|
110. Г-ну Сент-Беву, Париж
Чивита-Веккья, 21 декабря 1834 года. (Чудесное солнце. Работаю с открытым окном).
Вы узнали гораздо раньше меня, милостивый государь, что наш друг Ж.-Ж. Ампер остался цел и невредим, избежав порядочной опасности, вполне реальной и непосредственной. 12 декабря при ярком свете луны "Генрих IV" имел глупость идти мимо горы Арджентарио на расстоянии сорока метров. Правда, ширина пролива между этой горой и островом Джильо только восемь миль. Несчастное судно село на secca* на глубине всего трех футов. В результате получилась огромная пробоина, куда хлынула вода и залила топки котлов. К счастью, судно могло продержаться на плаву, пока не дошло до берега, иначе пришлось бы вступать врукопашную, чтобы завладеть одной из двух - трех маленьких шлюпок. Как я ненавижу хвастливый гасконский характер! Именно такой у капитана "Генриха IV", который с тех пор, как погибло его судно, торжествует и хвастается больше, чем когда-либо. Из-за безрассудства этого человека мне пришлось исписать бесконечно много бумаги. Нужно составлять все новые и новые акты.
* ()
14-го числа Ампер отправил мне письмо из Порто-Триола, в шести милях от рокового рифа. В нем он просил меня написать вам, сударь, но его письмо пришло только 21-го: какой-то путешественник в течение четырех дней забывал передать его.
Пользуюсь случаем написать человеку, которого я очень хотел бы повидать,- это со мной почти никогда не случается. Когда я говорю о нашей дорогой литературе, я всегда чувствую себя Овидием*: Barbarus hie ego sum quia поп intelligor illis**. Я получаю "Revue des Deux Mondes", "Retrospective" и "Edinburgh Review". Ax, сударь, что там за стиль, но зато какое отсутствие мыслей! Утешает меня только г-н Лёве-Веймарс***, и на этот раз и г-н Маньен, хотя он и говорит: "Наш век прогрессирует!" Но все-таки у него есть какие-то мысли. Если вы увидите г-на Маньена**** и не найдете более интересной темы для разговора, напомните ему обо мне. Но все-таки спросите его, зачем он придумал глагол прогрессировать, зачем употребляет слово "гиератический" и другие греческие слова, разрази их господь! Надо оставить эти жалкие средства тем гениальным людям, у которых нет ни одной мысли.
* ()
** ()
*** ()
**** ()
Рим и я знаем французскую литературу только по брюссельским изданиям. Я живу как будто на острове Борнео. Я еще не видел "Сладострастие"*, хотя и спрашивал его два раза в Ливорно. Но нас разделяет пропасть, потому что я верю, что есть God**: он жестокий и злокозненный. Я очень удивлюсь, если обнаружу его после своей смерти, и, если он предоставит мне слово, я много чего ему наговорю. Если бы он существовал и был справедливым, я вел бы себя с ним точно так же. Поэтому для меня будет лучше, если он существует; он вознаградит меня за то, что я всегда поступал так, чтобы доставить себе как можно больше удовольствия. Но перестанем говорить о том, что разделяет нас, сударь. Если когда-нибудь вы захотите ночевать в течение двух месяцев или двух лет в моей квартире в Чивита-Веккье, вы будете царить над моими книжками и над самым прекрасным в мире морем, Tyrrhenum***. Я занимаюсь раскопками, и у меня есть черные вазы, которым, говорят, по 2 700 лет. Я сомневаюсь в этом, как и во всем. Ампер расскажет вам, что я потратил свои сбережения на покупку права снимать копии в архивах, которые здесь хранят так ревностно... по той простой причине, что владельцы их не умеют читать. У меня уже накопилось восемь томов in-folio**** (страницы заполнены, правда, только с одной стороны) совершенно правдивых историй, записанных современниками на полужаргоне. Когда я опять стану бедняком и буду жить на пятом этаже, я переведу их с величайшей точностью. Достоинство этих истории заключается, по-моему, в их достоверности. Я рассказываю все это для того, чтобы задать такой вопрос: как назвать этот сборник? "Римские анекдоты, точно переведенные с рассказов, записанных современниками (1400-1650 гг.)"? Но можно ли сказать "анекдот", говоря о трагическом рассказе?
* ()
** ()
*** ()
**** ()
Я не принуждаю вас отвечать, сударь. Скажите, что вы об этом думаете, нашему потерпевшему кораблекрушение. Я написал роман под заглавием "Мальтийский апельсин"*. Герой, сын богатого, а затем разорившегося банкира, становится сначала сублейтенантом в Нанси, потом личным секретарем одного министра в Париже. Написано это языком Гражданского кодекса. Я ненавижу фразы в духе Шатобриана. Если мы с вами, сударь, доживем до старости, мы увидим, что романы a la Санд будут предлагать по десять су за том, как великосветские романы Колмана** в Лондоне, и никто не захочет их брать. Тогда их повезут в Канаду, и так как провинциалы любят пафос, там выручат по тридцать или тридцать шесть франков за каждые сто томов.
* ()
** ()
Италия уже не та, что была, когда я восхищался ею в 1815 году. Она влюблена в то, чего у нее нет. Искусствами, для которых она только и создана, теперь занимаются лишь за неимением лучшего. Она глубоко унижена в своем чрезмерном самолюбии, оттого что у нее нет лилового платья, как у ее старших сестер, Франции, Испании и Португалии. Но если бы у нее было это платье, она не могла бы его носить. Прежде всего потребовалось бы двадцать лет палки Фридриха II, который вешал бы убийц и сажал в тюрьму воров. Один молодой вор, которому я покровительствовал, был присужден здесь к трем годам каторги. Он сказал: "Пусть Мадонну хватит удар" ("Accidente alia Madonna"),- и его приговорили к двадцати годам каторги. В одном только Риме двести убийц, на улицах находят двести трупов; гильотинируют, расстреливают в спину только одного человека в первый день карнавала и двух или трех в течение года. Наши господа Люка* могли бы наблюдать здесь прекрасные результаты отмены смертной казни. Я просил убийц прочесть мне монолог, предшествовавший преступлению. Каторга, где они живут очень весело, им нипочем; смертной же казни они очень боятся, потому что они твердо верят в Мадонну, а из любви к Мадонне - и в бога как в ее деверя. Пусть потерпевший кораблекрушение передаст вам историю, рассказанную мне по секрету тем осужденным, для которого я выхлопотал право ходить в уборную. С приветом и уважением
* ()
Адольф де Сейссельс
P. S. Привет гг. Виктору Гюго, Маньену, Лёве-Веймарсу, Ташро*. Обязательно скажите, что иностранцы понимают язык Вольтера и Роллена** и ничего не понимают в писаниях г-на де Сальванди***. Это в буквальном смысле. То, что я так долго болтаю с вами, сударь, доказывает, с каким удовольствием я с вами посоветовался бы. Какой восхитительный язык у Тальмана де Рео****! Представьте себе, как его перевели бы господа из "Revue des Deux Mondes".
* ()
** ()
*** ()
**** ()
|