VI

Смерть моей матери привела деда в отчаяние. Только теперь я понимаю, что это был человек с фонтенелевским характером, скромный, благоразумный, сдержанный, чрезвычайно любезный и занимательный в обществе до того, как умерла его любимая дочь. Но после этого он часто погружался в грустное молчание. Он любил на свете только эту дочь и меня.

Другая его дочь, Серафи, раздражала и угнетала его; больше всего он любил покой, а она только и жила сценами. Мой добрый дед, думая о своем родительском авторитете, жестоко упрекал себя в том, что не показывал зубов (это - одно из местных выражений; сохраняю их с тем, чтобы после перевести на парижский французский язык; сохраняю их сейчас, чтобы лучше закрепить подробности, которые толпой приходят мне на память). Анри Ганьон уважал свою сестру, которая в молодости предпочитала ему умершего в Париже брата, и побаивался ее; оставшийся в живых брат никогда не мог ей простить этого, но при его любезном и миролюбивом, как у Фонтенеля, характере этого совсем не было заметно; я догадался об этом впоследствии.

Анри Ганьон питал некоторое нерасположение к своему сыну Ромену Ганьону, моему дяде, блестящему и чрезвычайно приятному молодому человеку.

Мне кажется, отец и сын не ладили оттого, что оба обладали этим качеством; оба они, но в разном смысле, были приятнейшими людьми в городе. Дед в своих шутках был полон чувства меры, и его тонкий и холодный ум мог оставаться незамеченным. К тому же он был чудом учености для тех времен (когда процветало забавнейшее невежество). Глупцы или завистники (г-да Шампель, Турню (рогоносец), Тур), чтобы отомстить ему, постоянно расхваливали его память. Он хорошо знал и постоянно цитировал признанных авторитетов по всякого рода вопросам, доверяя им.

"Мой сын ничего не читал",- говорил он иногда с раздражением. Это было как нельзя более верно, но в салоне, где находился Ганьон-сын, невозможно было скучать. Его отец отвел ему прелестную квартирку в своем доме и сделал его адвокатом. В парламентском городе все любили крючкотворство, жили крючкотворством, острили по поводу крючкотворства. Я еще помню несколько шуток по поводу искового прошения и права владения.

Дед давал своему сыну квартиру и стол, а кроме того, выдавал сто франков в месяц на мелкие расходы - сумма огромная для Гренобля в 1789 году,- а дядя покупал расшитые костюмы в тысячу экю и содержал актрис.

Все это я мог лишь предполагать, догадываясь по намекам деда. Думаю, что дядя получал подарки от своих богатых любовниц и на эти деньги роскошно одевал и содержал бедных любовниц. Нужно сказать, что в нашем краю в то время не считалось предосудительным брать деньги у г-жи Дюлорон, или г-жи де Марсье, или г-жи де Сассенаж, но только при условии тратить их hie et nunc^*, а не копить. Hie et nunc - выражение, которым Гренобль обязан своему парламенту.

^* (Долго не раздумывая (лат.).)

Часто случалось, что дед заходил к г-ну де Кенсонна или в иное общество и видел там богато одетого молодого человека, которого все слушали; это был его сын.

- Отец не знал, что у меня есть такие костюмы,- говорил мне дядя.- Я скрывался как можно скорее и возвращался домой, чтобы надеть скромный фрак. Когда отец говорил мне: "Но будьте же добры сказать мне, откуда вы достаете средства для этих нарядов?"- я отвечал: "Я играю, и мне везет". "Но в таком случае почему же вы не платите своих долгов?" А между тем г-жа N. желала меня видеть в красивом костюме, который она мне купила! - продолжал дядя.- Я выходил из положения при помощи какой-нибудь отговорки.

Не знаю, известен ли моему читателю 1880 года знаменитый еще в настоящее время роман "Опасные связи"; он был написан в Гренобле артиллерийским офицером Шодерло де Лакло^* и изображает гренобльские нравы.

^* (Шодерло де Лакло (1741-1803) - автор романа "Опасные связи" (1782). Г-жа де Мертейль- героиня этого романа.)

Я еще знал г-жу де Мертейль; это хромая г-жа де Монмор, угощавшая меня засахаренными орехами и имевшая дом в Древон-о-Шевалоне, около церкви св. Винцентия, между Фонтанилем и Ворепом, но ближе к Фонтанилю. Имение, принадлежавшее г-же де Монмор (или арендованное ею) отделялось от имения Анри Ганьона пролегавшею между ними дорогой. Богатая молодая особа, которая принуждена уйти в монастырь, должно быть, девица из Блакона, из Ворепа.

Эта семья - образец уныния, набожности, строгих правил и ультрароялизма или по крайней мере она была образцом всего этого в 1814 году, когда император послал меня комиссаром в 7-й военный округ со старым сенатором графом де Сен-Валье, который был одним из повес времен моего дяди и любил рассказывать мне о том, как г-жи N. и N. (я забыл их имена) совершали из-за дяди удивительные безумства. В ту пору я горел священным огнем и думал лишь о том, как бы отбросить австрийцев или по крайней мере замедлить их вторжение.

Итак, я наблюдал нравы последних лет жизни г-жи де Мертейль, как может наблюдать их девяти- или десятилетний ребенок с огненным темпераментом, когда никто не хочет ему сказать разгадки.