|
93. Барону де Маресту, Париж
Триест, 23 марта 1831 года.
Только что получил письмо от 12-го. Отсутствие подробностей сильно умеряет интерес, с которым я слежу за всеобщей игрой в жмурки* в Лютеции.
* ()
Мне не попадает в руки ничего, кроме "Quotidienne" и "Gazette de France"; от ужасающего вранья, которое эти славные люди печатают об одном соседнем государстве, меня тошнит, как говорит молодой министр; я перестаю верить во что бы то ни было о Париже. Ваши письма - это лучи света на картине г-на Мартина* (из Лондона). Наше общество стремится уничтожить все, что выше посредственности. Как можно страстно мечтать о чем-либо, когда видишь, что ради куска хлеба надо не пропускать среды у г-на Дюбуа из "Globe"? Г-ну Ролену, человеку действительно способному, такое положение вещей просто претило.
* ()
При Наполеоне надо было понравиться великому человеку; было вполне достаточно раз в неделю, не произнося ни слова, показаться на десять минут у главного канцлера - этого хватало. Сделайте из этого выводы. Начиная с 1814 года надо поддерживать знакомство с четырьмя или пятью салонами; что бы со мной стало, если бы я по личному влечению не посещал салона на улице Анжу*?
* ()
Вот чем я объясняю себе полнейшее отсутствие талантов, что является главной язвой вашего Парижа. Как не видеть, что июльские дни терпят крах? Чтобы о них позабыли, надо было побольше их прославлять. Следовательно, надо было, чтобы ваш брат*, которого я ставлю лишь немногим выше Людовика XVI, дискредитировал левых, предоставив им власть в сентябре месяце, как Наполеон избавился от Карно**, чья репутация его раздражала, назначив его военным министром, каким я его и видел в Милане за неделю до Маренго.
* ()
** ()
Если бы король использовал крайних левых в сентябре, ему пришлось бы не так круто. Война призовет достойнейших к кормилу правления и произведет в сублейтенанты множество Жюльенов. Она, как ртуть, верное средство для зараженной дурной болезнью крови. Впрочем, мне кажется, что ваш брат не сможет сохранить свое место, он подтверждает, кстати сказать, известную поговорку о том, что дух селедки из бочки не выветришь. Как! ставить палки в колеса испанцам, итальянцам и не помешать оккупации родины Ариосто?
Ручаюсь, что ни один Ленге на свете не сможет ответить на такой вопрос. "Temps" так изолгался, что наши газеты время от времени приводят из него выдержки. На днях в статье в 20 строк наврано было по крайней мере в десяти местах. Я ее перечитал ради развлечения. Это самая лживая газета.
Передайте от меня тысячи приветствий Ленге. Надо полагать, он считает вашего брата очень великим человеком. Вообще говоря, лживые умы всегда восхищаются друг другом. То немногое, что я вижу из "National" в "Берлинской газете", мне бесконечно нравится.
Я снова принялся читать по-немецки. Если бы я оставался здесь, я приналег бы на лямки, как выражается г-н Клермон-Тоннер*, чтобы быть в состоянии понимать прозу. У нас тут двадцать немецких газет; ну и вздор же они несут! Они принимают всерьез "Воспоминания г-на Максимилиана де Робеспьера"**. Разве их не сфабриковал г-н Малитурн***? Но так как эти бедные немцы шевелят мозгами с большим трудом, они много переводят. Они берут большие отрывки из "National".
* ()
** ()
*** ()
Холод вгоняет мой ревматизм во внутренности; это гораздо хуже неполучения креста. От этих болей я становлюсь угрюмым. По вечерам я хожу в один дружественный дом, где говорят только на языке Шиллера. Я потерял вчера в четыре часа утра г-жу Унгер*, которая поет так же хорошо, как очень способная француженка; она изумительно хорошенькая, у нее есть самостоятельные мысли, ей двадцать три или двадцать четыре года; она была знакома со всеми дипломатами, но она слишком сильна в математике; я хотел ее убедить, что 48 = 25, но это не прошло. Она предпочла высокого, худого молодого человека двадцати пяти лет; вчера она нас покинула и отправилась в Рим. Сколько историй можно было бы рассказать вроде тех, которые сообщает о XII веке Сисмонди**! Но отдельной почтой я не пользуюсь. Кстати, ввиду того, что Мериме прислал мне письмо с собственными именами - Любер вместо Берлю,- с него сняли копию; я пожаловался, и теперь вот уже неделя, как письма приходят невскрытыми. Догадливость здесь на вес золота, так что, ставя Берлю вместо Любер, можно рассказывать все. Мериме недипломатично написал мне: "Ваш роман" вместо "Красного". Из этого заключили, что адресат его написал роман, чем очень заинтересовалась дамская половина власть имущих.
* ()
** ()
Но возвратимся вспять; тут все время мелкие проявления недоброжелательства, о которых толкует Сисмонди, но зато что ни день, то новая находка; какая-нибудь попытка, нелепая, если хотите, но отважная; характер, напоминающий какого-то средневекового Ахилла, бешеный, чудаковатый, но действенный. Например, он награждает отличившихся подчиненных чином выше своего собственного. Благородное негодование смелого Дюпона* из Эры проявляется здесь в другом лице, г-не Курже. Энергия Дантона - в женатом священнике. Всего три персонажа, нравственный облик которых я вам опишу. Пороки и добродетели- все прямая противоположность гг. Тьеру, Берье** и другим великим людям Парижа. Невежество,, между прочим, бесподобное! Один человек из этой партии, говоря со мной по секрету, сказал мне: "Ну как, вошли ли немцы в Варшаву?" Немцы или русские - для него все едино, но он отдал бы половину своих наличных денег для успеха любимого дела. Поступят ли таким же образом ваши прекрасные сыны Парижа? Помните ли вы того дикаря, который расстелил на земле, кажется, перед Серторием***, бычью кожу и ставил ногу в разные места кожи. Остальная часть ее подымалась. Покоренным и прижатым к земле оставалось в точности лишь место под ногой. Едва нога подымалась, чтобы идти вперед или в сторону, на ее месте снова появлялись любимые эмблемы. Это школа смелости. В особенности это занятно в такой маленькой стране. Тогда как от вашей великой Галимафрейщины**** - Парижа зеваешь, и если только у тебя есть хоть искра священного огня, о котором говорил Наполеон, тебе станет тошно до рвоты.
* ()
** ()
*** ()
**** ()
То, что происходит, в высшей степени драматично, любопытно и увлекательно для действующих лиц, которые порядком поносят вашего брата. Читали ли вы когда-нибудь посвящения к некоторым новеллам Банделло*? Ничто лучше не рисует образ жизни этой прекрасной страны около 1510 года. Я предпочитаю эти маленькие наивные послания всем общим местам таких скотов, как Сисмонди, Роско**, Женгене***, которые стараются строить красивые фразы, вместо того, чтобы заботиться о верности картины. Некоторые мелкие события этих времен похожи на маленькие детали, в высшей степени важные для действующих лиц, о которых рассказывает Банделло. Результаты неощутимы. Человеку после шести месяцев лечения удается выделить 1/2 унции клейкой жидкости; что до этого человеческому роду? Конечно, ничего; но для него это счастье, это жизнь. Это малопристойное сравнение (которое употребляет Мериме) как нельзя более применимо, мне кажется, к моим героям.
* ()
** ()
*** ()
Прилагаю вам адрес места, где можно найти настоящий одеколон; я наконец открыл его и теперь наслаждаюсь. Это именно тот самый, который вы мне прислали в мои лучшие годы и который имел честь омывать... колени г-жи Гаццани. Я скажу, как Гектор: когда же мы вновь увидим женщин подобной красоты?
Доминик пишет мне, что он никак не может решить, по какой дороге ему ехать: все дороги ведут в Рим; но разбойники, милостивый государь? Они способны броситься ему на шею и сказать: мы вас любим. А напыщенному глупцу г-ну Сент-Олеру* такой довод может не понравиться. Этот дурак, должно быть, сейчас в собачьем настроении. Гизо** здесь ненавидят и презирают, а его считают вторым томом того же сочинения. Этот мелкий, всем недовольный и тщеславный человек скажет вашему другу: "Сударь, занимайте ваш пост и не двигайтесь с места". Это единственное, чего я боюсь. Я написал Аполлинеру, который прочтет мое письмо так же, как он исхлопотал мне орден, но все же я пожертвовал на него лист бумаги. Это герой запаса, но вот запаса терпения у меня нет; как только он со мной познакомится, он полюбит меня так, как любил меня Гизо.
* ()
** ()
Увы! Сударь, как проехать через повстанцев Витербо и окрестностей Чивита-Кастелланы? Как пробираются от Болоньи до Флоренции? Вот в чем вопрос. Если проезд закрыт, я отброшен к Анконе, Фолиньо, Сполетто, Нарни и... К черту бунтовщиков! Ежедневно распространяются противоречивые слухи. Это как при отступлении из России; было условлено, что мы не отступаем, отнюдь нет, сударь, а только совершаем фланговое движение. Мы больше всего боялись рассердить г-на Дарю. Если вы встретите г-на Бальтазара Маршана, помощника военного интенданта в Ниоре, попросите рассказать вам, какую сцену сделал ему Дарю за то, что он пошел направо, а не налево.
Итак, г-н Сент-Олер, будучи в плохом настроении, может быть столь же рассудительным, как Дарю. Словом, вчера я решил ехать в Геную и Милан. Сегодня берет верх благоразумие, и я поеду напрямик через Феррару, Болонью и Флоренцию, если это мне удастся. Там, если я доеду, я смогу сесть на судно в Ливорно и добраться до Фиумичино или даже до Террачины, если его святейшество в Беневенте вместе с Сент-Олером. О, если бы я мог рассказать со всеми подробностями все, что мне приходится видеть! Я убежден, что, когда Доминик приедет в вечный город, с него спросят тридцать шесть франков на нужды церкви. У них нет ни гроша, судите же об их усердии.
Я буду в высшей степени терпеливо переносить свое злополучие, если мне удастся взять квартиру великого художника Шнетца* и два раза в месяц совершать прогулку в двадцать восемь лье. У Латур-Мобура я нашел бы исключительную доброжелательность. Я боюсь столкнуться с надутым пузырем, недовольным, что его не слушают. Я надеюсь, что Аполлинер мне напишет и что в конце концов через шесть месяцев это ничтожество заменят способным человеком.
* ()
Вот я, например, способный человек, что бы я им сказал? А вот что: "Получайте хорошенький конкордат из шестидесяти пунктов, подпишите его, и я вам заплачу по десяти тысяч за пункт. Вот вам десять разумных епископов, назначьте из них двух кардиналов; дайте остальным буллы, плачу за них по сто луи за каждую". Не хвастаясь, уверяю, что через тридцать часов ударили бы по рукам.
Тотчас же после столь желанного приезда моего преемника я напишу очаровательному Кореффу, умоляя его рекомендовать меня своему корреспонденту в Риме. Как был бы я счастлив, если бы встретил там светлую голову, человека, с которым я мог бы обмениваться сведениями и вносить поправки в свои расчеты!
Нашел ли Аполлинер время дать крест г-ну Томазену? Привет Делакруа*, когда вы его увидите. Я очень рад, что оказался несправедлив к нему три года тому назад.
* ()
Когда будете отвечать, последуйте моему примеру и напишите очень быстро и неразборчиво семь или восемь самых важных слов. Это бесполезная болтовня, предназначенная в отплату за ваши хорошие письма с новостями.
|