|
77. Барону де Маресту
Милан, 13 ноября 1820 года.
Милый друг, добавьте нижеследующую мысль к семидесяти трем, уже полученным вами, и поместите их в конце книги "О любви".
Я прочел в сегодняшней утренней газете ("Courrier Frangais", № 492, от 24 октября 1820 года), что и г-н де Жуи*, видный писатель, плохо отзывается о Гельвеции. Гельвеций был совершенно прав, когда он установил, что принцип полезности или интереса является единственным двигателем всех человеческих поступков. Но так как душа у него была холодная, он не знал ни любви, ни дружбы, ни других пылких страстей, создающих новые и особые интересы.
* ()
Возможно, что Гельвеций никогда не догадывался, что. это за интересы; я слишком давно не перечитывал его сочинения, чтобы утверждать это. Быть может, принимая во внимание легкость, с какой добрая публика позволяет ввести себя в заблуждение, он не должен был бы употреблять слово интерес и заменить его словом удовольствие или принцип полезности.
Без всякого сомнения, он должен был бы начать свою книгу следующими словами: "Регул*, возвращаясь в Карфаген, чтобы отдать себя на ужасные муки, подчинялся своему стремлению к удовольствию или своей заинтересованности".
* ()
Г-н де Луазероль*, идя на смерть для спасения своего сына, подчинялся принципу заинтересованности. Поступить иначе было бы для такой героической души неслыханной низостью, которую она себе никогда не простила бы; как только у него появилась такая возвышенная мысль, она тотчас же подсказала ему его долг.
* ()
Если бы Луазероль, человек разумный и холодный, не боялся угрызений совести, он не ответил бы вместо сына на зов палача. В этом смысле можно сказать, что нужно быть умным для того, чтобы любить по-настоящему. Вот вам душа прозаическая и душа страстная.
|