94. Софи Дювосель

Мадмуазель, ваше письмо доставило мне величайшую радость. Я только что вернулся из собора св. Петра, где было праздничное богослужение, но моя лень меня подвела, и я на него опоздал. Мраморный пол церкви был усыпан цветами и лавровыми листьями. Эти листья, немного помятые, издавали пленительный запах, не слишком сильный, как раз по моим нервам хорошенькой женщины. Я был в хорошем расположении духа. Ваше письмо озарило меня, как мягкий свет, созданный для утомленных глаз. В дни моего пылкого патриотизма оно бы меня возмутило. Я искренне презираю, без всякой ненависти, большинство людей, которых вы уважаете. Чтобы вмешиваться в общественные дела, нужен опыт. Быть может, г-н Дежан^* или любой молодой человек, назначенный префектом самим Гизо, и станет толковым человеком в 1840 году. Но не забывайте, что общественное око точно и ясно видит через полгода, что происходит в сердце человека, который получает больше 20000 фр. из бюджета, а роль Пенелопы опасна. Пример - Людовик XVI. Но поговорим о пустяках.

^* (Дежан был префектом департамента Од.)

Вы видели, как некоторые очень молодые люди делали блестящую карьеру. Будьте уверены, что, каковы бы ни были их речи и манера себя вести, в течение двух или трех месяцев их жизни это были Жюльены. С 1806 года по 1813 год я был чем-то вроде адъютанта графа Дарю. Он обладал большой властью в Берлине в 1806, 1807, 1808 годах, а в Вене - в 1809 году. В 1811 году я был до некоторой степени в милости в Сен-Клу^*. Я вас уверяю, что никто не мог нажить большого состояния, не будучи Жюльеном. Формы нашей цивилизации исключают все сильные душевные побуждения, все, что похоже на страсть. Отсюда жалкая роль женщин. Современное общество пользуется ими лишь в роли интриганок. Взгляните на г-ж Рекамье, Пасторе, Румфорт.

^* (Дворец Сен-Клу был резиденцией французских монархов от эпохи Империи вплоть до революции 1848 года.)

Чтобы сделать карьеру, надо быть кротким, скромным и делать двадцать визитов в неделю в шелковых чулках. Как-нибудь, когда в дождливый октябрьский день покровителю в Сен-Клу будет скучно, вовремя сподличайте - и это вам даст префектуру. Я презираю преувеличения. Жюльен вовсе не такой хитрец, как вам кажется. Восемнадцатилетний парижанин глуповат. Он постоянно ищет образец для подражания. А чтоб вынуть из кармана свой носовой платок на приеме у герцогини, следует порой соблюсти четыре противоречивых правила; эта нерешительность в момент, когда надо сделать выбор между разноречивыми указаниями, усугубленная еще тем, что в Париже платье меняют три раза за сутки, и является причиной глуповатости. Наши молодые крестьяне из Дофине очень хорошо умеют устраивать свои дела.

Я люблю рассуждать о человеческом сердце, дело трудное с француженками, которые почти всегда лгут, чтобы сообразоваться с правилом 1451-м, которое руководит их поведением, или с правилом 8600-м. Ваше письмо несравненно искреннее всех тех, которые вы мне раньше писали, но оно недостаточно порицает роман, о котором идет речь. Вы смягчаете. Вам надо было написать мне в первый же день. В Венеции жил человек, который мог любить свою жену, только если она давала ему пощечины. Я именно такой человек. Мне ничто так не надоедает, как комплименты. Если бы я получил таких 10 000, думал я, меня бы сделали бароном и академиком. Но что делать с одной или двумя охапками? Этого не хватит, чтобы растопить печь. Будьте же, я вас умоляю, до крайности искренни со мной; чем сильнее будет пощечина, тем ярче я стану воспринимать жизнь. Г-жа де Рюбампре считает меня оригиналом Жюльена, потому что при назначении меня инспектором движимого имущества генерал Дюрок, который меня любил (кстати сказать,, за мою искренность), увидав в моем метрическом свидетельстве "сын благородного кавалера Бейля", написал де Бейль в проекте приказа, подписанного 11 августа 1810 года.

Тогда началась для меня самая счастливая пора в моей жизни.

Возвращаясь к предыдущему, скажу вам, что письмо г-жи де Рюбампре, которая излила на меня величайшее презрение, было моей единственной радостью во время поездки в Каподистрию, и я думаю о нем даже теперь, через месяц. Если бы я хотел вести себя" как Жюльен в салоне г-на Обернона, у Пасторе, которого я ни разу не навестил в Люксембургском дворце, у Лафайета и т. д., я был бы по меньшей мере префектом в Гере. Но я был бы смещен, потому что, наверное, управлял бы так же, как г-н Понс де л'Эро, префект департамента Жюра. Пусть последняя строчка останется между нами. Она могла бы мне повредить в моем убежище. С 15000 я пал до 10 000. Если бы я спустился еще ниже, не было бы возможности жить с необходимым достоинством. Здесь, я хочу сказать, к югу от Апеннин, публику не введет в обман никакое притворство. Вы можете, сколько вам угодно, сидеть на гулянье, благородно развалясь на четырех стульях. Чернь будет вас уважать лишь в прямой пропорции к вашим расходам. У нас есть враги в лице либералов, после Болоньи^*, и в лице крайне правых, после 1789 года. Роль французского агента трудна, очень трудна. Надо бы иметь их меньше и лучше оплачивать. В противном случае я замкнусь в полнейшем ничтожестве, как мой предшественник, который все же пустился в пляс в единственном кафе моего города, получив известие об ордонансах 25 июля. Я пробыл пять дней во Флоренции и за отсутствием времени не выбрался даже в галерею и в палаццо Питти. Я доискивался правды, я послал четыре депеши своему министру. Депеша, которая описывает то, что чуть не произошло во Флоренции, вас бы позабавила. Так как вы француженка, мне необходимо установить здесь небольшую батарею оговорок, иначе я рискую показаться смешным. Итак, мое донесение вас бы позабавило, конечно, не из-за таланта рассказчика, а благодаря занятному характеру действующих лиц. Было оно написано вполне искренне и поэтому, вероятно, не понравилось. Я так и думал, когда составлял его. Но по какой-нибудь странной случайности в канцелярии министра может найтись достойный человек, какой-нибудь Мериме, и я буду очень доволен, если он подумает: "Вот этот не так глуп, как остальные". Даром, что ли, отец давал мне в шестнадцать лет по 150 франков в месяц, чтобы я мог поступить в Политехническую школу? А было это в 1799 году. Полуглупцы-полулицемеры, которых вы уважаете, ведут вас прямо к Великому Гневу Папаши Дюшена^**. Тигр проснется, чтобы дать отпор презирающим нас иностранцам, и надает нам столько пощечин, что придется кончить тем, с чего надо было начинать. Операция не продлилась бы тогда более полугода. При теперешнем состоянии больного она займет три года. Я предлагаю вам убежище в лесу, в трех лье от моего жилища. Это серьезно. От излишнего лукавства у вас все прахом пошло. Замечаете ли вы изумительную тонкость моей речи? Ничто так не налажено, как наша переписка. Ничто не теряется. Благоволите же мне писать чаще. Передайте мой почтительный привет г-ну и г-же Кювье и г-же Марсиаль^***. Скажите всем тупицам, что я стал очень серьезным, очень глубоким, очень достойным того docto corpore^****, в котором состою. В сущности, несколько более или менее острых фраз обошлись мне в 5 000 фр. Я поплатился всем излишком - вещью весьма необходимой. Это несчастье должно уберечь меня от злобы и зависти дураков. В общем, мне жаль их; им придется пережить хорошую встряску через несколько месяцев. Хотите знать лекарство?

^* (...после Болоньи.- В марте 1831 года австрийские войска подавили восстание в Болонье; "либеральная" Франция не оказала болонцам никакой помощи.)

^** (Папаша Дюшен - так называлась газета Эбера, отражавшая крайне левые тенденции Французской буржуазной революции 1789-1794 годов. Каждый номер газеты выходил под заголовком, обычными формулами которого были "Великая Радость", "Великий гнев Папаши Дюшена" и т. д.)

^*** (Г-жа Марсиаль - супруга Марсиаля Дювоселя, старшего брата Софи.)

^**** (Ученого сословия (лат.).)

Рецепт: искренность и честность.

Ф. де Мартен