113. Герцогу де Бройлю

Господин герцог,

Имею честь закончить заметки о дворе его святейшества, начатые в моем письме от 5 апреля № 4.

Большинство огромных ошибок, допускаемых здешним правительством, происходит случайно. Люди, решающие ход событий, нисколько не подозревают о пагубных последствиях. В Риме за 5 паоло (52 су) можно всегда попасть на прием к кардиналу или другому влиятельному священнику. Поэтому римский обыватель всегда может объяснить свое дело человеку, от которого зависит решение этого дела. Вот почему если по отношению к римлянам и допускаются несправедливости, го только такие, которые выгодны тому, кто их совершает. Но в провинции дело обстоит не так и главным образом по той причине, что в этой стране никто ничего не читает; можно было бы добавить: и никто не пишет. Подданный его святейшества никогда бы не осмелился привести в письме характерные и необходимые подробности, чтобы создать у того, кто будет читать это письмо, правильное и полное представление о своем деле; исключение составляют лишь судебные процессы.

Кардинал в полной мере и ipso facto^* выше всех законов; например, он не отдает отчета о своем управлении. Князь более или менее стоит над законами. Человек богатый, с широкими связями в Риме вполне может сказать тому, кто требует от него исполнения его обязательства: "Подавайте на меня в суд".

^* (Тем самым (лат.).)

Но еще поразительнее то, что какой-нибудь префект нисколько не считается с министром внутренних дел, действует, повинуясь минутной прихоти, и почти всегда делает вид, что плохо расслышал приказание министра,- одним словом, применяет к своему начальнику ту же тактику, какую римский двор использует в своих отношениях с державами, которых он не любит. Ни один договор никогда не бывает сформулирован ясно и положительно.

Витерба, город, который боготворил папу четыре года тому назад и пожелал сражаться за него, публично освистывает префекта в театре из ненависти к теперешним властям. Столь большие перемены очень радуют г-на Себрегонди, и в этом отношении он враг не вполне благоразумных мер кардинала Бернетти, Г-н Себрегонди хочет, чтобы подданные его святейшества пожелали оказаться под управлением г-на Меттерниха. С тех пор, как они потеряли надежду на помощь французов, многие либералы думают договориться с г-ном Меттернихом, который, по их словам, не совершает по крайней мере бесполезных несправедливостей.

Этот факт, кажется мне, может иметь большие последствия в будущем. Начинают усиленно говорить о том, что происходит в Ломбардии и в Тоскане. Самый видный гражданин города с населением в 6 тысяч жителей заявил при мне: "Великий герцог божится, но прежде всего О'Н опасается не угодить г-ну Меттерниху, а мой городок дал бы 200 тысяч франков за то, чтобы отойти к тосканскому правительству".

Теперь, если бы мне оказали честь спросить мое мнение о мерах, которые могли бы парализовать это растущее доверие к г-ну Меттерниху и как будто все большее пренебрежение к французам, я бы ответил: "Смена министерства". Министерство, состоящее из монсиньоров Марини, Чакки и Галанти, вернуло бы доверие и надежды деловым людям, которые не мечтают ни о чем другом, как только заниматься своими делами, и совершенно не интересуются реформами. Теперь каждую минуту этих мирных людей обижают, и они становятся либералами.

Если бы удалось побудить папу отойти от принятых обычаев, можно было бы составить министерство, куда входили бы монсиньоры Марини, Чакки, Галанти и монсиньор Лука.

Важнее всего было бы дать монсиньору Марини, человеку отменных достоинств, место графа Морони. Монсиньор Марини богат, ему 36 лет, и он, бесспорно, самый умный человек в этой стране.

Монсиньор Чакки - министр полиции и полицейский префект в Риме. Шесть лет тому назад он был драгунским офицером. Он стал префектом, и его обожали в его префектуре, потому что он делал лишь то зло, которое было ему полезно.

Человек он деятельный, умный и не боится пресекать мошенничества подчиненных. Это чего-нибудь да стоит в стране, где каждому служащему, получающему двенадцать экю в месяц, покровительствует какой-нибудь кардинал, а кроме того, в Риме за каждую обиду мстят, ничего не забывают, и если хотят навредить человеку, то вспоминают о том, что было им сказано двадцать лет тому назад. Монсиньор Чакки быстро заканчивает дела и не ложится спать, пока не очистит свой стол, как здесь говорят, то есть не разберет все бумаги, накопившиеся у него на столе за день. Монсиньора Чакки я даже склонен был бы считать смелым человеком. Так, он посмел ходатайствовать перед папой о разрешении спектаклей одного...^* театра - вещь неслыханная и большая неосторожность с его стороны, в которой он рано или поздно раскается. Дело в том, что это задержало бы в Риме семьсот или восемьсот иностранцев, тратящих по меньшей мере десять франков в день, и самым полезным для народа образом. Эти иностранцы возвращаются в Рим на страстную неделю и первые дни пасхи, а время великого поста проводят в Неаполе, так как в Риме по вечерам смертельно скучают без театра.

^* (Не расшифровано.)

Мудрейший государь, пример всех добродетелей, чуть не согласился разрешить оперу во время великого поста и обратился к своим советникам. Добродетельный кардинал Одескальки, викарий (епископ Римский), только ради приличия возражал против этого новшества, но гг. де Грегорио и...^* отвергли его. Святой отец боится и поэтому становится жестоким; он сказал Морони: "Если когда-нибудь я смогу не бояться либералов, то по стране будет разгуливать палач; есть вещи, которые нельзя прощать. Многие из тех, кто сейчас занимает государственные должности, получили эти места только в силу требований нынешнего времени, и их голова слетит в первую очередь".

^* (В оригинале пропуск.)

Вот мелкая гадость Чакки, не имеющая, впрочем, никакого значения.

Какой-то бедный служащий из окрестностей Болоньи получал пятнадцать экю в месяц; он приехал в Рим в декабре 1834 года, чтобы подать жалобу, в сущности, даже обоснованную. У него была красивая жена, с которой познакомился один священник. Муж, совершенно не знавший римских обычаев, рассердился; в январе его посадили в одиночку, как либерала, а в феврале помиловали, с условием никогда не приближаться к Риму больше чем на сто миль. Жена его осталась в Риме. Может быть, Чакки был обманут каким-нибудь подчиненным. В провинции человек делает хороший подарок лакею местного кардинала, и тогда его противника, на которого он жалуется, сажают в тюрьму как либерала. Тут уж его очередь делать подарок другому лакею, чтобы выйти из тюрьмы. Вот такие-то случаи заставляют желать правления Меттерниха.

Остается сказать несколько слов о Бернетти. Этого человека сравнить нельзя, например, с монсиньором Марини. Когда его выводят из себя какими-нибудь рассуждениями и он не знает, что ответить, он говорит с важностью: "Перст божий позаботится об этом, господь не допустит, чтобы погибла его церковь". Что особенно забавно, так это выражение глубокой убежденности у человека, обычно находящегося в состоянии смертного греха (по части женщин).

Папе он окончательно опротивел; граф Морони и маленькая олигархия свели его на нет. Бернетти кажется, что он подражает благоразумию г-на де Меттерниха и сохраняет status quo; он не замечает, что, позволяя красть всем своим подчиненным, а любому префекту, которому это заблагорассудится, следовать своей прихоти, он наполнил страну либералами от Сполето до Террачины, тогда как в 1831 году их было очень мало.

Так, например, монсиньор Чакки хотел, чтобы все кафе закрывались в одно и то же время. Но кардиналы хотят обязать простые кафе закрываться через два часа после захода солнца, потому что они могут продать свое покровительство некоторым кафе и разрешить им закрываться в три часа, в полночь, а иногда и совсем не закрываться. Часто лакей кардинала заключает эту сделку без ведома кардинала. Но обычно кардинал дарует свое покровительство и право закрываться в четыре часа (по французскому времени) тому кафе, которое обязуется покупать булочки у булочника кардинала. В 1780 году никто не сердился на подобные вещи, а теперь они кажутся возмутительными. "Неужели мы хуже других народов?" - говорят римляне.

У кардинала Бернетти не хватает полета мысли, чтобы понять это. С каждым днем он кажется папе все более смехотворным либералом. Двор его святейшества считает якобинцами людей, которые в Европе имеют противоположную репутацию, таких, как лорды Грей^*, Лэнсдаун и пр.

^* (Лорд Грей (1764-1845) - английский политический деятель. Был инициатором ряда либеральных реформ, в том числе избирательной.)

Например, когда г-н Барт, пэр Франции, приехал этим летом в Рим, он был принят весьма прохладно. Этот искусный юрист произвел кое-какие исследования о законах, касающихся майората, которые послужили как раз в это время поводом к одному процессу, сильно занимавшему общественное мнение (процесс дона Лоренцо Черачини против герцогини Браччано). Римский двор и сам кардинал Бернетти заключили из этих научных исследований, что г-н Барт готовит для Рима якобинскую конституцию. К тому же его считали карбонарием.

Из всего этого следует, что если поискать такого же ловкого агента, как те, которых использовал аббат Дюбуа^*, премьер-министр, можно руководить волею сорока кардиналов из пятидесяти через их лакеев, и даже волей его святейшества через Гаэтанино. Единственное препятствие - это г-н Себрегонди, но он не делает подарков лакеям. Господин Лютцов в счет не идет.

^* (Аббат Дюбуа, Гийом (1656-1723) - известный дипломат и государственный деятель. Получил кардинальскую шапку с помощью подкупов и интриг. Был первым министром в эпоху Регентства.)

Подробности о Гаэтанино могут показаться преувеличенными, и я даю их весьма неохотно. Но в конце концов факт, что папа ни в чем не отказывает Гаэтанино и что маленькая олигархия относится даже с уважением к нему лично.

Гаэтанино с женой занимали комнату над спальней его святейшества. Гаэтанино сказал святому отцу, что он уже давно фактически не живет со своей женой; он попросил разрешения оставить эту комнату своей супруге и поселиться в другой, более отдаленной, на что папа согласился.

Замечу, что, запросто общаясь с mezzo ceto (высшей буржуазией), в конце концов будешь знать все в этой стране. Дворянство не любит папу, который не выбирает среди него своих кардиналов, но из консерватизма оно остерегается признаваться в некоторых вещах.

Закончу одной историей, очень занимавшей Римский двор во время карнавала,- героя этой истории я знал. В сущности, она не имеет никакого значения, и я рассказываю ее здесь только потому, что, возможно, за нее ухватятся газеты.

Во время французской оккупации преподобный отец Мауро Капеллари покинул свой монастырь, расположенный на острове, в полулье от Венеции, и поселился у г-на Матинелли, венецианского дворянина, чтобы заняться образованием его сына. Священник был очень учен и украшен всеми добродетелями; между учителем и учеником возникла нежная дружба. Когда преподобный отец Капеллари уехал из Венеции, он продолжал переписываться со своим воспитанником, г-ном Матинелли-сыном. Недавно он потребовал, чтобы г-н Матинелли приехал в Рим; тот явился на рождество и уехал из Рима на второй день поста. Г-ну Матинелли лет тридцать шесть, у него 12 или 15 тысяч франков годового дохода, прекрасная душа и много здравого смысла. Словом, как настоящий венецианец, он больше всего любит удовольствия и ненавидит всякое стеснение. Он пишет хорошие исторические работы, которые г-н Меттерних не позволяет ему печатать, но отказы пишутся всегда в весьма вежливой форме.

Он был принят его святейшеством, как сын, и проводил с ним каждый день по пять или шесть часов. Г-н Матинелли терпеть не может играть роль ловкого и осторожного придворного. Его едва уговорили принять орден св. Григория, которым его бывший учитель обязательно захотел его наградить. Прямота и равнодушие к мнению других - основа характера его святейшества. Папа смотрит на себя как на бедного человека, которому достался главный выигрыш в богатой лотерее, но он ни в коей мере не ослеплен этой удачей и считал бы нравственно унизительным не чувствовать себя свободно в роли государя. Во время церемонии облачения в ризнице его святейшество непринужденно беседует, пока множество монахов подходят приложиться к его стопе. Папа старательно извлекает все возможное из своего положения для собственного здоровья и счастья. Это настоящий характер венецианского философа, которого ничто не ослепляет и который всегда остается любителем удовольствий и трезво глядит на вещи, будь он на первом месте или на последнем. Одни лишь либералы мешают ему жить, и он их ненавидит. Его занимает главным образом управление церковью, ссоры между монастырями, заботы о том, чтобы назначить на церковные должности наиболее достойных. Мирские заботы v него на втором месте, и скромность, одна из добродетелей его святейшества, приводит к тому, что часто, когда речь идет о мирских делах, он ссылается на свою неосведомленность.

Его святейшество брал г-на Матинелли с собой на прогулки; роскошь, окружавшая государя, стесняла г-на Матинелли: "Я, право, не знаю, как разговаривать с вашим святейшеством". "Как в былые времена, я по-прежнему учитель, а вы ученик".

Отъехав две мили от города, папа выходил из экипажа, брал г-на Матинелли под руку и гулял с ним в продолжение двух часов, оставив свою свиту на пятьдесят шагов позади. Эта свита была очень удивлена и даже немного встревожена. Сведущие люди утверждают, что если бы г-н Матинелли (он вдовец) только захотел, он мог бы стать прелатом, главным камергером, а вскоре и кардиналом, но ничто так не претит открытому и веселому характеру г-на Матинелли, как обязанности, налагаемые высокими постами.

"Ваш Рим кажется мне самым грустным местом в мире,- говорил он папе,- и я уверен, не проходит дня, чтобы ваше святейшество не жалело о Венеции". Его святейшество часто расспрашивал своего гостя о новостях, высказывался обо всем с простотой благородного венецианца, беседующего со своими приближенными, и часто спорил с г-ном Матинелли.

Последний с особой щепетильностью старался говорить с папой тем же языком, что и прежде. Упоминая о каком-нибудь кардинале, он способен был отозваться о нем: "Этот мошенник такой-то!",- и если папа не соглашался с подобным эпитетом, г-н Матинелли отстаивал свое мнение, как он поступил бы с частным лицом.

"Я ни разу не солгал в Ватикане,- говорил г-н Матинелли.- Чтобы не забывать о своем долге, я всегда ходил к его святейшеству только в сюртуке. Кромe покойного кардинала Альбани,- сказал он как-то папе,- большинство ваших кардиналов неспособно быть даже супрефектами. Они заставляют ненавидеть вас ни за что ни про что".

"Тем хуже для тех, кто меня ненавидит,- ведь никто не сгонит меня с этого кресла! А где мне взять таких людей, как Альбани? Что вы думаете о таком-то?"

"Это один из самых отъявленных негодяев при вашем дворе".

"А Чакки?"

"Это человек первейших достоинств; вашему святейшеству надо бы иметь дюжину таких".

Его святейшество беспрестанно сравнивал своих должностных лиц с людьми, поставленными к власти в Венеции Наполеоном в 1810 году. Иногда в продолжение всей прогулки его святейшество говорил с Матинелли об астрономии и об успехах этой науки со времен Лаланда. Его святейшество - подлинно благородный венецианец, ставший дожем, и говорит он о монархах совершенно так же, как если бы они всегда были ему ровней.

"Впрочем, что все эти люди могут сделать для нас или против нас?" (Мы вместо я - манера выражаться, которую его святейшество усвоил весьма легко.)

Приехав в Рим несколько лет назад, монсиньор Капеллари написал г-ну Матинелли критическое письмо обо всех своих наблюдениях над правительством; в заключение он выразил большое желание вернуться в Венецию и сильнейшее отвращение ко всему, что он видел в Риме. Г-н Матинелли заговорил об этом письме с его святейшеством. "Я бы с удовольствием взглянул на него".

На следующий день г-н Матинелли принес это письмо. Читая его, папа много смеялся.

"Если бы вы подписали его вашей теперешней подписью, вот был бы любопытный документ в моей библиотеке". Его святейшество взял письмо и, смеясь, подписал его.

Так как папа был беден всю свою жизнь, он не имеет представления об утонченных удовольствиях, но если такие ему представляются, он наслаждается ими с настоящей философией венецианца. Его святейшество говорит о 15 или 20 франках как о значительной сумме. Он терпеть не может подчеркивать свой высокий сан и ненавидит напыщенную комедию, которую ему предлагают разыгрывать некоторые французские советники. Его святейшество с большим восхищением читал "Речи верующего"^*. "Какой язык!" "Осуждение этой книги, которое вам дали на подпись, было написано совсем другим языком". "Ну, так то канцелярский документ,- ответил папа.- Вспомните официальные ответы такого-то". (Его святейшество называет венецианского синьора, фамилию которого я забыл.) Удивительнее всего то, что г-н Матинелли ни разу не изменил себе. Накануне своего отъезда он вернулся из Ватикана; мы видели его, он был без ордена. "Я простился с его святейшеством и больше никогда не буду носить его (этот орден). Mi par mill'anni di riveder l'Opera a Venezia^**. Слава богу, я там буду через неделю!" Его святейшество, которому известно, что г-н Матинелли знает семью Капеллари, не сказал ему: Salutateli di mia parte^***. Это обычай, которому не изменил бы ни один итальянец.

^* ("Речи верующего" (1834) - сочинение аббата Ламеннэ (1782-1854), критикующее социальную организацию современного общества с позиций, чуждых ортодоксальной католической церкви, и осужденное специальным указом папы от 15 июля 1834 года.)

^** (Мне кажется, что я тысячу лет не видел оперы в Венеции (итал.).)

^*** (Передайте им от меня привет (итал.).)

Господин Матинелли и мы вместе с ним прониклись живейшим восхищением перед наивными и высокими добродетелями его святейшества.

Резюмирую это длинное письмо. Никто в Риме - ни обидчики, ни обиженные - не верит в прочность теперешних порядков (по-моему, совершенно неосновательно). Предусмотрительность, качество, столь не свойственное римскому характеру, теперь в чести. Веками царившее при этом дворе холостяков рассуждение: этот порядок переживет меня - всегда встречает такой ответ: Да! Если вы умрете в этом году. Все боятся, чтобы ареной вооруженной борьбы между Францией и Австрией не оказалась плодородная Италия. Монсиньор Марини сказал: "Италии выпадет судьба Нидерландов"^*. Эта надежда составляет все будущее народов от Болоньи и Феррары до Сполето и Риети. Волнения можно было бы предотвратить только министерством в составе Марини, Чакки, Галанти^**, Лука. Кардинал Бернетти считал, что поддерживает status quo, но совершенно заблуждался. Благодаря тому, что предоставили свободу действий таким безумцам, как глава либералов монсиньор Перальди, число их с 1831 года утроилось. Что касается нас, то мы можем добиться всего через Гаэтанино. К счастью, ни г-н Меттерних, ни г-н Лютцов, ни г-н Себрегонди не хотят платить денег. Генуэзские либералы господствуют с помощью денег. Брат кардинала Салы управлял Римом, римлянами и престолом его святейшества с помощью денег и выручил огромные суммы. В прежнее время деньги были нужны для чувственных наслаждений, теперь их требует осторожность. Нет почти ни одной семьи, которая путем злоупотреблений не брала бы из казны 7 или 8 экю в месяц. Недавно я узнал, что один пятнадцатилетний мальчик, который еще учится, давно уже получает двадцать экю в месяц в качестве служащего в какой-то канцелярии. Один монсиньор получает 50 экю в месяц как бедняк; говорят, что он сын какого-то кардинала.

^* ("Италии выпадет судьба Нидерландов".- Стендаль имеет в виду признание Нидерландами независимости Бельгии, явившееся результатом бельгийской революции 1830 года. В 1831 году Франция оказала Бельгии военную помощь и помогла ей отразить нидерландскую интервенцию.)

^** (В оригинале две нерасшифрованные цифры.)

На таможню в Чивита-Веккью прислали одного чиновника. Начальник, к своему величайшему удивлению, обнаружил, что этот человек не умеет писать, даже не может поставить свою подпись. "Зачем же вы сюда приехали?" "Чтобы заработать пенсию". И в самом деле, шесть месяцев спустя этот служащий получил право на пенсию в половину своего жалованья. Он сын слуги какого-то кардинала.

От Болоньи до Сполето романически настроенные молодые люди мечтают о конституции. Огромное большинство жило бы совершенно спокойно и считало бы себя счастливыми, если бы правительство у них было, как в Ломбардии, где достаточно ничего не читать и никогда не говорить о политике, чтобы государь обращался с вами справедливо. Папа понимает эту мысль, но он ослеплен своею ненавистью к либералам и советами Морони.

Остаюсь с совершеннейшим почтением к вам, господин герцог, нижайшим и преданнейшим слугой вашего превосходительства.

А. Бейль