|
XVIII. Первое причастие
Эта мания, в конце концов совершенно разорившая отца и обрекшая меня лишь на полагавшуюся мне треть материнского приданого, принесла мне много добра в 1794 году.
Но прежде чем продолжать, нужно поскорей рассказать историю моего первого причастия, состоявшегося, кажется, до 21 июля 1794 года.
Эта серьезнейшая процедура моего первого причастия, которому отец, очень набожный в то время, придавал огромное значение, была поручена священнику, который, нужно признаться в этом, был бесконечно меньшим негодяем, чем аббат Райян. Иезуитизм аббата Райяна пугал даже моего отца; таким же образом г-н Куаси в этом самом месте испугал иезуита.
Этот добрый священник, такой славный с виду, по имени Дюмолар, был простодушным крестьянином родом из окрестностей Матезина или Ла-Мюр, поблизости от Бур-д'Уазана. Впоследствии он стал великим иезуитом и получил прекраснейший приход Латронш, в десяти минутах от Гренобля. (Это то же, что супрефектура в Со для супрефекта, который предан душой и телом министрам или женится на одной из их незаконных дочерей.)
В ту пору Дюмолар был таким славным, что я решился одолжить ему маленькое итальянское издание Ариосто в четырех томах in-18. Возможно, однако, что я ему одолжил его только в 1803 году.
У Дюмолара неплохая внешность, если не считать одного глаза, который был постоянно закрыт; он был кривой, нужно признаться в этом, но черты его были приятны и выражали не только добродушие, но - что гораздо более забавно - полную и веселую откровенность. В то время он действительно не был негодяем, и, если подумать об этом хорошенько, то можно сказать, что моя проницательность двенадцатилетнего ребенка, изощренная полным одиночеством, была совершенно обманута, так как впоследствии он оказался одним из самых заядлых иезуитов в городе, а кроме того, его наипревосходнейший приход, расположенный в доступном для городских богомолок расстоянии, ручается за него и против моей двенадцатилетней глупости.
Первый президент де Барраль, снисходительнейший и воспитанный человек, прогуливаясь со мной, кажется, в 1816 году в своем великолепном саду в Латронше, граничившем с приходом, сказал:
- Этот Дюмолар - один из самых отъявленных негодяев во всей шайке.
- А Райян? - спросил я.
- О! Райян превосходит их всех. Как ваш отец мог пригласить такого человека?
- Право, не знаю; я был жертвой, а не соучастником.
За последние два или три года Дюмолар часто служил у нас мессу в итальянском зале деда. Террор, который в Дофине никогда не был террором, ни разу не обратил внимания на то, что каждое воскресенье в двенадцать часов из дома моего деда выходило по восемьдесят или по сто ханжей. Я забыл сказать, что совсем маленьким меня заставляли прислуживать за мессой, и я отлично выполнял свои обязанности. У меня был очень пристойный и серьезный вид. Всю мою жизнь меня чрезвычайно волновали религиозные церемонии. Я долго прислуживал за мессой у этого негодяя аббата Райяна, который ходил служить ее в Пропагации, в конце улицы Сен-Жак, налево; это был монастырь, и мы служили нашу мессу с кафедры.
Мы были еще такими детьми, Ретье и я, что однажды произошло большое событие: во время мессы, в которой я прислуживал, Ретье, должно быть, от робости, обмочил молитвенную еловую скамеечку. Бедняга старался уничтожить позорившую его лужицу тем, что тер коленкой горизонтальную доску скамеечки. Это была замечательная картина. Часто мы заходили к монахиням; одна из них, высокая и хорошо сложенная, очень мне нравилась; конечно, это было замечено, так как в этом отношении я всегда был очень неловок, и больше я ее не видал. Одно из моих наблюдений состояло в том, что у аббатисы на кончике носа было множество черных точек; мне казалось это отвратительным.
Правительство совершило ужасающую глупость, преследуя священников. Здравый смысл Гренобля и его недоверие к Парижу спасли нас от всего того, что в этой глупости было слишком отталкивающего.
Священники говорили, что их страшно преследуют, но шестьдесят богомолок приходили к одиннадцати часам утра слушать их мессу в зале моего деда. Полиция не могла даже сделать вида, что не знает этого. Выходящие с нашей мессы образовывали толпу на Главной улице.
|