XIX

21 июля 1794 года при помощи прекрасных глазок моей хорошенькой кузины Жозефины Мартен отец был вычеркнут из списка подозрительных (что было в течение года и девяти месяцев единственным предметом наших стремлений).

Он тогда стал подолгу жить в Кле (то есть в Фюроньере). Моя независимость родилась, как свобода в итальянских городах около VIII столетия, благодаря слабости моих тиранов^*.

^* (Проверить по 55-й диссертации Муратори, прочитанной две недели назад и уже забытой в части, касающейся дат.)

В отсутствие отца я надумал ходить заниматься на улицу Старых иезуитов, в зал нашей квартиры, куда никто не заходил в течение четырех лет.

Эта выдумка, порожденная потребностью времени, как все изобретения механики, имела огромные преимущества. Прежде всего на улицу Старых иезуитов, в двухстах шагах от дома Ганьонов, я ходил один; во-вторых, там я был в безопасности от набегов Серафи, которая у деда, когда бес обычно овладевал ею, приходила осматривать мои книги и рыться в моих бумагах.

Сидя спокойно в тихом зале, где стояла красивая мебель, вышитая моей бедной матерью, я стал находить удовольствие в занятиях. Я написал свою комедию, называвшуюся, кажется, "Г-н Пиклар".

Я всегда ждал минуты вдохновения, чтобы писать.

От этой причуды я освободился лишь очень поздно. Если бы я избавился от нее раньше, я бы закончил свою комедию о Летелье и Сен-Бернаре, которую я возил с собой в Москву и, больше того, привез обратно (она находится в моих бумагах, в Париже). Эта глупость сильно повредила количеству моих трудов. Еще в 1806 году я ждал минуты вдохновения, чтобы писать. Никогда в течение всей моей жизни не говорил я о том, что было предметом моей страсти: малейшее противоречие разбило бы мое сердце. Но я никогда не говорил о литературе. Мой друг, в то время очень близкий, Адольф де Марест (родившийся в Гренобле около 1782 года) написал мне в Милан, чтобы высказать свое мнение о "Жизнеописаниях Гайдна, Моцарта и Метастазио". Он даже и не подозревал, что я был автором.

Если бы в 1795 году я заговорил о своем намерении писать, то какой-нибудь здравомыслящий человек сказал бы мне: "Пишите по два часа в день, безразлично, есть ли вдохновение или нет". Благодаря этим словам я с пользой провел бы десять лет своей жизни, глупо потраченные в ожидании вдохновения.

Мое воображение было занято тем, что предугадывало зло, причиняемое мне моими тиранами, и проклинало их; как только я стал свободен, в Н., в салоне матери, у меня появился досуг, чтобы чем-нибудь заинтересоваться. Моей страстью были медали из гипса, вылитые в формах или выемках из серы. До этого я увлекался узловатыми палками, кажется, из плетней боярышника, и охотой.

Отец и Серафи подавили обе эти страсти. Страсть к палкам исчезла под влиянием насмешек дяди; страсть к охоте, поддерживаемая сладострастными мечтаниями, вызванными пейзажем Леруа и живыми образами, которые создавало мое воображение при чтении Ариосто, стала настоящим безумием; из-за нее я обожал "Деревенский дом"^* и Бюффона, писал о животных; она исчезла наконец только вследствие пресыщения. В Брауншвейге в 1808 году я был одним из начальников охот с облавами из крестьян, на которых убивали по пятьдесят - шестьдесят зайцев. Мне представлялось ужасным убить оленью самку; впоследствии это чувство еще усилилось. Сейчас мне кажется, что нет ничего глупее, как превратить прелестную птицу в четыре унции мертвого мяса.

^* ("Деревенский дом" (1763).- Книга эта, написанная для жителей южных французских колоний, содержит практические советы относительно постройки хижин, обращения с'туземцами, охоты, рыбной ловли и т. д.)

Если бы отец из мещанского страха не препятствовал мне ходить на охоту, я стал бы более ловок, и это пригодилось бы мне на войне. Там я был ловок только благодаря своей силе.

Я еще буду говорить об охоте; вернемся к медалям^*.

^* (26 декабря 1836. Вставить: "Характер моего отца Шерюбена Бейля.- Он совсем не был скуп, это была очень страстная натура. Он ничего не жалел, чтобы удовлетворить свою господствующую страсть: так, чтобы минировать один тьер, он не посылал мне в Париж 150 франков месячного содержания, без которых я не мог жить.

У него появилась страсть к земледелию и Кле, потом на один или два года страсть к постройкам (дом на улице Бонн, и я имел глупость вместе с Мантом составить его план). Он занимал под восемь и десять процентов, чтобы закончить дом, который когда-нибудь должен был приносить ему шесть процентов. Наскучив домом, он отдался страсти управлять во имя Бурбонов, и до такой невероятной степени, что целых семнадцать месяцев не бывал в Кле, в двух милях от города. Он разорился между 1814 и 1819 годом, когда, кажется, и умер. Он до крайности любил женщин, но был застенчив, как двенадцатилетний мальчик; г-жа Авраам Мален, рожденная Паскаль, очень смеялась над этим его свойством".)