первый ряд из знакомых мне людей Наполеона, Канову и лорда Байрона, то в следующий пойдут Радзори и Россини. Он врач и изобретатель, кроме того, поэт и писатель первой руки. Он будет жить на свои книги; сейчас он переводит с немецкого. Удивительный собеседник; лицо изможденное, но гордое, лицо, как с древней камеи. Если бы не ваша косность, такой человек служил бы у вас в Париже за восемь тысяч франков. Эта щука живо бы разогнала ваших карпов; он расстроил бы концерт взаимных похвал, которые ваши Кювье^** и ваши Гумбольдты^*** беспрерывно возносят друг другу в таком трогательном согласии.

^* (Радзори, Джованни (1761-1837) - итальянский ученый-медик, писатель и общественный деятель. В 1816 году за причастность к карбонарскому движению был заключен на два года в мантуанскую крепость.)

^** (Кювье, Жорж (1769-1832) - французский естествоиспытатель.)

^*** (Гумбольдт, Александр (1769-1859) - немецкий естествоиспытатель, в 1810-1820-х годах жил в Париже.)

Причина, по которой я начну хлопотать как можно позднее, заключается в том, что я провожу три вечера в неделю или больше, от одиннадцати часов до двух пополуночи, с г-жой Еленой Вигано, дочерью великого балетмейстера и первой дилетанткой Италии. Нас там пятнадцать или двадцать человек; мы разговариваем или молчим совершенно непринужденно; вы понимаете меня, вы ведь знаете Италию; а Нина поет нам по семь - восемь арий и даже по пятнадцать и по двадцать, когда у нее есть настроение. Очарования этих вечеров я не променял бы на все сокровища волшебной лампы. Подумайте, туда можно прийти в сапогах, в архисапогах, и часто я там не произношу ни слова. Растянешься на диване и отдаешься чарам. Портрет Нины, который передаст вам Ленге,- карикатура; буквы эти сделал Беттони, знаменитый печатник.

Час - другой я провожу в ложе г-на Лодовико Арборио ди Бреме^*; это сын Бреме, у которого двести тысяч франков годового дохода, друг г-жи де Сталь и г-на Брума^**, остроумный человек, глава итальянских романтиков. Кстати, война романтиков и классиков в Милане доходит до бешенства; это синие и зеленые. Каждую неделю появляется какая-нибудь острая брошюра; я неистовый романтик, это значит, что я за Шекспира, против Расина, и за лорда Байрона, против Буало. Раз уж я говорю о г-не ди Бреме, нужно не забыть дать вам одно поручение. Я, правда, поклялся никогда не давать поручений, но эго не для меня, и вы исполните его, только если у вас будет на то желание. Накануне моего отъезда г-н Лодовико ди Бреме напомнил мне, что знаменитый Алессандро Верри^***, автор "Римских ночей", оставил в рукописях много сочинений. Его родственники, недовольные им, не хотят их публиковать; но Верри предвидел этот случай и оставил у одного из своих друзей дубликаты. Этот друг послал рукописи г-ну Лестраду, на ул. Сент-Маргерит, № 31, с просьбой к вышеназванному Лестраду послать тысячу франков в Милан или отослать рукописи обратно. Этот г-н де Лестрад - переводчик на французский язык двух первых частей "Римских ночей", а кроме того, ультрароялист. Посмотрите, удобно ли вам будет взять кабриолет и съездить на улицу Сент-Маргерит с целью получить ответ от вышеназванного Лестрада, который вот уже полгода как перестал отвечать. Вероятно, никто из издателей не дает тысячи франков; но в таком случае пусть он вернет вам рукописи. В сущности, их нельзя печатать в Италии.

^* (Лодовико ди Бреме (1781 -1820) - миланский публицист и литературный критик; один из деятелей романтического движения в Ломбардии.)

^** (Брум, лорд Генри (1779-1868) - английский государственный деятель, историк и литератор.)

^*** (Алессандро Верри (1741-1816) - итальянский писатель. Его "Римские ночи" были переведены на французский язык Луи-Франсуа Лестрадом (1768-1840), известным общественным деятелем и публицистом.)

Дело моей сестры слушается 24 апреля, я надеюсь уехать самое позднее 30-го. Я убедился в том, что квартира г-на де Сальвена стоит 18 000 франков. Мне предлагают 10 000 франков за владение без права на Доходы. Когда мне станет невтерпеж, я возьму эти деньги и с поддержкой вашего просвещенного ума начну хлопоты. Во всяком случае, такая собака-либерал, как я, будет иметь больше шансов после двух или трех новых перевыборов пятой части Палаты. По-моему, надо сделать все на свете, чтобы не допустить этих перевыборов. Я ожидаю какого-нибудь взрыва.

Вы и представить себе не можете, что говорят ультрароялисты: дело Фюальдеса^* - разветвление заговора Дидье^**; я слышал это собственными ушами. Понятно, что они умирают от страха. Все служащие еще танцуют, хотя оркестр уже перестал играть.

^* (Фюальдес (1761-1817) - имперский прокурор в городе Роде; с падением Империи удалился от дел. 19 марта 1817 года он был убит своими политическими противниками.)

^** (Дидье, Жан-Поль (1758-1816) - адвокат, организовал в 1816 году в Гренобле бонапартистский заговор. Едва начавшееся восстание было подавлено. Дидье был выдан своими сообщниками и казнен.)

Здесь говорят, что г-н де Сенвиль^* не напишет своей брошюры и что Беранже^**, этот человек с желтым талантом, опубликует историю заговора Дидье; более вероятно, что он выпустит "О правосудии и о чрезвычайных законах в 1815 году" - тема, на которую невозможно писать в Париже.

^* (Сенвиль - начальник лионской полиции, в 1818 году опубликовал брошюру "Отчет о событиях, происходивших в Лионе с 5 сентября 1816 г. по конец октября 1817 г.".)

^** (Беранже де ла Дром, генеральный адвокат во времена Империи, опубликовал в 1818 году книгу "Уголовный суд во Франции", вызвавшую значительный резонанс в европейском общественном мнении.)

Меня удивляет Мишу^*, о котором я часто вам говорил. Этот малый ничего не читает, даже газет; его ремесло всецело его поглощает, и все-таки он один доходит до таких взглядов, до которых я дохожу только с помощью наших путешественников-англичан; например, о пользе для государства не иметь никакого кредита и объявлять себя банкротом каждые десять лет.

^* (Мишу (1781-1828) - гренобльский приятель Стендаля, муниципальный советник.)

Прощайте. Тысячу приветов Ленге. Скажите же, не пострадал ли он за то, что было напечатано в номере от 9 апреля. Я вижу у Фалькона^*, что продажа возможна только при наличии множества проспектов. Не напечатать ли нам у г-на Шансона первую, уже вышедшую статью и вторую, все это на тонкой бумаге и очень мелким шрифтом. Обнимаю виконта и Шмидта. Способен ли он чем-нибудь заняться? Почему бы ему не перевести Хэзлитта^**, или Шекспира, или парламентский катехизис Дж. Бентама^***? Через два года это дало бы ему имя.

^* (Фалькон (1747-1830) - гренобльский книготорговец, владелец библиотеки-читальни.)

^** (Хэзлитт, Вильям (1778-1830) - видный английский публицист и литератор.)

^*** (...парламентский катехизис Дж. Бентама.- Стендаль имеет в виду книгу Бентама "Проект парламентской реформы, изложенный в виде катехизиса, с мотивировкой каждой статьи", опубликованную в 1817 году.)

Чтобы отдохнуть от политики, станьте романтиком; современные литераторы напоминают болонскую школу времен Франчи: нужен Лодовико Карраччи, чтобы вернуть их на путь истинный. Кстати, конечно, я хочу иметь описание картин Рафаэля, это для меня предмет первой необходимости: во время моего последнего путешествия Зал святого Павла в Парме и "Святая Дева" библиотеки заставили меня полностью перейти на сторону Корреджо; мне нужно упрочить свой вкус к Рафаэлю.