83. Г-же Кюриаль, Париж

Мне приходится писать вам, дорогой друг, так как говорить с вами, кажется, невозможно. Я должен просить у вас прощения за то, что я не сдержал своего возмущения тогда, на обеде. Объясняется это тем, что вы назвали меня сочинителем - прозвищем, которым, очевидно, меня окрестил "Чугунный Горшок". Зачем было писать мне, думал я, если ко мне не чувствуют расположения? Я принял приглашение, так как представлял себе обед вроде тех, какие бывали четыре года назад, но окружавшие вас каменные физиономии все испортили. Если бы я сказал вам хоть что-нибудь утонченное, означенные каменные физиономии набросились бы на меня. Мне кажется, очень неприятная и единственная неприятная сторона вашего положения - это ваши нудные посетители. Остальное нелегко выносить, но все же это дело временное, а вот из-за этих нудных гостей вы теряете ваши утра, как, например, вчера (когда вы начали мне писать). А ведь жизнь складывается из утренних часов.

Мне очень хотелось бы спокойно поговорить с вами, но боязнь, что вот-вот нагрянет какая-нибудь из этих нудных личностей, сковывает мои мысли, и тогда я могу говорить только о пустяках, например, о политике, и т. д., и т. п.

Если бы мне приходилось вам лгать, беседа с вами вскоре перестала бы радовать меня. Говоря серьезно, я действительно боюсь вновь заболеть этим ужасным недугом. После моего возвращения я нигде не слышал задушевных бесед, не встречал доверия, не говоря уже об остроумии. Мой теперешний образ жизни не может вызвать ни малейших подозрений. Я совсем не появляюсь в гостиной этой дамы, я не встречаюсь с ней ни в каких других гостиных, никогда не разговаривал с ее мужем. Нельзя ограничить себя больше. Мой голос слышен только в самых крайних случаях.

Извините, что я говорил банальности в присутствии прелестной С, которая все передает своему брату, а он отнюдь не питает дружеских чувств к вашему покорному слуге.

А. Б.