|
79. Редактору "EXAMINER"
()
(18 ноября 1821 года.)
Сударь,
Мне очень нравится, как у вас пишут театральные рецензии. Ваша вчерашняя статья о мисс Три привела меня в восторг. Разрешите мне через посредство вашего журнала публично выразить свое возмущение одним обстоятельством.
Когда я приехал в Лондон, я чуть не обезумел от радости, узнав из афиш, что собираются ставить "Ричарда III". Я поспешил в театр* Друри-Лейн и попал па мелодраму, ничуть не лучше тех, которые видишь на сцене Порт Сен-Мартен**. Мне казалось, что я очутился во французском театре на представлении "Аделаиды Дюгеклен"*** или "Митридата"****. Герой все время старается подчеркнуть, что он великий человек, и остальные действующие лица говорят о нем то же самое, но перед глазами зрителя не происходит ничего такого, что заставило бы его поверить, что Ричард, которого он видит перед собой в прекрасном исполнении господина Кина*****, и есть знаменитый Ричард, герцог Глостерский. Я ничего не имею против редактирования некоторых стихов в "Ричарде III", ни против закономерного пропуска отдельных сцен, коль скоро редактор пускает в ход только ножницы, но я нахожу смехотворной претензию нашего современника заменить своими жалкими чувствами великие мысли Шекспира. Когда у Шекспира Глостер восклицает в ответ лорду Грею:
* ()
** ()
*** ()
**** ()
***** ()
To thee, that hast nor honesty nor grace*,
* ()
даже самый невнимательный зритель не может удержаться от возгласа: "Вот человек, который не остановится ни перед чем"; это действительно точное изображение нравов средневековья. Когда Глостер говорит убийцам:
How, now, my hardy, stout-resolved mates ?* -
* ()
любой тупица в зале подумает: "Этот принц умеет говорить с людьми". Но вопиющая глупость автора мелодрамы* сквозит повсюду. У него хватает наглости вложить в уста такого человека, как Ричард, следующие слова:
* ()
Now is the winter of our discontent
Made glorious summer, etc.*,-
* (
Здесь нынче солнце Йорка злую зиму
В ликующее лето превратило (англ. Перевод А. Радловой).
)
в то время когда король еще жив. Новоявленный писака заставляет несчастного умирающего короля Генриха докончить одну фразу Ричарда - блестящий пример полнейшего безразличия к тексту. Ричард говорит:
For this among the rest was I ordained...*, -
* ()
и бедняга, истекая кровью, добавляет:
Oh! and for much more slaughter*,
* ()
В самый трагический момент сцены с леди Анной, когда я был погружен в печальные размышления о непрочности человеческих судеб, этот жалкий стихоплет отвлек мое внимание своими кабацкими остротами:
Трассел
I scarce can credit what I see*,
* ()
Стэнли
Why, you see - a woman*,
* ()
Далее Шекспир говорит:
My dukedom to a beggarly denier*.
* ()
Ничтожный критик, верный своему поистине армейскому вкусу, заменяет эти слова фразой: My dukedom to a widow's chastity*.
* ()
И зрители, сударь, пропускают мимо ушей подобную нелепость! Все это я пишу вам, сударь, надеясь, что вы обратите внимание английской публики на необходимость заново отредактировать величественную трагедию Шекспира. Со своей стороны я нахожу, что такие преступления, как убийство брата, убийство старого товарища по оружию и убийство бедняги Кларенса, уже достаточно рисуют характер Ричарда III, и нет необходимости умерщвлять еще и врага Ричарда - короля, без смерти которого семья Ричарда вообще ничто. Ричард, произносящий эффектную тираду по поводу совести:
Conscience! 'this a coin etc.*,-
* ()
явно вдохновился французской трагедией, а французская трагедия потому и стала так скучна, что шла именно этой дорогой. Я заканчиваю, сударь, утверждая, что позорно для вкуса английского народа позволять плоской мелодраме, где вместо действия вам преподносят одни разглагольствования, без противодействия занять место одного из шедевров Шекспира.
Удивительно, что газеты без конца толкуют об этой мелодраме, словно это и впрямь трагедия.
Смеха достойно, когда добрая лондонская публика терпит, чтобы ей показывали двор короля Англии, состоящий всего из семи человек. Во все времена, как в Англии, так и в иных местах, власть любила окружать себя большим числом приспешников.
Примите уверения в моем совершенном уважении.
Лондон, 18 ноября.
|